Текст книги "Тайна королевы"
Автор книги: Роберт Нельсон Стивенс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц)
Вооружение их соответствовало высокому качеству их коней; кроме новых прекрасных рапир и кинжалов, они обзавелись еще оба пистолетами. Боттль не знал еще, в чем именно состояла миссия Геля, но он, как истый солдат, не выказывал никакого любопытства и ни о чем не расспрашивал. Как только они выехали из города, дорога сразу сузилась и казалась иногда издали простой тропинкой, окаймленной с обеих сторон изгородью, прерываемой изредка отдельными небольшими домиками. По таким дорогам ездили большею частью верхом или ходили пешком, и только изредка попадались тяжелые, неуклюжие колымаги. Товары перевозились Обыкновенно на вьючных лошадях, которых сопровождали вооруженные люди для большей безопасности; иногда стали, однако, уже появляться и особенные фургоны, приспособленные для перевозки товаров. Почта в те времена находилась еще в самом первобытном состоянии, а о почтовых лошадях и не слышали, так что только очень богатые люди были в состоянии заранее, в определенных местах, заказывать себе лошадей, простые же смертные были вынуждены или покупать себе по дороге других лошадей или же добывать их каким‑нибудь иным способом. Животные, приобретенные Боттлем, были, однако, так сильны и выносливы, что можно было смело рассчитывать доехать на них до Вельвина.
Оба приятеля ехали быстро, без всяких приключений, и Гель в глубине души начал невольно сожалеть о том, что миссия его так проста, и ему не предстоит никакой опасности при исполнении ее. Боттль как будто отгадал его мысли и стал рассказывать о разбоях, которые производились по большим дорогам. Он вспомнил кстати, что один из этих разбойников, по имени Румней, доводится ему даже приятелем, так как они сражались когда‑то вместе в Испании и в Ирландии, но затем дороги их разошлись: один стал преподавать уроки фехтования в Лондоне, другой предпочел менее верный, но зато более выгодный промысел разбойника на большой дороге. Боттль выразил даже желание встретиться опять со старым другом, ужасным негодяем, но храбрым человеком, как он выразился, чтобы распить вместе с ним бутылочку, другую винца или же вонзить ему нож в живот за одну штуку, которую тот сыграл с ним в деле, где замешана была женщина. Какой именно исход приняла бы их встреча, Боттль не мог заранее угадать, но встреча эта явилась бы приятным разнообразием в их скучной поездке и была одинаково желанна для старого капитана и его молодого приятеля – Геля Мерриота.
Ехали они медленно, щадя лошадей, так как дорога была неровная, отчасти еще не совсем оттаявшая, но Гель все время зорко следил за тем, чтобы никто не мог обогнать их, и как только позади их появлялись всадники, они пускали лошадей галопом, чтобы опередить их, насколько возможно. Доехав до первой возвышенности, Гель остановился и оглянулся назад на расстилавшуюся перед ним равнину, на ней не было видно ни души; они поехали опять дальше, оба молчаливые и задумчивые. Кругом становилось все темнее и темнее, наступали сумерки.
В семь часов вечера, наконец, они прибыли в Вельвин и, несколько времени спустя, стучали в ворота Флитвудского замка, в котором Гель бывал уже много раз. К их удивлению, на стук их никто не отозвался, дом казался необитаемым, и в душе Геля зародилась надежда, что в конце концов миссия его окажется далеко не так проста, как он думал сначала. Он быстро объехал кругом всей стены, окружавшей замок со всех сторон, и тут только заметил, что в одном из окон виден свет. Гель стал опять стучать в ворота и кричать изо всех сил, раздумывая в то же время, что будет, если его настигнут гонцы королевы раньше, чем его впустят в дом.
Наконец, вдали показался огонек, и слышно было, как нерешительные шаги медленно приблизились к воротам, затем открылась маленькая калитка, и в отверстии показалось угрюмое и сердитое лицо, окаймленное длинною бородою, ярко освещенною фонарем.
– Кто это осмеливается нарушать ночную тишину? – произнес гнусавый, недовольный голос.
– Это я, Андергиль, – сказал Гель, – я, Гарри Мерриот, друг сэра Валентина, я должен видеть его немедленно.
– Не знаю, удастся ли вам видеть сэра Валентина вообще, а не то что немедленно, – ответил привратник, которому на вид было лет пятьдесят, если не больше.
– Что за вздор! – воскликнул Гель. – Сейчас же открывай ворота, а то я проучу тебя. Слышишь, Антоний?
– Не сердитесь, сэр, – ответил ему Антоний спокойно, – я пойду и узнаю, примут ли вас.
И, говоря это, он не торопясь закрыл опять калитку и направился в дом.
Гель сгорал от нетерпения, ко так как все еще был верхом, ему не оставалось ничего больше, как только бессильно колотить своей шпагой в ворота, что он и делал, но без всякого видимого результата.
– Старый негодяй! – проворчал Кит Боттль по адресу привратника.
– Да, – воскликнул Гель, – этот мерзавец задерживает нас тут, а между тем каждая минута дорога и жизнь сэра Валентина в опасности.
Это было в первый раз, что Гель упомянул при Боттле об истинной цели своего путешествия; тот молча выслушал его слова и затем только спросил, не сойти ли ему лучше с лошади.
– Нет, – возразил Гель, спрыгивая на землю и привязывая лошадь к воротам, – но, если меня впустят, поезжай как можно скорее по направлению к городу и прислушайся, не услышишь ли звука копыт по дороге, ведущей из Лондона, в таком случае возвращайся как можно скорее и, предупредив нас громким криком, скорее соскакивай с лошади и держи ее наготове, чтобы другой мог сесть на нее вместо тебя. Будь проклят этот несчастный Антоний, он так давно служит у сэра Валентина, что позволяет себе теперь страшно много. Но до сих пор он меня никогда не держал так долго у ворот. У него было такое странное, серьезное лицо, когда я сказал ему, что мне надо немедленно видеть его господина. У него никогда не бывало такого лица. Неужели нас опередили, и преследователи сэра Валентина уже проникли в дом?
– Но если вы думаете, что действительно кто‑нибудь проник уже к сэру Валентину, – заметил Кит, – где же остались лошади в таком случае? Вряд ли их повели в конюшни, да и вообще здесь не было бы так тихо, как теперь.
– А между тем старик видимо был чем‑то очень взволнован, – сказал Гель задумчиво.
В эту минуту вдали опять показался огонек, послышались медленные тяжелые шаги, и на этот раз ворота широко распахнулись перед нашими путниками.
– Я проведу вас к сэру Валентину, – сказал Антоний, появляясь в открытых воротах.
Гель быстро вошел в них, а Кит Боттль повернул лошадь и поскакал по направлению к городу. Гель последовал за Антонием вверх по лестнице, миновал длинный коридор и, наконец, дошел до двери последней комнаты в этом коридоре. Антоний осторожно открыл ее.
Гель вошел в комнату, освещенную двумя свечами, стоявшими на столе, в одном углу комнаты помещалась большая высокая кровать. На столе среди других предметов виднелось большое распятие из слоновой кости.
На стуле, стоявшем между столом и кроватью, сидел довольно просто одетый человек. Не посмотрев ему хорошенько в лицо, Гель прямо направился к нему и, низко поклонившись, сказал:
– Слава Богу, сэр Валентин!..
– Вы ошибаетесь, сударь, – спокойно ответил ему этот человек, – я не тот, за кого вы меня принимаете.
Гель внимательно всмотрелся в лицо говорившего и убедился в том, что это действительно не сэр Валентин, а совершенно посторонний человек с серьезным бледным и сосредоточенным лицом.
С постели в это время раздался слабый голос:
– Добро пожаловать, Гарри.
– Как! – воскликнул Гель, быстро оборачиваясь к постели. – Неужели, сэр Валентин, вы ложитесь так рано?
– Нет, – ответил сэр Валентин, продолжая лежать неподвижно на спине, – вот уже два дня, как я прикован к постели, и мой милый врач говорит, что я пробуду еще в таком положении, по крайней мере, дней шесть.
– Да, раньше недели вам нечего и думать о том, чтобы встать с постели, – заметил доктор, которого Гель принял было за сэра Валентина.
– Меня ранили на дуэли, – заметил больной слабым голосом, обращаясь к Гелю.
Бедный юноша стоял, как громом пораженный. Сэр Валентин ранен, лежит в постели и не может встать еще дней шесть или семь, а офицер, которому предписано арестовать его, может прибыть каждую минуту. Нечего сказать, прекрасное положение!
«Постарайтесь каким угодно способом ускорить отъезд его за границу», – сказала ему королева, и Гель взял ее деньги и дал ей торжественное обещание исполнить ее желание: что бы ни случилось дальше, он должен приложить теперь все старания, чтобы исполнить свое обещание. Что это будет нелегко, не могло быть и сомнения, итак, в конце концов миссия его оказалась далеко не так проста, как она представлялась ему сначала.
V. Актер доказывает, что он дворянин
Сэр Валентин Флитвуд был худощавый человек с правильными чертами лица и впавшими щеками, его обыкновенно бледные щеки горели теперь лихорадочным румянцем. Его круглая большая борода была вся седая, но на голове еще виднелись темные волосы.
– Сэр Валентин, – сказал Гель, стараясь справиться со своим волнением и говорить спокойно, – мне надо сообщить вам кое‑что с глазу на глаз. – Гель взглянул на доктора, тот заметно нахмурился от его слов; старый Антоний тоже остался стоять неподвижно у дверей комнаты с фонарем, как бы ожидая, что ему опять скоро придется проводить Геля обратно.
– Сэр Валентин теперь не в состоянии выслушивать что‑либо, – сказал доктор, не повышая голоса, но очень решительно.
– Но дело это чрезвычайно важное, – прервал его Гель, однако сэр Валентин не дал ему договорить и сказал:
– Во всяком случае оно может подождать, Гарри. Я теперь не в состоянии говорить о делах.
– Но ведь необходимо сейчас же решить его, – ответил Гель, порываясь рассказать все, но сдерживаемый присутствием доктора и Антония.
– Это все равно бесполезно, – ответил сэр Валентин слабым голосом, – каково бы ни было решение, я все равно не могу его привести сейчас же в исполнение, я не могу пошевельнуть раненой ногой, черт ее возьми.
– Но!.. – воскликнул было Гарри.
Доктор вдруг решительно встал, Антоний тоже с угрожающим видом сделал шаг вперед по направлению к Гелю.
– Больше ни слова, юноша, – воскликнул доктор, – жизнь сэра Валентина…
– Но ведь речь именно идет о жизни его, – воскликнул Гель с жаром, – вы вмешиваетесь не в свое дело, сударь.
– Тише, Гарри, – заметил хозяин дома, – что касается моей жизни, она всецело в руках доктора, и видит Бог, я, право, не хочу еще умирать, не оттого, чтобы я боялся смерти, но потому, что жизнь моя нужна еще для других. И как это ужасно, что меня втянули насильно в эту глупую ссору, и вот теперь я прикован к своей постели. А мой враг… Послушай, Антоний, ты не знаешь, что с мистером Хезльхерстом? Как его здоровье?
– Не знаю, – угрюмо ответил старый слуга, мрачно глядя в сторону, как бы скрывая что‑то от своего господина, чего последний, однако, не заметил, так как полог кровати мешал ему видеть лицо старика.
– Это мне хороший урок, впредь я не буду никогда вмешиваться в чужие дела, Гарри, и не стану заводить ссоры из‑за пустяков. Дело в том, что у меня есть один сосед, Хезльхерст, молодой еще человек, мы с ним были едва знакомы и, конечно, не желали зла друг другу. К несчастью, два дня тому назад мы с ним встретились на перекрестке, поссорились из‑за какого‑то пустяка, и так как он наговорил мне дерзостей, мне пришлось, конечно, обнажить шпагу, чтобы проучить его. Кончилось тем, что нас обоих пришлось унести с места поединка на руках, оба были ранены, – я в ногу, он, кажется, в грудь. Интересно было бы знать, поправляется ли он. Антоний, разузнай потом об этом от его людей.
– Сэр Валентин, вы разговариваете слишком много, – заметил доктор. – А вы, молодой человек, видите, каковы наши дела. Если вы действительно расположены к сэру Валентину, то уйдете сию же секунду. Он непременно хотел, чтобы вас впустили сюда, не злоупотребляйте же его добротой.
– Но ведь то, что я должен сказать ему, касается именно его жизни, – начал было Гель.
– Я не желаю больше говорить о себе, – капризно заметил хозяин дома. – Расскажи мне теперь о себе, Гарри, ведь я уже давным давно не видал тебя и ничего не слышал о тебе. Ты ведь, кажется, отправился в Лондон и поселился там? Мое письмо, по‑видимому, не оказало тебе никакой помощи. Как ты поживаешь, чем занимаешься?
Гель решил перехитрить доктора и старого Антония и исподволь подойти к занимавшему его вопросу, поэтому он ответил спокойно:
– Я поступил теперь на сцену как актер.
Сэр Валентин широко раскрыл глаза от удивления и с ужасом воскликнул:
– Как, ты – актер? Сын твоего отца поступил на сцену? Мерриот и актер? Как низко ты упал, Гарри? Однако и времена же теперь настали. Дворянин – и вдруг актер!
Старый Антоний тоже в ужасе отступил от Геля, подняв глаза к небу, как бы ища там поддержки; доктор смотрел на юношу спокойно, но с видимым любопытством.
– Актер может все же оставаться дворянином, – решительно и твердо заявил Гель, – он остается дворянином и, как таковой, помнит услуги, оказанные ему, и готов всегда пожертвовать своей жизнью, только бы отплатить за них тем же. Я приехал сюда, чтобы спасти вас от ареста, который угрожает вам, сэр Валентин. Офицер, посланный сюда с этою целью, может прибыть в ваш дом каждую секунду. И, как дворянин, – продолжал Гель, обнажая шпагу, – я приказываю присутствующим здесь доктору и вашему старому слуге не мешать мне и сделать со своей стороны все возможное, чтобы помочь вам бежать, пока еще есть время.
Сэр Валентин первый оправился от удивления и почти спокойно спросил:
– Ты уверен в том, что говоришь, Гарри?
– Да, я уверен в этом. Нам, актерам, иногда приходится близко соприкасаться с придворными сферами, и поэтому мы знаем многое, что недоступно другим. Сегодня утром подписан был указ о вашем аресте, и послан был офицер с приказанием привести в исполнение этот указ. Принимая во внимание услугу, которую вы когда‑то оказали моей семье, я, конечно, нисколько не колеблясь, отправился тотчас же, чтобы предупредить вас об опасности. Я поклялся спасти вас. Ведь этот арест равносилен смерти, насколько я знаю, участь ваша уже решена, и вас ждет неминуемая казнь.
– Весьма вероятно, – сказал сэр Валентин с горькой улыбкой.
– Я не виноват, – добавил Гель, – что оба присутствующие здесь лица оказались теперь посвященными в эту тайну.
– Что касается меня, – сказал доктор, – то это послужит только на пользу сэру Валентину.
– Мой господин знает, что может слепо положиться на меня, – сказал Антоний, не без гордости посматривая на доктора, к которому питал тайную антипатию.
– Я знаю, что могу положиться на вас обоих, – ответил сэр Валентин, – но что же мы можем сделать? Ведь я не могу шевельнуться с места. Не думай, что это только выдумка доктора, Гарри. Хоть бы Господь помог мне спасти мою жизнь, не думайте, Гарри, что я желаю этого для себя; нет, за границей, во Франции, меня ждут близкие мне люди, которые всецело зависят от меня.
– Да, вы тоже должны отправиться во Францию! – воскликнул Гель. – Там только вы будете в безопасности. Но скажите мне, неужели вас нельзя будет перевезти верхом на лошади?
Доктор при этих словах иронически улыбнулся, сэр Валентин грустно покачал отрицательно головой.
– Ну, а в карете, если мы таковую достанем?
– Два часа езды в карете были бы равносильны смертному приговору, – вмешался доктор в разговор. – Да к тому же где вы достанете теперь карету?
– Нет ли где‑нибудь тайника, где бы вас можно было спрятать? – спросил Гель, который знал, что в те времена в домах многих католиков подобные тайники не являлись исключением.
Сэр Валентин обменялся взглядами с доктором и со своим старым слугой и, глядя на стену своей комнаты, сказал:
– Между наружной стеной и внутренней у меня здесь имеется пустое пространство, куда свободно проникает воздух, а также тепло, так как оно находится вблизи дымовой трубы. При поверхностном осмотре этот тайник легко может остаться незамеченным, это доказано уже не раз на деле, но те, кто явятся сюда арестовать меня, обыщут весь дом самым тщательным образом, и нечего и говорить, что они скоро заметят глухой стук, который издает эта стена, если ударить по ней. Кроме того, если даже они не сразу найдут меня, то наверное не уедут отсюда, а останутся здесь ждать, пока я не выйду сам из своего убежища, так как они наверное узнают от соседей, что я был ранен на дуэли и поэтому не мог никуда уехать, а скрываюсь здесь где‑нибудь поблизости. При таком положении дел, при строгом присмотре, каким образом мне будут доставлять пищу в этот тайник? Вместо убежища он в скором времени сделается моей могилой, кстати и по форме своей он несколько напоминает ее.
– Но, ведь, может быть, не найдя вас после первого поверхностного осмотра, они проедут дальше, в надежде найти вас где‑нибудь в другом месте? – спросил Гель, стараясь хоть как‑нибудь обнадежить себя.
– Нет, они никуда не уедут, а осмотрят дом только более тщательно, вот и все.
– Ну, а если заставить их поверить в то, что вы действительно уехали отсюда, что тогда?
– Они в скором времени узнают о моей ране. Ведь об этом знают везде в окрестности, и они поймут, что с такой раной я не мог никуда уйти отсюда.
– Но откуда же они узнают, что рана так серьезна? Может быть, они подумают, что вы получили легкую царапину, и больше ничего?
– Во всяком случае, – ответил сэр Валентин, – они наверное разделятся так, что часть их бросится в погоню за мной, а остальная часть останется здесь, чтобы еще раз обыскать весь дом и, кстати, забрать все мои бумаги и документы.
– Но разве ваши бумаги спрятаны так, что, отыскивая их, они непременно нападут на ваш тайник?
– Нет, бумаги мои лежат в кабинете, в них нет ничего, что могло бы скомпрометировать меня или моих друзей; последние, к счастью, теперь вне всякой опасности.
– Но вот что, – сказал Гель задумчиво, и в уме его зародился новый план, – разве нельзя будет сделать так, что при их прибытии сюда они тут же у ваших ворот, не входя к вам в дом, убедятся в том, что вы бежали только что перед их приездом; ведь наверное они немедленно бросятся в погоню все до единого? Разве они станут тогда еще подробно осматривать дом или звать на помощь констеблей? А потом, если они все время не будут терять из виду ваш след, разве они вернутся назад сюда? Конечно, может быть, они и оставят несколько человек, не больше двух‑трех, для того, чтобы следить за тем, что происходит в вашем доме, но ведь эти люди не будут выслеживать вашего возвращения, так как они будут уверены, что вы в совершенно другом месте. Они наверное займутся скорее осмотром вашего винного погреба, чем обыском в доме. А тогда, конечно, вам легко могут доставлять пищу в ваше убежище, и вы будете все время под присмотром своего доктора. Затем, когда вы уже оправитесь, этих людей можно будет удалить силой, или же вы просто бежите от них в карете, приготовленной заранее доктором, доберетесь как‑нибудь до морского берега, в то время как офицер и его остальные люди будут ехать по ложному следу.
– Гарри, Гарри, – сказал сэр Валентин добродушным, но грустным голосом, – ведь это все мечты, мой милый.
– Почему же только мечты, разве не может быть, что они будут сбиты с толку и бросятся по ложному следу?
– Почему бы и нет? – заметил доктор. – Устройте так, чтобы преследователи отправились по ложному следу, предоставьте мне сэра Валентина, и дней через девять он будет уже в состоянии бежать за границу. Для большей уверенности дайте мне еще десятый день, и тогда я ручаюсь за его благополучное бегство за границу. Если преследователи убедятся в своей ошибке до истечения этого срока, тогда все погибло. Но ведь если даже предположить, что их удастся обмануть у ворот этого дома, вряд ли можно будет держать их в заблуждении целых десять дней. Часа через два они уже наверное будут опять здесь.
– Но если перед ними все время будет ехать человек, как две капли воды похожий на сэра Валентина, и если они все время не будут терять из виду этого человека, к чему они станут возвращаться раньше времени? Надо только сделать так, чтобы они догоняли этого человека и все же не догнали его, в этом вся хитрость.
– Что за вздор ты несешь? – нетерпеливо воскликнул сэр Валентин. – Я знаю, что ты желаешь мне добра, Гарри, но ведь, право же, это несбыточные мечты. Пусть один человек или сто человек едут впереди офицера, который явится сюда арестовать меня, с какой стати станет он принимать его или их за меня?
– Они увидят его выезжающим из ворот вашего дома, когда подъедут сюда. Он будет все время впереди их, так как у него будет свежая лошадь из вашей конюшни, а их лошади уже устанут к тому времени, и так он и будет ехать все впереди их, а они гнаться за ним.
– Но ведь ты забываешь, мой милый, – воскликнул больной с нетерпением, – что офицер, которого пришлют сюда, без сомнения, будет меня знать прекрасно в лицо.
– Тем лучше, в таком случае он будет еще более уверен в том, что это именно вы выехали из ворот вашего дома.
– Я выеду из ворот своего дома? – спросил сэр Валентин, и в голове его мелькнула мысль, что бедный малый помешался; та же мысль, по‑видимому, мелькала в уме доктора и старого Антония, с сожалением взиравшего на юношу.
– Да, сэр, – продолжал Гель, не смущаясь, – он будет уверен, что это – вы, тем более, что, узнав о вашей ране, он при свете фонаря увидит, что вы сидите на своей лошади, как обыкновенно сидят раненые люди. Кроме того, голова ваша будет откинута, как всегда, назад, а плечи высоко подняты, как это всегда бывает у вас. Левая ваша рука будет протянута вперед с свойственной вам одному манерой держать ее, а шляпа ваша будет надвинута на лоб тоже, как всегда, вот таким образом! А, кроме того, у вас будет ваша круглая густая борода, по которой вас всегда так легко узнать.
И, говоря это, Гель вынул из кармана фальшивую бороду, которую он надевал во время представления и которую так и забыл в кармане, и прикрепил ее к своим щекам, а затем вытянул вперед руку, откинул назад голову, надвинул шляпу на лоб, и действительно стал похожим на сэра Валентина Флитвуда.
VI. Дворянин доказывает, что он актер
В комнате на одну минуту воцарилась зловещая тишина.
– Актер… – прошептал Антоний в ужасе, отворачиваясь от Геля.
– Превосходно сыграно! – воскликнул доктор, и в голосе его послышались радость и надежда. – Вы действительно очень похожи так на сэра Валентина, только надо немного подрезать еще бороду, – говоря это, он взял со стола большие ножницы и старательно подрезал Гелю бороду. – Теперь вы смело можете сойти за сэра Валентина, – продолжал он дальше, – особенно при свете фонаря и если вас увидят только мельком, но при дневном свете, конечно, дело иное: там ваша фальшивая борода прямо бросится в глаза каждому.
– Но ведь офицеру этому и не придется видеть ясно моего лица после того, как я выеду отсюда, я не буду подъезжать слишком близко к нему. Он будет слышать обо мне только от встречных, от хозяев гостиниц, где я буду останавливаться. А главное то, что кроме этого офицера никто собственно не знает хорошо в лицо сэра Валентина, так как он большею частью живет за границей. А меня знают только в Лондоне и Оксфордшире. Кто же выдаст меня моим преследователям?
– Но вы забыли про то, мой милый, – сказал доктор, – что как только заметят вашу фальшивую бороду, вас непременно задержат, как подозрительное лицо, и выдадут вашим преследователям. А те, как только убедятся в своей ошибке, сейчас же повернут обратно и прискачут опять сюда.
– Ну, это пустяки, – ответил Гель, – завтра же утром я войду в первую попавшуюся гостиницу, хорошенько укутав свое лицо, а затем в своей комнате я сниму эту бороду, так что все подумают, что я обрился; мои преследователи скоро узнают это и подумают, что я сделал это нарочно, чтобы обмануть их и избегнуть их преследования. Это еще более убедит их в том, что они напали на верный след.
– Да, но ведь если вы сбреете бороду, всякий увидит, что вы еще совсем молодой человек, и обман тотчас откроется?
– Но ведь разве вы не знаете, что иногда даже старик, если он сбреет бороду, кажется молодым человеком, а, кроме того, со мной будет все тот же спутник, который приехал и сюда со мной и теперь сторожит на большой дороге, чтобы предупредить меня, если покажутся гонцы королевы. Его присутствие должно убедить их в том, что я все тот же человек, выехавший из ворот этого дома, но для того, чтобы было еще вероятнее, пусть со мной поедет еще кто‑нибудь из слуг сэра Валентина, ведь его слуг знают здесь в окрестности наверное даже лучше, чем его самого; к тому же он может быть мне полезен, указывая мне дорогу, так как нам ведь придется ехать часа два не останавливаясь, спасаясь от погони, так, чтобы она не успела догнать нас.
– Вы слышали, сэр Валентин? – спросил доктор, обращаясь к раненому.
– Все это безумие, по‑моему, – отвечал больной слабым голосом. – Даже если бы это было возможно, так я бы не позволил никому рисковать из‑за меня жизнью, как это хочет сделать этот юноша. Ведь они наверное догонят вас, и тогда…
– Это еще вопрос, сэр Валентин, – ответил Гель спокойно.
– Нет, это только вопрос времени, а я ведь хорошо знаю, что ждет тех, кто помогает бежать осужденному за измену. Ведь сам поступок этот по себе уже является изменой в свою очередь.
– Ну, а представьте себе, что я уже сам по себе должен бежать от правосудия, представьте себе, что я совершил поступок, достойный смертной казни, и поэтому только спасаю собственную жизнь?.. Разве мое бегство не спасет в таком случае нас обоих? Обманывая этих людей и наводя их на ложный след, я в то же время спасаюсь и сам от них, – сказал Гель, не стесняясь этой лжи, так как он имел только в виду уговорить сэра Валентина согласиться с его планом.
– Неужели это правда, Гарри? – воскликнул больной. – Но ведь в таком случае ты можешь еще бежать сам, пока не поздно, к чему тебе ждать этих людей и только этим увеличивать опасность, грозящую тебе? Я не хочу, чтобы из‑за меня ты подвергался только лишней опасности.
– Но ведь меня не поймают, сэр Валентин, неужели вы не верите в мою ловкость, в мою смелость? К чему же в таком случае моя молодость, мои сильные руки и ноги? Я всегда сумею уйти от них вовремя, но сначала я хочу спасти вас и задержать их возвращение на десять дней. Если мне удастся в продолжение пяти дней увлечь их дальше на север по направлению к Шотландии, им понадобится потом еще пять дней, чтобы вернуться сюда.
– Но ведь это невозможно, Гарри, это безумие! – воскликнул сэр Валентин в то время, как доктор молча шагал взад и вперед по комнате, в глубоком раздумье, а Антоний стоял у дверей с притворно‑равнодушным видом.
– Подумай, что тебе предстоит сделать. Ты должен убегать от своих преследователей и в то же время должен это делать так, чтобы они не теряли тебя из виду, и это в продолжение целых пяти дней, а затем еще ты должен суметь скрыться совершенно с их глаз и от погони. Это невозможно.
– Это своего рода чудесный спорт, сэр Валентин! – воскликнул Гель, и глаза его радостно засверкали. – По‑моему, игра стоит свеч. Это – театральная пьеса, где я должен буду играть роль сэра Валентина, спасающегося от погони. Я докажу всем, что я – превосходный актер. Послушайтесь меня и сделайте так, как я говорю, а я пойду к воротам и при появлении наших врагов живо вскочу на лошадь и поеду.
– Сэр Валентин сделает так, как вы хотите, – сказал доктор, очевидно решившийся действовать как можно энергичнее, только бы спасти своего пациента, – но вам, наверное, нужны будут свежие лошади? Антоний сейчас приготовит вам их. Потом вы говорили, что хотели бы взять с собой кого‑нибудь из слуг сэра Валентина? Возьмите Антония, здесь в окрестности все его знают. А ты, Антоний, отправляйся седлать лошадей и пришли мне сюда Марию и Джона, пусть они помогут мне устроить нашего больного, как можно удобнее, в тайнике. Вы же, Мерриот, поезжайте прямо на север, как и говорили, мы со своей стороны сделаем все, что сможем, если вы нам обеспечите десять дней сроку.
Говоря это, доктор подошел, к стене, отдернул один из ковров, висевших на ней, и открыл тайник.
Антоний, все время хмурившийся, пока доктор отдавал ему приказания, стоял в нерешительности и вопросительно смотрел на своего господина.
– Послушайте, святой отец, – заговорил вдруг сэр Валентин.
При этих словах Гель вздрогнул и внимательнее посмотрел на доктора; он понял, что видит перед собой переодетого католического монаха, очевидно, тоже спасающегося от преследования королевы Елизаветы. По‑видимому, он, однако, был настолько сведущ в медицине, что мог взять на себя лечение серьезной раны, полученной сэром Валентином.
– Теперь не время говорить и рассуждать, сын мой, – ответил монах. – Помните о тех, кого вы оставили во Франции, и пусть Антоний делает то, что я ему приказал.
– Ты слышал, Антоний, – заметил больной после минуты раздумья и колебания. – Приготовь лошадей.
– Трех, Антоний, – заметил Гель, который вдруг вспомнил, что драгоценное время уходит, и терять его нельзя, – наших двух лошадей я могу оставить вам.
– Возьми с собой побольше денег, Антоний, – сказал больной.
– У меня есть деньги, сэр, – заметил Гель.
– Но все равно, Антоний тоже должен взять деньги, возьми половину того, что ты найдешь у меня в шкафу; остальные деньги пригодятся мне на дорогу во Францию, если только ваш сумасбродный план удастся.
– Я могу поручиться за то, что вы в скором времени очутитесь во Франции, – сказал Гель.
– Да, нам приходилось совершать этот путь тогда, когда опасности грозили нам со всех сторон, – заметил сэр Валентин Флитвуд, посматривая на монаха. – А теперь, Антоний, запомни еще, что я тебе скажу. В случае, если этому юноше удастся уйти от своих преследователей, ты проводишь его во Францию ко мне. И тогда, если нам суждено встретиться в этом мире, я сделаю все на свете, чтобы отблагодарить тебя, Гарри, за твою привязанность и самоотвержение. Конечно, я знаю, что этот дом, где я теперь нахожусь, будет конфискован, и его отберут в казну, но ты сам видишь, Гарри, что я совершенно забросил свои здешние имения, в доме у меня теперь только трое слуг, тогда как раньше их было несколько десятков. Но зато все это время я заботился о том, чтобы устроиться как можно лучше во Франции, и если ты приедешь туда, Гарри, тебе не придется больше никогда испытывать нужды.
– Вы обо мне не думайте, сэр Валентин, – сказал Гель, – думайте только о себе, а пока я прощусь с вами и пойду помочь Антонию седлать лошадей, мы и так уже потеряли много времени.
Но сэр Валентин непременно хотел обнять своего спасителя и попросил молодого человека наклониться к нему. Когда тот исполнил его просьбу и поцеловал его, на глазах раненого навернулись слезы. Затем Гель обернулся к монаху, чтобы проститься с ним. Тот молча подошел к стулу, на котором висел длинный черный плащ, снял его и подал Гелю со словами:
