Текст книги "Еще один герой"

Автор книги: Роберт Вегнер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Роберт М. Вегнер
Еще один герой
(Перевод Сергея Легезы)
Robert M. Wegner, «Jeszcze jeden bohater», 2012

Первые признаки близкой атаки проявились на восточном небе. Низкие тучи вздулись, отклеились от горизонта, там возникла щель, и в нее ворвался одиночный луч света. Луч стал шире, разошелся в стороны, словно желая раз и навсегда отрезать клубящуюся массу от земли, будто был он гигантским ножом, которым безумный кондитер кроит слои адского торта. Нижний слой – равнина, вспаханная взрывами, испещренная болезненными пятнышками остекленевшей земли и воронками, в которых проступала грязная вода; верхний – черная, будто сон могильщика, матовая, пожирающая свет туча, состоявшая из сажи, пыли, поднятой взрывами, и ядовитых дымов. «Тучей» это называли исключительно потому, что на языке солдат не было слов, чтобы описать это нечто, которое годами висело над планетой.

Торт Люцифера. Приятного аппетита.

Луч света отсек наконец барочные завихрения от земли и исчез – так же внезапно, как и появился.

А потом в землю ударила молния. Оторвалась от поднебесного клубленья и на миг осветила брюхо туч. Затем следующая, и еще одна, все быстрее и быстрее. Одна за другой, пять, десять, полста в секунду. Через миг весь огромный слой растянувшихся вдоль горизонта туч казался огромным аэростатом, привязанным к земле миллионами огненных нитей. Молнии ударяли одна возле другой, словно попойка, которую решили устроить себе языческие боги, закончилась соревнованием: кто раньше вмажет в землю молнией.

Прошла почти минута, прежде чем сестра Вероника Аманда Рэдглоу услышала первый гром. Она попыталась подсчитать. Атмосфера густая, поэтому шестьдесят на четыре, двести сорок, добавить два ноля, итого двадцать четыре тысячи. Двадцать четыре километра. А казалось, молнии били на расстоянии вытянутой руки. Наверняка были гигантскими.

– Сержант, – постучала она стального колосса по плечу. – Где он?

Гора железа медленно повернулась к ней. Конечно, сестра знала, что это не металл, а лишь скорлупа, по сравнению с которой сталь – все равно что свинец по сравнению с алмазом, но что поделать, если даже на ощупь материал обманчиво походил на железо? Ксенометаллургии ее в ордене не учили.

Сержант был двухметровым негром, в броне же возвышался на все два двадцать, и поэтому ему приходилось наклоняться, чтобы бросить на нее взгляд над воротником шлема.

– В бункере.

Прозвучало так, словно голос его доносился из стальной бочки. Она мысленно улыбнулась: ассоциации с металлом возникли у нее не зря.

– Один?

– За ним присматривают двое моих.

– Хорошо, – она довольно кивнула. – Остальные готовы?

– Минут через двадцать пять нам придется принять оглупители. – Он пожал плечами, но, увидев ее взгляд, добавил – Это третья линия, сюда они не доберутся. А если доберутся, мы успеем проснуться.

– Я уже видела солдат, которые верили, что калехи до них не дойдут или что они сами успеют, как вы сказали, проснуться. Поверьте, сержант, я этого не забуду до конца жизни.

Он смерил ее взглядом, а в темных глазах блеснул вопрос: «Так долго, да? Что, собираешься выжить, шляясь по фронту в сутане и с четками в руках?»

Она видела этот вопрос, и не раз – в том числе и в глазах солдат, которые после пускали пулю себе в рот либо резали вены. Позже она закрывала им глаза, молясь за души тех парней. Церковь в таких случаях позволяла проводить все таинства даже в отношении самоубийц.

– Кто вас поддерживает?

– Кто? – Казалось, что вопроса он не понял. – А, ты об этих… из четырнадцатого… Завиша с отрядом невписанных. У него семнадцать.

Впервые за сегодняшнее утро она улыбнулась искренне. Завиша. Она знала его. Однажды даже видела, как он умирал.

– Прекрасно. Прошу провести меня к капралу.

Бункер был отмечен мерзостью всех бетонных убежищ во вселенной. Скорее всего, происходил он со времен первой войны, когда еще ставили такие конструкции, веря, что полметра бетона, усиленного кристаллизированными фрагментами аллюваля, дадут солдатам больше шансов выжить. После появления первых магхостов от них быстро отказались, поскольку достаточно было, чтобы у одного из обслуги бункера отказал оглупитель – и после битвы всех можно было вычерпывать оттуда ведерками. Но укрепления линии Говарда остались: низкие, с бойницами, уродливые в своей практичности строения выглядели, словно маньяк-убийца, яростно прищуривший глаза. Теперь они в основном выполняли функции складов амуниции и временных лазаретов.

Они шли рядом: он – мрачный, закованный в металл гигант, грохочущий берцами по ажурной решетке на дне окопа, и она – маленькая, едва метр пятьдесят восемь, в темной сутане, подвязанной белым шнуром. При виде их несколько солдат улыбнулись, один-два легонько кивнули ей, но выражение на лице командира удержало их от вопросов. Сержант молчал, явно злясь, а она не спрашивала о причинах злости, поскольку это-то было очевидным. Он просил грав, чтобы отослать раненого капрала в тыл, а ему прислали монашку. Когда в следующий раз он попросит огневой поддержки, то получит – что? Книжку псалмов?

Он не верил в такие вещи, не верил в молитвы и в силу веры. Слишком многое повидал, слишком многих товарищей вытаскивал из брони после того, как калехи превратили их мозги в кашу.

Они добрались до входа, солдат взялся за большое стальное колесо и начал крутить. Толстая, сантиметров в десять дверь заскрипела и принялась потихоньку сдвигаться, открывая залитый холодным светом предбанник.

– Здесь. – Кажется, он не собирался ее сопровождать. – Знают, что сестра прибудет.

– Спасибо, сержант. Я помолюсь за вас.

Он явно пожал плечами, хотя броня скрыла этот жест. На миг показалось, что сержант хочет произнести что-то язвительное, но он не стал этого делать. Только кивнул и стукнул по броне. «Вот во что я верю», – словно говорил он этим жестом, хоть было неясно, имеет ли в виду три сантиметра разумной брони или скрытый под ней блок с оглупителями.

– Двадцать три минуты до сна, – бросил он с рукой на колесе запора.

Она вошла внутрь, дверь заскрежетала и начала закрываться.

– И еще одно, – проговорил сержант, не прекращая сражаться с механизмом. – Лучше бы, чтобы потом я не обнаружил внутри живую монашку, обмотанную кишками моего капрала.

Они обменялись взглядами сквозь смыкавшуюся щель. Не первый раз сестра слышала подобные слова. На фронте правила предельно ясны.

– Подождите минутку, сестра, – услышала она голос из внутренних динамиков, когда сержант продолжил прерванную было работу. – Мы сможем открыть внутренние двери, только когда закроются внешние.

Она кивнула, хоть не была уверена, что он видит. Предбанник был коротким и узким, а двери с обеих сторон – снабжены стальными колесами. Похоже, пневматика тут сдалась давным-давно.

За ее спиной щелкнули мощные запоры, свет замигал, словно от испуга.

Из-за второй двери донеслись постанывание, посапывания и тихие проклятия. Открывалась дверь медленно, неохотно, похоже было, что механизм расплачивался за годы невнимания к себе, за пыль и ржавчину, разъевшую шестеренки. Но через некоторое время дверь открылась достаточно, чтобы сестра сумела войти.

– Уфф, – солдат блеснул улыбкой и вытер со лба пот. – Я ведь говорил, что эту фигню стоит смазать, но тут не до масел. Стрелок Клавенсон.

– Сестра Рэдглоу. А не проще использовать сервомоторы брони?

– Использую, а как же. Иначе б мы эту заразу и втроем с места не сдвинули. А они идут даже быстрей, чем мы ожидали.

Восемнадцать минут. Это значило, что волна в двадцати, максимум в двадцати пяти минутах от них. Она прикрыла глаза. Господь подвергал ее испытанию, и она не собиралась Его подводить.

– Где раненый?

Не сказав ни слова, он провел ее. Они приготовили для капрала помещение в самом центре бункера, без окон, с единственным входом. Один Бог ведал, для чего предназначал его проектировщик, но сейчас тут стояли только полевая кровать, военный автомед, табурет да несколько ламп, подключенных к генератору и – на всякий случай – к батарее аккумуляторов. О лампах попросила она: это важно, чтобы свет не гас ни на секунду.

– Нам придется вас оставить, – пояснил Клавенсон, направляясь к выходу – Приказ сержанта. Не беспокойтесь, мы закроем дверь, и на всякий случай я покажу, как заблокировать ее изнутри. До вас ничего не доберется.

Она только махнула рукой на эту неловкую попытку ее успокоить. Смотрела на раненого. Эдвард Новак, двадцать восемь стандартных лет, католик. По сути, ему повезло: окажись он евреем, остался бы в одиночестве, потому что равви Глевштейн утром вылетел к двум солдатам на линию Эддингса.

– Как вы себя чувствуете, сержант? – спросила она ласково.

Он поглядел слегка ошалевшими от страха глазами и коротко рассмеялся, на грани панического хохотка.

– Сержантом я стану в лучшем случае посмертно. Пока что я капрал, и лучше бы вам, сестра, это запомнить.

Она вспомнила его медкарту: повреждение хребта, перелом ноги, три треснувших ребра. Результат падения с шести или семи метров на бетонную плиту. Тогда на нем не было брони. Не повезло. Но самое худшее находилось под черепом, крупная гематома, удерживаемая лишь наносеткой, введенной через сонную артерию. Сетка была очень тонкая, поэтому, чтобы дать хоть какой-то шанс выжить, давление ему снижали фармакологически. Что, в свою очередь, не позволяло ему, как всем прочим, принимать оглупитель – поскольку его составляющие вошли бы в конфликт с принимаемыми лекарствами. Вот и все. Он прекрасно понимал, что без оглупителя не выживет под психошизоидной волной, которую также называли «волной магхостов», а под ней его убьет апоплексический удар. Его следовало эвакуировать в тыл, и он наверняка предпочел бы рискнуть сыграть в рулетку с полями анти-g, даже если бы те грозили разорвать его наносеть, – но вместо этого ему прислали гребаную монашку.

Не повезло.

Ох, человеческие глаза способны передать столько информации. Особенно те, в которых ненависть мешается с паникой.

Неожиданно он широко ухмыльнулся.

– Я чувствую себя лучше, сестра. Парни так переживают, что даже позаботились, чтоб я не свалился с постели, – он напряг мышцы, показывая ремни, которые стягивали его руки и ноги.

– Они сделали это, потому что я их попросила, – пояснила она спокойно. – Опыт.

Он перестал улыбаться.

– Какой опыт, а? Какой такой, сука, опыт?! – Он дернулся так, что заскрипели ремни, а постель едва не подпрыгнула.

Она подкатала правый рукав и показала ему. Он замолчал, глядя на отвратительный, рваный шрам, тянущийся от запястья до самого локтя. Будто выгрыз его зверь.

– Ногти и зубы, – пояснила. – Такие раны плохо заживают.

Он не ответил, глядя на ее предплечье.

– А тот, который это сделал? – произнес наконец.

– Я лупила его стулом, пока он не стал больше бояться меня, чем того, что магхосты оставили в его голове. – Она опустила рукав и спокойно улыбнулась. – Но обычно я предпочитаю молитву. Когда ты в последний раз был в церкви?

– Два… нет, три года назад.

Она вздохнула. Тяжелый случай.

– Ладно, начнем тогда с основ. Помнишь «Отче наш»?

Динамик передал вой сирены. Двадцать минут до контакта, пятнадцать до приема оглупителей.

* * *

Тридцатью километрами дальше полковник Стэнли Кон-Кавафа напряженно всматривался в экран. Фронт атаки выглядел как взрывная волна, катящаяся от дыры в стене туч со скоростью пары десятков километров в час. Она уже захлестнула первые окопы и с неизменной скоростью приближалась ко второй линии. Компьютеры в штабе висли, пытаясь зафиксировать, где и когда депрессионная волна сломается, но для полковника это не имело значения. Ни одна из волн пока что не добиралась дальше тридцати километров от точки входа, и он уже знал, что и эта не окажется исключением.

Первая линия укреплений внезапно озарилась светом. Тактические плазменные заряды силой в несколько килотонн выжрали пару квадратных километров перед окопами: знак, что наступающие приближаются. Пасходеры, миграчи и палколапы двигались за волной магхостов, чтобы стереть в пыль подавленных оглупителем солдат. И только после них придут калехи. По крайней мере так это должно было выглядеть в теории – на практике же армия в окопах не была брошена на произвол судьбы.

– Кто на первой?

Кон-Кавафа чуть не подпрыгнул на месте. Командующий линией Говарда генерал-лейтенант Джон Маннис похлопал его по плечу.

– Прошу успокоиться, господин полковник. Спрашиваю, кто усиливает первую линию?

– Мусаси, господин генерал. И двадцать три невписанных.

– Хорошо. А вторую?

– Бешеный Конь. И двадцать две пустышки.

– С третьей Завиша[1]1
  Здесь и далее – имена знаменитых полководцев, часть из которых наверняка известна читателю. Однако позволим себе напомнить, что Бешеный Конь, или Неистовый Конь (1842 – 5 сентября 1877) – знаменитый военный вождь индейского племени оглала, входившего в союз племен лакота; прославился разгромом карательного отряда генерала Картера. Завиша Черный (1379–1428) – знаменитый польский рыцарь, образец и воплощение рыцарских достоинств, один из героев Грюнвальдской битвы. – Примеч. ред.


[Закрыть]?

– Согласно приказу. Плюс семнадцать.

– Хорошо. Резервы?

– Седьмая Броневая и Тридцать второй Гренадерский полк. Но не думаю, что нам придется вводить их в дело, господин генерал.

Они не смотрели друг другу в глаза, чтобы скрыть то, о чем каждый прекрасно знал. Не «не думаю», а «отчаянно надеюсь, что до этого не дойдет». Седьмая броневая дивизия имела статус полка неполной комплектации. Тридцать второй Гренадерский – неполного батальона. Треть от первоначальной численности. Конечно, они пребывали в полной боевой готовности – и можно было отдать им приказ. Только вот случись через несколько часов или дней следующая атака, бросать в бой, чтобы заткнуть вероятную дыру в линии фронта, будет уже некого.

Генерал снова хлопнул его по плечу, повернулся, сделал три шага к своему столу и замер.

– А почему у Бешеного Коня двадцать две? – Он оглянулся через плечо. – Еще вчера было девятнадцать.

Мгновенно он оказался у пульта полковника, ладони затанцевали между экранами. Картинка, транслируемая в реальном времени, менялась, линия обороны, согнувшиеся в эмбриональных позах фигуры солдат, темный, словно из мрака откованный абрис одной из пустышек Мусаси[2]2
  Миямото Мусаси Симмэн (1584–1645) – один из известнейших фехтовальщиков Японии, герой множества прозаических и кинематографических произведений. – Примеч. ред.


[Закрыть]. Гуманоидный облик, два с половиной метра высоты, острые грани броневых плит, едва обозначенные контуры лица. Последнее для того лишь, чтобы остальные солдаты лучше себя чувствовали и лучше реагировали на присутствие автоматов. Машина подняла руки, из обеих выстрелили потоки огня. На несколько секунд экран побелел, потом из сияния выплыл абрис трехметрового ежа, катящего по остекленевшей равнине. Была в нем сотня-другая длинных тонких ножек, и теперь они дымились. Серия из мелкокалиберного орудия ударила в середину твари, остановив ее. Генерал нетерпеливо махнул, и картинка исчезла, сменившись видом с камер второй линии.

Пехота уже готовилась, солдаты устраивали себе точки, удаленные друг от друга как минимум на несколько метров, и укладывались прямо на землю. Экзоскелеты заставляли их принимать эмбриональную позу, потому что какой-то умник однажды заявил, что именно она ассоциируется с безопасностью и покоем. Собственно, это не имело значения, после стандартной порции оглупителя любого пехотинца можно было хоть вверх ногами подвесить, заставить стоять на пальцах рук или скрутить в клубок. Все равно свой самый главный бой им придется вести внутри собственной головы.

Какая-то темная фигура двигалась за линией окопов. Бешеный Конь.

– Покажи мне его тактический дневник.

Полковник послушно вызвал соответствующий экран. Линия укреплений, ячейки автоматических орудий и ПТУРов, танки, боевые машины пехоты и обозначенные бледно-розовым фигуры уже оглупленных солдат. А еще десяток-другой ярко-зеленых точек, расставленных в важнейших местах. Тактические алгоритмы Бешеного Коня работали без сбоев, все невписанные автоматы замаскировались и ждали врага.

Но примерно посреди линии виднелась более крупная зеленая точка.

– Приблизить.

Точка разделилась на три меньшие.

– Еще. Вид с ближайшей камеры.

На экране появилась позиция, осветленная двумя смонтированными на столпах прожекторами. Тяжелый транспортник класса «Локи» как раз прогревал двигатели.

– Кто это и что он там делает?

Номер машины все объяснил. По экрану ползла информация, а полковник Стэнли Кон-Кавафа вполголоса ее читал.

– Поручик Малендоф из Восьмого Транспортного дивизиона и капрал Ханако. Груз: три корпуса типа «самурай», шесть центральных единиц, сменные части. Обменивают поврежденные пустышки на новые, гоняют программное обеспечение, меняют вышедшие из строя части. Тактический временно приписал корпусы к Бешеному Коню, отсюда и разница в количестве пустышек.

– Почему они все еще там?

– Авария двигателя, минут двадцать как исправили. Уже стартуют, господин генерал.

– Где волна?

– В двух минутах от них. Близковато, чтобы оглупители достигли максимума… Кроме того, они любой ценой должны эвакуировать автоматы с линии сражения. Эти пустышки…

– Понимаю, – командир мягко прервал его. И правда, какой смысл говорить о том, что все и так знают. Что каждая пустышка – на вес золота. Что подкрепления не будет. Что Земля уже задержала поставки и рассчитывать на нее нельзя. – Пусть летят прямо к Третьей. Кратчайшим путем.

– Так точно!

Собственно, ему не нужно было передавать приказ, поскольку как раз в этот момент машина плюнула огнем и утонула в облаке дыма.

– Иисусе милостивый…

Шепот раздался сбоку, из пункта стратегического наблюдения. И трудно сказать, каким чудом пробился сквозь шум в центре управления, поскольку произнесший это офицер говорил так, словно кто-то сдавил ему горло перчаткой боевого экзоскелета.

– Что там опять?

Полковник не любил паникеров, особенно когда командир рядом, но поглядев на штабного, отказался от выговора. Лейтенант выглядел лет на двадцать, наверняка был только из академии. С того времени, как курсы офицеров сократили до четырех месяцев, ему присылали совсем уж пацанов.

– Парень, сбрось на главный экран. Стратегическая картинка. Хорошо. Резкость… ох…

Минуту два старших офицера глядели на серую, монструозную форму, которая заполняла висевший на стене экран.

– Абандалакх. Пресвятая Мария, мы ведь его убили, – шепот поручика прозвучал на весь штаб. И было в нем такое чувство несправедливой обиды, что казалось, молодой офицер вот-вот расплачется.

Мы его убили, подумал полковник, всматриваясь в гипнотические переливы щупальцеобразных форм, мерцавших на экране. Мы ведь убили этот клубок тьмы, это дьявольское семя, эту стометровую отрыжку альтермира. Ужас, который он вызывал, был настолько велик, что поручик, наверняка еще не родившийся, когда мы впервые столкнулись с сильнейшим из орудий чужих, опознал его безошибочно, хотя раньше видел его разве что в каком-нибудь обучающем фильме. Понадобилось три дивизии, десять героев и двести пустышек, прежде чем один из автоматов прорвался наконец настолько близко, чтобы подложить под эту срань боеголовку в пятьдесят килотонн. Трехдневная битва стоила нам пятнадцати тысяч убитыми и потери всего Маверийского корпуса. А теперь он появился снова.

Абандалакх. Безумие, обретшее форму. Клубок не пойми чего, возникший в месте, которое не должно бы существовать, и не столько передвигающийся, сколько переливающийся из одной формы в другую, – выпускающий щупальца, аморфный, пожирающий все на своем пути и взамен изрыгающий орды чудовищ. Постоянное психошизоидное поле окружало его на расстоянии трехсот метров, а все, чем мы в него стреляли, растворялось в покрове вероятности. Снаряды распадались в полете или взрывались далеко от цели, потоки плазмы гасли или отражались в направлении стрелявших, лучи лазеров способны были разве что его пощекотать. Трех дивизий едва хватило, чтобы сдержать то, что он из себя выпускал, а ведь стояли там лучшие из лучших. С того времени прошло двадцать лет, и мы решили, что у калехов был только один Абандалакх.

Это все казалось настолько дьявольски несправедливым, что когда лейтенант разревелся вдруг в голос, Стэнли Кон-Кавафа даже не стал его ругать.

Особенно учитывая, что он, считай, потерял первую линию: солдаты даже не успеют проснуться, когда тварь их убьет.

Счастливчики.

И все же кто-то должен здесь командовать.

– Сообщить командирам Седьмой и Тридцать Второго, что к ним идет. Пусть кто-нибудь установит контакт с командованием стратегических бомбардировщиков. И отослать сообщение в главный штаб. И… – полковник заколебался. – И дайте знать третьей линии. Забрать оттуда людей, прежде чем они примут оглупители. Бешеный Конь и Завиша пусть постараются сдержать его настолько, насколько получится.

* * *

Пресвятая Владычица явилась как обычно – предвосхищенная музыкой, которая терзала ему сердце. Тронутый до глубины души, он сражался со слезами – самыми искренними из тех, какие вообще могли излиться из глаз смертного, – и все же сдался и заплакал. Недостоин, недостоин, недостоин, билось у него в голове вместе с растущей волной любви и преданности. Как можно устоять на ногах пред лицом такого чуда?

Он закрыл глаза и, чувствуя на щеках слезы, пал на колени, прежде чем отзвучали первые такты.

– Госпожа…

Только-то и сумел прошептать, прежде чем чувство присутствия стало настолько всеохватным, что он понял: Она уже пред ним.

– Рыцарь…

Голос. Этот голос. Словно шепот любимейшей матери, чувственной, любящей, исполненной милосердия. Голос единственной госпожи, которой стоит служить. Телом и душой.

Он открыл глаза. Она парила над землею, всего-то на расстоянии протянутой руки.

– Рыцарь…

Смотрела так, что сердце его едва не выпрыгнуло из груди.

– Рыцарь, – шепнула снова. – Час настал.

Он прикрыл глаза, пораженный бесконечной печалью в ее голосе.

– Встанешь нынче против величайшего моего врага, против змия, коему стопа моя раздавит голову, и если окажешься достоин, врата небесные отворятся пред тобою.

Он лишь склонил голову, неспособный выразить переполнявшие его чувства. Шанс. Наконец-то шанс на искупление вины. На то, чтобы совладать с позором.

– Госпожа. Стану мечом Твоим. Стану продолженьем воли Твоей и Твоего справедливого гнева. Стану, – тут на миг у него от счастья сперло дыхание, – стану стопою, коя от имени Твоего раздавит змию голову.

Она улыбнулась сладко.

– Хорошо, мой рыцарь. Тогда ты и оруженосцы твои встанете во имя мое противу Врага. Остальные уступят вам место.

Махнула рукой – и ряды тяжелой пехоты принялись отступать, не размыкая строя. Он повел по ним равнодушным взглядом, уже не принимая в расчет. Распростиралась впереди широкая, укрытая облаками пыли равнина Чистилища, от края до края заполненная армиями ада. Демоны меньшие и суккубы уже шли по ней, воя и размахивая пламенными остриями. Он их проигнорировал, переведя взгляд свой дальше. Туда, где из дымов и серных туч выступал Зверь. Враг Мира собственной персоной.

– Владычица, клянусь бессмертной душой своею, что одержу победу над Твоим врагом – или погибну, пытаясь сие совершить.

Она прикрыла глаза, складывая ладони для молитвы, – и исчезла.

* * *

– Сестра? Сестра, слышите меня?

Голос доносился из ниоткуда, прерывая ее «Мария, Дево, радуйся». Они как раз повторяли молитву в третий раз, она – спокойно, легко погружаясь в нужный ритм, он – плача и постанывая, с глазами, устремленными на часы, которые отсчитывали время до прихода волны магхостов. Ей до часов дела не было, в такие минуты они больше мешали, чем помогали, но вот потом могли стать единственной надеждой. Волна никогда не длилась дольше четверти часа, хоть обычно бывали это длиннейшие пятнадцать минут, какие могут случиться с человеком в его жизни. Поэтому они начали уже сейчас, чтобы дать молитве поглотить их, чтобы найти в ней силу и опору. Ну и, конечно, ей нужно было чем-то заняться. Они произнесли «Верую», «Отче наш» и приближались к концу третьей «Мария, Дево, радуйся», когда голос из ниоткуда оторвал ее от розария[3]3
  В данном случае – ряд молитв, читаемых по четкам. – Примеч. ред.


[Закрыть].

– Сестра? Пожалуйста, подойдите к двери, это важно.

Только сейчас она его узнала. Чернокожий сержант. Сильно, очень сильно взволнованный. Она спокойно закончила «Мария, Дево, радуйся» и улыбнулась раненому.

– Сейчас я вернусь и мы начнем снова, а то сержант покоя нам не даст. Повтори еще раз «Отче наш» и «Господу слава». Вернусь, как только найду и сломаю этот динамик.

Она встала и пошла к выходу. Сержант, наверное, как-то определял, где она находится, – на этот раз голос его прозвучал только из динамика над дверью.

– Сестра, мы улетаем. Прошу приготовиться к выходу. – Приказ сопровождался сопением и скрежетом внешней двери.

Она заморгала, пойманная врасплох. Так они все-таки прислали за раненым грав. Все-таки рискнули, чтобы не оставлять их магхостам. Что ж, она и так станет за него молиться. Она потянулась к блокиратору, который показал ей Клавенсон.

– Хорошо, сержант. Открывайте дверь, я иду за капралом.

Динамик затрещал, потом из него донесся вздох. Она замерла с ладонью на рычаге, поскольку знала уже, что скажет сержант, прежде чем он издал хотя бы звук.

– Он не полетит, сестра. За нами прислали «тушканчиков».

«Тушканчики». Небольшие десантно-штурмовые машины на несколько человек. Когда они стартовали, ускорение достигало десяти g. Использовали их в основном для молниеносных контратак и для быстрой эвакуации из районов отступления. Новак бы старт не пережил.

Мысли эти пронеслись в ее голове одна за другой, словно солдаты, марширующие перед трибуной. И предвосхищали они вывод вполне очевидный.

– От чего вы бежите?

Скрежет стих.

Колесо отворявшейся двери изнутри можно было заблокировать очень просто. Короткий стальной стержень проходил сквозь одну из поперечин и углублялся в небольшое отверстие. Пока его не вынешь, дверь не открыть никакими средствами, кроме, разве что, лазерного резака или пары десятков килограмм взрывчатки. Она смотрела на свою руку, стиснувшую блокиратор, на четки в той же руке. Ждала.

– Абандалакх, – прошептал он наконец, и она почти почувствовала его бессилие. – Абандалакх появился на поле и идет на нас. Волна магхостов будет через восемь минут. Сам он – часа через два-три. Мы его не удержим. Получили приказ, – добавил он не пойми зачем. Это-то очевидно, что получили, – иначе бы они не эвакуировали последнюю линию обороны.

Абандалакх. Когда была помоложе, почти сразу по принесении клятв она ухаживала за солдатами, которые пережили первое сражение с этим не пойми чем. Многие так и не пришли в себя.

Внешние двери снова заскрипели, она же не могла отвести взгляд от своей руки, в которой держала четки. Маленький серебряный крестик гипнотически раскачивался.

– Сержант, – начала она, когда двери заскрежетали в последний раз и послышались несколько тяжелых шагов. Металлическое колесо, запиравшее дверь, вздрогнуло и дернулось, заблокированное. – Сержант, – повторила она громче. – Я не закончила молитву.

– Сестра…

– Я обещала капралу, что вернусь и что мы начнем ее снова. У вас осталось всего несколько минут, пока волна доберется сюда. Прошу вас уйти.

– Сестра, я получил приказ…

– Но вряд ли его выполните. Я, сестра Вероника Аманда Рэдглоу, при здравом уме, по собственному желанию и без принуждения решила остаться на линии фронта, чтобы присмотреть за раненым капралом Эдвардом Новаком. Я отказалась покинуть бункер и отворить дверь, – с каждым словом дышала она все свободней и глубже. – Это ваша страховка, сержант. Наверняка все записал черный ящик брони. Никто не предъявит вам претензии.

Рывок едва не согнул стальной рычаг блокиратора.

– Это ничего не даст. Вы не откроете двери. Прошу уйти. Время истекает.

Несколько долгих мгновений он молчал, словно ожидая, что она изменит решение. Наконец молча развернулся и двинулся к выходу. Ее удивило, когда внешние двери заскрежетали. Он терял бесценные секунды, чтобы ее закрыть. Она улыбнулась.

– Я буду за вас молиться, сержант.

Он не ответил. Она, впрочем, и не ожидала.

* * *

– Первая линия прорвана.

– Потери?

– Восемьсот шестьдесят семь погибших. Четыреста восемнадцать пропавших без вести. Плюс Мусаси и все пустышки.

– На какое время сумел его задержать?

– Восемнадцать минут, пятьдесят две секунды.

Оба, генерал и полковник, знали, что это неправда. Первая линия задержала Абандалакха меньше чем на двенадцать минут. Еще семь – это только медленная, неторопливая резня остатков невписанных да уничтожение одуревшей от оглупителя пехоты. Беда была в том, что солдаты приняли наркотик, прежде чем заметили главную опасность, и эвакуировать их было невозможно, а тварь продвигалась быстрее, чем обычно перемещались чужие, и добралась до линии укреплений прежде, чем подействовали пробудители. Замороченные, погруженные в наркотические сны солдаты не могли ни сражаться, ни убегать. Прежде чем камеры были уничтожены, весь штаб мог увидеть, что калехи, идущие сразу за Абандалакхом, делают с людьми. Наконец-то был дан ответ на вопрос, можно ли оторвать руки солдату в новой боевой броне.

Можно.

Причем так, чтобы жертва не умерла слишком быстро, поскольку броня сделает все, чтобы сохранить тому, что находится в ней, жизнь.

Союз технологии и безумия.

Волна магхостов уже прошла вторую линию, начались процедуры пробуждения солдат. По крайней мере эти успеют эвакуироваться в тыл. Бешеный Конь готовился к своей последней битве.

Потом была еще самая дальняя, третья линия, а в восьмидесяти километрах от нее – порт. Порт, который ежечасно засасывал на орбиту сотни беженцев. Люди проигрывали войну за этот мир, причем проигрывали уже много лет подряд. Оставалось у них всего-то несколько сотен тысяч квадратных километров, остальное пространство уже закрывали тучи. Тучи, присутствие которых проигнорировали двести лет назад, когда планета была открыта. Тучи, которые исчезли, развеялись, словно дурной сон, когда через пятьдесят лет на планету высадились первые колонисты. Тучи, которые вновь появились тридцать лет назад из ниоткуда, пожрав один городок и неудержимо разлившись по всей планете. А из тех туч вышли они, калехи и их армия. Не было никакого формального объявления войны, никакой стартовой точки конфликта, которая дала бы хоть малую надежду, поскольку конфликт, формально начатый, в какой-то момент можно формально завершить. И потому еще, что объявить войну – значит найти общий язык, на котором это удастся сделать. А тут даже название для чужих взято было от местности, где их впервые встретили. Новая Калехия – шахтерская дыра, которая навсегда вошла в историю человечества. Как и ее сто тридцать два обитателя.

Полковник Стэнли Кон-Кавафа на миг прикрыл глаза и сильно нажал на переносицу большим и указательным пальцем. Теорий насчет чужих было множество, от наиболее очевидных – что они автохтонные обитатели планеты, которые спрятались от людей, а теперь пытаются отбить свой мир, – до тех, что утверждали, будто отворились адовы врата и близится сам сатана со своей армией. Теория о местном происхождении калехов рухнула после исследований первых же тел. Было у них по шесть конечностей, в псевдохитиновых панцирях своих напоминали они трехметровых улиток и, что самое важное, панцири эти необходимы были им, чтобы выжить на поверхности планеты. Без них умирали за несколько минут. И поэтому, чтоб им сдохнуть, не могли быть местными.