Текст книги "Алмаз раджи. Собрание сочинений"

Автор книги: Роберт Льюис Стивенсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 50 страниц) [доступный отрывок для чтения: 18 страниц]

ГЛАВА XXIII
По волнам отлива

Пирога оказалась очень легкой и вполне подходящей для моего роста и веса, но ею было очень трудно управлять, так как лодчонка оказалась с норовом и часто выкидывала самые неожиданные штуки. Больше всего любила она вертеться кругом, как волчок. Сам Бен Гунн находил, что управлять ею мог только человек, хорошо знающий ее характер и привычки. К сожалению, последние мне были совершенно неизвестны, и в моих неискусных руках она двигалась во все стороны, кроме той, куда было надо. Не будь отлива, я бы, наверное, не добрался до «Испаньолы», но течением меня как раз относило на нее. Шхуна, неясным черным пятном выделявшаяся на окружающем темном фоне, приняла наконец формы корабля. Подъехав ближе, я нащупал канат и ухватился за него. Течение было так сильно, что шхуна колыхаясь на волнах, натягивала якорный канат струной. Один взмах моего ножа – и она поплыла бы в открытое море. Но, к счастью, мне вовремя пришло в голову, что для меня будет очень опасно сразу перерезать туго натянутый канат, от сильного толчка моя лодка могла опрокинуться.

Я уже собирался отказаться от своего намерения, как вдруг подул ветер с юго-запада, и «Испаньола» повернулась на якоре таким образом, что канат ослабел в моей руке. Тогда я зубами вытащил свой кортик из ножен и перерезал канат, но только до половины его толщины. После этого я остался дожидаться, чтобы канат снова ослабел.

Все время до меня доносились громкие голоса из каюты, но я не обращал на них внимания. Теперь же от нечего делать, я стал прислушиваться. В одном я узнал голос Гандса, а другой, наверное, принадлежал пирату с красной шапкой. Оба, очевидно, были уже пьяны, хотя и продолжали еще пить; один из них с пьяным возгласом открыл кормовое окно и выбросил что-то в воду – пустую бутылку, как мне показалось. По звуку голосов можно было догадаться, что между пиратами происходила ссора. Ругательства сыпались одно за другим, и я каждую секунду ждал, что ссора перейдет в драку.

На берегу светился огонек на месте лагеря, и кто-то пел старую матросскую песню, выделывая трели в конце каждого куплета.

Наконец снова налетел порыв ветра, шхуна заколыхалась, и канат ослабел в моей руке. Тогда я перерезал остальные волокна его. В ту же секунду шхуна дрогнула и повернулась, увлекаемая течением. Я работал что было силы веслом, чтобы отъехать от нее, так как боялся быть опрокинутым, но скоро увидел, что это бесполезно, тогда я постарался держаться около кормы. Вдруг мне под руку попался конец каната. Сам не зная для чего, я схватил его, и тогда меня взяло любопытство заглянуть при помощи его в каюту, Я повис на веревке, вскарабкался наверх и добрался до окна каюты.

За это время шхуна и ее спутница – пирога подвинулись по течению настолько, что поравнялись с лагерем на берегу. Я удивился, что стража на корабле не замечает этого, но, заглянув в окно каюты, понял все: Гандс и его товарищ схватились, как злейшие враги, и держали друг друга за горло. Я поспешил спуститься по веревке вниз, в пирогу, но после этого еще несколько секунд перед моими глазами стояла ужасная картина, которую я только что видел: красные, озверевшие лица и налитые кровью глаза при тусклом свете коптившей лампы. Чтобы прогнать от себя эту картину, я закрыл глаза. Бесконечная песня, которую распевал на берегу разбойник, оборвалась наконец, и хор пиратов затянул знакомый мне мотив:

 
«Пятнадцать человек на ящик мертвеца, —
Ио-хо-хо, и бутылка рому!»
 

Вдруг моя лодка накренилась на бок и круто изменила свое направление. Я открыл глаза. Кругом меня подскакивали мелкие волны, искрясь фосфорическим светом. «Испаньола», позади которой в нескольких шагах плыла моя лодка, тоже изменила направление и плыла теперь к югу. Я оглянулся, и сердце у меня забилось сильнее: костер светился уже позади меня. Течение сделало поворот направо и увлекало за собой шхуну и пирогу в открытое море через узкий проливчик. Волны все выше вздымались и пенились кругом.

Вдруг шхуна резко повернулась, описав дугу градусов в двадцать, и почти в тот же момент с борта ее донеслись крики. Я слышал стук ног по лестнице, которая вела из каюты на палубу, и понял, что разбойники увидели наконец в каком ужасном положении они находились.

Улегшись на дно пироги и отдав себя на волю Божию, я приготовился ко всему, зная, что по выходе из проливчика нас ожидали буруны, и тогда все мои страхи должны были моментально кончиться вместе с жизнью. Но, хотя я готов был мужественно умереть, у меня не хватало духу взглянуть в лицо опасности. Поэтому, закрыв глаза, я лежал там, покачиваясь на волнах и каждую минуту ожидая смерти. Сколько времени прошло таким образом – не знаю, но наконец на меня напала какая-то непонятная слабость, почти оцепенение, сковавшее все мои члены; я забылся и во сне грезил о доме и нашей старой гостинице «Адмирал Бенбоу».

ГЛАВА XXIV
Путешествие в лодке

Когда я проснулся, был уже день, и мы плыли около юго-западного берега Острова Сокровищ. Солнце скрывалось за «Подзорной трубой», утесы которой круто обрывались почти к самому морю. Другие два холма были недалеко от меня. Я был в какой-нибудь четверти мили от берега, и первой моей мыслью было взяться за весло и грести к острову. Но мне сейчас же пришлось отказаться от нее, потому что буруны пенились и разбивались о каменистый берег, обдавая его брызгами и оглашая воздух несмолкаемым ревом; пытаться подплыть в этом месте к берегу – значило идти на верную гибель.

Но это было еще не все: около берега плавала масса каких-то огромных мягких чудовищ, наполнявших воздух громким мычанием, которое эхом отдавалось в горах. После я узнал, что это были морские коровы, и что они совершенно безопасны. Но вид этих неизвестных мне животных был достаточно ужасен, чтобы у меня пропала охота держаться ближе к берегу, и я предпочел голодную смерть в открытом море.

Но меня ожидала лучшая участь. К северу от мыса берег загибался внутрь, и во время отлива здесь обнажалась длинная песчаная мель. Еще севернее поднимался другой мыс, названный на карте Лесистым; он был покрыт высокими зелеными соснами, спускавшимися к самой воде. Я вспомнил, что Сильвер рассказывал про течение, которое шло к северу, огибая весь западный берег острова. И, так как я все равно попал уже отчасти в это течение, то и решил попытаться причалить около Лесистого мыса, который выглядел более мирным.

Море было покрыто легкой зыбью. Ветер, на мое счастье, дул с юга, совпадая с течением, так что волны, поднимаясь и опускаясь, не разбивались друг о друга. Если бы было иначе, то я бы давно погиб. Теперь, лежа на дне, я только удивлялся, с какой легкостью поднималась моя лодочка на гребни синих волн и так же легко, точно птичка, спускалась с них.

Мало-помалу я приободрился и сел в пироге, чтобы подгрести к берегу. Но при этом движении моя неустойчивая лодочка вся затрепетала, повернулась и ударилась носом в волну. Облитый волной и испуганный, я улегся в прежнее положение на дно, и тогда мой челнок снова легко и мягко понесся по волнам. Но теперь у меня не оставалось никакой надежды на то, что я когда-нибудь попаду на берег.

Оправившись от испуга, я стал осторожно вычерпывать воду из пироги своей шапкой, а затем задался целью узнать, отчего она шла так ровно и легко, когда была предоставлена самой себе? Дело оказалось очень простым: поверхность волн, как я заметил, вовсе не была одинаковой везде, а имела бугры и углубления, как и поверхность земли; и вот, когда лодка была предоставлена сама себе, она выбирала удобные для себя места, избегая неровностей.

– Хорошо, – сказал я себе, – значит, я буду лежать на дне, чтобы не менять центра тяжести лодки, но это не помешает мне по временам делать один-два взмаха веслом, чтобы направлять ее к берегу.

И вот, лежа и облокачиваясь о дно локтями, я ждал удобного момента и слегка повертывал лодку, куда надо. Работа была очень утомительная и неблагодарная, но я все же видел, хотя и очень медленные, результаты ее. К Лесистому мысу мне причалить не удалось, и я поплыл дальше, хотя был недалеко от берега; я уже различал зеленые вершины деревьев, колыхавшиеся от ветра, и был уверен, что причалю к следующему мысу. Страшная жажда мучила меня, так как солнце невыносимо жгло меня своими лучами, а губы были солоны от мельчайших брызг морской воды. Деревья манили меня своей прохладной свежестью, но течение пронесло меня и мимо следующего мыса. Когда я объехал его, моим глазам представилось такое зрелище, которое совсем изменило направление моих мыслей.

Прямо предо мной, меньше чем в полумиле расстояния, шла на парусах «Испаньола». Теперь я был уверен, что пираты увидят меня и поймают, но чувствовал такую мучительную жажду, что даже не знал, радоваться этому или печалиться.

Ослепительно белые паруса шхуны серебрились на солнце, и она плыла на северо-запад, из чего я заключил, что пираты хотят обогнуть остров и вернуться к прежнему месту стоянки. Затем «Испаньола» начала все больше и больше уклоняться на запад, так что я подумал, что пираты увидели пирогу и погнались за ней. Вдруг шхуна повернула против ветра и остановилась точно в нерешимости.

– Вот так народец! – подумал я. – Они, наверное, напились до бесчувствия. Хорошо бы им досталось от Сильвера, если бы он узнал об этом!

Между тем шхуна снова повернулась, стала под ветер и поплыла несколько минут, а затем опять остановилась. Так повторилось несколько раз, и она плыла по всевозможным направлениям. Ясно было, что никто не правил рулем. Но где же были пираты? Очевидно, они были или мертвецки пьяны, или же покинули корабль. Тогда у меня явилось сильное желание добраться до шхуны и, быть может, вернуть ее капитану.

Но это не так-то легко было исполнить, потому что, хотя течение одинаково увлекало и шхуну, и пирогу на юг, но корабль часто останавливался или неожиданно поворачивался в сторону. Наконец счастье улыбнулось мне: ветер почти стих на несколько секунд, и течение повернуло «Испаньолу» кормой ко мне. Через открытое окно каюты я увидел горевшую лампу, хотя был уже день. Я удвоил старания, но, когда был всего в каких-нибудь ста ярдах от шхуны, снова подул ветер, паруса расправились, и «Испаньола» полетела по воде, точно ласточка. Я пришел было в полное отчаяние, но оно скоро сменилось радостью: «Испаньола» описала круг и вдруг, повернувшись назад, поплыла прямо на меня. Я видел, как пенились около нее волны, и она казалась мне такой огромной сравнительно с моей пирогой.

Но вдруг я понял, какая опасность угрожает мне, если бы шхуна наехала на меня. Она была уже так близко, что нельзя было терять ни секунды. Пирога как раз поднялась на вал, когда шхуна нырнула вниз, и прямо над моей головой приходился бугшприт. Я вскочил на ноги, подпрыгнул и, ухватившись рукой за стаксель, несколько секунд висел в воздухе, пока не отыскал ногами, во что упереться. В это время я услышал глухой удар: это шхуна налетела на пирогу и потопила ее. Отступление было отрезано!

ГЛАВА XXV
Я наношу поражение черному флагу

Едва я очутился на бугшприте, как большой парус надулся от ветра, и шхуна дрогнула всем своим корпусом. Толчок был так силен, что я чуть не упал в море. Не теряя времени, я пополз по бугшприту и скатился головой вниз на палубу. Я был на носовой части ее, и парус скрывал от меня корму. Пол, нечищенный с начала бунта, носил следы грязных ног; пустая бутылка с отбитым горлышком каталась по половицам при каждом движении шхуны, точно живое существо. Вдруг парус отклонился ветром в сторону, и я увидел кормовую часть палубы и обоих пиратов. Один, в красной шапке, неподвижно лежал на спине, раскинув в стороны руки и оскалив зубы. Другой – это был Израиль Гандс – сидел, опустив голову на грудь; лицо его было совсем воскового цвета.

При каждом толчке корабля человека в красной шапке встряхивало, но поза его не менялась, и он по-прежнему скалил свои зубы. Гандс постепенно съезжал, при движениях шхуны, все ниже и ниже, так что наконец лицо его скрылось от меня. Около разбойников виднелись на полу пятна запекшейся крови, так что я начинал уже думать, что они убили друг друга в пылу пьяной схватки.

В то время, как я смотрел на них, Израиль Гандс пошевелился и со стоном принял опять прежнее сидячее положение. Этот страдальческий стон наполнил мое сердце жалостью, но она сейчас же исчезла, как только я вспомнил о том, что подслушал из бочки с яблоками. Я подошел к главной мачте и проговорил с насмешкой:

– Вот я опять на шхуне, мистер Гандс!

Разбойник с трудом повел в мою сторону глазами и даже не выразил удивления при виде меня, а только хриплым и слабым голосом произнес:

– Водки!

Я понял, что нельзя терять времени, и быстро спустился в каюту. Здесь стоял невообразимый хаос. Все сундуки, ящики, все, что только запиралось, было разворочено – очевидно, в поисках карты. Пол был покрыт густым слоем грязи, которую разбойники нанесли на своих ногах из болотистого места, где стоял лагерь. Пустые бутылки, брошенные по углам, звенели друг о друга при качке корабля. Одна из медицинских книг доктора валялась на столе с вырванными, вероятно для закуривания, листами. На весь этот беспорядок бросала тусклый свет чадившая лампа. Из каюты я прошел в погреб. Здесь уже не было ни одной бочки, и невероятное количество бутылок было выпито и брошено. Очевидно, с тех пор, как начался бунт, пираты не протрезвлялись.

Поискав кругом, я нашел в одной бутылке немного водки для Гандса. Для себя я взял несколько сухарей, немного консервов, большую гроздь винограда и кусок сыру. Со всей этой провизией я поднялся на палубу и спрятал ее около руля, подальше от Гандса. Затем подошел к бочке с водой, жадно напился и только тогда протянул Гандсу бутылку с водкой. Он залпом отпил порядочное количество.

– Черт возьми, – проговорил он наконец, отнимая бутылку от рта. – Этого мне и надо было!

Я уселся в своем уголке около руля и принялся за еду.

– Вы тяжело ранены? – спросил я его.

Гандс заохал в ответ.

– Будь на шхуне доктор, – сказал он, – он бы живо поправил меня. Но мне никогда ни в чем не везло, вот в чем дело. А что до этого молодца, – прибавил он, указывая на разбойника в красной шапке, – то уж он готов. Но его не стоит жалеть, он был из рук вон плохим матросом. А откуда вы попали сюда?

– Я явился на шхуну принять ее в свое заведывание, мистер Гандс! – отвечал я. – Вы должны смотреть на меня, как на вашего капитана, пока не будет новых распоряжений!

Гандс сердито поглядел на меня, но ничего не сказал. Только щеки его покрылись легкой краской.

– Как хотите, – продолжал я, – а я не могу оставить этого черного флага и с вашего позволения сорву его. Лучше никакого флага, чем этот!

И, сорвав черный флаг, я бросил его в море.

– Да здравствует король! – вскричал я, махая шляпой. – И долой капитана Сильвера!

Гандс зорко наблюдал за мной, и по лицу его бродила лукавая усмешка.

– Я полагаю, – сказал он наконец, – я полагаю, капитан Гаукинс, что вы не прочь были бы высадиться на берег. Потолкуем-ка немного!

– Что ж, с удовольствием, мистер Гандс, – отвечал я. – Отчего же не поговорить?

И я вернулся к своему месту около руля и опять с аппетитом принялся за еду.

– Этот молодец, – начал Гандс, кивая на труп, – да я, мы собирались вернуться назад в бухту. Но вот он, его зовут О'Бриен, он ирландец, мертв теперь, как колода, а я не могу вести шхуну. Так вот, вы дадите мне поесть и попить и какую-нибудь тряпку, чтобы перевязать рану, – это вы сделаете, а я за то буду говорить вам, как править шхуной. Так мы и поквитаемся с вами!

– Я скажу вам только одно, – заметил я, – я не желаю возвращаться к пристани капитана Кидда, а думаю пройти в северный рейд и встать на мель!

– Понимаю я, что вы этого желаете! – вскричал он. – Ну, что ж, ведь у меня все равно нет выбора. Помогу вам и в этом, черт возьми!

Мне казалось, что в словах его кроется задняя мысль, но это не помешало нам заключить договор. Не прошло и трех минут, как я уже, по указанию Гандса, направил «Испаньолу», куда нужно. Я надеялся, что можно будет добраться до северного мыса раньше полудня, встать на рейд до прилива и, дождавшись отлива, выйти на берег.

Затем я спустился вниз, достал из своего сундука мягкий шелковый платок, подаренный мне моей матерью, и помог Гандсу перевязать его рану на бедре. После этого, подкрепившись едой и водкой, он, видимо, оправился, сел прямее, заговорил более громким и ясным голосом и вообще стал совсем другим человеком.

Ветер вполне благоприятствовал нам. Шхуна летела как птица, и берег быстро мелькал перед моими глазами, раскрывая, точно в калейдоскопе, одну картину за другой. Скоро высокое место с сосновым лесом осталось у нас позади, и мы обогнули скалистый северный мыс.

Я чувствовал себя счастливым в моей новой должности и наслаждался чудесной погодой и разнообразными видами на берегу. Еды и питья было у меня вдоволь и, что самое главное, моя совесть совершенно успокоилась теперь: мне казалось, что я вполне загладил мою прежнюю вину, заполучив в свое владение шхуну. Единственное, что отравляло мое удовольствие, это были глаза Гандса, которые следили за каждым моим движением, и странная усмешка, не сходившая с его лица: это была не только страдальческая улыбка старого, больного человека, но в ней сквозила и коварная насмешка надо мной, и, занимаясь своим делом, я все время чувствовал на себе его лукавый взгляд.

ГЛАВА XXVI
Израиль Гандс

Ветер, точно нарочно, в угоду нам, подул на запад. Мы подплыли к северному рейду, но так как у нас не было якоря, то мы могли посадить шхуну на мель только во время отлива. Гандс рассказал мне, как сделать, чтобы оставаться в дрейфе. После долгих усилий мне наконец удалось это, и затем нам оставалось только ждать, сидя сложа руки.

– Капитан, – сказал Гандс со своей неприятной улыбкой, – вон там лежит мой товарищ О'Бриен. Может быть, вы бросите его в море? Я, правда, не из очень брезгливых, но все же это лишнее украшение здесь, вы не находите этого?

– У меня не хватит сил стащить его за борт, – отвечал я, – да и не скажу, чтобы мне было приятно это. Пускай лежит тут!

– Что за несчастный корабль эта «Испаньола!» – продолжал он. – Сколько народу здесь перебито! Вот и О'Бриен тоже. И знаете что, Джим, я бы хотел поговорить с вами по душам, но только сначала спуститесь в каюту и принесите мне бутылку вина. Эта водка слишком крепка для моей слабой головы!

Голос, которым он сказал это, показался мне неестественным, да и то, что он предпочел вино водке, тоже было очень странно. Очевидно, он только искал предлога, чтобы выпроводить меня с палубы. Глаза его бегали по сторонам, избегая встречаться с моими, и у него была такая растерянная улыбка, что даже малый ребенок понял бы, что тут кроется что-то неладное. Но я и виду не показал, что подозреваю его в каких-нибудь дурных замыслах, и только спросил:

– Вы хотите вина? Что ж, это гораздо лучше. Какого же вам вина принести – белого или красного?

– Это мне все равно, дружище! – отвечал Гандс.

– Ну, так я принесу вам портвейну, мистер Гандс. Но только мне придется поискать его!

С этими словами я сбежал с лестницы, нарочно громко стуча башмаками, а затем, сняв их, тихонько обежал кругом и выглянул из люка на палубу.

Мои подозрения оправдались. Гандс приподнялся и пополз по палубе, морщась и охая от боли в ноге. Впрочем, это не мешало ему очень быстро добраться до другого конца палубы, где лежал сверток веревок. Вынув оттуда длинный нож, весь испачканный кровью, он попробовал рукой лезвие и торопливо спрятал нож за пазуху. После этого он вернулся на свое место.

Я знал теперь, что Израиль мог двигаться – и даже очень быстро, – и что у него было оружие, очевидно, против меня, так как кроме нас никого не было на корабле. Но в одном наши интересы сходились – мы оба одинаково желали доставить шхуну в безопасное место, и так как Гандс нуждался еще во мне, моя жизнь на некоторое время была в безопасности. Размышляя на эту тему, я тихонько выбрался из люка, одел башмаки и, схватив наудачу первую попавшуюся бутылку вина, поднялся с ней на палубу.

Гандс лежал на том же месте, где я его оставил, глаза его были закрыты, точно он был так слаб, что даже не мог переносить яркого света. Впрочем, когда я вошел, он вскинул на меня глаза, взял бутылку и, отбив у нее горлышко, как опытный в этом человек, хлебнул из нее с пожеланием «всех благ». Затем, вытащив из кармана сверток табака, он попросил меня отрезать ему кусочек.

– У меня и ножа нет, да и силы, пожалуй, не хватило бы, так я здорово ослабел. Ах, Джим, должно быть, уже не жилец я на этом свете! Чего доброго, этот кусочек табака будет для меня последним!

Потом он продолжал:

– Ну, а теперь, капитан Гаукинс, исполняйте мои приказания, и мы скоро поставим шхуну в безопасное место!

Нам оставалось пройти всего каких-нибудь две мили, но вход на рейд представлял затруднения, и управлять рулем надо было очень осторожно. Впрочем, Гандс был отличным лоцманом, а я – послушным и расторопным помощником его, и мы отлично справились со всеми трудностями. В заливе нас со всех сторон окружила земля. Здесь было так же много лесу по берегу, как и в южной бухте, но только залив был длиннее и уже ее, напоминая рукав реки. Прямо против нас виднелся остов разбитого корабля, заросшего морскими растениями, на палубе его пустили корни целые кустарники, которые были теперь в цвету.

– Вот, взгляните сюда, – сказал Гандс. – Это как раз удобное место для того, чтобы посадить шхуну на мель: тихо и ровно, на дне чистый песок, а кругом деревья и цветы!

– А после можно будет сняться опять с мели? – спросил я.

– Отчего же нет? Надо только во время отлива занести канат на другой берег и обернуть кругом толстой сосны, а другой конец привязать к шпилю. Как настанет прилив, несколько человек должны взяться за канат и тянуть его, и шхуна сама выйдет из пролива. А теперь, мальчик, держи направо! Теперь немного налево! Держи крепче! Крепче!

Он отдавал приказания, которые я немедленно и в точности исполнял. Наконец я налег на руль, и «Испаньола», круто повернувшись, поплыла на низкий лесистый берег.

За последние минуты, занятый трудным для меня делом, я забыл следить за движениями Гандса и так заинтересовался новым положением шхуны, что, забыв о грозившей мне опасности, наклонился через борт и стал любоваться волнами, бежавшими из-под корабля. Но вдруг мною овладело безотчетное беспокойство. Может быть, до слуха моего донесся какой-нибудь легкий шум, или перед глазами моими промелькнула тень, но только я быстро обернулся назад и увидел Гандса уже на полдороге ко мне, он подкрадывался с ножом в руке.

Мы оба вскрикнули, когда наши глаза встретились: я от ужаса, он – от бешенства, что его замысел не удался.

В ту же секунду он бросился на меня, а я отскочил в сторону; при этом движении я выпустил из рук румпель, и тот ударил Гандса в грудь так, что он упал. Это спасло мне жизнь, потому что раньше, чем он успел встать на ноги, я бросился к грот-мачте и отсюда прицелился в него из пистолета. Но, к моему ужасу, выстрела не последовало – очевидно, порох отсырел во время моего морского путешествия. О, как раскаивался я, что не подумал об этом раньше и не переменил порох! Теперь я был совершенно безоружен перед этим негодяем.

Пробовать другой пистолет не стоило, так как наверное можно было сказать, что его постигла та же участь, что и первый. Мне оставалось только увертываться от нападения Гандса и тем продлить борьбу. С этим намерением я встал около грот-матчы, положив на нее руку. Гандс тоже приостановился на минуту.

В это время «Испаньола», ударившись носом о песчаную мель, покачнулась, и палуба сильно накренилась на бок. Мы оба не удержались на ногах от такого неожиданного толчка и свалились, причем я откатился так далеко, что ударился головой о ноги боцмана. Быстрее молнии вскочил я на ноги, бросился к фок-мачте и уселся на рее, другого спасения для меня не было, тому что бегать по палубе было теперь невозможно. Быстрота спасла меня: нож, брошенный мне вслед Гандсом, ударился о мачту немного ниже того места, где я сидел. Сам Гандс смотрел на меня снизу вверх с открытым ртом, и на лице его выражалось изумление и досада.

Не теряя времени, я зарядил свои пистолеты свежим порохом и приготовился защищаться, затем обратился к Гандсу, который, держа нож в зубах, уже начал карабкаться ко мне на мачту, охая от боли.

– Если вы сделаете еще хоть шаг дальше, мистер Гандс, я размозжу вам голову из пистолета. Ведь «мертвые не кусаются», как вам известно! – прибавил я с усмешкой.

Он моментально остановился. Я видел по его лицу, что он пытался что-то сообразить, но всякая умственная работа была для него, очевидно, непосильным трудом. У моего врага было такое комичное и глупое лицо, что я громко расхохотался, тем более, что чувствовал себя теперь в полной безопасности.

– Джим, – начал негодяй, – не будь этого толчка, я бы справился с тобой, но мне всегда не везет. Приходится уж сдаться тебе, Джим, хотя и тяжело мне, старому моряку, уступить такому юнцу, как ты!

Я упивался своей победой, сидя на своей вышке, точно петух-победитель, взлетевший на забор. Вдруг, в одно мгновение, правая рука Гандса описала полукруг, и что-то мелькнуло в воздухе, точно стрела. Я почувствовал острую боль в плече и под влиянием ее, совершенно бессознательно, выстрелил из обоих пистолетов. Затем они выпали у меня из рук; одновременно с этим Гандс выпустил мачту и с подавленным криком упал головой вниз в море.