Текст книги "Волчье море"

Автор книги: Роберт Лоу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц)

Дым и зловещие стервятники, птицы Локи. Я поежился, вдруг подумав, что Сигват был прав – они устроили себе пир.

Козленок сидел и смотрел на меня по-кошачьи, не мигая, и его взгляд ощущался, что называется, кожей.

Мы все расположились с подветренной стороны склона, под защитой местных сосен. Ручеек журчал по камням, мы жевали холодную баранину и лепешки и говорили отрывисто, если вообще открывали рты.

– Брат Иоанн сказал, вы верите в чужих богов, – выдал наконец Козленок своим звонким голоском. – Вы язычники, верно?

Я посмотрел на него, вдруг почувствовав себя безмерно старым. Всего два года назад я был таким, как он, ничего не знал и кичился собственной храбростью – ведь я собирал птичьи яйца на отвесных скалах и даже отваживался посидеть, скрестив ноги, на крупе самого горячего из жеребцов моего приемного отца Гудлейва.

А теперь я тут, на голом и сыром склоне холма на острове в Срединном море, и гривна ярла оттягивает мне шею, лица мертвецов заполонили мои сны, и я рыщу по свету в поисках рунного клинка и тайны серебряного клада…

– А ты? – вопросом на вопрос ответил я.

– Нет! Я добрый христианин, – возмутился он. – Я верую в Бога. – Сидевший рядом брат Иоанн одобрительно кивнул, и Козленок прибавил: – А вы веруете в ложных богов, так брат Иоанн говорит.

– Fere libenter homines id quod volunt credunt, – произнес я. Брат Иоанн закашлялся, потом усмехнулся, а Козленок, конечно, ничего не понял. – Люди почти всегда готовы поверить, во что им хочется, – перевел я. Не знаю, кто впервые это сказал, но мыслил он по-нашему, по-северному. Козленку такая мудрость пока была не по плечу. – Во всяком случае, – добавил я, – у греков когда-то тоже было много богов.

– Монахи в Ларнаке говорят, что мы жили в страхе перед ними, пока не узрели истинный свет, – прошептал мальчик.

Брат Иоанн усмехнулся.

– Знай, юный Иоанн, что те ложные боги сами боялись нас и нам завидовали, потому что не могли умереть. А без страха смерти как возможно ощутить радость жизни?

– Наши боги не такие, – вставил я, – им ведомо, что все они погибнут, чтобы возник новый, лучший мир. Вот почему Всеотец Один такой мрачный.

Козленок поглядел на меня, на брата Иоанна и снова на меня.

– Но разве не тому же учат Христос и церковь, брат Иоанн?

– Истинно так, – согласился монах, и Козленок насупил брови, силясь разобраться. Тут по каменистой осыпи к нам скатился Финн и кинул мальчику кусок козьего сыра и хлеб.

– Брось, бьярки, – пробурчал он, косясь на нас. – От этих разговоров о богах голова болит.

Они ушли вдвоем, и брат Иоанн тихо засмеялся.

– Не думаю, что мы сумели просветить бедного мальчика, – сказал он, потом взглянул мне в глаза. – Что до тебя, Орм, я считаю, что ты обрел Бога.

– Слухов много ходит, – отозвался я, – но вашего Христа я в жизни не встречал.

Брат Иоанн поджал губы.

– Тьма подступает, – произнес он строго. – И твои сны чернее день ото дня. Берегись, юный Орм, чтобы не рухнуть в бездну, иначе для тебя спасения уже не будет.

От необходимости отвечать меня избавило возвращении Хедина и Хальфреда, которые ходили на разведку за холмы, туда, где стояла деревня Като Лефкара.

– Люди с оружием, – доложил Хедин, – может, десятков пять, со щитами, копьями и мечами, но брони у них нет, на головах эти черные арабские колпаки. Зато есть луки, Убийца Медведя, и они перестреляют нас, как зайцев.

– Конные?

Косоглазый покачал головой:

– Ни следа. Те, кто сражался с нами, ускакали не сюда.

И то сказать, с какой стати? Они наверняка помчались прямиком к Фаруку, рассказать ему, что произошло, и теперь он сам скачет сюда, ведь некоторые всадники Фейсала слышали, как я говорил, что нам нужно в Като Лефкара.

Я посмотрел на темнеющее небо.

– Там не только воины, – прибавил Хедин, посасывая кусок козьего сыра, чтобы тот сделался не таким жестким.

– Еще бы не быть, это же деревня, – проворчал подошедший Финн, но Хедин покачал головой.

– Дети и женщины в длинных одеждах, лица закрыты. Это не по-гречески, так?

Нет, это обычай Серкланда. Этот Фарук явно не простой грабитель, один из тех арабских вельмож, которым император Миклагарда велел покинуть Кипр и кто решил остаться и сражаться, и все его люди вместе с ним. Он захватил целый город и несколько деревень, и его следовало опасаться всерьез.

– Мы нападем в сумерках, – сказал я, – чтобы лучники не смогли толком целиться. Все, что нам нужно, – это добраться до церкви и найти «посылку», о которой говорил Валант. А потом мы уплывем.

– Значит, будем воровать? – уточнил Косоглазый, и даже некоторые из данов загоготали.

– Догадался, умник, – откликнулся Хедин Шкуродер, хлопая его по плечу.

Я ушел от них, чтобы подумать; меня заботило, что делать с ранеными. Один уже метался в лихорадке, другой сильно хромал – ходить, как прежде, ему не суждено, однако на лошади он вполне усидит.

Лихорадка поразила нашего давнего побратима, по имени Овейг, того самого, кто наступил на «вороний коготь». Ранка вроде бы крошечная, такие заживают за полдня, не больше. Выходит, в рану попал яд; нужно предупредить тех, кто разбрасывает «вороньи когти», чтобы были осмотрительнее. В следующий миг я устыдился своих мыслей: ведь рядом умирает старый товарищ.

Брат Иоанн сидел подле него, прикладывая ко лбу Овейга мокрую тряпицу и бормоча свои песнопения. При виде меня монах перекрестился и всплеснул руками.

– Я молюсь земле и высокому небу, солнцу и Деве Марии и, конечно, Господу Нашему, чтобы они ниспослали исцеление, даровали мне умение лечить руками и словом. Сгинь, лихорадка, из груди и из тела, из рук и из ног, из глаз и из ушей, отовсюду, где зло таится…

Это нисколько не подействовало. Финн встал на колени с другого бока, и Овейг открыл глаза и слабо усмехнулся. Пот сочился из его пор, как вода из спелого сыра.

– Думал, валькирии красивше, – выдавил он, сознавая неизбежное.

Финн угрюмо кивнул. Мы все знали, что валькирии прекрасны. Они скачут на волках и забирают павших воинов, дикие и беспощадные, – но времени на утешительную ложь уже не оставалось.

– Одна ждет тебя, – произнес Финн почти ласково. – У нее волосы цвета красного золота, груди как подушки, глаза глядят только на тебя, и она заждалась. – Его мозолистая лапища накрыла лоб Овейга. Раненый замер на миг, потом новая судорога сотрясла его тело. – Доброго пути, брат.

Финн другой рукой провел лезвием ножа по горлу Овейга, затем прижал тело к земле; кровь медленно растекалась по груди, выплескивалась и бурлила, как вода в горячем источнике. Скоро Овейг затих окончательно, будто застыл, как густая кашица.

Некоторое время спустя Финн выпрямился, вытер кровь с рук, протер нож – тот, который я ему отдал и который он назвал Жрецом, – штаниной Овейга. И посмотрел на меня поверх мертвого тела.

– В следующий раз сам это делай, – сказал он, и мне вспомнилось, что именно так поступал Эйнар. Финн прав, это дело ярла.

– Только попробуй подойти, – прорычал Сумарлиди, второй раненый. Он с усилием уселся и вытащил из ножен свой сакс. – Левая нога у меня здоровая, а если что, я могу ползать.

– Тогда ползи к лошади и забирайся на нее, – бросил я, – и готовься скакать во весь опор.

– Заскочишь с земли-то? – полюбопытствовал Финн и сам зашелся от смеха.

Мы затаились чуть выше подножия холма, так что, подняв голову, я мог видеть очертания домов, возвышавшийся над ними купол церкви Архангела Михаила и блики свечей и костров, при взгляде на которые становилось еще холоднее, ветренее и темнее.

Когда прокаженная луна отбросила первые тени сквозь прорехи в черных облаках, я подал сигнал, и побратимы на четвереньках потянулись вниз по склону, шурша во тьме, словно жуки крыльями. Лязгнул металл, и я вздрогнул – неужели нас услышали? Но тревоги никто не поднимал, и мы благополучно перебрались через шаткую ограду и укрылись в саду позади какого-то дома.

Финн с усмешкой поглядел на меня, и я увидел у него в зубах тот римский костыль, которым он воспользовался, чтобы разметить участок для хольмганга. Теперь он грыз этот костыль, как собака грызет кость. Зубы скрежетали по клину, не позволяя Финну преждевременно издать боевой клич. Слюна капала на бороду.

Я кивнул. Финн выплюнул костыль, откинул голову и завыл бешеным волком. Другие тоже завопили и рванулись вперед, к домам.

Я тоже побежал, направляясь к церкви, и слышал на бегу истошные крики арабов, застигнутых врасплох. Я миновал несколько домов, со всех сторон доносились треск древесины, проламываемой топорами, топот ног и пронзительные вопли. Кто-то в балахоне метнулся за угол следующего дома, врезался в стену, оглянулся через плечо. Заметив меня, он кинулся обратно – как раз для того, чтобы нанизаться на копье.

Закричала женщина, и через дверь я увидел, как ее повалили наземь двое мужчин и теперь поспешно стягивают с себя штаны. Я выругался сквозь зубы. Наверняка даны, пять лет не вкушавшие плотской любви. Ничего тут не поделаешь.

Я пересек площадь, увидел Финна и окликнул его. Сигват выскочил из соседнего дома, заметил меня и со смехом двинулся наперерез. Показался и Косоглазый, со стрелой на натянутой тетиве. Он оскалился по-волчьи, причем вид у него был такой, словно я застиг его с рукой в моем кошеле; потом он пожал плечами. Вчетвером мы направились к темному входу в церковь, узкому проему шириной в одного человека.

Слишком поздно, самые умные уже укрылись внутри и заложили дверь. Церковь выглядела отличным убежищем. Узкий вход, покатый пол, затем подъем и толстая дверь – тараном тут не воспользуешься. Выше я заметил отверстия вроде бойниц – и едва успел отскочить, когда из одного высунулось копье, точно змеиное жало.

Прижимаясь к стенам, мы подобрались к двери, осмотрелись, потом осторожно вернулись ко входу. Я вышел на деревенскую площадь, добрел до колодца, окруженного рядом поилок, присел, положив щит на колени, а меч на плечо, и прислушался к воплям из домов. Кое-где мелькали человеческие фигуры, будто черные нетопыри. Внезапно ярко полыхнуло пламя, и крыша одного дома рухнула.

Финн зарычал, и я устало кивнул. Он убежал во мрак, волоча за собой Косоглазого, который, судя по всему, хотел остаться рядом со мной; на бегу Финн громогласно требовал затушить пожар, иначе он порвет всем задницы и погасит огонь кровью.

– Это крепость, а не Христова церковь, – проворчал Сигват. – Придется поджигать.

– Нет, – возразил я. – Уже поджигали, хватит… Еще ненароком спалим то, что мы ищем.

– Можно поджечь дверь, как в прошлый раз, – ответил Сигват, поднялся, сложил руки вместе, зачерпнул воды и плеснул себе в лицо. Отряхнувшись, как собака, он пошел собирать дерево на растопку костра.

Двое мужчин со смехом гнались через площадь за вопящей женщиной. Сигват заступил дорогу, пихнул одного в бок и повалил на землю. Это оказался Арнфинн, наш старый побратим. Его товарищ испуганно попятился.

– Вы двое, со мной, – сказал Сигват. Товарищ Арнфинна, глядя, как женщина с визгом исчезает за углом, свирепо зарычал.

– А ты что, за вожака теперь? – Он взвесил в руке окровавленный топор.

– Он меня послал, – ответил Сигват дружелюбно, ткнув пальцем в мою сторону. Я помахал. – А это от меня. – Он двинул рукоятью клинка прямо в челюсть недовольному. Полетели зубы, полилась кровь. Арнфинн тем временем встал и ухмыльнулся, явно пристыженный тем, что повел себя как молокосос.

– Небось не ждал такого, когда за бабенкой погнался, а, Ламби? – Он усмехнулся, помогая подняться товарищу. – Чего тебе, Сигват?

Тот принялся объяснять, а я услышал цокот копыт и чуть не обмочился от страха, но потом разглядел брата Иоанна и Козленка, ведущих в поводу наших лошадей. Раненый Сумарлиди размахивал копьем, сжимая в другой руке щит и пытаясь удержать равновесие – наездник из него был так себе.

– Помогите мне слезть, – прорычал он. – Слишком высоко, чтобы я сам справился.

Мы с братом Иоанном выполнили просьбу, а Козленок вытаращился на представшее его глазам зрелище.

– Ты бы не подпускал его, – пробурчал Сумарлиди, хромая к колодцу. Его нога, как я различил в отблесках пламени, никуда не годилась, ее все равно что не было, мертвый груз, который он обречен таскать до конца жизни.

– Думаю, он уже привык к такому, – ответил брат Иоанн. – Tede pes et cuspide cuspis, arma sonant armis, vir petiturque viro – так уж тут заведено, я хочу сказать.

– Понял бы, что это значит, глядишь, и согласился бы, – фыркнул Сумарлиди. Все замолчали, а горящий дом с грохотом обрушился, и во все стороны полетели искры. Финн отчаянно бранился.

– Это значит, люди всегда сражаются в этих краях, – перевел я. – Как нога?

– Никак, – хмыкнул Сумарлиди и покосился на меня с опаской. – Ты это, Убийца Медведя, не горячись, ладно? Я к валькириям не тороплюсь.

– И в мыслях не было, – процедил я, внезапно разозлившись. Что я им, мясник, что ли?

– Скоро ты позовешь меня со Жрецом, Одноногий, – заявил Финн, подошедший к окончанию нашего разговора. Его лицо было перемазано сажей.

Потребовалось около часа, чтобы утихомирить викингов и собрать всех вместе. Двое успели надраться в стельку, трое были ранены, одному ногтями расцарапали щеку.

– Я юбки-то задрал, – объяснял он своему товарищу, – а она и не дергается, будто так и надо. Ну, я решил поглядеть, на кого влезаю, и тряпку с башки содрал. А она словно спятила вмиг, брыкаться начала, вопить. Морду мне раскроила. Лучше б я…

– Заткнись, – бросил Финн, и дан мгновенно замолчал.

Я высказал все, что накопилось у меня на сердце, – а накопилось немало. И предупредил, что если кто-то снова меня ослушается, я намотаю их кишки на позорный столб.

Признаться, я не гнушался прибегать к повадкам Старкада; уж всяко лучше, чем старинные «кровавые орлы». Над орлами отпетые разбойники вроде моих людей только посмеялись бы, ведь ими обычно грозили ради красного словца; правда, Хедин Шкуродер уверял, что однажды учинил такое наказание, когда грабил земли ливов вдоль Балтики, потому и получил свое прозвище. Другие, впрочем, говорили, что прозвище досталось ему, когда он бил волков на мех; по мне, это ближе к истине.

Когда я закончил, все молча разбрелись, понимая свою вину: всего горстка сарацин мертва, многие бежали, а с дюжину врагов заперлись в церкви, и извлечь их оттуда было совсем непросто.

Мы сидели на площади и смотрели, как воины подтаскивают к узкому дверному проему дерево, копьями проталкивают кучу поближе к двери и поджигают. Я опасался Фарука с его всадниками, а потому разослал дозорных и отправил Косоглазого с Хедином на разведку. Теперь оставалось только ждать, тем более что из узкого проема уже повалил дым.

Ожидание коротали кто как, но грабить и насиловать никто не бежал – все опасались прихода Sarakenoi; один Сумарлиди все ныл, чтобы ему нашли бабу, потому что сам он никого не догонит. Наслушавшись этого нытья, двое поднялись, ушли и вскоре вернулись, волоча за собой скулящую женщину. Сумарлиди разложил ее прямо на поилке и пристроился сверху. Козленок с любопытством наблюдал. Остальным было плевать.

Наконец Сигват донес, что огонь погас, причинив кое-какой урон, но арабы хорошо намочили дверь, даже вина не пожалели – льют вниз прямо сквозь отверстия в стене.

– Значит, вода у них уже кончилась, – сказал брат Иоанн.

– То есть они надеются на подмогу, – продолжил я. – На Фарука и конников.

Эти слова заставили моих людей заторопиться: все понимали, что новая схватка с конницей будет явно не в нашу пользу. Арабы наверняка возьмутся за луки и перебьют нас издалека по одному, как гусей.

Вход в церковь был узким, на одного человека, только у самой двери расширялся так, что трое могли встать рядом. Дерево на двери почернело, но не прогорело, так что мы проникли внутрь и прикрылись щитами от копий из отверстий в стене. После чего Финн и еще двое принялись рубить дверь топорами.

Минуло с полчаса, наполненных шумом и едким мужским потом, когда Финн торжествующе взревел – он проломил в верхнем левом углу маленькую дырку. Топоры заколотили еще яростнее, щепа так и летела в разные стороны, а остальные, по-прежнему укрываясь под щитами, готовились броситься вперед, едва дверь рухнет.

Неожиданно из дыры в двери высунулось копье. Финн как раз наносил очередной удар по двери, а потому резко отшатнулся: по воле Одина топор с размаху вонзился в горло человека за его спиной, и тот захрипел и повалился навзничь.

Началась суматоха, упавший вопил и сучил ногами, его следовало вытащить наружу. В конце концов все бросили рубить и выбрались в ночную прохладу, задыхаясь и отплевываясь. Пострадавший – тот самый Ламби, которому Сигват выбил часть зубов, – уже умер, кровь в ране неспешно сворачивалась.

Мы переглянулись, но никто не торопился озвучивать свои мысли чернее ночи.

– Нам нужен таран, – наконец сказал я.

– С прогибом посредине, – поддакнул Финн.

– Как твой член? – уточнил Сигват.

Финн криво усмехнулся.

– Нас слишком мало, не поднимем, – ответил он, но в его глазах не было смеха.

Тут подбежал Козленок, лицо перекошенное, тыча пальцем себе за спину и не сводя с меня перепуганного взгляда.

– Одноногий упал в колодец, – проскулил мальчик.

Ятра Одина – может ли эта ночь стать еще хуже?

– Норны любят троицу, Торговец, – отозвался Финн устало, когда я выкрикнул эти слова вслух. Все потянулись к колодцу, где брат Иоанн держал за руку дрожащую женщину и вглядывался во мрак внизу.

– Она его столкнула, – объяснил монах, – когда он пытался… Ладно, не важно. В общем, он упал и не издал с тех пор ни звука.

Финн пожал плечами, взял ведро с привязанной к нему веревкой, выбрал слабину, потянул; его глаза расширились, когда он ощутил сопротивление. Он подозвал еще троих, и совместно они вытянули обратно ведро. Ноги Сумарлиди появились над краем колодца..

Его шея была сломана, на лице застыло изумление. Арабка съежилась и тихонько завыла.

– Он больше не с нами, – вздохнул брат Иоанн печально. Финн согласно хмыкнул, то ли из сочувствия, то ли от отвращения.

– Глупая смерть, право слово, – подытожил он.

А меня вдруг посетила безумная мысль, недаром я носил кольцо ярла. Если надеть на труп хороший, крепкий шлем, получится таран с прогибом посредине.

От мертвого Сумарлиди толку было больше, чем от живого; правда, когда мы взломали дверь, даже родная мать не согласилась бы обмывать это тело. Шлем вонзился ему в плоть, и снять его было уже невозможно, так что мы не стали и пробовать, а Финн убил арабку и кинул ее к его ногам – слабое утешение для мертвеца.

Брату Иоанну все это не понравилось, но остальные от него только отмахивались, а он понимал – служение Христу для них покуда в новинку – и не спорил. Меня же, не пожелавшего вмешиваться, он одарил суровым взглядом и промолвил:

– Бездна тем чернее, чем дольше ты в нее глядишь.

Это было после того, как осажденные попытались сдаться, сразу, едва мы снесли дверь. Они отчаянно голосили на своем тарабарском наречии, бросали луки и копья и протягивали руки. Побратимы, чуждые жалости, зарубили всех, мстя за случившееся этой ночью.

– Они достойны лучшего, – твердил брат Иоанн, пытаясь заставить меня прекратить бойню. Глупо с его стороны, так как я не мог этого сделать – и потому злился и едва сдерживал тошноту.

– Если крысу загнать в угол, она тоже будет драться, – огрызнулся я, ощущая, как ноздри забивает сладковатая вонь крови. Отделался от священника и пошел искать то, ради чего мы сюда прорывались. Посылка оказалась на месте, под каменным основанием жаровни в келье настоятеля. Я забрал ее, сунул под рубаху и велел уходить.

Мы задержались только для того, чтобы положить к ногам Сумарлиди и беззубого Ламби окровавленные тела арабов, а затем подожгли церковь и растворились в спасительной темноте.

Еще одно божье место сожжено, еще люди убиты. В ночном мраке сырой ветер охладил мое лицо, тошнота подкатила к горлу, и сил ее сдерживать не осталось. Я согнулся пополам, а когда проблевался, ощутил на плече чью-то руку. Я не хотел никого видеть, но не успел прогнать незваного добряка – меня скрутило снова.

Брат Иоанн похлопал меня по плечу, и я услышал напевное:

– Tacilis descensus Averno.

Сойти в преисподнюю просто.

Мать его за ногу, откуда ему знать? Ведь не он во главе этой шайки.

6

Я обнимал мальчишку, крохотного, будто птаха, а его тело от рыданий сотрясалось так, будто сердце вот-вот выпрыгнет из груди. Хотелось обнять его как можно крепче, но это было неловко, ведь все смотрели на нас, а слов утешения не было ни у кого. Наконец брат Иоанн оторвал Козленка от меня и повел к ручью – смывать сопли и слезы.

Остальные ежились от холода и усталости; уже пробивалась заря, языки тумана, точно длинные волосы ведьмы, скользили вокруг, словно обгладывая развалины, тутовые деревья и трупы, почерневшие и обугленные. Вороны расселись на ветвях, недовольные тем, что мы мешаем им пировать.

Пир бы выдался на славу. Повсюду крошечные тельца, настоящее поле смерти, темные кудри в сгустках крови, глаза уже выклеваны и зияют дырами, будто упрекая. Этого ребенка убили со спины, проткнули насквозь, и Хальфред сумел установить, как было дело.

Всадники прискакали в шелкопрядную мастерскую из Лефкары, и это означало, что я угадал правильно – Фарук поспешил на дым погребального костра, живых не нашел и потому двинулся в деревню. Там он, должно быть, отыскал еще мертвецов и сгоревшую церковь, а мы его опережали, пусть и не намного. Хвала Одину, что мы с арабами разминулись во мраке, – но за такую удачу Одноглазый обычно берет немалую виру.

На сей раз он взял маленького Власия, который попался на глаза арабам, повидавшим своих мертвых дружков. Как вспугнутая дичь, брат Козленка, похоже, пытался убежать на своих резвых ногах, но где ему было удрать от конных с копьями.

Они загнали его, пояснил Косоглазый тихо, чтобы не услышал Козленок, и привезли обратно к дотлевающему погребальному костру, почти прибитому дождем. Наверное, насаженным на копье, сказал Косоглазый.

И потешались над ним, подумалось мне, швыряя тело в уголья и золу, жертвой своим мертвецам. Мне пришло в голову, что и мы вполне могли бы сотворить нечто подобное, в другом месте и в другое время, и эта мрачная мысль никак не помогла справиться с комом в горле.

Затем арабы ускакали прочь, бросив крохотное мертвое тельце, а все вокруг внезапно выстудилось, опустело и погрузилось в тени.

Мы нашли его после пары часов утомительного перехода, двигаясь так быстро, как только могли. Все соглашались, что моя затея была хоть куда, но мертвый мальчишка словно придавил наши сердца камнями. А еще Козленок с его слезами…

Но важнее всего была палочка на поясе Власия, которую Sarakenoi даже не подобрали. На ней значилось, кособокими рунами: «Старкад. Запад. Дракон».

Послание Квасира было предельно ясным. Старкад прибыл на остров, и в пресную воду словно кинули щепотку соли. Теперь Валант и прочие греки знают, что передали посылку не тому волку, и все греки на Кипре ополчатся на нас, заодно с Sarakenoi и людьми Старкада.

Как сказал Финн, хрипло расхохотавшись, если мерить ярла по числу его врагов, то Орм Убийца Медведя и вправду невероятно могуч. Побратимы тоже засмеялись, с суровым смехом мужчин, у которых впереди бой, а позади пожар, – волчьи оскалы и мало веселья.

По крайней мере, у Квасира было время подготовиться и отправить нам навстречу брата Козленка.

Я знал, что означает слово «дракон» в послании. По дороге сюда, менее чем в дне пути от Ларнаки, когда мы сидели с голыми задницами над обрывом, опорожняя желудки и дружески беседуя, Квасир указал мне на мыс, похожий на драконью морду. Мы еще заспорили, чьего подобия в нем больше – лосиного облика прежнего «Сохатого фьордов» или облика рычащего змея, присущего похищенному нами драккару Старкада.

Туда Квасир и ушел, вот только с одним кораблем или с двумя? И ушел ли вообще?

Я изложил все это побратимам, а брат Иоанн привел умытого Козленка. Финн рвался вернуться той же дорогой, какой мы пришли, схватиться со Старкадом и вернуть рунный. Никто другой, впрочем, его не поддержал, а меня воротило с души от мысли, каким прахом пошли все мои затейливые замыслы. Да, я был не Эйнар.

– Что будем делать, Орм? – спросил Квасир, и я вдруг ощутил беспричинный гнев, будто накатила и захлестнула с головой волна безумия: захотелось согласиться с Финном, закричать, что мы убьем Старкада и всех греков на острове, добудем рунный меч, прорвемся на наш корабль и…

Вместо этого я оглядел побратимов, одного за другим, смирил гордыню и заставил себя признать истину. Мы побежим, братья. Мы побежим.

И мы побежали, затяжной петлей, изрядно пропотев, несмотря на холод. Мчались по голым склонам, как поднятая дичь, перемахивали овраги, прыгали по скалам, огибали деревья, упорно держа направление на юго-запад. В конце концов, объявляя привал, я ощутил соленый привкус моря на пересохших губах и с наслаждением всосал морской ветерок изнемогающим горлом. Впереди была другая деревня, чуть западнее, если я верно помню карту Радослава, и звалась она Пафос – будто воздух выпустили из чрева мертвой овцы. Я не собирался туда соваться, предполагал выйти к морю на безопасном удалении от нее.

Мужчины попадали на колени, тяжело дыша, и поприпадали к мехам с водой, а Козленок просто уселся, поджав колени к подбородку, и уставился на меня своими темными глазами. Я беспокоился, выдержит ли он такой бег, но мои страхи были напрасными – мальчишка тут вырос, ноги у него молодые и привычные шастать по окрестностям с самого рождения.

Я улыбнулся ему и махнул рукой, и он ответил тем же жестом, но без улыбки. Некоторое время спустя он подобрал мех, прежде чем кто-либо успел его перехватить, встал и подошел ко мне. Пока я пил, он сидел на корточках рядом, молча глядя перед собой.

– Прости за брата. – Я протянул ему мех. Он заткнул горловину и вздохнул.

– Моя мать… – проговорил он, но на большее его не хватило. Он хотел быть мужчиной, однако губы его предали.

– Вернись к ней, – сказал я, сжимая его плечо, но взгляд, которым он меня одарил, повернувшись, был свирепым, как у разъяренного кота.

– Я хочу быть одним из вас. Я приму клятву. И буду сражаться с неверными.

Финн угрюмо усмехнулся.

– Подыщи себе другое войско, бьярки; мы уходим и никогда не возвратимся.

Мальчик вскинулся, неверяще посмотрел на нас, потом его плечи обмякли.

– Против нас все, – сказал я, – от кефала до Валанта, не считая Sarakenoi. Мы украли кое-что ценное.

– Этим мы обычно и занимаемся, – прибавил Косоглазый со смешком. Когда я неодобрительно покосился на него, он с вызовом посмотрел в ответ. По крайней мере, мне почудился вызов, хотя наверняка сказать сложно, когда у собеседника левый глаз словно глядит за правое плечо.

Мальчик промолчал; тут кто-то потребовал воды, Козленок встал и пошел на голос. Брат Иоанн подсел ко мне и прошептал:

– Оставить мальчика все равно что прикончить. Валант не поверит, что ему ничего не известно. Не говоря уже о Старкаде.

Ах да, наша добыча. Я и забыл о ней, по-прежнему болтавшейся у меня за спиной. Что ж… Я взял кожух в руки, тщательно осмотрел. Побратимы заинтересовались, ведь это была причина всех наших здешних неприятностей, подобрались ближе и повытягивали шеи.

Обыкновенная кожа, надежная крышка. Я осторожно подцепил ее. В нос ударил резкий пряный запах. Я вывалил содержимое кожуха на свою ладонь.

Сухие веточки и листья, побуревшие по краям, некогда ярко-зеленые и блестящие. И еще какие-то темные горошинки, твердые, как бусы.

– И это все? – обиженно спросил Финн. – Этот мусор за наш рунный меч?

– Обманули нас, Торговец, – произнес кто-то.

– Что это? – буркнул другой голос.

Я понял сразу, хотя никогда раньше не видел ничего подобного. И вся картина развернулась передо мной вмиг, точно сложенный плащ. Я пожал плечами, сложил все обратно и вставил крышку на место. Я обещал побратимам сокровища, привел их в логово волков, где погибли люди, – но не мог объяснить, что именно мы нашли. Они жаждали сокровищ, так что пришлось соврать.

– Жемчуг, – сказал я, старательно давя в себе стыд. – Особая порода.

Воины закивали, заулыбались. Жемчуг – это понятно. Жемчуг можно обменять на рунный меч. Эйнар мог бы мною гордиться.

Брат Иоанн прищурился – он догадался, что я лгу.

Я не стал открывать правду, хотя сам сообразил, что это листья и ветки тутовника, а также яйца шелкопрядов. Шелк нынче такой дорогой, что просто так его не купишь – нужно разрешение властей. Говорят, какие-то отважные монахи выкрали плоды тутовника в чужой и далекой стране, и теперь церковь ревниво хранит тайну производства шелка.

Если архиепископ Христа и свирепый полководец торгуют тем, чем единолично доселе распоряжалась церковь, продают типам вроде Хониата, – здесь не просто кража и дележ дохода. Отчетливо попахивало изменой, того рода, когда правители под покровом тьмы получают в бок отравленный кинжал, и я пробыл в Миклагарде достаточно долго, чтобы узнать, сколь неустойчиво положение императоров на высоком троне. Неудивительно, что Хониат отдал Старкаду мой меч в награду за такое поручение.

Да, красть кожух было ошибкой, серьезной, роковой ошибкой. У меня внутри словно все выстудило. Лев Валант не скрывал, что служит человеку по имени Красные Сапоги, и именно он в прошлом году устроил беспорядки в Великом Городе. Если за всем стоит Красные Сапоги, значит, их цель – василевс. Тут уже не поторгуешься за рунный меч. Это смертный приговор.

О кровных распрях я знал немало, как и любой северянин, но вот распри великих в Миклагарде – совсем другое дело. Валант раздавит нас с легкостью, в единое мгновение, реши он, что нам слишком многое известно, – а единственный, кто может помочь, василевс-автократор, чересчур далеко, до солнца проще дотянуться.

Всего две зимы назад, подумал я устало, моей заботой было, разве что, насколько изъеден жучками остов нашего маленького faering в Бьорнсхавене. А ныне я спрашивал себя, не смеются ли надо мной боги, – мол, возомнил себя ярлом Братства, – и не станет ли мой первый настоящий набег последним.

Хуже того, я скрыл правду от других. Я почти услышал смех Эйнара, когда мы побежали дальше. Деревья дозорными глядели нам вслед с холмов, и всякий раз, когда я оборачивался, сердце уходило в пятки – я принимал эти деревья за всадников.

Впрочем, конным тут делать было нечего. Я понял это, когда захромала одна из наших лошадей; груз пришлось распределить между двумя другими. Мало-помалу склоны становились менее крутыми, скатываясь к морю. Вдруг Косоглазый громко крикнул и показал вперед.

Там, покачиваясь на прибрежной волне, виднелся «Сохатый». Мое сердце подскочило в груди от радости.

Мы быстренько похлопали друг друга по спинам, но веселье сошло на нет, когда стало понятно, что «Волчка» не видно. Выходит, мрачно сказал Финн, наша добыча потеряна.