Текст книги "Лик Хаоса"

Автор книги: Роберт Линн Асприн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)

– Хорошо. – Уэлтрин повернулся к Ситен. – Ты ранила его? Та покачала головой, и он отвернулся. – Ладно, Траш, пойдешь со мной. Джоре, будь начеку и готовься прийти на выручку. Ситен, вот твой меч. Соберись.

Перейдя открытое пространство, воины приближались к глинобитным стенам здания. Дом оказался заброшенным. Пока они шли к провалу двери, под ногами то и дело рассыпались в прах камни. Ведущая наверх лестница оказалась способной вместить лишь одного человека, вдобавок примерно одной трети ступеней не доставало. Выхватив из ножен свой энлибарский меч, Уэлтрин двинулся вперед, жестом приказав другим остаться на месте.

Он двигался мягко и неслышно, но в тот момент, когда Уэлтрин занес ногу над зияющим провалом, половица под ним треснула. Светловолосый воин рванулся вперед, выставив меч скорее для равновесия, чем для защиты, как вдруг сверху ударил другой клинок. Послышался лязг металла, посыпались зеленые искры. В тусклом свете спутники Уэлгрина увидели, что он, раненный в руку и запутавшийся в руинах лестницы, долго не продержится.

Трашер рванулся, было на помощь, но пока Уэлгрин стоял на лестнице, не было возможности ни защитить капитана, ни напасть на Бурека. Имелся лишь один выход. Пока Трашер удивленно таращил глаза, Ситен выхватила меч и приготовилась взбежать на второй этаж прямо по спине Уэлтрина. Одной рукой опершись о голову и уперев ногу в бедро, девушка перемахнула через него, надеясь, что не ожидавший такого поворота Бурек на миг растеряется, и это позволит ей получить преимущество. Девушка подняла меч как раз в тот миг, когда сабля бейсибца просвистела над ее головой. Уэлгрин сумел поднять руку с мечом и отразить удар.

Бейсибец отскочил от лестницы и Ситен сумела прижаться к стене. Комната наверху не походила на развалины в нижней половине дома. Совсем недавно здесь кто-то был. На столе блестели ножи, на стене висела карта города. Еще один кривой бейсибский меч висел рядом с Тургуртом, но тот не воспользовался им. В комнате было слишком мало места, чтобы демонстрировать стиль Харка Бей. Противники заняли одинаковые стойки, хотя зона досягаемости у Тургурта была значительно больше.

Пытаясь продвинуться вперед, Уэлтрин сломал еще одну ступеньку и со страшным грохотом рухнул вниз. Дом затрясло до основания. По шуму внизу Ситен поняла, что солдаты пытаются построить живую лестницу, но Тургурт с такой легкостью отражал все ее удары, что у девушки оставалось мало надежды на то, что подмога подоспеет вовремя.

У нее не хватит сил долго держаться, отражая его убийственные атаки, остается только надеяться на то, что друзья придут на выручку. Возможно, ей удастся улучить момент и применить тот же прием, что выручил ее во время стычки с Харка Бей, хотя в этом случае она может убить его и тем лишь осложнит дело.

Догадавшись, что Ситен хочет напасть, бейсибец отскочил к стене, злорадно улыбаясь. Его огромный силуэт светился на фоне дыры, где когда-то было окно. Решив, что смех мог на секунду отвлечь его внимание, Ситен бросилась вперед.

Его глаза широко раскрылись в изумлении. Он падал, хотя девушка вовсе не коснулась его, недоумение сменилось тупым безжизненным взглядом. От неожиданного рывка бейсибца девушка потеряла равновесие и выронила меч, оставшись беззащитной; но Тургурт не нападал, он падал. Вдвоем рухнули они и полетели вниз вместе с обломками перекрытия. До Ситен донесся ее собственный стон, а потом… все стихло.

3

Солнце заливало светом площадь перед Дворцом. Ситен с лицом, хранившим ужасы пережитого, и Уэлтрин с рукой на перевязи стояли вместе с церберами на почетном месте. Ни одного бейсибца на площади не было. Инас Йорл опустил занавеску и снова уселся в тени кабинета. Казалось, весь город столпился вокруг лобного места, на котором Бейса должна была вершить свой суд.

– Вы могли бы остановить его ради спасения одной куртизанки? – осведомился он у тени позади себя.

– Девушка-солдат победила страх и свое прошлое. Мы сделали ее членом нашего братства. Мы тоже должны меняться, и ее мщение – наше мщение, – донесся в ответ голос бейсибской женщины.

– Вопрос не в этом. Если вы знали, что Кровь Вея, как вы зовете этот яд, использовался для убийства невинной куртизанки и это было сделано, чтобы навлечь на вас подозрение, остановили бы вы его, если бы других преступлений не было?

– Нет. Нас всегда обвиняли в убийствах, которых мы не совершали. Такова часть равновесия, которое мы поддерживаем с Империей. Одна несущественная жизнь ничего не значит.

Зазвучали фанфары. Йорл снова поднял занавеску, подставив свету белую руку, на которой не хватало одного пальца. На лобном месте появилась сама Бейса, чьи груди были так сильно накрашены, что не казались обнаженными, а длинные золотые волосы развевались по ветру. Толпа затихла. Первый министр Террай Бурек поднялся на платформу, следом за ним шел его сын.

Тургурт поскользнулся, и стражники поспешили поставить его на ноги. Даже на таком расстоянии было очевидно, что молодой человек не вполне понимает, почему его тетка Бейса Шупансеа объявляет народу, что он умрет, виноватый в смерти соплеменников и убийстве городской куртизанки. Йорл снова опустил занавес.

– Тогда почему вы уничтожили ядом его разум, но не стали убивать его?

Бейсибка мелодично рассмеялась. – Он превзошел самого себя. Он думал привести в ярость Бейсу, убив ее двоюродного брата Шарилара, когда тот гулял на причале. Но он убил не только Шарилара, но и Призм – а этого мы простить не могли.

– Но вы могли бы убить его и так. Разве это не было бы истинной местью Бей?

– Бей – богиня со многими лицами; она и жизнь и смерть. Это урок всем, и горожанам, и бейсибцам. Теперь они станут немного больше уважать друг друга. Сама Шупансеа должна вынести приговор. Она должна стать правительницей здесь или Тургурт окажется лишь первым из многих.

Толпа разом ахнула, и Йорл в третий раз отодвинул штору. Бейса держала в руке маленький окровавленный кинжал, а вокруг руки правительницы обвивалась змея. Тургурт был мертв. Толпа обрадовано заголосила, и в этот миг Йорл почувствовал касание острых клыков на шее.

Яд объял его тело, как раскаленное железо. Залитый солнцем двор померк, а затем почернел. Крутая арка рая засияла перед ним. Дух древнего чародея рванулся вперед и упал, когда врата были уже совсем рядом. Неудача – и вот уже поле смерти разверзлось под ногами. Йорл заплакал и смахнул слезы морщинистой рукой. Комната стала черной и наполнилась странным запахом. Они уничтожили преступника и лишили его дух вечной жизни в лоне богини Бей. А Йорлу осталась лишь память о смерти, чтобы продолжать жить.

Дэвид ДРЕЙК
ДАВШИЙ ОБЕТ

– Хей! – выдохнул бейсибский палач, ударив левым мечом. Кончик указательного пальца его жертвы, отскочив на тридцать футов и пролетев через весь Базар, ударился о сапог Сэмлора. – Хей! – и правый меч отсек одновременно безымянный и средний пальцы. Таким образом, кисть правой руки жертвы сравнялась: все четыре пальца стали такой же длины, как мизинец. – Хей!

Плаха, установленная в центре Базара, и раньше использовалась для наказаний, но такая изощренная методика была совершенно незнакома Сэмлору Сэмту. Она была новой и для многих коренных жителей Санктуария, о чем можно было догадаться по выражениям их лиц. Жертва была распластана на вертикальном деревянном щите. Это давало возможность зрителям видеть все искусство палача, которое невозможно было оценить при обычном горизонтальном положении плахи. И этот бейсибец, если Сэмлор правильно понял глашатая, – несомненно, был артистом своего дела.

Он балансировал мечами, держа их в обеих руках, вращая ими и совершая всевозможные пируэты. Лезвия сверкали, словно молнии во время ливня. Бейсибец поклонился зрителям, перед тем, как завертеться в следующем вихре ударов. Этот обряд выглядел весьма сардонически, словно насмехаясь над правом аудитории наблюдать за ним. Палач не приветствовал местных жителей, как равных или даже просто как людей. Для этого представления он был одет только в набедренную повязку, которая при движении открывала его гениталии. Он прибыл в паланкине, и одетые в парчу бейсибцы, стоящие рядом, служа как бы почтительным дополнением к происходящему действу, должны были обеспечивать четкую субординацию. А в это время его светлость отсекал пальцы у кричащей жертвы, подобно тому, как рубят на мелкие кусочки морковь.

Однако власти Санктуария, старые или новые, никогда не интересовали Сэмлора. Кровь и шары! Как же хотелось сирдонцу – владельцу каравана – никогда больше не иметь никаких дел с этим проклятым городом.

Первый контакт, в результате которого он получил необходимую информацию, был установлен с мальчишкой-разносчиком. Она была также легко продана за медную монетку, как если бы мальчишка продал ему черствый хлеб со своего лотка, который он виртуозно нес на голове. Ему нужна была гадалка, принадлежащая к народу С'данзо. Да, Иллира все еще жила в Санктуарии… и Даброу, кузнец, все так же занимался своим делом.

Цель, с которой Сэмлор посетил Санктуарий, не была связана с работой кузнеца, но информация ему не повредит. Перед тем, как войти в палатку гадалки, сирдонец заложил большие пальцы за пояс на талии и слегка сдвинул широкий ремень в сторону. Это было сделано для того чтобы нож, который был за него засунут, оказался под рукой в случае необходимости.

– Добро пожаловать, господин, – сказала женщина, которая гадала для себя по картам, сидя на низенькой скамеечке. Сэмлор раздвинут портьеры, сделанные из ракушек и закрывающих вход, и увидел обычные атрибуты прорицательницы: столик, который мог легко скользить между С'данзо и гостем, мягкое кресло для посетителей. Глаза молодой женщины смотрели очень проницательно. Сирдонец знал, что ее быстрый оценивающий взгляд, брошенный на посетителя, когда тот проскальзывал за занавески, обычно давал ей информации столько, сколько необходимо было для гадания по картам, по руке или по «образам», трепещущим на дне тарелки с водой.

– Тебе посчастливилось вернуться. – Сэмлору казалось, что когда он входил, ему удалое сохранить непроницаемое выражение лица – но только не для нее. – Нет, тебя привела сюда не просто нажива, а женщина. Входи и садись. Карты, я думаю? – Левой рукой она смахнула со стола блестящие замысловатые знаки, о которых можно было сказать, что они являются искусным отражением вселенной и похожи на ледяные звезды, сверкающие над головой.

– Госпожа, – сказал Сэмлор и раскрыл сжатые пальцы левой руки, протягивая ей серебро. Это был неотчеканенный слиток, один из тех, что каждый раз, попадая на бейсибский рынок, проходили проверку на пробу и подвергались маркировке. – Ты сказала правду одному человеку. Мне тоже нужна правда, но только не та, которую ты можешь прочесть по моему лицу.

С'данзо вновь посмотрела на караванщика с профессиональной улыбкой, но в глазах ее появилось что-то новое. Каблуки на ногах Сэмлора были достаточно высокими, чтобы захватить стремя, и в то же время достаточно низкими, чтобы можно было свободно ходить пешком. И сношены они были скорее от ходьбы по камням, чем по гладкой мостовой. Он был приземист и не очень молод; но живот его все еще составлял прямую линию с грудной клеткой; и на теле не было заметно ни одной выпуклости, свидетельствующей о легкой жизни. Одежда его была тусклого коричневого цвета, почти в тон обветренному лицу. Кожа Сэмлора задубела на солнце и ветре, с которыми ему ежедневно приходилось встречаться. Единственным украшением его одежды был серебряный медальон, лицевая сторона которого была скрыта до тех пор, пока он не сделал движение, чтобы показать зажатый в ладони слиток серебра. И тогда С'данзо увидела на лицевой стороне медальона отвратительный облик Гекты, почитаемой в Сирдоне Богини Весенних Дождей, и произнесла, задохнувшись. – Сэмлор Сэмт!

– Нет! – воскликнул он в ответ на взгляд Иллиры, брошенный на дверь, за которой слышался перезвон горячего железа. – Я пришел сюда только за тем, чтобы получить интересующие меня сведения, госпожа. Я не хочу причинить тебе никакого вреда. – Он даже не дотронулся до рукоятки ножа, висящего у него на поясе, потому что, если она помнила Сэмлора, то должна была помнить и историю его первого посещения Санктуария. Необходимости угрожать не было – это уже сделала за него его репутация, хотел он этого или нет. – Я хочу найти маленькую девочку, мою красавицу. И ничего более.

– Тогда присядь, – предложила С'данзо осторожно. На этот раз посетитель повиновался. Он протянул ей серебряный слиток, держа его между большим и указательным пальцами, но она раскрыла его ладонь и пристально посмотрела на нее, прежде чем взять плату за свой труд. – На ней кровь, – резко сказала она.

– Там, на площади, идет казнь, – ответил Сэмлор, оглядев свой кулак. На нем не было никаких следов крови, а сапог его был настолько пыльным, что невозможно было рассмотреть то место, куда ударился отрубленный палец. – О, – произнес он в замешательстве. – О! – Он поднял на С'данзо глаза. – Жизнь бывает очень сложной, госпожа… но существуют вопросы чести, которые необходимы, например, в торговле, которой я занимаюсь, – его губы передернула легкая гримаса. – Чести семьи, Дома Кодриксов, да. В жизни я видел очень мало того, что доставило бы мне удовольствие. Тем более, убийство. Но жизнь – сложная штука, в этом все дело.

Иллира отняла руку от его ладони. Серебряный слиток словно прилип к ее пальцам, констатируя ее профессиональную ловкость, хотя гадание стало теперь довольно непростым делом. – Раскажи мне о ребенке, – попросила С'данзо.

– Хорошо, – неохотно согласился крепыш. Воспоминания его были не очень приятными, а порою и вовсе грустными. – Моя сестра, Сэмлейн, не была… – начал он и остановился, – распутной, думаю, она не спала с кем попало. Она была не блудницей, а веселой шутницей. К ней так и относились в нашем Доме… Она презирала торговлю, что делало честь благородному Дому Кодриксов. Мне кажется, родители гордились ею, чего нельзя было сказать обо мне, хотя я кормил Дом честным трудом, наполняя вином их погреба. – Опять легкая гримаса горькой шутки исказила лицо рассказчика.

Женщина оставалась спокойной и холодной, как шелестящие ракушки дверной занавески.

– Но она очень любила эксперименты. Поэтому я и не удивился, – продолжал Сэмлор, – когда она, не будучи замужем, произвела на свет ребенка, и еще какое-то время после этого продолжала жить в Сирдоне. Да что вспоминать – все, что составляло сущность Сэмлейн, ушло вместе с ней, она умерла. Шесть дюймов стали – нож ее брата – мой нож – были похоронены в ее чреве. – Картина эта так остро стояла в его памяти, что ранила, словно лезвие ножа, которым он заменил тот, что отдал сестре. – Я думаю, Регли хочет сделать вид, будто бы сестры вообще никогда не было на свете, а Алум, хоть и не скрывает, как ей тяжело, разыгрывает невинность с ним заодно. Я полагаю, ранканы еще глупее, чем казались мне раньше. Ничтожества! Никому не нужные ничтожества!

– Продолжай, – попросила Иллира с неожиданной деликатностью, будто ощутила боль и мучительную любовь, скрытую под проклятьем.

– Вся эта история была записана в дневнике, во всяком случае, большая его часть, – вновь начал рассказ Сэмлор. Он медленно разжал руки, которые до того сцепил в ярости. – Ее первенец был девочкой, ее выходила служанка Сэмлейн – Рейа. Возможно, я видел ее играющей с детьми слуг в залах дворца Регли. Дом был таким огромным, что в нем можно было потеряться. Обрушься на человека крыло и его никогда бы не нашли под обломками. – Он опять сцепил руки. – Родители однажды сказали мне, что они ничего не знали о ребенке Сэмлейн, живущем в этом больше доме. Упаси меня бог услышать от них еще когда-нибудь что-либо подобное. Я вырву их сердца, несмотря на то, что они произвели меня на свет.

С'данзо коснулась его рук, пытаясь успокоить. Он продолжил. – Сейчас ей четыре года. У нее родимое пятно на голове, и в ее черных вьющихся волосах проступает белая прядь. Они назвали ее Стар, моя сестра и ее служанка. Поэтому я и вернулся назад в Санктуарий, – Сэмлор поднял глаза и заговорил голосом не сердитым, но тяжелым и резким, как лезвие меча, – в этот проклятый город – чтобы найти мою красавицу. Рейа вышла замуж за охранника и осталась здесь после… – после того, как моя сестра умерла. Она сказала мне, что относилась к Стар, как к родной дочери. Но месяц назад девочка исчезла, и никто не может сказать, куда.

– Я опоздал, госпожа, – закончил он обеспокоено. – Всего лишь на месяц. Но я найду Стар. И отыщу того, кто обидел ребенка.

– Ты принес мне что-нибудь, принадлежащее девочке, чтобы я могла потрогать его руками? – спросила Иллира. В ее голосе зазвучало профессиональное спокойствие, как только она перешла к выполнению своей миссии.

Девушка достала кристалл, без которого не мог обойтись ни один ритуал, будь клиентом «таинственный чужестранец» или «путешественник в дальние страны».

– Да, – ответил Сэмлор, немного успокоившись. Правой рукой – рукой, которой он обычно хватался за нож, мужчина подал ей медальон, похожий на тот, что висел у него на шее. – У нас, в Сирдоне, существует обычай – одевать новорожденному знак, символизирующий его посвящение богине Гекте. Такой знак был у Стар. Он был найден в хлеву, у казарм, где жила приютившая Стар семья. Его нашла другая девочка, подруга Стар, и вместо того, чтобы оставить себе, принесла Рейс.

Иллира держала в руке ухмыляющийся образ Гекты, но ее глаза всматривались в ремешок, на котором висел медальон. Поверхность кожи потемнела от пота и жира, выделяемых телом, но середина ремня на торцах была чистой и желтой.

– Да, – сказал Сэмлор, – он был срезан, а не порван. Помоги мне найти Стар, госпожа.

С'данзо кивнула, ее глаза прикрылись, и она вошла в состояние транса.

Ее застывший взгляд несколько секунд оставался пустым, хотя, казалось, что прошли минуты. Пальцы ее были смуглыми и подвижными, унизанные кольцами. Они ощупывали поверхность медальона, передавая информацию о происшедших событиях не сознанию женщины, а ее душе.

Затем, подобно выплывшему из моря потерпевшему кораблекрушение, С'данзо вновь вернулась к реальности. Ее тонкие губы слегка приоткрылись, но не в улыбке, а под воздействием того, что она увидела. Сэмлор с трудом перевел дыхание, вспомнив, что он не сделал ни одного вдоха с тех пор, как Иллира вошла в транс.

– Мне хотелось бы, – мягко сказала женщина, – сообщить тебе более приятные новости или, по крайней мере, дать больше информации. Нет, – быстро добавила она, видя, что лицо Сэмлора застыло и стало напоминать надгробный обелиск, – она не мертва. Но я не могу сказать тебе, мой господин, где она сейчас, – в ней опять заговорил профессионал, – и с кем она. Но, думаю, я поняла для чего ее украли.

Одной рукой Иллира вернула медальон так осторожно, будто это был сам ребенок. Пальцами другой она дотронулась до своих, покрытых шарфом, волос.

– Девочка, которую ты называешь Стар… ее имя в переводе с бейсибского значит «порта» – морское животное с щупальцами… божество для некоторых из них.

Сэмлор устремил взгляд в сторону двери, занавеска которой скрывала казнь, в душе его поднялась волна жажды убийства. – Его? – Он кивнул в сторону дверей, и голос его прозвучал так ровно, словно мозг не кипел от бешенства, готового вылиться на Лорда Тудхалиа.

– Нет, не правителей, – решительно сказала Иллира. – Это не клан Буреков – коневодов, а дом Сетмуров – рыбаков и кораблестроителей, которые на своих кораблях привезли Буреков сюда. – Женщина улыбнулась каким-то своим мыслям, а через секунду улыбку сменила ненависть. – Это, – пояснила она, не глядя на караванщика, – как культ Дирилы, вновь появившийся в Санктуарии совсем недавно. Культ Порта очень похож на него. Ему поклоняются несколько человек и то тайно, из-за его святотатства и измены богам, которых принято почитать в Империи.

– Бейсибцы закрыли храм? – спросил Сэмлор. Ее последние слова заставили его задать этот вопрос.

– Только для тех, кого они считают людьми, – сказала Иллира. – А Сетмуры – люди для Буреков. – Она опять улыбнулась, проронив. – Мы, С'данзо, давно приучены к тому, что нас считают животными, господин. Даже в городах, завоеванных ранканами так же давно, как и Сирдон.

– Продолжай, – сказал Сэмлор бесстрастно. – Неужели бейсибцы хотят принести Стар в жертву, – он повел плечами, – осьминогам, этим головоногим?

Женщина засмеялась. – Господин Сэмлор, – спросила она, – а разве Гекта не похожа на жабу, которую можно встретить возле пруда? – Сэмлор дотронулся до медальона и глаза его сузились от услышанного богохульства. Иллира же продолжила. – Порта – это бог или фетиш – если между этими понятиями вообще есть разница. Фетиш рыбаков. Некоторые из них всегда прятали идолов, сделанных в виде маленьких резных статуэток из камня или раковин, в потайных местах на судах, на которых знать никогда не путeшecтвуeт из-за вони… А теперь у них есть кое-что еще, приближающее их к своему богу. У них есть, – она перевела взгляд с медальона, принадлежащего девочке, который так много поведал ей, на Сэмлора, по чьим глазам узнала еще больше, – девочка, которую ты называешь «своей красавицей».

Сэмлор Сэмт стоял, чувствуя прилив бешенства, придающего ему силы и стремление схватиться за меч. В палатке внезапно стало очень холодно. – Госпожа, – сказал он, задержавшись в дверях. – Я благодарю тебя за ту услугу, которую ты мне оказала. И еще кое-что. Я знаю, что ранканы говорят, будто бы их Бог-Громовержец спит со своей сестрой. Но мы в Сидроне стараемся не вспоминать этого. Мы даже подумать об этом не можем! «Разве только, когда напиваемся пьяными, – пронеслось в голове крепыша, а его рука сама собой потянулась к поясу. Ноги вынесли его через шуршащие занавески опять на улицу. – „Только когда напиваемся, и то до мертвецкого состояния… Сэмлейн, наверное, сгорела в аду, и она вполне заслужила это“.

Поразительно, но казнь еще продолжалась. Набедренная повязка Лорда Тудхалиа стала темной от пота. Его тело лоснилось, когда он двигался в своем замысловатом танце. Мечи поблескивали, мелькая в руках, но они были слишком легки, чтобы перерубить с одного удара тонкую плечевую кость человека. Правый меч, левый меч наносили удары, лишь раня… Тудхалиа повернулся спиной к своей жертве, продолжая виртуозно наносить удары. Обрубок руки отлетел от плахи. Раздался стон, жуткий животный крик… но ведь жертва не была для Тудхалиа человеком? Бейсибская свита наградила его вежливыми аплодисментами за этот фокус. Бейсибцы кончиками пальцев левой руки барабанили по ладони правой.

Сэмлор большими шагами прошел через Базар. Он думал о ребенке. И о том, что убийство не всегда совершается без удовольствия.

***

За годы, прошедшие со времени первого приезда Сэмлора в Санктуарий, вывеска на таверне была подновлена. Рог единорога позолотили, а его налитый кровью пенис был выкрашен красной краской, чтобы ни один прохожий не пропустил возможности повеселиться. Зал имел тот же вид, что и раньше, правда, недоставало вонючего чада горящих ламп, но зажигать их время еще не пришло. Несколько солдат играли в бабки, ожесточенно споря, кто и сколько задолжал кому к следующему кону. Там были еще три женщины, которые выглядели столь неряшливо, что это не могло скрыть даже тусклое освещение. У стены сидел человек, который наблюдал за ними, за солдатами, и – особенно пристально – за Сэмлором, который только что вошел в зал.

Никто не обращал внимания на парня с мечом и лютней, сидевшего в углу и с гримасой отвращения смотревшего на высокую пустую кружку, что стояла перед ним. – Эй, приятель, – окликнул Сэмлор бармена с покатыми плечами. – Вина для меня и моего друга с лютней. – Инструмент был инкрустирован слоновой костью и перламутром, и еще Сэмлор заметил пустые гнезда, из которых, должно быть, совсем недавно выковыряли жемчужины.

Женщины зашевелились и двинулись к столу Сэмлора, спотыкаясь о скамейки – к месту, где они надеялись поживиться. С веселой улыбкой Сэмлор повернулся к своднику, сидящему у стены. – А это для вас, господин, – сказал он, большим пальцем подкинув в воздух монетку. Описав дугу, монета, наверняка, попала бы на колени сводника, если бы парень не схватил ее с быстротой молнии. Монета была серебряная, отчеканенная в Рэнке – дневной заработок мужчины или, возможно, общий ночной заработок трех этих нерях. – И постарайся убрать их куда-нибудь подальше. В противном случае, я заберу монету обратно, даже если ты проглотишь ее. – Сэмлор опять улыбнулся прежней, веселой улыбкой. Женщины ретировались еще до того, как сводник рыкнул на них.

Менестрель привстал, чтобы принять чашу, которую Сэмлор принес ему от стойки. Это было вино, а до этого он пил эль, на который у него едва хватило денег. – Благодарю тебя, добрый господин, – сказал бард, принимая чашу. – Но как может Каппен Варра отблагодарить тебя?

Сэмлор протянул левую руку к деке лютни. Монетка, которую он положил, зазвенела о струны. – Эта медная монетка – плата за песню моей родины, – сказал он. Но по звуку струны менестрель понял, что монетка отнюдь не была медной, и даже не серебряной. – А другую ты получишь, если споешь мне на свежем воздухе.

Каппен Варра последовал за Сэмлором с почтительным выражением на лице. Он осторожно встряхнул лютню, чтобы лишний раз убедиться в том, что золотой позвякивает внутри. – И какую же песню ты хотел бы услышать, добрый господин? – спросил он, усаживаясь перед Сэмлором на скамью. Свою чашу с вином он поставил рядом, поджав под себя левую ногу; его правая рука лежала на струнах, вблизи от спасительной рукоятки кинжала.

– Реквием по маленькой девочке, – сказал Сэмлор. – Мне нужно имя, или имя того, кто может назвать имя.

– И сколько лет этой девочке? – спросил осторожно Варра. Он опустил лютню, якобы для того, чтобы взять чашу с вином. – Должно быть, лет шестнадцать?

– Четыре года, – ответил Сэмлор.

Каппен встал, расплескав вино. – Это меня не удивляет, – произнес менестрель, ставя лютню вертикально. – В этом городе полно народа, который приторговывает товаром такого рода. Но я не из их числа. А поэтому, возьми свой грязный «медяк» вместе с твоим предложением!

– Друг, – попросил Сэмлор, молниеносно поймав на лету брошенную менестрелем монету до того, как она успела блеснуть на солнце. – Не ты, мне нужно имя того, кто может назвать имя. Ради ребенка. Пожалуйста!

Каппен Варра перевел дыхание и опять уселся на скамью. – Извини, – сказал он просто. – Каждый, кто живет в Санктуарии, принимает другого либо за вора, либо за шлюху… потому как сам часто является либо вором, либо проституткой. Итак, ты хочешь знать имя кого-то, кто может купить или продать ребенка? Список людей, промышляющих этим в городе, не будет коротким, господин.

– Это не совсем то, что ты думаешь, – пояснил сирдонец. – Есть причины считать, что ее забрали бейсибцы.

Менестрель скис. – Тогда я действительно не смогу помочь тебе, как бы не хотел сделать это, добрый господин. Песни, которые я пою, не пользуются популярностью у этих людей.

Сэмлор кивнул. – Да, – согласился он. – Но, может быть ты знаешь кого-нибудь среди местных, кто сбывает краденное бейсибскими ворами. Кто-то обязательно должен быть; они не могут вести торговлю краденным только между собой, внутри столь маленькой группы.

– О, – протянул Каппен Варра, а его правая рука стала отбивать нервный ритм на деке инструмента. Когда он вновь взглянул на Сэмлора, его лицо выражало сильную озабоченность. – Это должно быть очень опасно, – проговорил он. – Для тебя и того, кто пошлет тебя к этому человеку, если тот вдруг не правильно все истолкует.

– Я не шутил относительно платы, – сказал Сэмлор и перебросил ранканскую монету из левой руки в правую, где уже находилась одна.

– Нет, дело не в деньгах, – сказал менестрель, – но… Я подскажу тебе адрес. Иди после того, как стемнеет, но если ты не уверен в том, что не назовешь мое имя, я не скажу тебе ничего. Даже ради ребенка.

Сэмлор с трудом улыбнулся. – Сегодня в Санктуарии есть два честных человека. Хотя не думаю, чтобы кто-нибудь в это поверил, даже мы оба.

Каппен Варра начал перебирать пальцами струны лютни, извлекая из нее сложную мелодию. – В квартале торговцев шелками есть храм Ильса, – ритмично начал он повествование. При этом выражение его лица соответствовало исполняемой мелодии. – А по соседству с храмом – часовня. Пройди через нее, а потом сверни за ней в аллею направо…

***

До заката солнца оставалось еще часа три, когда Сэмлор покинул «Распутный Единорог», и это время он потратил на то, чтобы купить все необходимое для предстоящей встречи. Среди купленных вещей не было ничего такого, что запрещалось к продаже, но город был ему незнаком, а основной компонент представлял собой достаточно большую редкость, и ему пришлось долго искать, пока он не обнаружил его в аптеке.

После наступления темноты улицы Санктуария пахли иначе, чем днем. Наверное, так пахнет в серпентарии. Подобное ощущение создавалось скорее душевным настроем, нежели физическим восприятием. Сэмлор понял, что в такой ситуации открыто нести нож в руке неблагоразумно – лучше держать его под рукой, но так, чтобы он был незаметен окружающим. Он внимательно огляделся по сторонам, дабы избежать внезапного нападения случайных разбойников, охотящихся за его кошельком, или за бутылкой вина, которая вызывающе торчала из его заплечного мешка.

Часовня Ильса когда-то имела ворота. Их украли, потому что сделаны они были из массивного кованого железа. В часовне не было ничего, относящегося к культу Ильса, за исключением ниши, в которой был изображен сам бог. Должно быть, когда-то вместо нарисованного бога там стояла статуя; если так, то и она исчезла в том же направлении, что и ворота. Сэмлор тихонько проскользнул через часовню, хотя и не был уверен в том, что пьяный, спящий в углу, был именно тем, за кого он себя выдавал.

Аллея позади часовни была черной, словно душа политического интригана, но к этому времени сирдонец был настолько близок к цели, что мог действовать на ощупь. Несколько расшатанных ступеней у левой стены. Второй лестничный марш. Он ступал, не обращая внимания на предметы, трещащие и хрустящие под ногами. Это было неосторожно, но охранники, как предполагал Сэмлор, не нападут на него без приказа, как не подпустят неорганизованных преступников, если только у соглядатая не будет какого-то определенного замысла.

Лестница шла вдоль стены и имела десять ступеней, упирающихся в люк. Сэмлор вскарабкался на две ступеньки вверх и тихонько постучал в дверь люка. Он прекрасно сознавал, в каком невыгодном положении оказался, если он просчитался относительно указаний, данных охранникам.