Текст книги "Рукопись Ченселора"

Автор книги: Роберт Ладлэм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 34 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

Питер невольно подчинился его приказу. Он медленно добрался до стоявшей на низком столике лампы и направил поток света прямо себе в лицо.

– Все хорошо, Мэл, все хорошо.

Раскачиваясь взад-вперед, Макэндрю сидел на полу, крепко прижавшись щекой к лицу жены, и успокаивал ее. Постепенно крики стали утихать. Потом они сменились глубокими и тяжелыми всхлипываниями.

– А теперь убирайтесь отсюда ко всем чертям! – произнес генерал.

Глава 11

От Роквилла дорога повернула сначала на запад, потом на юг, в сторону Мэрилендской автострады, ведущей к Вашингтону. Автострада находилась чуть ли не в двадцати милях от дома Макэндрю, и добраться до нее можно было только по одной-единственной старой проселочной дороге, причудливо извивавшейся между массивными валунами и невысокими холмами, сплошь усеянными камнями.

Заброшенный, отсталый край! «Ну и захолустье! – подумал Ченселор. – Далеко же забрался этот Макэндрю».

Лучи заходящего солнца падали прямо на ветровое стекло автомашины, ослепляя Питера. Он опустил солнцезащитный козырек, но проку от него было мало.

Мысли Ченселора снова и снова возвращались к только что увиденной им сцене.

Почему эта несчастная женщина так кричала? В первый раз она заметила его, когда он стоял в тени. И успокоилась только после того, как он по команде Макэндрю вышел на свет. Может быть, он кого-то ей напоминал? Нет, вряд ли дело в этом. У старого дома окна небольшие, а растущие под ними деревья такие высокие и густые, что лучи вечернего солнца почти не проникают в комнаты.

Скорее всего, ее испугало не лицо. Но что же тогда? Воспоминания о каких кошмарах пробудило в ее сознании его появление?

Можно презирать Лонгворта, однако надо признать, что представленные им доказательства были убедительными. Если Лонгворт сказал правду и принадлежавшие Гуверу досье где-то сохранились, то трудно найти более подходящую мишень для безжалостного шантажа, чем несчастный Макэндрю. Как любому порядочному человеку, Ченселору была отвратительна вся эта история. Он искренне возмущался тем, как подло обошлись с генералом. Но, как писатель, он не мог остаться равнодушным к возможностям, которые таила в себе эта история. Сама идея написать о ней книгу стала казаться вполне оправданной. Питер уже отчетливо видел будущий роман. В самом начале он расскажет о тех недавних событиях, о которых ему сообщил Даниел Сазерленд. Он сам только что был свидетелем того, что может произойти, если пустят в ход эти злополучные досье. Ченселор почувствовал прилив энергии. Ему снова хотелось писать.

Машина серебристого цвета нагоняла Питера, и он притормозил, пропуская ее вперед. «Наверное, водитель хорошо знает дорогу, – подумал Ченселор, – иначе он не шел бы на обгон на таких крутых поворотах да еще когда солнце слепит».

Но серебристая машина почему-то не стала его обгонять, а пристроилась рядом, и если его не обманывало зрение, то промежуток между ними медленно сокращался. Ченселор взглянул на водителя. Может быть, он пытается подать ему какой-то сигнал?

Нет, тот, а вернее, та, потому что это была женщина, явно не собиралась сигналить Питеру. Ее темные волосы, на которые была надета шляпа с широкими полями, спадали на плечи. На лице – темные очки. Накрашенные губы казались большим ярким пятном, контрастно выделявшимся на бледном лице. Из-под куртки выбивался оранжевый шарф. Она смотрела прямо перед собой, словно не замечая автомобиль Ченселора.

Питер просигналил. Потом еще и еще. Теперь две автомашины шли почти вплотную друг к другу. Женщина за рулем, казалось, была совершенно безучастна к происходящему. Круто спускавшаяся с холма дорога впереди поворачивала направо.

Питер знал, что, если затормозит, машины коснутся друг друга бортами.

Приближаясь к повороту, он крепче ухватился за руль. Ему приходилось смотреть то на дорогу, то на мчавшийся в опасной близости автомобиль. Положение немного облегчалось тем, что теперь растущие вдоль дороги деревья защищали от слепящих солнечных лучей.

Поворот имел форму латинской буквы «S». Осторожно держа ногу на тормозе, Питер подал руль влево – снова в ветровое стекло ударили яркие лучи солнца. С большим трудом Ченселор разглядел справа от обочины глубокий овраг. Он вспомнил, что видел его час назад, когда ехал к генералу.

И в этот момент последовал удар. Серебристая машина, прижимаясь вплотную к автомобилю Питера, старалась вытеснить его с дороги. Женщина за рулем явно стремилась столкнуть его в овраг. Да ведь она же пытается убить его!

Все было опять как тогда, в Пенсильвании. И даже серебристая машина «Континенталь» была той же модели, что и та, в которой он ехал вместе с Кэти в ту ужасную штормовую ночь. Впереди, у подножия холма, показался сравнительно ровный участок дороги. Ченселор резко нажал акселератор, и его автомобиль на большой скорости рванулся вперед. Но серебристая машина не отставала. Взятый Питером напрокат «Шевроле» был слишком маломощным, чтобы оторваться от «Континенталя». Теперь обе машины мчались по прямому отрезку дороги. Ченселора охватила паника, и он потерял способность спокойно оценивать обстановку. Где-то подсознательно он понимал, что надо просто остановиться или… остановить этот проклятый автомобиль… Понимал, но не мог этого сделать, не мог побороть неотвратимое желание во что бы то ни стало оторваться от ужасного серебристого призрака.

Учащенно дыша, Питер выжал до отказа педаль газа и вырвался было немного вперед, однако серебристая глыба металла тут же рванулась следом, и сверкающая декоративная металлическая решетка «Континенталя» ударила в борт его машины.

Темноволосая женщина за рулем бесстрастно смотрела прямо перед собой, будто не отдавая себе отчета в том, какую опасную игру затеяла.

– Прекратите! Что вы делаете? – крикнул в открытое окно Ченселор.

Никакой реакции.

Внезапно «Континенталь» снова оказался позади. Неужели до нее наконец дошло? Ченселор сжимал руль изо всех сил, однако теперь не только яркое солнце, но и катившийся градом по его лицу и рукам пот мешали вести машину. Его начало трясти.

Вдруг голова Питера резко откинулась назад, потом вперед. В зеркале заднего обзора он увидел, как сверкающий капот «Континенталя» снова и снова ударял по заднему бамперу его машины. Яростно поворачивая руль то вправо, то влево, Ченселор пытался увернуться, но «Континенталь» не отставал ни на шаг.

Удары сыпались один за другим. Машина Питера дергалась взад-вперед. И затормозить он не мог, потому что большой, тяжелый «Континенталь» просто разрубил бы его пополам.

Ченселору ничего не оставалось, как выброситься с дороги. Он резко рванул руль вправо. В это время последовал еще один толчок, от которого машина развернулась на месте и, развернувшись, врезалась в изгородь из колючей проволоки. Наконец-то он за пределами дороги!

Питер резко нажал на акселератор, и машина понеслась в поле. Он должен оторваться от этого «Континенталя»!

Раздался противный звук. От удара тело Ченселора нырнуло вперед и повисло над рулевой колонкой. Оглушительно ревел мотор, но наткнувшаяся на огромный камень машина с места не двигалась. Питер невольно откинул голову назад: из носа, смешиваясь с потом, обильно текла кровь. Сквозь открытое окно он заметил, как по ровному участку освещенной солнцем дороги в западном направлении быстро удалялся «Континенталь». Это было последнее, что он увидел, перед тем как погрузиться во тьму.

Питер не знал, как долго был без сознания. Очнулся он от того, что откуда-то издалека донесся звук сирены. Потом перед автомашиной выросла фигура в форме и чья-то рука выключила зажигание.

– Вы меня слышите? – спросил полицейский.

– Да, все в порядке, – заставил себя кивнуть Питер.

– У вас ужасный вид!

– Это кровь из носа, – ответил Ченселор, нащупывая платок.

– Я могу вызвать по радио «Скорую помощь».

– Не надо. Лучше помогите выбраться. Мне надо пройтись.

Полицейский помог Питеру выйти из машины. Прихрамывая, Ченселор пошел по полю, вытирая с лица кровь и постепенно приходя в себя.

– Что с вами случилось? Покажите водительское удостоверение и документы на машину.

– Я взял ее напрокат, – ответил Ченселор, вынимая из кошелька удостоверение. – Как вы узнали, что здесь что-то происходит?

– В участок позвонил владелец вон той фермы. – Полицейский показал на расположенный невдалеке дом.

– Они только позвонили? Почему же никто не вышел?

– Там дома одна женщина. Муж куда-то уехал. Хозяйка услышала рев моторов и лязг металла. Нам показалось это подозрительным, и мы посоветовали ей остаться дома.

Сбитый с толку Ченселор кивнул.

– Кстати, водитель тоже была женщина.

– Какой водитель?

Питер рассказал, что произошло на автостраде. Выслушав его, полицейский вынул из кармана блокнот и, записав показания, спросил:

– Что вы делали в Роквилле?

Питер не хотел называть имени Макэндрю, поэтому ответил уклончиво:

– Я писатель. Когда работаю над книгой, часто совершаю длительные прогулки на машине, чтобы развеяться.

– Подождите здесь. Я должен переговорить по радиотелефону, – сказал полицейский, отрываясь от своего блокнота.

Пять минут спустя он вернулся, возмущенно качая головой:

– Господи! Что вытворяют на дорогах в наши дни! Ее перехватили, мистер Ченселор. Все, что вы говорили, подтвердилось.

– Что вы имеете в виду?

– Эту чокнутую засекли на окраине Гейтерсберга. Она «поцеловалась» с почтовым фургоном. Представляете, со здоровым грузовиком! Пришлось сунуть ее в вытрезвитель и вызвать мужа.

– Кто она такая?

– Жена владельца фирмы, торгующей в Пайксвилле машинами модели «Линкольн». Неоднократно задерживалась за вождение машины в нетрезвом виде. Пару месяцев назад ее даже лишили водительских прав. И сейчас, скорее всего, отделается лишь условным наказанием и штрафом, потому что ее муж – важная персона.

Питер невольно подумал о Макэндрю, чей дом остался позади, примерно в десяти милях от места аварии. Он сравнивал судьбу этого морально сломленного человека, профессионального военного без будущего, обреченного всю жизнь качать на руках измученную болезнью жену, и торговца автомобилями, мчащегося выручать жену-алкоголичку.

– Я, пожалуй, позвоню в агентство по прокату и сообщу им, что случилось с машиной, – сказал Ченселор.

– Не волнуйтесь, все будет в порядке, – успокоил его полицейский, садясь в машину. – Я возьму ключи и передам их шоферу буксира. Скажете, чтобы они обратились к Доннели из Роквилла.

– Я вам очень признателен.

– Все нормально. Я отвезу вас в Вашингтон.

– О, даже так?

– Я получил на это разрешение моего начальства. Авария произошла на нашем участке.

Питер взглянул на полицейского:

– А как вы узнали, что я живу в Вашингтоне?

На какое-то мгновение глаза у того стали непроницаемыми.

– Да, видно, вам здорово досталось. Вы же сами сказали мне об этом несколько минут назад.

За поворотом серебристый «Континенталь» остановился. Отсюда вой полицейской сирены был почти не слышен. Скоро он и вовсе умолкнет: человек в полицейской форме сделает свое дело. Никакого полицейского Доннели на самом деле, конечно, не существовало. Эту роль исполнял специально нанятый для этих целей человек, который должен был запутать Ченселора, сбить его с толку.

И «Континенталь», один вид которого привел Питера в ужас, напомнив ему о той страшной ночи, когда он едва не погиб, и человек в полицейской форме были составными частями общего плана. Чтобы операция прошла гладко, требовалось многое предусмотреть и тщательно организовать. Каждая ниточка правды, полуправды и лжи были искусно сплетены в паутину, в которой предстояло запутаться Ченселору. На осуществление плана отводилось несколько дней.

Операция преследовала одну цель – заставить мозг Ченселора работать над поисками пропавших бумаг Гувера. Его жизнь была ничто по сравнению с досье.

Сейчас не было ничего важнее их.

Водитель «Континенталя» – а это был Варак – снял широкополую шляпу и темные очки. Быстро открутив крышку банки с кольдкремом, он вынул из лежавшей на сиденье коробки бумажную салфетку, взял ею немного крема и тщательно стер с лица губную помаду. Потом он скинул шарф и куртку, содрал с себя темный с длинными, до плеч, волосами парик. Избавившись от грима, Варак посмотрел на часы – было десять минут седьмого.

Тем временем Браво сообщили, что неизвестный, говоривший по телефону зловещим шепотом, нашел еще одну жертву. На этот раз ею оказался конгрессмен Уолтер Ролинз, председатель влиятельной подкомиссии по перераспределению ассигнований при палате представителей. Поведение конгрессмена в течение последней недели привело в изумление его коллег по конгрессу.

Ролинз в душе был законченным расистом и занимал непримиримую позицию в отношении ряда законопроектов, особенно одного из них. И вдруг без всяких видимых причин он сдался, не явившись на решающее заседание палаты представителей, во время которого должно было состояться голосование по этим законопроектам.

Если предположение подтвердится, Питеру Ченселору подбросят еще одно имя.

Подходя к лифту, Питер обратил внимание на свое отражение в висевшем в холле зеркале. Полицейский Доннели был прав – вид у него действительно прескверный: куртка разорвана, туфли грязные, лицо в грязи и запекшейся крови!

Конечно, в столь респектабельном отеле, как «Хей-Адамс», не привыкли к подобным клиентам. Ченселор заметил неодобрительный взгляд клерка, стоявшего за регистрационной стойкой, но ему было на это абсолютно наплевать. В эту минуту он мечтал об одном – принять горячий душ и выпить что-нибудь прохладительное.

Пока он ждал лифта, подошла известная в Вашингтоне журналистка Филлис Максвелл. Питеру было знакомо ее лицо по десяткам пресс-конференций, на которых она присутствовала и которые транслировались по телевидению.

– Мистер Ченселор? Питер Ченселор?

– Да. А вы мисс Максвелл, не так ли?

– Я польщена, – сказала Филлис.

– Я также, – кивнул Питер.

– Господи, что с вами? На вас кто-то напал?

– Нет, – улыбнулся Ченселор, – никто на меня не нападал. Просто небольшая дорожная катастрофа.

– Вид у вас жуткий.

– На этот счет у всех единое мнение. Поэтому я, пожалуй, пойду приведу себя в порядок.

Входя в лифт, корреспондентка внезапно спросила:

– Не согласились бы вы немного позднее дать мне интервью?

– О господи! Это еще зачем?

– Я же корреспондентка.

– Да, но я не герой сенсаций.

– Нет, вы именно то, что мне нужно. Вы – автор бестселлеров, наверняка приехали в Вашингтон собирать материал для новой книги. Что-нибудь вроде романа «Контрудар!». И вдруг я обнаруживаю вас в холле отеля, да еще в таком виде, будто вас переехал грузовик. За этим может скрываться сенсация.

– Авария на сей раз была незначительной, – улыбнулся Питер. – Что же касается работы над новой книгой, то я предпочитаю прежде времени ничего не рассказывать.

– Ну, мне-то можно что-нибудь сообщить, потому что, если вы сами не захотите, я не стану об этом писать.

Питеру было известно, что журналистка говорит правду. Он вспомнил слова отца о том, что Максвелл, одна из лучших вашингтонских репортеров, как никто, знает этот город и все, что с ним связано. «А раз так, – подумал он, – может быть, удастся выведать у нее что-то полезное».

– Хорошо, встретимся через час.

– Прекрасно. Где, в баре?

– О’кей, – кивнул Питер, – до встречи.

Он вошел в лифт, чувствуя себя дураком, потому что с трудом удержался, чтобы не пригласить ее в свой номер. Действительно, Филлис Максвелл производила на мужчин неотразимое впечатление.

Ченселор простоял под душем почти двадцать минут, гораздо дольше, чем обычно. Душ он считал одним из тех средств, с помощью которого можно быстро прийти в себя, когда ты слишком перевозбужден или, наоборот, угнетен. В последнее время он усвоил несколько таких маленьких хитростей, суть которых состояла в том, что, делая себе небольшую поблажку, ему удавалось восстановить утраченное было душевное равновесие. После душа Питер улегся на кровать и некоторое время лежал неподвижно, изучая потолок и делая глубокие вдохи и выдохи. Успокоившись, он надел коричневый костюм и спустился вниз.

В баре царил полумрак, и Ченселор с трудом разглядел Филлис Максвелл, сидевшую в углу за маленьким столиком. Мерцающий свет свечей эффектно оттенял ее красивое лицо. Филлис казалась здесь если не самой молодой, то, во всяком случае, самой привлекательной женщиной.

Между ними сразу завязался легкий, непринужденный разговор. Питер заказал сначала одну, потом другую порцию напитков. Они рассказывали друг другу о работе, о том, как начинали карьеру. Затем Питер опять попросил принести спиртного.

– С меня довольно, – не слишком решительно заявила Филлис. – Я что-то не припомню, чтобы раньше пила три порции подряд. Еще один бокал, и я не смогу стенографировать. Правда, я не помню, чтобы когда-нибудь брала интервью у такого симпатичного… такого молодого писателя, – закончила она вкрадчивым голосом.

Как отметил про себя Ченселор, она была явно взволнована.

– Не такой уж я симпатичный и, ей-богу, совсем не молодой.

– Все относительно. Я сама далеко не первой молодости. Когда я была юной и дерзкой, вы еще зубрили алгебру.

– Вы чересчур снисходительны ко мне. Все как раз наоборот. Посмотрите вокруг. Здесь нет никого, кто мог бы с вами сравниться.

– Слава богу, что в баре темно, а то бы мне пришлось сказать, что вы очаровательный лжец.

Снова подали напитки. Когда официантка отошла, Филлис достала маленькую записную книжку:

– Вы не хотите обсуждать, над чем сейчас работаете, хорошо. Тогда скажите, что вы думаете о современной литературе. Не считаете ли вы, что роман стал чересчур легковесным, этаким развлекательным чтивом?

Питер заглянул в беспокойные глаза Филлис. При тусклом свете свечей казалось, что они стали еще больше, а черты лица ее мягче.

– Вот не знал, что вы ведете раздел комиксов. Я не слишком категорично выразился?

– Надеюсь, я вас не оскорбила? Мне кажется, это увлекательная тема. Всегда интересно знать, что думает по этому поводу хорошо оплачиваемый, популярный автор. Одному богу известно, как вам это удается, но вы умеете излагать свои мысли удивительно просто и понятно. Ваши романы вряд ли можно назвать комиксами.

Ченселор усмехнулся. Филлис так ставила вопросы, что любой чересчур самонадеянный автор сразу начинал выглядеть смешным. Поэтому Питер отвечал осторожно, стараясь поскорее переключить разговор на другую тему. Максвелл записывала все, что он говорил. Как он и ожидал, она очень умело брала интервью.

Кончились напитки.

– Еще по одной? – спросил Ченселор, показав на стакан.

– О нет! Я только что сделала орфографическую ошибку в местоимении «он».

– А вы, когда стенографируете, разве пишете местоимения?

– Конечно, нет. Но это опять же подтверждает, что с меня довольно.

– Где вы обедаете?

– У меня деловое свидание, – поколебавшись, сказала Филлис.

– Я вам не верю.

– Почему же?

– Вы ни разу не посмотрели на часы. Такие организованные женщины, как вы, если у них назначена деловая встреча, внимательно следят за временем.

– Все женщины разные, молодой человек.

– Во сколько вы должны там быть? – спросил Питер и, протянув через стол руку, закрыл ладонью часы Филлис.

Она мгновенно напряглась от его прикосновения, но взяла себя в руки и вернулась к прежнему игривому тону:

– Это нечестно.

– Ну, так во сколько?

– В половине девятого, – с улыбкой сказала Филлис.

– Тогда забудьте об этой встрече, – заметил Питер, снимая руку. – Тот человек давно ушел, потому что сейчас уже десять минут десятого. Придется вам обедать со мной.

– Вы неисправимы.

– Пообедаем здесь, идет?

– Хорошо, – не без колебаний согласилась Филлис.

– А может, вы хотите пойти в другое место?

– Нет-нет, здесь очень хорошо.

– Да и, наверное, нет особой разницы, – ухмыльнулся Питер, делая знак официантке, чтобы она снова наполнила бокалы. – Знаю-знаю, я неисправим. Разрешите теперь мне задать вам пару вопросов? Ведь вы знаете Вашингтон лучше, чем кто-либо другой.

– А где же ваш блокнот? – перебила его Филлис, убирая записную книжку в сумочку.

– У меня в голове диктофон.

– А что, собственно, вы хотите знать?

– Расскажите мне о Гувере.

При этом имени глаза Филлис гневно сузились, но, когда Питер пригляделся, ему показалось, что в них горел не только гнев.

– Это чудовище. Я говорю плохо о покойнике, не испытывая при этом ни малейших угрызений совести.

– Неужели о нем нельзя сказать ничего хорошего?

– Не могу припомнить такого, а я в Вашингтоне уже шестнадцать лет. Не было года, чтобы он не сожрал какого-нибудь замечательного человека.

– Однако вы слишком категоричны.

– Такого я о нем мнения. Я презираю его, потому что видела, что он вытворял. Этот человек являлся олицетворением террора. Многое из того, что он сделал, хранится в тайне и, я думаю, вряд ли когда-нибудь станет известным.

– Почему?

– ФБР защитит его память… Он был монархом. Наследники не позволят очернить своего идола. Они боятся цепной реакции, которая наверняка смела бы их самих. У них есть основания для таких опасений.

– Как же они могут помешать разоблачению Гувера?

Филлис рассмеялась:

– Не как могут, а как уже помешали. Для этого существуют печи, дорогой. Маленькие человечки-роботы в черных костюмах обшарили все это чертово бюро и каждую бумажку, которая могла бы причинить хоть какой-нибудь вред их умершему прародителю, сожгли. Они же хотят канонизировать его, и тогда все пойдет своим чередом. Это лучший способ обезопасить себя.

– Вы в этом уверены?

– Говорят, что не успело тело Гувера остыть, как в доме появился Клайд – его правая рука. Вместе со своими помощниками он обшарил все комнаты. При них была портативная машина для уничтожения бумаг.

– Вы имеете в виду Клайда Толсона?

– Его самого. А то, что не сожгли, они припрятали.

– Есть свидетели?

– Думаю, есть. – Филлис замолчала.

К столу подошла официантка и, убрав пустые бокалы, поставила виски.

– Я хотел бы заказать обеденный столик в ресторане, – попросил ее Питер.

– Не беспокойтесь, все будет сделано, – ответила официантка.

– Пожалуйста, на имя…

– Я знаю, сэр. На имя мисс Максвелл.

Официантка ушла.

– Я потрясен, – сказал Ченселор.

Филлис Максвелл не скрывала своего удовлетворения.

– Прошу вас, продолжайте. Так кто же свидетели?

Филлис ничего не ответила. Задумавшись над чем-то, она низко склонилась над столом, и от этого ее движения в глубоком вырезе блузы округлилась поднявшаяся грудь. Питер довольно откровенно любовался открывшейся ему картиной, но собеседница, казалось, не обращала на это никакого внимания.

– Вы ведь сказали, что работаете над книгой о Гувере, не так ли?

– Не о самом Гувере. Однако его образ займет в романе заметное место, поэтому мне хотелось бы услышать о нем как можно больше. Расскажите все, что знаете. Потом я объясню вам, зачем мне это надо. Обещаю.

Филлис начала свое повествование в баре и продолжила за обедом. Это был гневный рассказ. Ее негодование объяснялось еще и тем, что, зная о многих преступлениях Гувера, она ни разу не смогла выступить с разоблачениями, потому что не располагала никакими доказательствами. Их просто не существовало, этих доказательств, хотя все было правдой.

Филлис упомянула о сенаторах, конгрессменах и членах правительства, которые либо ходили перед Гувером на цыпочках и плясали под его дудку, либо навлекали на себя его гнев. Она рассказала о том, как сильные, влиятельные люди хранили молчание, хотя им самим это было отвратительно. Она видела, как они рыдали от бессилия, но рта так и не раскрывали. Филлис подробно описала поведение Гувера во время убийства обоих Кеннеди и Мартина Лютера Кинга. Оно было просто неприличным – настолько откровенно он радовался. Ответственность ФБР за эти преступления, конечно, всячески отрицалась.

Журналисты убеждены, что Гувер скрыл от комиссии Уоррена дискредитирующую определенные круги информацию и это не могло не повлиять на результаты расследования. Бог знает, что это была за информация. Если бы не вмешательство ФБР, оценка событий, происшедших в Далласе, Лос-Анджелесе и Мемфисе, наверное, оказалась бы совершенно иной. Но какой именно – этого мы, вероятно, никогда не узнаем.

Филлис рассказала о том, как по указанию Гувера использовались электронные средства подслушивания и записывались на пленку телефонные разговоры. По ее словам, методы Гувера ничем не отличались от гестаповских. Никто ни от чего не был застрахован. Своих врагов, не только действительных, но и потенциальных, он держал в постоянном страхе. Пленки с записями подслушанных разговоров разрезались на куски и соответствующим образом редактировались. Людей обвиняли черт знает в чем только на основании малейших слухов или инсинуаций. Между отдаленными, не имеющими ничего общего событиями искусственно устанавливали связь и тоже использовали их как якобы неопровержимые улики. Шли на прямой подлог, подтасовывали факты. Журналистка говорила, и в словах ее звучали отвращение и ярость.

За обедом Филлис пила вино. Перед тем как окончательно встать из-за стола, она выпила еще и бренди. Закончив свой рассказ, она усилием воли заставила себя улыбнуться. В какой-то степени гнев нейтрализовал действие алкоголя, и хотя ее нельзя было назвать абсолютно трезвой, она вполне владела собой.

– Теперь ваша очередь. Вы обещали поделиться вашими творческими планами, а я – никому не рассказывать о них. Так над чем вы сейчас работаете? Это будет еще один «Контрудар!»?

– Пожалуй, определенное сходство есть. Я намереваюсь построить сюжет будущей книги на предположении, что Гувера убили.

– Потрясающе, но неправдоподобно. Кто посмел бы это сделать?

– Кто-то, кто имел доступ к личным архивам директора. Именно поэтому я и допытывался у вас, видел ли кто-нибудь, как уничтожали его бумаги, присутствовал ли кто-нибудь при этом.

Филлис сидела ошеломленная и не отрываясь смотрела на Питера:

– А если они так и не были уничтожены…

– Как раз из этого я и собираюсь исходить.

– Что вы имеете в виду? – сдавленным голосом и почему-то вдруг сдержанно спросила Максвелл.

– Я представил себе такую ситуацию: кто-то убивает Гувера, чтобы завладеть его досье. Теперь этот «кто-то» получил возможность так же шантажировать людей, как делал это директор ФБР. Самым влиятельным гражданам он диктовал свою волю, заставляя их выполнять то, что ему нужно. Так, например, Гувер обожал копаться в донесениях, раскрывающих самые интимные стороны жизни человека. Секс был его основным оружием, и, надо сказать, очень результативным. Думаю, что те, кто унаследовал досье, также будут часто прибегать к этому средству шантажа, простому и в то же время эффективному.

Филлис вжалась в кресло, ее руки безвольно лежали на столе. Питер с трудом расслышал ее вопрос:

– Это делается шепотом по телефону, мистер Ченселор? Это что, какая-то кошмарная шутка?

– Что вы сказали?

В широко раскрытых глазах Филлис он увидел непонятный страх.

– Нет, это не может быть шуткой, – продолжала она так же сдержанно, даже отрешенно. – Я по собственной инициативе оказалась в вестибюле этого отеля. И сама подошла к вам, а не вы ко мне…

– Филлис, в чем дело?

– О господи, я схожу с ума…

Дотронувшись до ее холодной руки, Питер почувствовал, что она дрожит.

– Ну же! – ободряюще улыбнулся Ченселор. – Я думаю, последняя рюмка бренди вам пошла не на пользу.

– Я действительно вам нравлюсь? – тихо спросила Филлис.

– Безусловно!

– Не могли бы мы подняться в ваш номер?

– Ну, вам не надо даже просить об этом, – заверил ее Ченселор, пытаясь понять, что кроется за этим предложением.

– Вы не хотите меня, да? – Это был риторический вопрос. Во всяком случае, Филлис Максвелл спрашивала так, будто ответ ей был известен заранее.

– Мне кажется, наоборот, очень хочу… Я…

Резко наклонившись к Питеру, Филлис со злобой сжала его руку и, не дав ему договорить, вдруг потребовала:

– Отведите меня наверх…

…Обнаженная, она стояла перед ним рядом с кроватью. Ее грудь была все еще крепкой и упругой. Тонкая талия соблазнительно переходила в стройные и в то же время тяжелые бедра, напоминающие своей формой греческую амфору. Взяв Филлис за руку, Питер потянул ее к себе.

Она грациозно, но не без колебания присела на край кровати. Ченселор выпустил ее руку и дотронулся до груди. Филлис вздрогнула от его прикосновения и замерла.

Все так же молча она опустилась на кровать и прижалась лицом к его щеке.

Питер с удивлением обнаружил, что оно мокро от слез…

Это была самая странная близость, которую он когда-либо испытал: близость с безжизненной плотью. Когда все было кончено, он осторожно лег рядом. Потом в замешательстве и с сочувствием взглянул на Филлис. Она лежала с закрытыми глазами, выгнув шею и прижавшись щекой к подушке. Слезы катились по ее лицу. Из горла вырывались приглушенные рыдания.

Питер осторожно начал расчесывать пальцами пряди ее волос. Филлис снова задрожала и еще сильнее прижалась к подушке. Сдавленным голосом она наконец произнесла:

– Меня, кажется, сейчас вырвет.

– Извини. Дать тебе стакан воды?

– Не надо! – Повернув к нему залитое слезами лицо, Филлис открыла глаза и закричала: – Скажи им теперь! Теперь ты можешь сказать им!

– Это все бренди, – прошептал Питер единственное, что пришло ему в голову.