355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Роберт Кормье (Кормер) (Кармер) » Шоколадная война » Текст книги (страница 11)
Шоколадная война
  • Текст добавлен: 8 октября 2016, 14:53

Текст книги "Шоколадная война"


Автор книги: Роберт Кормье (Кормер) (Кармер)



сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)

Глава тридцать вторая

Как хорошо, спокойно и безопасно в темноте. Тихо, безопасно, уютно. Он не осмеливался пошевелиться. Он боялся, что его тело развалится, как ветхое здание, все кости рассыплются с треском, как старый дощатый забор. В его уши проник какой-то слабый звук, и он сообразил, что это его собственное мурлыканье – он словно напевал самому себе колыбельную. Вдруг ему страшно захотелось, чтобы рядом была мать. У него даже потекли по щекам слезы.

У школы, когда его избили, он вообще не плакал: полежал немного на земле после короткой отключки, а потом кое-как встал и дотащился до раздевалки с таким чувством, будто идет по канату и один неверный шаг может отправить его вверх тормашками в бездну, в забвение. Придя в раздевалку, он умылся – холодная вода обдирала ему лицо словно жидкими ногтями. Пусть бьют сколько угодно, я все равно не буду продавать их конфеты. И я не гомосек, не голубой. Он выбрался из школы украдкой: ему не хотелось, чтобы кто-нибудь видел, как мучительно он ползет к остановке. Он даже поднял воротник, как преступник, как те люди в новостях, когда их ведут в суд. Чудно́: ты становишься жертвой насилия и сам же потом прячешься, точно преступник – это ты и есть. В салоне он прошаркал в самый конец, довольный, что ему попался не один из битком набитых школьных автобусов, а случайный, пришедший не по расписанию. Правда, в этом тоже было полно народу – пожилых людей, старух с синими волосами и большими сумками, и, когда он брел по проходу, они делали вид, что не замечают его, косились в сторону, хотя при этом морщили нос, словно чуяли запах рвоты. Каким-то образом ему удалось добраться в этом тряском автобусе домой, в тишину своей комнаты, и теперь он сидел здесь, глядя в окно, облитое брызгами из вен кровоточащего закатного солнца. Мало-помалу сгущались сумерки. Спустя некоторое время он налил в ванну теплой воды и лег отмокать. Потом снова уселся в темноте, не шевелясь, чтобы не мешать организму восстанавливаться, чувствуя, как на смену первым мучениям приходит тупая ноющая боль в костях. Часы пробили шесть. Хорошо, что отца сегодня можно было не ждать раньше одиннадцати. Он не хотел, чтобы отец застал его таким – в синяках, со свежими ссадинами. Иди в спальню, приказал он себе, разденься, свернись калачиком в прохладной постели, скажи ему, что заболел – наверно, подцепил вирус, бывает, – и следи за тем, чтобы не показать лица.

* * *

Звонок телефона.

Только не это, мысленно простонал он. Оставьте меня в покое.

Но телефон звонил, издеваясь над ним, как Янза.

Ну и пусть. Лет ит би, лет ит би, как поют «Битлз». Звонит.

Внезапно он понял, что на этот звонок ему надо ответить. В этот раз они не хотят, чтобы он отвечал. Им хочется думать, что он парализован, недееспособен, что он не в силах доползти до телефона.

Удивляясь собственной подвижности, Джерри слез с кровати и пересек гостиную. Звони, звони, думал он, только не прекращай. Я вам покажу.

– Алло, – по возможности твердым голосом.

Молчание.

– Я слушаю! – крикнул он.

Опять молчание. Потом – похабный смех. И гудки.

* * *

– Джерри! Эй, Джерри!..

– Ау, Джерри!..

Квартира, в которой жили Джерри с отцом, была на третьем этаже, и голоса, окликающие его по имени, едва доносились сюда сквозь закрытые окна. Далекие, приглушенные – казалось, будто кто-то зовет из могилы. Сначала он вообще не был уверен, что произносят его имя. Сгорбившись над кухонным столом, через силу прихлебывая куриный бульон из концентрата, он слушал голоса и думал, что это дети играют на улице. Но потом он разобрал отчетливо:

– Эй, Джерри!

– Что делаешь, Джерри?

– Выходи, Джерри, давай поиграем!

Призрачные голоса из прошлого, напоминающие о том, как он был маленьким мальчиком и соседние ребята приходили после обеда к задней двери, чтобы позвать его поиграть. Это было в ту счастливую пору, когда они все втроем жили в доме с большим задним двором и лужайкой, которую отец без устали подстригал и поливал…

– Эй, Джерри!

Но те голоса, что звали его сейчас, были не дружескими, послеобеденными, а ночными – они дразнили, насмехались и угрожали.

– Ау, Джерри!

Джерри вышел в гостиную и осторожно выглянул в окно, стараясь остаться незамеченным. Если не считать пары стоящих у тротуара автомобилей, улица была пуста.

Но голоса выпевали свое:

– Джерри-и!..

– Выходи, поиграем!..

Пародия на те давние детские оклики.

Снова выглянув наружу, Джерри увидел падающую звезду наоборот. Она прорезала тьму, и он услышал глухой стук, когда камень, а вовсе не звезда, ударился о стену рядом с окном.

– У-тю-тю, Джерри!..

Он покосился на улицу внизу, но кричавшие хорошо спрятались. Потом он увидел, как по деревьям и кустарнику на той стороне скользнул луч света. Он выхватил из темноты чье-то бледное лицо и остановился на нем. Через несколько мгновений оно исчезло во мраке. Джерри узнал косолапую походку сторожа – очевидно, крики заставили его выйти из своей каморки в полуподвальном этаже. Он водил по обочинам фонарем.

– Кто здесь? – крикнул он. – Я сейчас полицию вызову!

– Пока, Джерри, – послышался голос.

– Увидимся, Джерри! – затихая в ночи.

* * *

Телефон вновь разорвал ночь. Ориентируясь на его звон, Джерри вынырнул из глубин сна. Сразу придя в себя, он глянул на светящийся циферблат будильника. Половина третьего.

С усилием, несмотря на протесты костей и мышц, он оторвался от матраса и замер, опершись на локоть, перед тем как сдернуть себя с кровати.

Звонок настойчиво продолжал трещать, до нелепости громкий в ночной тишине. Ноги Джерри опустились на пол, и он босиком двинулся на звук.

Но отец успел подойти к телефону первым. Он взглянул на сына, и Джерри отступил в тень, пряча лицо.

– Психи, – проворчал отец, положив руку на аппарат. – Делают что хотят. Если не брать трубку, они ловят кайф. Если ответишь, они ее вешают и все равно ловят кайф. А потом начинают заново.

Нервотрепка уже оставила на его лице свои следы. Волосы у него были всклокочены, под глазами багровели круги.

– Сними трубку с рычага, пап.

Отец вздохнул, кивнул, соглашаясь.

– Так получится, что мы им сдаемся, Джерри. Ну и черт с ними. Да кто они такие, вообще? – Отец поднял трубку и подержал ее около уха, затем повернулся к сыну. – Все то же самое: этот идиотский смех, а потом гудки. – Он положил трубку на столик. – Завтра утром пожалуюсь в телефонную компанию. – Внимательно поглядев на Джерри, он спросил: – Как ты, Джерри?

– Нормально. Со мной все нормально, пап.

Отец устало потер глаза.

– Ну, тогда иди спать. Футболисту без сна никак. – Нарочито беззаботным тоном.

– Ага, пап.

В Джерри всколыхнулась жалость к отцу. Может, рассказать ему обо всем? Но он не хотел втягивать его в эти дела. Отец и так уже спасовал, снял с рычага трубку, – хватит с него поражений. Он не хотел подвергать его риску получить еще и другую травму.

Вернувшись обратно в постель, съежившись в темноте, Джерри приказал своему телу сбросить напряжение, расслабиться. Через какое-то время сон стал прихватывать его мягкими лапами, смягчая боль. Но телефон звонил в его снах всю ночь напролет.

Глава тридцать третья

– Слушай, Янза. Ты что, ничего не можешь сделать правильно?

– Да о чем ты? Я что-то не пойму. Когда мы с ним закончим, он готов будет торговать конфетами хоть всю жизнь.

– Я об этой твоей своре. Я не велел устраивать мордобитие.

– Это была моя гениальная находка, Арчи. По крайней мере, я так подумал. Отделать его хорошенько всем скопом. Разве это не та самая психология, о которой ты всегда толкуешь?

– Откуда ты их взял? Я не собирался подключать к нашим делам посторонних.

– Есть у нас в квартале такие кадры. За четвертак бабку родную отметелят.

– А голубым ты его называл?

– Ты был прав, Арчи. Это ты здорово придумал. Он прямо язык проглотил. Слушай, Арчи, он же не голубой, а?

– Нет, конечно. Потому он и растерялся. Если хочешь кого-то достать, обвини его в том, чего нет. Иначе ты просто скажешь ему то, что он и так знает.

Молчание в трубке свидетельствовало, что Эмиль оценил гениальность Арчи.

– И что дальше, Арчи?

– Пока отдохни, Эмиль. Ты у меня будешь в резерве. Сейчас у нас другие планы.

– А я только начал по-настоящему развлекаться.

– Не волнуйся, у тебя еще будут шансы.

– Алло, Арчи.

– Да, Эмиль?

– Так как насчет той фотки?

– А если я скажу тебе, что никакой фотки нет, Эмиль? Что в тот день у меня в аппарате не было пленки…

Ну и ну! От этого Арчи только и жди сюрпризов. А может, он врет? Или все-таки говорит правду?

– Не знаю, Арчи.

– Главное, Эмиль, – держись меня. Всегда. И ты не пожалеешь. Нам нужны такие люди, как ты.

У Эмиля захватило дух от гордости. Уж не о Стражах ли речь? И фотография – может, ее действительно нет? Какое это было бы облегчение!

– Можешь на меня рассчитывать, Арчи.

– Я знаю, Эмиль.

Но, когда в трубке зазвучали гудки отбоя, Эмиль подумал: ну и хитрая же сволочь этот Арчи!

Глава тридцать четвертая

Вдруг он стал невидимым – без тела, без рук и ног, точно неприкаянный призрак, который бродит по городу прозрачной тенью. Он сделал это открытие в автобусе, по пути в школу. Никто не хотел встречаться с ним взглядом. Ребята отводили глаза, раздвигались, оставляя ему побольше места. Не заговаривали с ним, словно его не было. И он понял, что для них его и правда нет. Можно было подумать, что он переносчик какой-то страшной болезни и все боятся от него заразиться. Поэтому они превратили его в невидимку, устранили из своей жизни. Всю дорогу он просидел один, прижавшись израненной щекой к прохладному оконному стеклу.

Когда он сошел с автобуса, утренняя зябкость заставила его ускорить шаг. Заметив Тони Сантурио, он машинально кивнул ему. Обычно на лице Тони, как в зеркале, отражалось выражение того, кто его приветствовал, – улыбка в ответ на улыбку, хмурость в ответ на хмурость. Но теперь он просто уставился на Джерри. Нет, не на него, а сквозьнего, как будто Джерри был окном или дверным проемом. А потом Тони Сантурио устремился дальше и скрылся в школе.

По коридору Джерри шел, как евреи через Красное море. Он никого не касался. Будто по неслышному сигналу, все расступались, освобождая ему проход. У Джерри возникло чувство, что он может пройти сквозь стену и выйти с другой стороны целым и невредимым.

Он открыл шкафчик – чисто. Изуродованный плакатик снят, стенка за ним выскоблена до белизны. Тапочки тоже исчезли. Шкафчик выглядел пустым, незанятым. Может, мне посмотреть в зеркало, подумал он, проверить, есть я вообще или нет? Но он был – во всяком случае, щеку еще саднило. Глядя внутрь шкафчика, точно в поставленный вертикально гроб, он почувствовал, что его пытаются уничтожить, хотят стереть все следы его существования, его присутствия в школе. Или это опять паранойя?

Учителя на занятиях тоже вели себя так, словно участвовали в общем заговоре. Они скользили по нему взглядом, а когда Джерри пробовал привлечь их внимание, смотрели куда угодно, только не на него. Однажды он отчаянно замахал рукой, чтобы ответить на вопрос, но учитель его проигнорировал. Впрочем, судить учителей было трудно: они следовали своим тайным правилам, реагировали по-своему, когда в школе творилось что-то необычное. Как сегодня. Ребята устроили Рено бойкот – что ж, давайте и мы поддержим.

Смирившись с бойкотом, Джерри покорно плыл по течению. Через некоторое время он даже стал получать от своей невидимости удовольствие. Теперь он мог позволить себе расслабиться. Ему больше не надо было все время оставаться начеку и бояться неожиданного нападения. Он устал бояться, устал дрожать.

На перемене Джерри поискал Стручка, но не нашел его. Стручок мог бы вернуть ему ощущение реальности, прочной связи с окружающим миром. Но он не явился в школу, и Джерри решил, что это, пожалуй, к лучшему. Ему не хотелось распространять свои беды на других. Хватало и того, что отцу пришлось иметь дело с телефонными звонками. Он вспомнил, как отец прошлой ночью стоял в коридоре, измученный постоянным трезвоном, и подумал, что надо было все-таки согласиться продавать конфеты. Он не хотел тревожить вселенную своего отца, а свою хотел снова привести в порядок.

Во время большой перемены Джерри свободно зашагал по коридору в столовую – он двигался в общей толпе, наслаждаясь своей бестелесностью. Однако у лестницы его толкнули сзади, и он нырнул вперед, потеряв равновесие. Едва не упал – ступени угрожающе шарахнулись ему в лицо. Но каким-то образом он все-таки успел схватиться за перила и удержался на ногах, прижавшись к стене. Мимо лился людской поток, и он услышал, как кто-то хихикнул, кто-то зашипел.

Он понял, что перестал быть невидимым.

* * *

Брат Леон вошел в кабинет как раз в тот миг, когда Брайан Кокран довел до конца заключительные подсчеты. Все, точка. Последний итоговый результат. Он поднял взгляд на учителя, довольный его точно рассчитанным приходом.

– Все кончено, брат Леон, – провозгласил Брайан с торжеством в голосе.

Учитель быстро поморгал. Его лицо походило на сломавшийся кассовый аппарат.

– Кончено?

– Продажа. – Брайан хлопнул по лежавшему перед ним листу. – Все сделано. Финиш.

Брайан смотрел, как учитель переваривает полученную информацию. Леон глубоко вздохнул и опустился в свое кресло. Брайан заметил, как по его лицу скользнуло облегчение, точно он сбросил с плеч тяжеленное бремя. Но это заняло только секунду. Потом он сурово взглянул на Брайана.

– Ты уверен? – спросил он.

– Абсолютно. И вот что еще, брат Леон. Деньги… это удивительно. Сдали девяносто восемь процентов.

Леон поднялся с кресла.

– Давай-ка проверим цифры, – сказал он.

На Брайана накатил гнев. Неужели учитель не может хоть на мгновение ослабить хватку? Сказать «поздравляю, хорошая работа»? Или «слава богу»? Или еще что-нибудь? А он: «Давай-ка проверим цифры»!

Леон встал рядом с Брайаном, чтобы просмотреть выкладки, и от него, как всегда, пахнуло чем-то прогорклым. Черт возьми, жрет он хоть что-нибудь, кроме бекона?

– Есть только одна деталь, – сказал Брайан, с неохотой поднимая неприятную тему. Леон почувствовал его замешательство.

– Что там еще? – спросил он с легким раздражением, будто предвидел ошибку со стороны Брайана.

– Тот новичок, брат Леон.

– Рено? И что же он?

– Ну, он так и не стал продавать конфеты. И это странно, очень странно.

– Что тут такого странного, Кокран? Этот мальчик – просто моральный урод. Он тужился как мог, безрезультатно пытался сорвать торговлю, но преуспел в обратном. На него ополчилась вся школа.

– Все равно странно. Наш окончательный итог – продано ровно девятнадцать тысяч девятьсот пятьдесят коробок. Точка в точку. Но это практически невозможно. Я имею в виду, всегда бывает какая-то недостача – что-то теряют, что-то крадут. Нельзя собрать сведения обо всех коробках без исключения. Но у меня именно так и вышло. И остались непроданными в точности пятьдесят коробок – доля Рено.

– Если Рено их не продал, очевидно, что они остались непроданными. И именно поэтому их ровно пятьдесят, – произнес Леон медленно и внятно, словно Брайан был пятилетним несмышленышем.

Брайан понял, что Леон не желает видеть правду. Его интересовали только общие результаты продажи – теперь он знал, что девятнадцать тысяч девятьсот пятьдесят коробок проданы и он может вздохнуть спокойно. Наверно, в благодарность его повысят, назначат директором. Как хорошо, что на следующий год меня уже здесь не будет, подумал Брайан. Избави боже учиться в школе с таким директором.

– И знаешь, что здесь самое важное, Кокран? – спросил Леон тем голосом, которым говорил на уроках. – Мы защитили честь школы. Опровергли закон природы – ложка дегтя оказалась не в силах испортить бочку меда. Потому что, если у людей есть мужество и благородная цель, если они проникнуты духом общего дела…

Брайан вздохнул, упершись взглядом в собственные руки, превращая слова Леона в бессмысленный набор звуков. Он задумался о Рено, об этом странном упрямце. Неужели Леон действительно прав и вся школа важнее любого отдельно взятого ученика? Но разве личность не так же важна? Он подумал о том, как Рено в одиночку противостоит школе, Стражам – всем без исключения.

Да пропади оно все пропадом, подумал Брайан под елейный бубнеж брата Леона. Конфеты проданы, и его казначейской работе тоже конец. Теперь ему плевать и на Леона, и на Арчи, и даже на Рено. Слава богу, что и у него в жизни бывают свои маленькие радости.

* * *

– Значит, ты отложил пятьдесят коробок, Оби?

– Да, Арчи.

– Прелестно.

– Что ты задумал, Арчи?

– У нас будет собрание, Оби. Завтра вечером. Особое собрание, посвященное итогам продажи конфет. Оно состоится на футбольном поле.

– Почему на поле? Почему не в актовом зале?

– Потому что это собрание только для учеников, Оби. Учителя на него не приглашаются. Но все остальные там будут.

– Все?

– Да, все.

– И Рено?

– Он тоже там будет, Оби. Непременно.

– Ну и ну, Арчи. Ты просто… знаешь ты кто?

– Знаю, Оби.

– Прости, что спрашиваю…

– Спрашивай, Оби, не стесняйся.

– Зачем тебе там Рено?

– Чтобы дать ему шанс. Последний шанс избавиться от своих конфет, дружище.

– Я тебе не дружище, Арчи.

– Я знаю, Оби.

– И как же Рено избавится от своих конфет?

– С помощью лотереи.

– Лотереи?

– Да, Оби. Лотереи.

Глава тридцать пятая

Рехнуться можно.

Лотерея – но какая!

Такой лотереи еще не бывало ни в Тринити, ни в других школах.

Арчи, организатор и вдохновитель всего мероприятия, следил за его подготовкой: за тем, как наполняется стадион, как идут сплошным потоком зрители, как в свете прожекторов, чуть согревающих прохладный вечерний воздух, продаются и меняют владельцев бумажные лоскутки. Он стоял рядом с импровизированной сценой, которую под его руководством воздвигли сегодня после уроков Картер и остальные Стражи. Это был старый боксерский ринг – его извлекли из недр трибуны и вернули в прежнее состояние, если не считать отсутствия канатов. Платформа располагалась прямо на пятидесятиярдовой линии, перед самыми трибунами, чтобы каждый зритель мог видеть представление во всех подробностях и ничего не пропустил. Такой уж он, Арчи, – деньги, отданные за билет, должны окупиться до последнего цента.

Футбольное поле находилось по меньшей мере за четверть мили от школы и здания, в котором жили учителя. Но Арчи позаботился и о дополнительной страховке. Он выдал это сборище за футбольное состязание, закрытое для взрослых – якобы потому, что они смущают болельщиков. Разрешение добывал Карони – любимчик учителей, похожий на ангелочка или певчего из церковного хора. Ну кто такому откажет? И вот наконец все готово: народ собрался, в воздухе разлита бодрящая свежесть, он словно наэлектризован зрительским нетерпением – а в ринге, тревожно поглядывая друг на друга, стоят Рено и Янза.

Арчи всегда дивился, глядя на то, что он сам задумал и организовал. Вот, например, все эти ребята делали бы сегодня вечером что-то другое, если бы Арчи не сумел круто изменить их планы. И все, что для этого понадобилось, – капелька его воображения и два телефонных звонка.

Первый звонок – Рено, второй – Янзе. Но Янзе он звонил, можно сказать, для порядка. Арчи знал, что в его власти придать действиям Янзы любую форму, как комку глины. А вот звонок Рено требовал правильной тактики, изобретательности и толики того особого искусства, которым он, Арчи, так хорошо владел: действовать издалека, обходом, стороною. Как шекспировский Полоний, усмехнулся Арчи.

Телефон прозвонил, должно быть, раз пятьдесят, и Арчи не винил парня за то, что он не кидается к аппарату сломя голову. Но терпение принесло свои плоды, и наконец в трубке раздался голос Рено – невозмутимое «алло», в котором, однако, сквозило нечто еще. Арчи распознал это нечто – ледяное спокойствие, решимость. Прелестно. Теперь его можно брать голыми руками. Арчи почувствовал прилив торжества. Парень готов на все. Он хочет действовать, рвется в бой.

– Хочешь поквитаться, Рено? – подстегнул его Арчи. – Отомстить? Ответить ударом на удар? Показать всем, что ты думаешь об их дерьмовых конфетах?

– И как же я это сделаю? – Рено говорил осторожно, однако Арчи уловил в его голосе явную заинтересованность.

– Да запросто, – сказал Арчи, – если, конечно, в штаны не наложишь. – Подначка – первое оружие.

Рено молчал.

– Есть у нас в школе такой Янза. В общем-то, пустое место, дрянь дрянью, честно говоря. Натуральная скотина. И я слышал, ему понадобилась помощь целой банды дружков, чтобы тебя приструнить. Вот я и подумал, почему бы вам с ним не разобраться? На стадионе, у всех на глазах. В боксерских перчатках. Цивилизованно. Это способ расквитаться со всеми, Рено.

– С тобой тоже, Арчи?

– Со мной? – голосом изумленной невинности. – Черт, да я-то тут при чем? Я просто делал свою работу. Дал тебе задание – не продавать конфеты, а потом другое – продавать их. А все остальное ты сделал сам, приятель. Я тебя не бил. Я вообще не люблю насилия. Но ты, что называется, разворошил осиное гнездо…

Снова тишина в трубке. Арчи заговорил еще мягче, продолжая давить, улещивать, убеждать:

– Слушай, Рено, я даю тебе этот шанс, потому что верю в честную игру. Шанс покончить со всей этой дурацкой историей и вернуться к нормальной жизни. Ну не сошелся же весь свет клином на каких-то паршивых конфетах! Вы с Янзой на ринге – одни, лицом к лицу, без всякого жульничества. И на этом конец, точка, финиш. Я тебе гарантирую. Слово Арчи.

И парень повелся на это – проглотил и крючок, и грузило с леской, хотя разговор еще некоторое время не клеился. Но Арчи был терпелив. Терпение всегда приносит плоды. И он, конечно же, выиграл.

Теперь, обозревая результаты своих трудов – полные трибуны, толчею, в которой азартно продавались и перепродавались лотерейные билетики с нацарапанными на них указаниями, – Арчи тихо ликовал. Он успешно обвел вокруг пальца и Рено, и Леона, и Стражей, и всю эту жалкую школу. Я могу охмурить кого угодно. Я – Арчи.

* * *

Представь себе, что ты прожектор, сказал себе Оби, и водишь своим лучом по всему стадиону, останавливаясь то там, то сям, высвечивая отдельные места, выхватывая самое важное из происходящего. Потому что – давай это признаем – событие действительно важное, и Арчи, этот сукин сын, эта хитрая, хитрющая сволочь, снова попал в десятку. Вон он, стоит около ринга с такой физиономией, словно все, что он видит, ему подвластно. Да так оно, собственно, и есть. Он заманил сюда Рено, бледного и напряженного, как будто его вывели на расстрел, и этого урода Янзу, похожего на зверюгу, который ждет не дождется, когда его спустят с цепи.

Оби-прожектор направил свой луч на Рено. Бедный, глупый обреченный сосунок. Он не может победить, хоть и не знает этого. Кого победить – Арчи? На это никто не способен. Арчи, которому грозит поражение, – ах, какое это было восхитительное зрелище, там, на последней сходке Стражей, когда он стоял перед ними униженный, – но теперь он снова на коне, все конфеты благополучно распроданы, и он опять рулит, опять держит в узде всю школу. Из чего следует, что кроткие вовсе не наследуют землю. Тоже мне, открытие! Должно быть, Арчи это уже когда-то говорил.

* * *

Не шевелись. Чтоб ни одна мышца не дрогнула. Выжидай; смотри и жди.

Левая нога у Джерри заснула.

Как твоя нога может заснуть, если ты стоишь?

Не знаю. Но заснула.

Нервы, скорее всего. Напряжение.

Как бы то ни было, в его ногу впивались крошечные иголочки, и он сохранял неподвижность только ценой больших усилий. У него было такое чувство, что пошевелись он – и все его тело рассыплется на кусочки.

Теперь он понимал, что зря согласился прийти сюда, что Арчи перехитрил его, надул, как последнего дурака. На какой-то миг, когда вкрадчивый голос нашептывал ему в ухо о сладкой мести, Джерри и впрямь поверил, что это возможно – побить Янзу, и всю школу, и даже самого Арчи. Он вспомнил недавнюю ночь, когда их с отцом донимали звонками, и то, с каким несчастным, расстроенным видом отец положил трубку на столик, признавая свое поражение. Но я не сдамся, решил Джерри, слушая уговоры Арчи. Кроме того, ему хотелось сойтись один на один с Янзой – с Янзой, который назвал его гомосеком.

Так что он согласился на поединок с Янзой, позволив Арчи обмануть себя. Арчи обманул не только его, но и Янзу. Это из-за него они стоят здесь, на платформе, голые до пояса, чуть дрожа от вечерней прохлады, в боксерских перчатках. И только теперь Арчи, в глазах которого блестело злорадное торжество, огласил наконец правила боя. Ну и правила!

Джерри уже хотел было заявить протест, но Янза первым открыл рот:

– Мне годится. Я побью его любым способом, каким хотите.

И Джерри, к своему отчаянию, понял, что Арчи рассчитывал на такую реакцию Янзы, рассчитывал на ребят, заполнивших стадион. Он знал, что Джерри не сможет пойти на попятный, поскольку зашел уже слишком далеко. И Арчи улыбнулся ему своей гнусной приторной улыбочкой:

– А ты что скажешь, Рено? Принимаешь правила?

Что он мог сказать? После всех этих звонков, после того, как его избили. После того, как разорили его шкафчик, устроили ему бойкот, чуть не сшибли с ног на лестнице. После того, что они сделали со Стручком и с братом Юджином. Что такие, как Арчи и Янза, сделали со всей школой. Что они сделают с миром, когда покинут Тринити.

Джерри напрягся, преисполненный решимости. По крайней мере, он сможет нанести ответный удар, хоть раз да отведет душу. Пусть даже правила, установленные Арчи с помощью лотерейных билетов, практически исключают вероятность его победы.

– Ладно, – сказал Джерри.

И тогда, стоя на ринге – одна нога наполовину спит, в животе муторно, кожа в пупырышках от вечернего холода, – Джерри подумал, не проиграл ли он в тот самый момент, когда сказал «ладно».

* * *

Лотерейные билеты расходились бойко, как порнографические открытки.

Брайан Кокран не мог справиться с удивлением, хотя, казалось бы, ему пора уж было привыкнуть к тому, что действия Арчи Костелло всегда удивительны. Сначала неимоверный успех конфетной распродажи. А теперь – эта шизоидная лотерея. Никогда в Тринити не видели ничего подобного. Да и не только в Тринити – нигде. И он вынужден был признать, что смотрит на все это не без удовольствия, хотя сегодня после уроков, когда Арчи предложил ему руководить лотереей, он попробовал было отказаться. «С конфетами у тебя все прошло здорово», – сказал Арчи, и этот комплимент растопил сопротивление Брайана. Вдобавок Арчи с его Стражами нагонял на него непобедимый ужас. Личное выживание – вот что Брайан избрал своим кредо.

Правда, когда Арчи объяснил, как будут организованы лотерея и поединок, Брайана снова одолели сомнения. Разве удастся заставить Рено и Янзу на такое пойти? Вот что смущало Брайана. Запросто, уверил его Арчи. Рено жаждет мести, а Янзе лишь бы с кем-нибудь подраться. Да и не смогут они дать задний ход на глазах у всей школы. Потом голос Арчи снова похолодел, и у Брайана внутри все съежилось. «Ты знай свое дело, Брайан, продавай билеты. А подробности оставь мне». И Брайан отправился набирать ребят, чтобы помогли с продажей. И Арчи, конечно, оказался прав, потому что вон они на арене, Рено и Янза, и торговля билетами идет так, словно народ рассчитывает увидеть самое увлекательное шоу на свете.

* * *

Эмилю Янзе надоело, что его считают каким-то отребьем. Во всяком случае, такое впечатление возникало у него, когда он общался с Арчи. «Эй, зверь», – говорил Арчи. Но разве он зверь? У него тоже есть чувства, как и у всех остальных. Как у того купца из пьесы Шекспира, которую они проходили по литературе: «Если меня уколоть, разве у меня не идет кровь?» Ну да, он любит малость поприжать кого-нибудь, пощекотать нервы – так это же человеческая природа, верно? Себя-то он должен защищать. Достань других раньше, чем они достанут тебя. Заставляй людей гадать, что и как, – и держи их в страхе. Как Арчи с этой чертовой фоткой, которой, оказывается, вовсе и не существовало. В конце концов Арчи все же убедил его в том, что ее не было. Подумай сам, Эмиль, говорил он. Откуда она могла взяться? Помнишь, как темно тогда было в туалете? А вспышки ведь ты не видел. И пленки в аппарате тоже не было. Да если бы и была, когда бы я успел навести его на резкость? Узнав правду, Эмиль, с одной стороны, вздохнул свободно, а с другой – разозлился как черт. Но Арчи заметил, что злиться Эмилю следует на таких, как Рено. Разуй глаза, Эмиль! Твои враги – это парни вроде Рено, а не парни вроде меня. Эти маменькины сынки отравляют нам жизнь, они сдают нас учителям, они устанавливают правила. И потом – самое главное, решающий аргумент: а кроме того, в школе начинают поговаривать о том, как разделались с Рено, о том, что тебе понадобилась помощь других, а один бы ты не справился…

Эмиль взглянул на стоящего напротив Рено. Ему не терпелось начать бой. Показать себя перед всей школой. К черту всю эту вшивую психологию по методу Арчи – больше он не будет обзывать Рено голубым. Вместо языка он пустит в ход кулаки.

Эх, поскорей бы! Он размажет Рено по этой площадке у всех на глазах, и плевать, что там написано на билетах.

Но где-то в дальнем уголке его сознания еще пряталась крохотная неуверенность: а вдруг у Арчи все-таки есть его фотография в сортире?


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю