Текст книги "Крылья в ночи. Пламень Ашшурбанипала"

Автор книги: Роберт Говард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Роберт Говард
Крылья в ночи

КРЫЛЬЯ В НОЧИ
1. СТРАШНЫЙ КОЛ

Опершись на свою изукрашенную диковинной резьбой трость, Соломон Кан хмуро и удивленно смотрел на открывшуюся ему загадку. Обратив лицо к восходу, покинув Невольничий Берег, чтобы углубиться в лабиринт джунглей и рек, он повидал множество опустевших деревень. Но ни одна не походила на эту. Ее жителей убил не голод – поблизости буйно разрослись посевы дикого риса. До этих отдаленных краев еще не добрались арабские работорговцы. Должно быть, какая-то междоусобная война, подумал Кан, разглядывая белевшие в траве кости и скалящиеся черепа – развитые, проломленные.

Меж обвалившихся хижин сторожко подкрадывались шакалы и гиены. Но почему нападавшие пренебрегали добычей? Там и сям на земле валялись копья с источенными термитами древками, попорченные дождями и солнцем щиты. На шее одного скелета поблескивало ожерелье из затейливо раскрашенных камешков – ценный трофей для любого разбойника.

Он присмотрелся к хижинам. Странно: крытые соломой крыши большинства из них были раздерганы, разворошены, словно некие когтистые существа пытались через них попасть внутрь И тут он увидел; его глаза широко раскрылись от удивления и недоверия. Сразу за грудой гниющих обломков – остатков изгороди – вздымался огромный баобаб. До высоты шестидесяти футов его ствол голый и такой толстый, что взобраться по нему никак невозможно. И тем не менее высоко в ветвях повис скелет, словно наколотый на обломанный сук. Тайна холодной ладонью провела по спине Соломона Кана. Каким образом эти бренные останки оказались на дереве? Что за чудовищная лапа их туда вознесла?

Кан передернул плечами, его рука невольно скользнула к поясу, к черным рукояткам тяжелых пистолетов, эфесу длинной шпаги, кинжалу. Он не ощущал страха, охватившего бы обычного человека, столкнувшегося лицом к лицу с Безымянным Неизвестным. Годы странствий по удивительным странам, столкновения с необычными существами освободили его разум, дух и тело от всего, что было мягче китового уса и стали. Высокий, поджарый, худой, он напоминал сложением волка – ничего лишнего. Широкие плечи, длинные руки, нервы-канаты и железные мускулы, – портрет прирожденного убийцы и фехтовальщика. Темные джунгли, точнее, их колючки, обошлись с ним безжалостно. Одежда и потерявшая форму шляпа без пера изодраны в лохмотья. Сапоги из кордовской кожи стоптались и прохудились. Солнце опалило загаром его грудь и плечи, но худое лицо аскета казалось нечувствительным к жарким лучам. Нездоровый цвет лица придавал ему вид трупа; лишь светлые холодные глаза разрушали это впечатление.

Еще раз пытливо оглядев деревню, Кан поправил пояс, переложил в левую руку украшенную резной кошачьей головой трость, давным-давно полученную в подарок от Н’Лонго. Шагнул вперед.

К западу от деревни тянулась густая полоса редколесья, переходящего в просторную саванну – колышущееся море травы, где человеку было по грудь, а кое-где и выше головы. За спиной – лес, переходивший в густые джунгли. Это оттуда Кан бежал, словно загнанный волк, а по его еще теплому следу спешили негры, подпиливавшие зубы в форме клыков. До сих пор ветерок доносил тихие отголоски тамтамов, разносивших по джунглям и саванне жуткое повествование о ненависти, жажде крови и бурчащих от голода желудках.

В памяти Кана еще жило бегство от неминуемой почти смерти. Слишком поздно, только вчера, он разобрался наконец, что уходил в края людоедов. И весь день бежал сквозь густые джунгли, мглу испарений; полз, прятался, петляя, путал следы, чуя за спиной страшных охотников. Он смог передохнуть лишь ночью, под покровом темноты миновав саванну. Теперь, утром, он не видел и не слышал своих преследователей, но не верил, что они отказались от погони – когда он вышел к деревне, негры наступали на пятки.

Соломон Кан смотрел на раскинувшийся перед ним край. На востоке дугой выгибался в его сторону полукруг горной цепи – голые, безлесые скалы. Они тянулись к югу, за горизонт, и их щербатые очертания напомнили Кану черные отроги Нигера. Поблизости брала начало прекрасная холмистая равнина, заросшая лесом, лишь самую малость уступавшим густым джунглям. Похоже, это было огромное плато, с востока замкнутое горами, с запада – саванной.

Пуританин двигался на восток размашистым, плавным шагом, не знающим усталости. Где-то поблизости по его следам спешили черные дьяволы, с которыми он не имел никакой охоты встретиться в глухом месте. Не стоило надеяться, что выстрел из пистолета отпугнет их и заставит отказаться от погони, они настолько дикие, что их примитивные мозги не воспримут выстрел как нечто сверхестественное. Что до рукопашной, то даже Соломон Кан, которого сэр Френсис Дрейк прозвал «девонширским королем меча», не смог бы выиграть навязанную ему битву, против всего племени.

Осталось позади деревня с ее грузом тайн и смертей. На таинственном плато царила мертвая тишина. Даже птиц не слышно, один ара, что никогда не кричит, промелькнул в кронах. Тишину нарушали лишь кошачьи шаги Кана и шуршание несущего грохот бубнов ветра.

И вдруг англичанин увидел за деревьями нечто, заставившее сердце колотиться чаще – неожиданно на пути встал страх. Через миг Кан оказался лицом к лицу с воплощенным ужасом. Посреди большой поляны торчит кол, а к нему привязано то, что когда-то было черным человеком. Кан побывал когда-то закованным в цепи гребцом турецкой галеры, надрывался на плантациях в жарких краях, дрался с краснокожими индейцами в Новом Свете, выл от боли в застенках испанской инквизиции. Он знал, какими нелюдями бывают люди. Но теперь и он вздрогнул, превозмогая тошноту. Устрашили его даже не раны – хоть они и были ужасными – а то, что эти клочья человека еще жили, – когда он приблизился, поднялась упавшая на израненную грудь голова, дернулась, брызгая кровью, из бывших губ вырвался звериный стон.

При звуке голоса англичанина существо оглушительно завопило, затряслось в непроизвольных конвульсиях, вертело головой и, казалось, пыталось рассмотреть что-то пустыми глазницами. Потом застыло, прислушиваясь так, словно ожидало вестей с небес.

– Не бойся, – сказал Кан на диалекте речных племен. – Я не причиню тебе зла. Успокойся.

Произнося это, он был уверен, что его слова прозвучат впустую, но они нашли отклик в умирающем, полубезумном рассудке негра. Изо рта у него вырвались членораздельные слова, тихие и косноязычные, перемежаемые стонами и болботанием. Он говорил на языке, родственном наречию, которому в своих долгих странствиях Кан научился у людей реки, ставших его друзьями. Кан разобрал, что несчастный давно уже томится у кола – много лун, бормотал негр в предсмертному бреду – и все время злые твари тешатся, утоляя свои нелюдские прихоти. Их названия Кан никогда прежде не слышал. Звучало оно – акаана. Но не эти акаана привязали негра здесь. Израненный страдалец назвал имя – Гору, жрец, крепко перетянувший веревкой его ноги, так что она врезалась в тело. Кан удивился, что воспоминание об этой боли негр пронес через все кровавые пытки.

Потом, к ужасу Кана, негр упомянул о своем брате, помогавшем его привязывать. И заплакал, как дитя, кровавые слезы ползли из пустых глазниц, он бормотал что-то о копьях, сломанных во времена какой-то стародавней охоты.

Англичанин осторожно освобождал негра от пут. Как он ни старался, изувеченный выл и скулил, словно издыхающий волк. Кан отметил, что его раны нанесены скорее клыками и когтями, чем ножами и копьями.

Наконец нелегкий труд был окончен, и измученное тело распростерлось на мягкой траве, со старой мятой шляпой Кана под головой. Негр тяжело дышал. Кан отстегнул флягу и влил в окровавленный рот немного воды.

– Расскажи мне об этих дьяволах, – сказал он, наклонившись. – Клянусь богом, я покараю их за их злодеяния, хотя бы сам Сатана встал на дороге.

Вряд ли умирающий услышал его слова. Зато сам Кан услышал новые звуки. Ара, со свойственным его роду любопытством, вылетел из ближнего перелеска и кружил так низко, что его длинные крылья задевали волосы англичанина. При шуме этих крыльев негр забился и закричал. Кан знал, что отныне этот вопль будет преследовать его в ночных кошмарах до самой смерти.

– Крылья! Крылья! Опять налетели! Помилуйте! Крылья!

Изо рта у него хлынула кровь, и он умер.

Кан встал и отер холодный пот со лба. Ни одна ветка, словно зачарованная, не шелохнулась в полуденной жаре, над землей царила тишина. Англичанин задумчиво смотрел на черную, враждебную полосу гор, вздымавшихся вдали, за саванной – в стародавние времена на них было наложено проклятье, пуританин сейчас чуял это душой. Он осторожно подняв бездыханное тело, в котором недавно теплилось жизнь, молодость, радость. Отнес его к ближним деревьям, сложил холодные руки на груди. Вновь передернулся, глянув на ужасные раны, потом завалил тело камнями, самыми тяжелыми, чтобы не добрались чуткие шакалы. Едва он закончил, что-то отогнало его сумрачные мысли и заставило вспомнить о собственном положении. То ли тихий отзвук, то ли просто волчье чутье заставило его обернуться. Что-то шевельнулось на другом краю поляны, и в высокой траве Кан увидел отвратительную черную рожу – кольцо из слоновой кости в плоском носу, вывернутые толстые губы, обнажавшие подпиленные зубы-клыки, хорошо различимые даже на таком расстоянии, глазки-бусинки, низкий скошенный лоб, на которым торчит густая грива. Не успела рожа исчезнуть, Кан отскочил под защиту окруживших полня ну деревьев и помчался, как борзая, лавируя меж стволами. Казалось, еще миг – и он услышит торжествующий вопль охотников, увидит их, несущихся следом

Однако вскоре он пришел к выводу: людоеды, скорее всего, преследуют его подобно некоторым хищникам – не спеша, но неустанно. Он перешел на шаг, прислушался и не услышал ни звука, однако чутьем загнанного волка знал, людоеды кружат поблизости, выжидают удобной минуты, чтобы напасть без всякого риска для собственной шкуры. Кан усмехнулся – хмуро, безрадостно. Если они хотят взять его на измор, то убедятся, насколько уступают их мышцы его железным мускулам. Пусть только наступит ночь, а там, быть может, и удастся ускользнуть. Правда, в глубине души он был уверен, что англосаксонская доблесть, бунтовавшая при одной мысли о бегстве, рано или поздно заставит его остановиться и вступить в бой, пусть и с превосходящим стократ врагом.

Солнце клонилось к западу. Кан был голоден. На заре он сжевал кусочек сушеного мяса и с тех пор крошки по рту не имел. Временами он натыкался на родники, а однажды показалось, будто меж деревьями виднеется крыша огромной хижины. Он далеко обошел то место. Трудно было поверить, что эта тихая равнина обитаема; но, окажись тут, здешние жители наверняка не лучше его преследователей

Местность становилась все более неровной. Показались холмы и кручи. Кан приближался к отрогам безмолвных гор. Своих преследователей он так и не увидел. Оглядываясь, он замечал лишь неясное движение, колыхание трав, шевеление листвы, проскользнувшую тень, качнувшуюся ветку. Почему людоеды так осторожны? Почему не поднимутся наверх и не кончат игру?

Наступила ночь. Кан достиг склона, ведущего к отрогам черных гор, грозно возвышавшихся на ним. Они были его целью – там, верилось, он и скроется от преследователей – однако непонятное чувство отвращало его от этих мест. Здесь крылось загадочное зло. омерзительное, словно кольца спящей в траве гигантской змеи.

Царила непроницаемая темнота, только звезды ало помаргивали в душной и жаркой тропической ночи. Кан на миг задержался в необычно густой рощице – за ней начиналось редколесье. Услышал тихий звук, но это не было шумом ночного ветра – тяжелые ветви не колыхнулись. Обернувшись, рассмотрел во мраке движение. Тень метнулась к нему, рыча по звериному. Кан, заметив блеснувшее в свете звезд лезвие, успел уклониться от удара, худые, жилистые руки схватили его, острые зубы впились в плечо. Борьба была жестокой. Потрепанную рубашку Кана разодрал выщербленный клинок, и он чудом перехватил руку с ножом. Выхватил стилет, дрожа, в любой миг ожидая удара копьем и спину. Удивился: почему медлят другие негры?! И продолжал бороться во всю силу своих железных мускулов. Сцепившись, они бились и дергались в темноте, и каждый старался всадить нож в противника. Ожесточенно борясь, они оказались на середине освещенной блеском звезд поляны, и Кан рассмотрел кольцо из слоновой кости в широком носу, острые зубы, щелкавшие у его горла, словно звериная пасть. Он оттолкнул вниз и назад стискивающие его запястья руки и вонзил стилет под ребро негру. Тот завопил, и в воздухе разнесся острый запах крови. В тот же миг удар огромных крыльев свалил оглушенного Кана наземь, и его противник исчез, вопя в смертельном ужасе. Кан вскочил. Крик раненого каннибала затих где-то над головой.

Кап напряг зрение. Показалось, что на фоне ночного неба он различает страшное, непонятное Нечто – человеческие конечности, огромные крылья, смутный силуэт. Оно исчезло так быстро, что Кану все это могло и померещиться.

Он подумал, что это было лишь страшным сном. Но, пошарив меж корней резной тростью, подаренной племенем ю-ю, (ею он отбил первый удар), Кан нашел нож каннибала. И окончательно убедил его собственный окровавленный стилет.

Крылья! Крылья в ночи! Скелет в деревне, развороченная солома крыш, искалеченный негр, чьи раны нанесены не ножом и не копьем – он тоже кричал о крыльях! Наверняка эти края – место охоты гигантских птиц, сделавших людей своей добычей. Но если это птицы, почему они сразу не сожрали того несчастного, привязанного к колу? В глубине души Кан не верил, что какая бы то ни была птица может походить на ту заслонившую звезды тень.

Он пожал плечами. Тишина. Куда, в конце концов, подевались каннибалы, так долго гнавшиеся за ним? Неужели их обратила в бегство смерть их товарища? Кан проверил свои пистолеты. Вряд ли в ночной тьме людоеды рискнут подниматься в горы.

Нужно выспаться, пусть даже по его следу идут все демоны Старого Света. Донесшийся с запада глухой рев предупредил его, что хищные звери вышли на охоту. Быстрым шагом он спустился вниз, в густую рощицу, подальше от того места, где на него напал людоед. Там он взобрался высоко на дерево и отыскал развилку, в которой мог уместиться. Переплетение веток над головой защищало его от любого крылатого создания; а если поблизости окажется хищник, то разбудит его, взбираясь на дерево – Кан спал почти так же чутко, как кошка. Что до змей и леопардов – с ними он встречался тысячу раз.

Соломон Кан заснул, и его сон был отрывочным, смутным, наполненный ужасом перед чудовищами из эпох, когда не было еще человека. Наконец кошмар перелился в столь ясные образы, будто. все происходит наяву. Кану снилось, что он внезапно проснулся и выхватил пистолет – он так долго вел жизнь одинокого волка, что хвататься за оружие стало его естественной реакцией на внезапное пробуждение. Снилось, что на ветку перед ним уселась странное, едва различимое существо, уставилось голодными сверкающими глазами – их взгляд, казалось, проникал в самые отдаленные уголки мозга. Существо было худое, высокое, удивительно бесформенное, настолько сливалось с темнотой, виднелось лишь тенью, что выдавало себя лишь длинными узкими глазами. Кан во сне смотрел на него, как зачарованный; и в глазах того зажигается словно бы недоумение, неуверенность, и он уходит по ветке, шагая как человек, распахивает огромные серые крылья, отпрыгивает прочь, исчезает. Кан вскочил. Сон медленно развеивался.

В готическом склепе – переплетении ветвей – он был один. Конечно, ему приснился сон…но образ был столь выразителен, сталь нелюдской мерзости полон…только теперь Кан почуял в воздухе едва уловимую вонь, похожую на запах хищной птицы. Прислушался. Ночной ветер, шелест листьев, львиный рык – и ничего более. Кан снова уснул, а высоко над лесом в звездном небе кружила тень, описывая круги, словно гриф над раненым волком.

2. СРАЖЕНИЕ В НЕБЕ

Дневной свет залил полосу гор на востоке. Кан проснулся. Вспомнил ночной кошмар и, спускаясь с дерева, еще раз поразился его четкости. Утолил жажду у родника, а несколько плодов помогли заглушить голод. Глянул в сторону гор. Он привык бороться до конца, а где-то в той стороне свил свое гнездо страшный враг рода человеческого. Пуританин расценивал его существование точно так, как некогда перчатку, брошенную ему в лицо запальчивым девонширским щеголем.

Взбодренный сном, он тронулся в путь широким размеренным шагом. Миновал лесок – свидетеля ночной схватки – достиг подножия гор, где деревья росли все реже. Полез вверх. Задержался лишь на миг – глянуть назад. С высоты, несмотря на далекое расстояние, легко рассмотрел опустевшую деревню – кучку хижин из бамбука и глины. Одна из них, стоявшая особняком, была больше остальных.

И вдруг сверху на него обрушилось что-что страшное, трепеща ужасными крыльями! Кан был ошеломлен. Все, казалось, подтверждало догадку об охотящемся по ночам крылатом чудовище, и он не ожидал нападения средь бела дня. Но оно вновь пикировало на него словно бы из середины ослепительного солнечного диска – напоминавшее нетопыря страшилище. Кан увидел длинные, широко распростертые крылья, и меж ними – жуткое человеческое лицо. Выхватил пистолет. Выстрелил. Чудовище дернулось, перекувыркнулось и рухнуло у его ног.

Ошеломленный, удивленный, он смотрел на труп, сжимая пистолет. Без сомнения, это создание было демоном из черных пучин пекла – так рассудил пуританин Кан. И все же демона убил кусочек свинца. Кан изумленно пожал плечами. Всю жизнь он бродил самыми удивительными дорогами, но никогда не встречал хоть мало-мальски похожего.

Создание это напоминало человека – но было не по-человечески высоким, не по-человечески худым. Длинная, узкая, безволосая голова казалась головой хищника. Маленькие, прилегающие, очень острые уши, помутневшие после смерти глаза – косые, необычного, желтого цвета. Нос узкий и крючковатый, как клюв хищника. Рот напоминал глубокую рану. Искривленные в гримасе агонии узкие губы, покрытые пеной, обнажали волчьи клыки.

Но все же нагое чудовище напоминало человека. Широкие сильные плечи, худая шея, длинные мускулистые руки. Большой палец – как у некоторых обезьян, и все пальцы вооружены большими кривыми когтями. Грудь этого существа была удивительно безобразной – словно корабельный киль, от которого назад уходят ребра. Длинные паучьи ноги заканчивались большими, цепкими, похожими на ладони ступнями, и большой палец противостоял остальным – как у человека. Когти задних лап походили скорее на длинные ногти. Однако самое необычайное у этого удивительнейшего существа – его спина. Прямо из плеч росли два огромных крыла – похожие на крылья бабочки, но это – натянутая на костный скелет кожа. Начинались они чуть ниже плечевых суставов и кончались, не достигая узких бедер. Длиной они, как прикинул, Кан, были около восемнадцати футов.

Англичанин поднял чудовище, подержал на весу, невольно вздрагивая от прикосновения гладкой кожистой перепонки крыльев. Весило оно чуть меньше половины того, сколько весил бы человек такого роста – примерно шести с половиной футов. Наверняка его кости устроены подобно птичьим, а в теле нет ни капли жира. Кан отступил на шаг, еще раз осмотрел свою жертву. Выходит, его сон был явью, омерзительное создание, это самое или другое такое же сидевшее возле него на ветке, оказалось реальностью…

Шелест огромных крыльев! Что-то рухнуло с неба! Обернувшись, Кан сообразил, что совершил непростительный для бродяги джунглей грех – охваченный удивлением и любопытством, потерял бдительность. Новый крылатый монстр уже тянулся к его горлу. Не было времени выхватить второй пистолет. Кан увидел дьявольское, наполовину человеческое лицо меж трепещущими крыльями, ощутил боль от их ударов, в грудь ему впились острые когти, потом он потерял опору, под ним разверзлась пустота.

Крылатый монстр оплел ноги человека своими, когти со страшной силой вонзил в грудь. Волчьи клыки нацелились жертве в горло, но англичанин, стиснув когтистую шею, отпихнул мерзкую голову. А правой пытался достать кинжал. Птицеподобное существо медленно поднималось вверх, и, мимолетно глянув вниз, Кан увидел, что они уже высоко вознеслись над кронами деревьев. Он уверен был, что живым из этой схватки в воздухе не выйдет. Даже если убьет своего противника, сам разобьется при падении – насмерть. Однако врожденная ярость приказывала ему хотя бы ценой собственной жизни уничтожить врага.

Отталкивая зубастую пасть, Кан изловчился, наконец выхватил стилет и глубоко вонзил его в грудь чудовища. Человек-нетопырь забился в конвульсиях, из его стиснутого горла вырвался скрипучий хриплый крик. Он бешено извивался, отчаянно бил крыльями, выгибался и дергал головой, тщетно пытаясь освободиться и вонзал в горло врага смертоносные клыки. Все глубже вонзал когти одной руки в грудь человека, когтями другой раздирал лицо и тело. Но израненный, окровавленный англичанин, не издав ни звука, с яростным упорством бульдога все сильнее сжимал худую шею, бил кинжалом. А далеко внизу, под ними, испуганные глаза наблюдали за разыгравшейся в вышине битвой.

Тем временем борющиеся оказались над плоскогорьем. Слабеющие крылья чудовища с трудом выдерживали тяжесть двух тел, и они быстро приближались к земле. Кан этого не видел – глаза ему застилала ярость, заливала кровь. Клок кожи свисал со лба. Ему, израненному, мир виделся ослепительным кровавым кружением, в котором ясным и четким была лишь неодолимая ярость.

Вялые, конвульсивные удары крыльев гибнущего чудовища еще какое-то время удерживали их над густыми кронами огромных деревьев. Англичанин почувствовал, что хватка когтей и оплетающих его ног слабеет, а удары врага становятся слабыми. Последним усилием он вонзил кинжал в грудь чудовища и ощутил, как оно забилось в агонии. Крылья безжизненно обвисли, оба, победитель и побежденный, камнем рухнули на землю. Сквозь багровый туман Кан видел колыхаемые ветром, несущиеся навстречу ветви, потом они били его по лицу и рвали одежду, когда сплетенные в смертельном объятии тела рушились сквозь кроны, и сучья раздирали Кану ладони. Он стукнулся головой обо что-то твердое, и его поглотила бездонная, черная пропасть.