Текст книги "Свободное владение Фарнхэма"

Автор книги: Роберт Хайнлайн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)

– Ммм… Положение гораздо хуже, чем я сказал Дьюку. – Он указал большим пальцем через плечо. – Счетчик вон там, за баллонами. Сходите посмотрите.

Барбара отправилась к счетчику и некоторое время оставалась возле него. Вернувшись, она молча села.

– Ну как? – спросил он.

– Можно я выпью еще немного?

– Конечно! – Он налил ей виски и разбавил его.

Она глотнула и тихо сказала:

– Если радиация не начнет уменьшаться, то к утру дойдет до красной черты. – Она нахмурилась. – Конечно, эта предельная цифра из перестраховки занижена. Если я правильно помню, тошнить нас начнет не раньше, чем на следующий день.

– Все так. Но излучение скоро начнет спадать. Поэтому меня больше беспокоит жара. – Он взглянул на термометр и еще немного приоткрыл вентиль. – Сейчас работает батарейный поглотитель. Не думаю, что нам стоит в такой жаре крутить ручной воздухоочиститель. Одним словом, о це-о-два начнем беспокоиться только тогда, когда станем задыхаться.

– Резонно.

– Давайте не будем больше говорить о подстерегающих нас опасностях. О чем бы вы хотели поговорить? Может быть, расскажете немного о себе?

– Да мне и рассказывать-то почти нечего, Хью. Пол женский, белая, двадцати пяти лет от роду. Учусь, точнее, вернулась в колледж после неудачного замужества. Брат – военный летчик, так что, может быть, он уцелел. А родители мои живут в Акапулько, – возможно, и они живы. Домашних животных, слава богу, нет, и я очень рада, что Джо спас своего кота. Я ни о чем не жалею, Хью, и ничего не боюсь, правда. Только как-то тоскливо… – Она тяжело вздохнула. – Все-таки это был довольно неплохой мир, несмотря на мой рухнувший брак.

– Не плачьте.

– Я не плачу. Это не слезы. Это пот.

– О да, конечно.

– В самом деле, просто невыносимо жарко. – Она вдруг завела руку за спину. – Вы не против, если я сниму эту штуку, как Карен? Он буквально душит меня.

– Пожалуйста, дитя мое, если вам так будет легче, снимите. Я видел Карен начиная с момента ее рождения, а Грейс еще дольше. Так что вид обнаженного тела не шокирует меня. – Он встал, подошел к счетчику радиации. Проверив его показания, он взглянул на термометр и увеличил приток кислорода.

Вернувшись на свое место, Фарнхэм заметил:

– В принципе, я мог бы запасти вместо кислорода сжатый воздух. Тогда мы могли бы курить. Но я не думал, что кислород придется использовать для охлаждения. – Он, казалось, совсем не обратил внимания на то, что она последовала его приглашению чувствовать себя комфортно. – Наоборот, я беспокоился о том, как обогреть убежище. Хотел придумать печь, в которой использовался бы зараженный воздух. Без какой-либо опасности для обитателей убежища, что вполне возможно, хотя и трудно.

– Я считаю, что вы и так все замечательно оборудовали. Я никогда не слышала об убежище с запасом воздуха. Ваше, вероятно, единственное. Вы настоящий ученый. Верно?

– Я-то? Боже, конечно нет! Единственное, что я закончил, – это школу. А того немногого, что я знаю, я нахватался то здесь, то там. Кое-что – во время службы на флоте, плюс работа с металлом и заочные курсы. Потом я некоторое время работал в муниципальной службе и там узнал кое-что о строительстве и трубах. После этого я стал подрядчиком. – Он улыбнулся. – Нет, Барбара, я просто набрался всего понемногу. Ненасытное любопытство слоненка. Вроде нашего Доктора Ливингстона – Я Полагаю.

– А почему у вашего кота такая странная кличка?

– Это все Карен. Она так прозвала его за то, что он великий исследователь. Сует свой нос абсолютно во все. Вы любите кошек?

– Даже не знаю. Но Доктор Ливингстон – просто прелесть.

– Это верно. Мне вообще нравятся кошки. Ими нельзя владеть. Они – свободные граждане. Собаки, например, дружелюбны, веселы и верны. Но они – рабы. Это не их вина, их выводили по этому признаку. Рабство всегда вызывает во мне тошнотворное чувство, даже если это раболепие животных. – Он нахмурился. – Барбара, я, наверное, не так огорчен тем, что произошло, как вы. Может быть, это даже хорошо для нас. Я имею в виду не нас шестерых. Я говорю о нашей стране.

– То есть как это? – искренне удивилась она.

– Ну… конечно, трудно судить о будущем, когда сидишь, скорчившись в убежище, и не знаешь, сколько еще удастся продержаться. Но… Барбара, на протяжении многих лет я обеспокоен судьбой нашей родины. На мой взгляд, наша нация стала превращаться в стадо рабов – а ведь я верю в свободу. Может быть, война все изменит… Возможно, это будет первая в истории человечества война, которая более губительна для глупцов, чем для умных и талантливых.

– Что вы имеете в виду, Хью?

– Видите ли, война всегда забирала лучших из молодых людей. На сей раз те ребята, которые служат в армии, находятся в большей безопасности, чем гражданское население. А из гражданских больше всего шансов уцелеть у тех, у кого хватило ума как следует приготовиться к войне. Конечно же, правил без исключения не бывает, но в основном все именно так и будет. Людская порода улучшится. Когда все закончится, условия жизни будут суровы, но от этого людское племя только выиграет. Ведь уже на протяжении многих лет самый надежный способ выжить – быть совершенно никчемным и оставить после себя выводок столь же никчемных детей. Теперь все будет иначе.

Барбара задумчиво кивнула:

– Обычная генетика. Но, в принципе, это жестоко.

– Да, это жестоко. Но победить законы природы не удалось еще ни одному правительству, хотя многие из них пытались это сделать неоднократно.

Несмотря на жару, она поежилась.

– Наверное, вы правы. Нет, вы конечно же правы. И все же я предпочла бы, чтобы осталось хоть какое-то государство, все равно, плохое или хорошее. А уничтожение худшей трети – это, конечно, с генетической точки зрения оправдано, но, вообще-то, в смерти такого количества людей ничего хорошего нет.

– Ммм… да. Мне самому тошно об этом думать. Барбара, я же запасся кислородом не только для охлаждения и регенерации воздуха. Я думал кое о чем похуже.

– Похуже? И о чем именно?

– Все разговоры об ужасах третьей мировой войны крутились вокруг атомного оружия – радиоактивные осадки, стомегатонные бомбы, нейтронные бомбы. И болтовня насчет разоружения, и демонстрации сторонников мира – все это было связано с Бомбой, посвящено Бомбе, Бомбе, Бомбе – как будто убивает только атомное оружие! Эта война может оказаться не только атомной, но и атомно-химически-бактериологической. – Он указал на баллоны. – Именно поэтому-то я и запасся сжатым кислородом. Он предохраняет нас от поражения газами, аэрозолями, вирусами. И еще бог знает чем. Коммунисты не станут уничтожать нашу страну полностью, если представится возможность лишить нас жизни без разрушения нашего достояния. Я ничуть не удивился бы, если бы узнал, что атомные удары были нанесены только по военным объектам вроде той противоракетной базы, что расположена неподалеку отсюда, а города вроде Нью-Йорка или Детройта получили просто по порции нервно-паралитического газа. Или по облаку бактерий чумы, которая за двадцать четыре часа дает смертельный исход в восьмидесяти случаях из ста. Подобных вариантов бесчисленное множество. Там, снаружи, воздух может быть наполнен смертью, которую не укажет ни один датчик и не задержит ни один фильтр. – Он печально улыбнулся. – Простите меня. Наверное, вам все-таки лучше пойти и лечь.

– Мне грустно и не хочется оставаться одной. Можно я еще посижу с вами?

– Конечно. Когда вы рядом, я чувствую себя значительно лучше, хотя приходится говорить о мрачных вещах.

– Ваши слова не такие мрачные, как мысли, которые приходят мне в голову, когда я остаюсь одна. Интересно, что же все-таки происходит снаружи? Жаль, что у вас нет перископа.

– Он есть.

– Как? Где?!

– Вернее, был. Простите. Видите эту трубу над нами? Я пытался поднять его, но его, похоже, заклинило. Однако… Барби, я накинулся на Дьюка за то, что он хотел использовать запасное радио до конца нападения. А может, оно уже кончилось? Как вы думаете?

– Я? Откуда же я знаю?

– Вы знаете столько же, сколько и я. Первая ракета предназначалась для уничтожения противоракетной базы: в наших местах больше нет ничего достойного внимания. Если они наводят ракеты с орбитальных спутников, то вторая ракета была еще одной попыткой поразить ту же цель. По времени все совпадает: до нас от Камчатки примерно полчаса, а второй взрыв произошел минут через сорок пять после первого. Возможно, вторая ракета попала в яблочко – и это вам известно, потому что прошло уже больше часа, а третьей ракеты нет. Сие должно означать, что с нами покончено. Логично?

– На мой взгляд, да.

– По правде, дорогая моя, это довольно шаткая логика. Не хватает данных. Может быть, обе ракеты не попали в базу, и теперь база сшибает на лету все, что они запускают. Может быть, у русских кончились ракеты. Может быть, третью бомбу сбросят с самолета. Мы не знаем. Но мне не терпится это выяснить. И если ты настаиваешь…

– Я бы с удовольствием послушала какие-нибудь новости.

– Что ж, попробуем. Если новости хорошие, мы разбудим остальных. – Хью порылся в углу и вытащил оттуда коробку. Распаковав ее, он извлек на свет божий радиоприемник. – Ни одной царапинки. Давайте попытаемся сначала без антенны.

Ничего, кроме статистических разрядов, – через некоторое время констатировал он. – Это неудивительно. Хотя первый его собрат принимал местные станции и без наружной антенны. Подождите немного.

Вскоре он вернулся.

– Ничего. Видимо, можно считать, что наружной антенны больше нет. Ну что ж, попробуем аварийную.

Хью взял гаечный ключ, отвернул заглушку с трубы диаметром в дюйм, которая торчала в потолке, и поднес к открытому отверстию счетчик.

– Радиация немного сильнее. – Он взял два стальных прута, каждый длиной метра по полтора. Одним из них Хью поводил по трубе вверх-вниз. – На всю длину не входит. Верхушка этой трубы находилась почти у самой поверхности земли. Вот беда. – Он привинтил к первому пруту второй. – Теперь предстоит самое неприятное. Отойдите подальше, сверху может посыпаться земля – горячая в обоих смыслах.

– Но ведь она попадет на вас.

– Разве что на руки. Я потом их очищу. А вы после этого проверите меня счетчиком Гейгера. – Он постучал молотком по кончику прута. Тот продвинулся вверх еще дюймов на восемнадцать. – Что-то твердое, придется пробивать.

После долгих усилий Хью оба прута целиком скрылись в трубе.

– У меня было такое ощущение, – сказал он, очищая руки, – словно последний фут прута уже выходил на открытый воздух. По идее, антенна должна торчать из земли футов на пять. Я полагаю, что над нами развалины. Остатки дома. Ну что ж, обследуете меня счетчиком?

– Вы говорите это так спокойно, будто спрашиваете: «Осталось у нас молоко с прошлого вечера?»

Он пожал плечами:

– Барби, дитя мое, когда я пошел в армию, у меня не было за душой ни гроша. Несколько раз за свою жизнь я разорялся. Так что я не собираюсь убиваться по поводу крыши и четырех стен. Ну как, есть что-нибудь?

– На вас ничего нет.

– Проверьте еще пол под трубой.

На полу оказались «горячие» пятна. Хью вытер их влажным клинексом и выбросил его в специальное ведро. После этого Барбара провела раструбом счетчика по его рукам и еще раз по полу.

– Очистка обошлась нам примерно в галлон воды. Лучше бы теперь этому радио работать нормально. – Он подсоединил антенну к приемнику.

Через десять минут они убедились, что эфир пуст. Шумы – статические разряды – на всех диапазонах, но никаких сигналов.

Хью вздохнул:

– Это меня не удивляет. Я, правда, точно не знаю, что ионизация делает с радиоволнами, но сейчас над нашими головами, скорее всего, самый настоящий шабаш радиоактивных изотопов. Я надеялся, что нам удастся поймать Солт-Лейк-Сити.

– А разве не Денвер?

– Нет. В Денвере расположена база межконтинентальных баллистических ракет. Оставлю, пожалуй, приемник включенным: может быть, что-нибудь поймаем.

– Но ведь тогда батареи быстро разрядятся.

– Не так уж быстро. Давайте сядем и станем рассказывать друг другу лимерики. – Он взглянул на счетчик радиации, мягко присвистнул, затем проверил температуру. – Облегчу-ка я еще немного участь наших спящих красавиц, страдающих от жары. Кстати, а как вы переносите жару, Барбара?

– Честно говоря, я просто перестала о ней думать. Истекаю потом, и только.

– Как и я.

– Во всяком случае, не надо тратить кислород ради меня. Сколько еще баллонов осталось?

– Не так уж много.

– Сколько?

– Меньше половины. Не мучайтесь из-за этого. Давайте поспорим на пятьсот тысяч долларов (теперь это все равно что пятьдесят центов), что вам не прочитать ни одного лимерика, которого я не знал бы.

– Приличного или нет?

– А разве бывают приличные лимерики?

– Хорошо… «Веселый парнишка по имени Скотт…»

Пари на лимерики Барбара позорно проиграла. Хью обвинил ее в том, что она слишком чиста и невинна, на что Барбара ответила:

– Это не совсем так, Хью. Просто голова не работает.

– И я сегодня что-то не в ударе. Может быть, еще по глоточку?

– Пожалуй. Только обязательно с водой. Я так потею, что, кажется, совершенно иссохла. Хью…

– Да, Барби?

– Мы ведь, скорее всего, погибнем, правда?

– Да.

– Я так и думала. Наверное, еще до рассвета?

– Нет! Я уверен, что мы протянем до полудня. Если захотим, конечно.

– Понятно. Хью, вам не трудно было бы меня обнять? Прижмите меня к себе. Или вам слишком жарко и так?

– Когда мне покажется слишком жарко для того, чтобы обнять девушку, я буду знать, что я мертв и нахожусь в аду.

– Спасибо.

– Так удобно?

– Очень.

– Да ты совсем малышка.

– Я вешу сто тридцать два фунта, а рост у меня пять футов и восемь дюймов. Так что не такая уж я малышка.

– И все равно ты малышка. Оставь виски. Подними голову.

– Ммм… Еще… Ну пожалуйста, ну еще!

– Жадная маленькая девчонка.

– Очень жадная, да. Спасибо, Хью.

– Какие хорошенькие…

– Они – лучшее, что у меня есть. Лицо-то у меня ничего особенного собой не представляет. Но у Карен они красивее.

– Это кому как.

– Ну что ж, не буду спорить. Приляг, дорогой. Дорогой Хью…

– Так хорошо?

– Очень! Удивительно хорошо. И поцелуй меня еще раз. Пожалуйста!

– Барбара, Барбара!

– Хью, милый! Я люблю тебя. О!..

– Я люблю тебя, Барбара…

– Да, да! О, прошу тебя! Сейчас!..

– Конечно сейчас!..

– Тебе хорошо, Барби?

– Как никогда! Никогда в жизни я не была так счастлива.

– Хорошо, если бы это было правдой.

– Это правда. Хью, дорогой, сейчас я совершенно счастлива и больше ни капельки не боюсь. Мне так хорошо, что я перестала чувствовать жару.

– С меня, наверное, на тебя капает пот?

– Какая разница! Две капельки сейчас висят у тебя на подбородке, а третья – на кончике носа. А я так вспотела, что волосы совершенно слиплись. Но все это не имеет значения. Хью, дорогой мой, это то, чего я хотела. Тебя. Теперь я готова умереть.

– Зато я не хочу, чтобы мы умирали.

– Прости.

– Нет-нет! Барби, милая, еще недавно мне казалось, что в смерти нет ничего плохого. А теперь мне вдруг опять захотелось жить.

– О, наверное, я думаю так же.

– Барбара! Мы постараемся не погибать, если это только в наших силах. Давай сядем?

– Как хочешь… Только если ты снова обнимешь меня.

– Еще как! Но сначала я хочу налить нам обоим по порции виски. Я снова жажду. И совершенно выбился из сил.

– Я тоже. У тебя так сильно бьется сердце!

– Ничего удивительного. Барби, девочка моя, а знаешь ли ты, что я почти вдвое старше тебя? Что я достаточно стар, чтобы быть твоим отцом?

– Да, папочка.

– Ах ты, маленькая плутовка! Только попробуй еще сказать так, и я выпью все оставшееся виски.

– Больше не буду, Хью. Мой любимый Хью. Только ведь мы с тобой ровесники… потому что умрем в один и тот же час.

– Перестань говорить о смерти. Я найду способ перехитрить ее.

– Если только он есть, ты обязательно найдешь его. Я не испытываю страха перед смертью. Я уже смотрела ей в лицо и больше не боюсь. Не боюсь умереть и не боюсь жить. Но… Хью, я хочу просить тебя об одной милости.

– Какой?

– Когда ты будешь давать смертельную дозу снотворного остальным… не давай ее мне, пожалуйста.

– Э-э-э… но это может быть необходимо.

– Я не то имела в виду. Я приму таблетки, только не вместе с остальными. Я хочу принять яд после тебя.

– Ммм… Барби, сам я не собираюсь их принимать.

– Тогда, пожалуйста, не заставляй и меня.

– Хорошо-хорошо. А теперь помолчим. Поцелуй меня.

– Да, милый.

– Какие у тебя длинные ноги, Барби. И сильные к тому же.

– Зато ступни…

– Перестань набиваться на комплименты. Мне очень нравятся твои ступни. Без них ты бы выглядела какой-то незаконченной.

– Фу, как не стыдно! Хью, а знаешь, чего мне хочется?

– Еще раз?

– Нет-нет. А впрочем, да. Только не сию секунду.

– Так чего же? Спать? Ложись и спи, дорогая. Я и один вполне справлюсь.

– Нет, не спать. Кажется, мне больше никогда в жизни не захочется заснуть. Никогда. Так жаль было бы истратить на какой-то сон даже одну из тех немногих минуток, что нам остались. Нет, у меня другое желание: я с удовольствием сыграла бы в бридж – в качестве твоего партнера.

– Ну… в принципе, мы можем разбудить Джо. Остальных нельзя – три грана секонала не располагает к карточной игре. Но мы могли бы сыграть и втроем.

– Нет-нет. Мне не нужно сейчас ничьего общества, кроме твоего. Мне так нравилось играть с тобой на пару.

– Ты замечательный партнер, дорогая. Самый лучший на свете. Когда ты говоришь: «Играю по книге», ты так и делаешь.

– Ну, конечно, не «самый лучший». Ты играешь классом повыше. Я бы хотела побыть подле тебя много-много лет, чтобы научиться играть так же, как ты. И еще я бы хотела, чтобы тот налет случился минут на десять позже. Тогда ты успел бы сыграть большой шлем.

– В этом не было никакой необходимости. Когда ты объявила, я понял, что можно сразу класть карты. – Он сжал ее плечи. – Три больших шлема за один вечер!

– Три?

– А что, по-твоему, водородная бомба – не второй большой шлем?

– О! А вторая бомба – третий?

– Вторая бомба не в счет, она упала слишком далеко. Если ты не понимаешь, о чем я говорю, то я вообще отказываюсь объяснять что-либо.

– Ах вот оно что! В таком случае можно попробовать сыграть и четвертый. Правда, я теперь не смогу вынудить тебя сходить первым. Мой лифчик куда-то делся, и…

– Так, значит, ты нарочно сделала это?

– Конечно. Теперь твоя очередь ходить. А я попробую ответить.

– Э, только не так быстро. Три больших шлема – это максимум, на что я способен. Разве что один маленький шлем… да и то, если я приму еще одну таблетку декседрина. Но четыре больших шлема – это выше моих сил. Ты же знаешь, что я не в том возрасте.

– Посмотрим. Мне все-таки кажется, что у нас получится и четвертый большой.

И в этот миг их накрыло самым большим из шлемов.

3

Погас свет. Грейс Фарнхэм вскрикнула. Доктор Ливингстон – Я Полагаю зашипел, Барбару швырнуло на баллон с кислородом, да так, что она в темноте потеряла всякую ориентацию.

Оправившись немного, она пошарила возле себя руками, нащупала ногу. Затем нащупала Хью, являющегося продолжением этой ноги. Он не шевелился. Барбара попыталась прослушать его сердце, но не смогла. Она закричала:

– Эй! Эй! Кто-нибудь!

Отозвался Дьюк:

– Барбара?

– Да, да!

– Вы в порядке?

– Я-то в порядке, да с Хью плохо! Боюсь, он мертв.

– Спокойно. Сейчас я найду свои брюки и попытаюсь зажечь спичку – если, конечно, мне удастся перевернуться с головы на ноги. Я стою вверх ногами.

– Хьюберт! Хьюберт!

– Да, мамочка. Подожди.

Грейс продолжала причитать. Дьюк, как мог, пытался успокоить ее, одновременно проклиная темноту. Барбара немного освоилась со своим положением, попыталась слезть с груды баллонов, сильно ушибла голень и наконец ощутила под собой какую-то плоскую поверхность. Что это – она не поняла. Поверхность была наклонной.

– Наконец-то! – воскликнул Дьюк.

Спичка вспыхнула ослепительно ярко, так как воздух был перенасыщен кислородом.

Прозвучал голос Джо:

– Лучше ее погасить. А то может случиться пожар.

Тьму прорезал луч фонарика. Барбара позвала:

– Джо! Помоги мне с Хью!

– Сейчас. Только сначала попробую наладить свет.

– Может быть, он умирает.

– Все равно без света ничего не сделаешь.

Барбара снова попыталась найти у Хью пульс, наконец услышала слабое сердцебиение и, всхлипывая, обхватила его голову.

В мужском отсеке вспыхнул свет. Барбара получила возможность оглядеться. Пол убежища теперь накренился под углом градусов в тридцать. Она, Хью, стальные баллоны, бак с водой и все остальное громоздилось бесформенной кучей в нижнем углу. Бак дал течь, и вода залила весь туалет. Если бы пол наклонился в другую сторону, они с Хью были бы похоронены под кучей баллонов и затоплены водой.

Через несколько минут до нее добрались Джо с Дьюком, с трудом преодолев перекосившуюся дверь. В руке у Джо была переносная лампа. Дьюк спросил у Джо:

– Как же мы его понесем?

– Хью нельзя трогать. Вдруг поврежден позвоночник!

– Все равно нужно его отсюда унести.

– Никуда мы его не понесем, – твердо сказал Джо. – Барбара, вы передвигали Хью?

– Только положила его голову к себе на колени.

– В таком случае больше его не шевелите. – Джо принялся осматривать своего пациента, осторожно прикасаясь к нему. – Серьезных травм я не вижу, – наконец решил он. – Барбара, если можете, посидите в том же положении до тех пор, пока Хью не придет в себя. Тогда я смогу проверить его глаза на предмет сотрясения мозга, проверить, сможет ли он шевелить пальцами на ногах, ну и все такое.

– Конечно, я посижу. Еще кто-нибудь пострадал?

– Ничего заслуживающего внимания, – уверил ее Дьюк. – Джо считает, что сломал пару ребер. Я немного повредил плечо. Мать просто откатилась к стене. Сестрица сейчас ее успокаивает. Она тоже в полном порядке, если не считать шишки на голове. На нее свалилась консервная банка. А вы сами-то как?

– Только ушибы. Мы с Хью как раз раскладывали двойной пасьянс и пытались не растаять от жары, когда нас накрыло. – Она попыталась представить, как долго сможет продолжаться эта ложь. На Дьюке тоже ничего не было, но он, похоже, не обращал на это внимания. Джо был в одних трусах.

– А кот? – спросила вдруг Барбара. – С ним все в порядке?

– Если не ошибаюсь, Доктор Ливингстон – Я Полагаю, – серьезно ответил Джо, – избежал травм. Но он очень недоволен тем, что его тазик с песком перевернулся. Так что в настоящее время он чистится и проклинает все на свете.

– Я рада, что он не пострадал.

– Вы ничего необычного в этом взрыве не заметили?

– Чего именно, Джо? Мне только показалось, что он был самым сильным из всех. Намного сильнее предыдущих.

– Да. Но не было никакого грохота. Просто один мощнейший удар, а потом… ничего.

– И что это значит?

– Не знаю. Барбара, вы можете еще немного посидеть здесь не шевелясь? Я хочу попытаться восстановить освещение и определить ущерб. Заодно посмотрю, что можно привести в божеский вид.

– Я буду сидеть как каменная.

Ей показалось, что Хью задышал спокойнее. В тишине она слышала, как бьется его сердце. Тогда она решила, что ей больше не от чего быть несчастной. К ней пробиралась Карен с фонариком, осторожно продвигаясь по наклонному полу.

– Как папа?

– По-прежнему.

– Скорее всего, ушиб голову, как и я. А ты как? – Она фонариком осветила Барбару.

– Нормально.

– Слава богу! Я рада, что ты тоже в чем мать родила. Никак не могла найти свои трусики. Джо так старается не смотреть в мою сторону, что на него просто больно глядеть. Какой-то он все-таки чересчур правильный и добропорядочный.

– Я совершенно не представляю, где моя одежда.

– Одним словом, единственный обладатель трусов среди нас – это Джо. А что с тобой случилось? Ты спала?

– Нет. Я была здесь. Мы разговаривали.

– Хм… Обвинение утверждает обратное. Не волнуйся, я никому не открою твою страшную тайну. Мама ничего не узнает – я сделала ей еще один укол.

– А ты не спешишь с выводами?

– Делать выводы – мое любимое развлечение. И я надеюсь, что мои непристойные предположения верны. Лично я бы предпочла что-нибудь поинтереснее, чем просто спать прошлой ночью. Тем более что эта ночь у нас, скорее всего, последняя. – Она придвинулась к Барбаре и чмокнула ее. – Я тебя очень люблю.

– Спасибо, Карен. Я тоже люблю тебя.

– Прекрасно. Тогда давай не будем хоронить себя заживо, а порадуемся лучше тому, какими мы оказались отважными ребятами. Ты осчастливила отца тем, что дала ему возможность разыграть шлем. И если ты смогла сделать его еще счастливее, то я этому только рада. – Она выпрямилась. – Ну ладно, пойду разбирать припасы. Если папочка очнется – позови. – Она вышла.

– Барбара!

– Да, Хью! Да!

– Не так громко. Я слышал, что говорила моя дочь.

– Слышал?

– Да. Она джентльмен по натуре. Барбара, я люблю тебя. Может быть, мне не представится другой возможности сказать тебе это.

– Я тоже люблю тебя.

– Милая!

– Позвать остальных?

– Подожди немного. Тебе так удобно?

– Очень!

– Тогда позволь мне немного отдохнуть. А то я совсем ошалел.

– Отдыхай сколько хочешь. Кстати, попробуй пошевелить пальцами ног. У тебя что-нибудь болит?

– О, болит-то у меня много чего, но, к счастью, не слишком сильно. Подожди-ка… Да, вроде все мои конечности в порядке. Теперь можешь звать Джо.

– Особенно спешить некуда.

– Лучше все-таки позовем его. Кое-что нужно сделать.

Вскоре мистер Фарнхэм полностью пришел в себя. Джо потребовал, чтобы он продемонстрировал ему свою невредимость. Оказалось, что и в самом деле, кроме большого количества синяков, мистер Фарнхэм во время взрыва не получил ничего более серьезного: ни переломов, ни сотрясения мозга. Барбара про себя пришла к заключению, что Хью приземлился на кучу баллонов, а она упала на него сверху. Обсуждать это предположение она ни с кем не стала.

Первое, что сделал Хью, – это перетянул ребра Джо эластичным бинтом. Во время процедуры тот то и дело вскрикивал, но после перевязки ему стало явно удобнее. Затем был произведен осмотр головы Карен. Хью решил, что здесь он бессилен.

– Пусть кто-нибудь посмотрит на термометр, – попросил он. – Дьюк?

– Термометр разбит.

– Не может этого быть! Ведь он целиком сделан из металла. Ударопрочная вещь.

– Я уже смотрел на него, – объяснил Дьюк, – пока ты тут эскулапствовал. Кажется, стало прохладнее. Возможно, термометр и ударопрочный, но два баллона раздавили его, как яйцо.

– Ах вот оно что! Ну да ладно, невелика потеря.

– Отец, может быть, хоть теперь испробовать запасное радио? Учти, я просто предлагаю.

– Понятно. Жаль тебя огорчать, Дьюк, но оно, скорее всего, тоже разбито. Мы уже пытались включить его. Ни ответа, ни привета. – Он взглянул на часы. – Полтора часа назад. В два часа ночи. Еще у кого-нибудь есть часы?

Часы Дьюка показывали то же самое время.

– С нами, кажется, все в порядке, – заключил Хью, – если не считать запаса воды. Есть несколько пластиковых бутылей, но воду из бака надо попробовать спасти, – возможно, нам придется ее пить. Будем обеззараживать ее таблетками галазона. Джо, нам понадобится какая-нибудь посуда, и пусть все вычерпывают воду с пола. Постарайтесь, чтобы она была почище. – Затем он добавил: – Карен, когда освободишься, приготовь что-нибудь на завтрак. Пусть это даже Армагеддон, но есть все равно необходимо.

– Армагеддону от этого поплохеет, – сказала Карен.

Отец поморщился:

– Девочка моя, придется тебе на доске тысячу раз написать: «Я больше никогда не буду неостроумно шутить перед завтраком».

– А по-моему, остроумно, Хью.

– Не надо поддерживать ее, Барбара. Хватит, беритесь за дело.

Карен ушла, но вскоре вернулась, неся Доктора Ливингстона.

– От меня там мало толку, – сообщила она. – Мне все время приходится держать проклятого кота. Он так и рвется помогать.

– Мя-а-а-у!

– Тихо! Придется, видно, дать ему рыбки и только тогда заняться завтраком. Чего изволите, босс Папа Хью? Креп-сюзетт?

– С удовольствием.

– Единственное, на что вы можете рассчитывать, – это джем и крекеры.

– Ну и прекрасно. Как идет вычерпывание?

– Папочка, я отказываюсь пить эту воду – даже с галазоном. – Она состроила гримасу. – Ты же знаешь, куда она вытекла.

– Вполне возможно, что больше пить будет нечего.

– Разве что разбавить ее виски…

– Ммм… из всех ящиков со спиртным течет. Я открыл два из них, и в них было всего по одной неразбитой бутылке.

– Папа, не порти настроение перед завтраком.

– Вопрос в том, надо ли делить виски на всех поровну. Может, лучше приберечь его для Грейс?

– О! – Лицо Карен исказилось в гримасе мучительного раздумья. – Пусть она получает мою долю. Но остальных обделять только потому, что для Грейс эта потребность необходима…

– Карен, в данной стадии это не потребность. В каком-то смысле это для нее лекарство.

– О да! Конечно! А для меня лучшее лекарство – бриллиантовые браслеты и собольи шубы.

– Детка, нет смысла обвинять ее. Возможно, это моя вина. Так, например, считает Дьюк. Когда ты будешь в моем возрасте, ты научишься принимать людей такими, какие они есть.

– Молчу, молчу. Возможно, я к ней несправедлива. Но я устала от того, что всякий раз, когда я привожу домой своих приятелей, мамуля обязательно отключается уже к обеду. Или лезет целоваться с ними на кухне.

– Она себя так вела?

– А ты что, не замечал? Нет, наверное, нет. Прости.

– Ты тоже прости меня. Но только за то, что я высказал в твой адрес. Мы оба погорячились. А в остальном, как я уже сказал, когда ты доживешь до моих лет…

– Папа, я вряд ли доживу до твоих лет – и ты прекрасно понимаешь это. И если у нас осталось всего две бутылки виски, этого, возможно, вполне хватит. И почему бы просто не налить всем желающим?

Он помрачнел:

– Карен, я вовсе не собираюсь сложа руки ждать смерти. Действительно, стало немного прохладнее. Мы еще можем выкарабкаться.

– Что ж… тебе виднее. Кстати, о лекарствах: не запасся ли ты при строительстве этого монстра некоторым количеством антабуса?

– Карен, антабус не отбивает желания выпить. Просто, если человек, принявший таблетку, выпьет, он почувствует себя очень скверно. Если ты права и наши шансы плохи, то стоит ли омрачать Грейс последние часы жизни? Ведь я не судья ей, я ее супруг.

Карен вздохнула:

– Папочка, у тебя есть одна отвратительная черта: ты всегда прав. Ладно, так и быть, пусть пользуется моей долей.

– Я просто хотел знать твое мнение. И ты в некотором роде помогла принять мне решение.

– И что же ты решил?

– Это не твое дело, заинька. Займись приготовлением завтрака.

– Так и хочется плеснуть тебе в тарелку керосина. Ладно, поцелуй меня, папочка.

Он чмокнул ее в щеку:

– А теперь умолкни и принимайся за дело.

В конце концов все бодрствующие собрались к завтраку. Сидеть им пришлось на полу, так как стулья упрямо не хотели стоять. Миссис Фарнхэм все еще была в полусне от сильной дозы успокоительного. Остальные обитатели убежища по-братски разделили мясные консервы, крекеры, холодный «Нескафе», банку персикового компота и теплое чувство товарищества. На сей раз все были одеты. Мужчины натянули трусы, Карен надела шорты и бюстгальтер. Барбара облачилась в просторное платье гавайского типа, позаимствованное у подруги. Ее собственное белье нашлось, но насквозь промокло, а воздух в убежище был слишком влажен, чтобы высушить что-либо.