355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Роберт Хайнлайн » Расширенная Вселенная » Текст книги (страница 4)
Расширенная Вселенная
  • Текст добавлен: 14 апреля 2020, 00:30

Текст книги "Расширенная Вселенная"


Автор книги: Роберт Хайнлайн


Жанр:

   

Публицистика


сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

– Не беспокойся, – ответил Эриксон. – Здесь уже есть соглядатай. Видишь?

Проследив за его взглядом, Харпер узнал доктора Мотта из психологического отдела. Тот сидел в дальнем углу бара и, чтобы не бросаться в глаза, вертел в руках высокий бокал. Со своего места ему было очень удобно наблюдать не только за Ханнинганом, но и за Харпером с Эриксоном.

– Да, ты прав, – пробормотал Харпер. – И он следит за нами тоже. О дьявольщина, почему, когда я вижу кого-нибудь из них, у меня прямо мороз по коже?!

Вопрос был чисто риторический, и Эриксон на него не ответил.

– Пойдем отсюда, – предложил он. – Закусим где-нибудь в другом месте.

– Пойдем.

У выхода их перехватил сам де Лэнси.

– Вы уходите так рано, джентльмены? – спросил он, и по его голосу можно было догадаться, что после их ухода ему останется только закрыть бар. – Сегодня у нас превосходные омары. Если они вам не понравятся, можете за них не платить. – Он широко улыбнулся.

– Нет, Лэнс, сегодня никаких морепродуктов! – объяснил ему Харпер. – Скажите мне лучше другое: какого черта вы здесь околачиваетесь, зная, что бомба рано или поздно отправит вас к праотцам? Неужели вы не боитесь?

Хозяин бара удивленно вскинул брови:

– Бояться бомбы? Да ведь она мой лучший друг!

– Делает вам деньги, не так ли?

– О, об этом я даже не думаю. – Де Лэнси доверительно наклонился к ним. – Пять лет назад я приехал сюда, чтобы быстро заработать немного денег для семьи, пока рак желудка не прикончит меня. Но у врачей появились новые изотопы, которые вы, джентльмены, создаете в своей Большой бомбе, они излечили меня, и я вновь живу. Нет, я не боюсь бомбы, мы с ней хорошие друзья.

– А что, если она взорвется?

– Господь Бог призовет меня, когда я ему понадоблюсь, – ответил он и быстро перекрестился.

Выйдя из бара, Эриксон тихо сказал Харперу:

– Ты слышал? Вот тебе и ответ. Если бы все инженеры могли бы так же верить, наша работа была бы куда легче.

Но Харпер не был в этом убежден.

– Не думаю, – проворчал он. – Не думаю, чтобы это была вера. Просто недостаток воображения. И знаний.

Ленц не оправдал самоуверенности Кинга и прибыл только на следующий день. Его внешность несколько разочаровала начальника станции: он представлял себе выдающегося психолога эдаким длинноволосым старцем с черными пронизывающими глазами и в рединготе. Но перед ним предстал невысокий, крепко сколоченный, почти толстый мужчина, который с тем же успехом мог бы сойти за мясника. Маленькие, поросячьи глазки блекло-голубого цвета добродушно посматривали из-под кустистых белесых бровей. Больше на его огромной голове не было ни волоска, даже скошенный обезьяний подбородок был гладким и розовым. Одет он был в мятый костюм из небеленого полотна. И без того немаленький рот Ленца, из которого неизменно торчал длинный мундштук, был постоянно растянут в широкой улыбке, выражавшей бесхитростное удивление перед всем злом, которое творят люди. Он явно получал удовольствие от своей работы.

Кинг обнаружил, что с ним удивительно легко общаться.

По просьбе Ленца Кинг начал с истории вопроса. Начальник станции рассказал о первых атомных электростанциях, созданных после того, как Отто Хан в 1938 году открыл деление атомов урана, что проложило путь к атомной энергии. Но это была еще очень узкая тропинка: для того чтобы сделать процесс деления контролируемым и самоподдерживающимся, для того чтобы коммерчески использовать его результаты, требовалась огромная масса урана, намного большая, чем имелось в то время во всем цивилизованном мире.

Но пятнадцать лет спустя в древней скале, лежащей в основании Литл-Америки, были открыты огромные отложения урановой смолки. И это препятствие было устранено.

Месторождения были похожи на те, что ранее разрабатывались на арктическом севере Канады, у Большого Медвежьего озера, но они были настолько богаче, что стала очевидной возможность накопить достаточное количество урана для строительства атомной электростанции.

Спрос на коммерчески пригодную дешевую электроэнергию всегда превышал предложение. Даже панели солнечной энергии Дугласа – Мартин, которые использовались для движущихся дорог родтаунов того времени и для множества других промышленных целей, не могли удовлетворить постоянно растущий спрос. Они спасли страну от надвигающегося энергетического кризиса, когда уменьшился приток нефти и угля, но их предельная мощность, равная приблизительно одной лошадиной силе на квадратный ярд освещенной солнцем поверхности, жестко ограничила максимум энергии, которую можно было получить из этого источника, в любой точке на карте, где бы она ни находилась.

Атомная энергия была не просто нужна – она была незаменима.

Но теоретическая атомная физика предсказала, что масса урана, достаточно большая, чтобы поддерживать свой собственный распад, могла поддержать его чересчур хорошо – мгновенно взорваться с такой силой, что, возможно, разрушит все творения рук человека на земном шаре и, предположительно, заодно уничтожит и само человечество. Никто не осмеливался создать бомбу, хотя уран был в наличии.

– Выход из тупика подсказала дестриевская механика бесконечно малых величин, – продолжал Кинг. – Его уравнения доказывали, что, если бы такой атомный взрыв произошел, он начал бы разрушать окружающую массу молекул с такой скоростью, что утечка нейтронов из образовавшихся фрагментов тотчас замедлила бы цепную реакцию и взрыва всей массы все равно бы не произошло.

Для массы, которую мы используем в нашей бомбе, уравнение предсказывает силу возможного взрыва, равную одной седьмой процента взрыва всей массы урана. Конечно, и этого более чем достаточно для катастрофы: примерно сто сорок тысяч тонн тротила – такой взрыв опустошит половину штата. Однако я совсем не уверен, что дело этим и ограничится.

– Зачем же вы согласились здесь работать? – спросил Ленц.

Прежде чем ответить, Кинг долго возился с бумагами на столе.

– Я не мог от этого отказаться, доктор, понимаете – не мог. Если бы я отказался, они бы нашли кого-нибудь другого, а такая возможность у физика выпадает один раз в жизни.

Ленц кивнул:

– И к тому же они могли найти кого-нибудь менее компетентного. Понимаю. У вас, доктор Кинг, типичный комплекс «поиска истины», свойственный ученым. Вы должны находиться там, где эту истину можно найти, даже если это вас убьет. А что касается этого Дестри, то мне его выкладки никогда не нравились: он слишком много предполагает.

Кинг удивленно вскинул голову, но вовремя вспомнил, что перед ним человек, который довел до совершенства и дал математическое обоснование операционному исчислению.

– В том-то и беда! – согласился Кинг. – Его работа блистательна, но я не уверен, стóят ли все его предсказания хотя бы бумаги, на которой они написаны. И мои инженеры, видимо, думают так же, – признался он с горечью.

Он рассказал психологу о трудностях работы, с которыми они столкнулись, и о том, как самые проверенные люди в конце концов не выдерживают постоянного напряжения.

– Вначале я думал, что на них угнетающе влияет какая-нибудь нейтронная радиация, проникающая сквозь щиты. Поэтому мы усилили экраны и индивидуальную защиту, но это не помогло. Один юноша, который явился к нам уже после установки новых экранов, однажды вечером за ужином вдруг сошел с ума: он кричал, что свиная отбивная сейчас взорвется. Я боюсь думать, что было бы, если бы он сорвался во время дежурства!

Система постоянного психологического контроля намного снизила опасность, которая могла возникнуть из-за срыва у дежурных инженеров, но Кинг вынужден был признать, что эта система была неудачна: на самом деле количество неврозов после этого даже увеличилось.

– Вот так обстоят дела, доктор Ленц, – закончил он. – И с каждым днем они идут все хуже. И это начинает выбивать меня из колеи. Напряжение начинает сказываться и на мне: у меня постоянная бессонница и я уже не уверен, что могу полагаться на собственное суждение, – у меня начались проблемы с анализом ситуации и принятием решений. Как вы думаете, вы можете нам чем-то помочь?

Но Ленц не имел готовых рецептов.

– Не так быстро! – предупредил он. – Вы нарисовали мне общую картину, но у меня пока нет реальных данных. Мне надо немного осмотреться, самому разобраться в ситуации, поговорить с вашими инженерами, может быть, даже выпить с ними, чтобы познакомиться. Надеюсь, это реально? Тогда, возможно, через несколько дней мы начнем понимать ситуацию.

Кингу оставалось только согласиться.

– И очень хорошо, что ваши парни не знают, кто я такой. Пусть думают, что я ваш старый друг, физик, приехал по приглашению, хорошо?

– Да, конечно. Я позабочусь, чтобы такой слух прошел. Что же касается… – И тут Кинг вспомнил о том, что беспокоило его с того самого момента, когда Силард назвал имя Ленца. – Могу я задать вам личный вопрос?

Смеющиеся глаза Ленца остались невозмутимы.

– Да, пожалуйста.

– Меня, признаться, удивило, как вы смогли достичь вашего положения в двух таких разных областях, как психология и математика. А теперь, держу пари, вы с легкостью будете изображать здесь физика. У меня это просто в голове не укладывается.

Улыбка Ленца стала чуть шире, но в ней не было ни снисходительности, ни превосходства.

– Это одна и та же область, симвология. У вас узкая специализация, поэтому сей факт мог ускользнуть от вашего внимания.

– Я по-прежнему что-то не улавливаю.

– Нет? Человек живет в мире идей. Любое явление настолько сложно, что он не может постичь его целиком. Он абстрагирует определенные характеристики данного явления в форме идеи, а затем представляет эту идею в форме символа, будь то слово или математический знак. Человеческие реакции – это практически полностью реакции именно на символы и лишь в незначительной степени – реакции на явления. На самом деле, – продолжал он, вынув мундштук изо рта, – можно легко продемонстрировать, что человеческий мозг мыслит исключительно символами.

Когда мы мыслим, мы позволяем одним символам оперировать другими в определенных условиях, заданных правилами логики или математики. Если выбранные символы структурно схожи с явлениями, которые они обозначают, и если операции с этими символами структурно и своей последовательностью схожи с тем, как происходят явления в реальном мире, значит мы мыслим здраво. А если наша логика-математика или наши словесные символы были выбраны плохо, мы мыслим безумно.

В математической физике вы стараетесь, чтобы ваши символы соответствовали физическим явлениям. В психологии я делаю то же самое, за исключением того, что меня больше волнует человек, который мыслит, а не явления, о которых он размышляет. Но это одна и та же область, и всегда ею была.

– Так мы ничего не добьемся, Гас.

Харпер отложил логарифмическую линейку и нахмурился.

– Похоже на то, Кэл, – неохотно согласился Эриксон. – Но черт возьми, должен же быть какой-то путь к решению этой проблемы! Что нам нужно? Концентрированная и управляемая энергия ракетного горючего. Что мы имеем? Энергию атомного распада в бомбе, в большом количестве. Должен отыскаться способ, как удержать эту энергию и использовать по мере надобности. И ответ надо искать где-то в одной из серий радиоактивных изотопов. Я уверен!

Он сердито оглядел лабораторию, словно надеялся увидеть ответ написанным на одной из обшитых свинцовыми листами стен.

– Только не вешай носа! – сказал Харпер. – Ты убедил меня, что ответ должен быть. Давай подумаем, как его найти. Прежде всего – три серии естественных изотопов уже проверены, так?

– Так… Во всяком случае, мы исходили из того, что в этом направлении все уже проверено-перепроверено.

– Прекрасно. Остается предположить, что наши предшественники испробовали все, что зафиксировано в их записях, – иначе ни во что нельзя верить и надо все проверять самим, начиная с Архимеда и до наших дней. Может быть, так оно и следовало бы сделать, но с такой задачей не справился бы даже Мафусаил. Значит, что нам остается?

– Искусственные изотопы.

– Совершенно верно. Давай составим список изотопов, которые уже получены, и тех, которые возможно получить. Назовем это нашей группой или нашим полем исследования, если ты за точные определения. С каждым элементом этой группы и с каждой из их комбинаций можно произвести определенное количество опытов. Запишем и это.

Эриксон записал, пользуясь непонятными символами операционного исчисления. Харпер одобрительно кивнул:

– Хорошо, теперь расшифруй.

Эриксон несколько минут вглядывался в свои построения, потом спросил:

– Кэл, ты хоть представляешь, сколько величин получится при расшифровке?

– Не очень. Несколько сот, а может быть, и тысяч.

– Бери выше. Речь идет о десятках тысяч, и это без учета еще не созданных изотопов. С таким количеством опытов ты не справишься и за сто лет.

Эриксон угрюмо отбросил карандаш. Харпер посмотрел на него насмешливо, но доброжелательно.

– Гас, – мягко спросил он, – работа тебе тоже осточертела?

– С чего ты взял?

– Ты еще никогда ни от чего так легко не отказывался. Разумеется, мы с тобой никогда не закончим эту работу, но даже в самом худшем случае мы избавим от множества ненужных опытов кого-то другого. Вспомни Эдисона – шестьдесят лет бесконечных опытов по двадцать часов в день, а ведь он так и не нашел того, что искал! Но если он мог это выдержать, я думаю, мы тоже сможем.

Эриксон слегка воспрял духом.

– Наверное, сможем, – согласился он. – Может быть, даже нам удастся придумать какую-то методику, чтобы ставить несколько опытов одновременно.

Харпер хлопнул его по плечу:

– Узнаю старого бойца! А кроме того, нам ведь совсем не обязательно проверять все комбинации, чтобы отыскать подходящее горючее. Насколько я понимаю, на наш вопрос должно быть десять, а может быть, и сто правильных ответов. И мы можем натолкнуться на любой из них хоть сегодня. Во всяком случае, если ты будешь мне помогать в свободное от работы время, я не выйду из игры, пока не поймаю черта за хвост!

За несколько дней Ленц облазил весь завод и административные службы и успел примелькаться. Все привыкли к нему и охотно отвечали на вопросы. На него смотрели как на безобидного чудака, которого приходится терпеть, потому что он друг начальника станции. Ленц сунул свой нос даже в турбинный зал реактора, производивший энергию на продажу, и выслушал подробнейшие объяснения того, как энергия реактора превращается в электричество посредством ртути, пара и турбогенератора. Одного этого было достаточно, чтобы отвести от него последние подозрения, потому что местные психологи никогда не обращали внимания на прошедших огонь и воду техников отдела преобразования энергии. В этом не было нужды: даже явная психическая неуравновешенность этих людей ничем не угрожала бомбе, да они и не испытывали убийственного гнета социальной ответственности. Здесь шла обычная работа, просто место тут было опасное, но к такому люди привыкли еще в каменном веке.

В свое время Ленц добрался и до лаборатории изотопов Кальвина Харпера. Он позвонил, подождал. Дверь открыл сам Харпер в защитном шлеме с откинутым забралом, – казалось, он напялил на себя какой-то дурацкий колпак.

– В чем дело? – спросил Харпер. – О, это вы, доктор Ленц. Вы хотели меня видеть?

– Собственно, и да и нет, – ответил старик. – Я просто осматривал экспериментальные корпуса, и мне захотелось узнать, что вы здесь делаете. Но может быть, я помешаю?

– Нисколько, заходите. Гас!

Эриксон вышел из-за щита, где он возился с силовыми кабелями лабораторного триггера, – здесь его роль играл модифицированный циклотрон, а не резонансный ускоритель.

– Привет! – сказал он.

– Гас, это доктор Ленц. Познакомьтесь – Гас Эриксон.

– Мы уже знакомы, – отозвался Эриксон, стаскивая перчатку, чтобы поздороваться: он раза два выпивал с Ленцем в городе и считал его «милейшим стариком». – Вы попали в антракт, но подождите немного, и мы покажем вам очередной номер. Хотя смотреть, по совести, нечего.

Пока Эриксон готовил опыт, Харпер водил Ленца по лаборатории и объяснял смысл их исследований с такой гордостью, с какой счастливый папаша показывает своих близнецов. Психолог слушал его краем уха, время от времени вставляя подходящие замечания, но главным образом приглядывался к молодому ученому, пытаясь обнаружить признаки неуравновешенности, о которых говорилось в его деле.

– Видите ли, – объяснял Харпер, не замечая пристального интереса Ленца к собственной персоне, – мы испытываем радиоактивные изотопы, чтобы вызвать такой же их распад, как в бомбе, но только в минимальных, почти микроскопических масштабах. Если это нам удастся, можно будет использовать нашу бомбу для производства безопасного удобного атомного горючего для ракет.

Он объяснил последовательность экспериментов.

– Понимаю, – вежливо сказал Ленц. – Какой элемент вы изучаете сейчас?

Харпер объяснил.

– Но дело не в элементе, а в его изотопах, – поправил его Харпер. – Мы уже испытали изотоп-два, и результат отрицательный. По программе следующим идет изотоп-пять. Вот этот.

Харпер взял свинцовую капсулу и продемонстрировал этикетку. Ленц увидел, что она и в самом деле помечена цифрой «пять». Потом ученый быстро прошел за щит, ограждающий мишень циклотрона. Эриксон оставил камеру открытой, и Ленц видел, как Харпер, предварительно опустив забрало шлема, раскрыл капсулу и манипулировал с помощью длинных щипцов. Через минуту он завинтил камеру и опустил заслонку.

– Гас, как там у тебя?! – крикнул он. – Можно начинать?

– Пожалуй, начнем, – проворчал Эриксон.

Он выбрался из хаоса аппаратуры, и они зашли за толстый металлический щит, который заслонял их от установки.

– Мне тоже надеть защитный костюм? – спросил Ленц.

– Незачем, – успокоил его Эриксон. – Мы носим эти латы потому, что крутимся возле этих штуковин каждый день. А вы… Просто не высовывайтесь из-за щита, и все будет в порядке. Он из свинца, укрепленного восьмидюймовой панелью из закаленной брони.

Эриксон посмотрел на Харпера – тот утвердительно кивнул и впился взглядом в приборы. Ленц увидел, что Эриксон нажал кнопку в верхней части приборной доски, потом услышал щелканье многочисленных реле там, по ту сторону щита. На мгновение все стихло.

Пол затрясся у него под ногами в судорожных конвульсиях – ощущение было такое, словно вас с невероятной быстротой лупят палками по пяткам. Давление на уши парализовало слуховой нерв, прежде чем он смог воспринять немыслимый звук. Воздушная волна обрушилась на каждый квадратный дюйм его тела как один сокрушающий удар. И когда Ленц пришел наконец в себя, его била неудержимая дрожь – первый раз в жизни он почувствовал, что стареет.

Харпер сидел на полу. Из носа у него текла кровь. Эриксон уже поднялся – у него была порезана щека. Он прикоснулся к ране и с тупым удивлением уставился на свои окровавленные пальцы.

– Вы ранены? – бессмысленно спросил Ленц. – Что случи…

– Гас! – заорал Харпер. – Мы сделали это! Изотоп-пять сработал!

Эриксон посмотрел на него с еще большим удивлением.

– Пять? – недоуменно переспросил он. – При чем здесь пять? Это был изотоп-два. Я заложил его сам.

– Ты заложил? Это я заложил образец. И это был изотоп-пять, говорю тебе!

Все еще оглушенные взрывом, они стояли друг против друга, и, судя по выражению их лиц, каждый считал другого упрямым тупицей.

– Постойте, друзья мои, – осторожно вмешался Ленц. – Возможно, вы оба правы. Гас, вы заложили в камеру изотоп-два?

– Ну конечно! Я был недоволен последним прогоном и решил его повторить.

Ленц кивнул.

– Значит, это моя вина, джентльмены, – с сожалением признал Ленц. – Я пришел, отвлек вас, и вы оба зарядили камеру. Во всяком случае, я знаю, что Харпер это сделал, потому что сам видел, как он закладывал изотоп-пять. Прошу меня извинить.

Лицо Харпера осветилось, и он в восторге хлопнул старика по плечу.

– Не извиняйтесь! – воскликнул он, хохоча. – Можете приходить в нашу лабораторию и вот так отвлекать нас сколько угодно! Ты согласен, Гас? Вот мы и нашли ответ. Доктор Ленц подсказал его.

– Но ведь вы не знаете, какой изотоп взорвался, – заметил психолог.

– А, пустяки! – отрезал Харпер. – Может быть, взорвались оба, одновременно. Но теперь мы это узнаем. Орешек дал трещину, и теперь мы расколем его!

И он со счастливым видом оглядел разгромленную лабораторию.

Несмотря на беспокойство Кинга, Ленц не спешил высказывать свое мнение о сложившейся ситуации. Поэтому, когда он вдруг сам явился в кабинет начальника станции и заявил, что готов представить свой отчет, Кинг был приятно удивлен и испытал истинное облегчение.

– Ну что ж, я очень рад, – сказал он. – Садитесь, доктор. Хотите сигару? Итак, что вы решили?

Но Ленц предпочел сигаре свои неизменные сигареты. Он явно не спешил.

– Прежде всего, насколько важна продукция вашего реактора? – спросил он.

Кинг мгновенно понял, куда он клонит.

– Если вы думаете о том, чтобы остановить реактор на длительное время, то из этого ничего не выйдет.

– Почему? Если полученные мной сведения верны, вы вырабатываете не более тринадцати процентов всей энергии, потребляемой страной.

– Да, правильно, но вы, наверное, не учли, чтó это значит в общем энергетическом балансе. В основном он складывается из бытовой энергии, которую домовладельцы получают от солнечных панелей, установленных на их крышах. Второй основной кусок – мощности, потребляемые движущимися дорогами, – это тоже солнечная энергия. А наша энергия, которую мы вырабатываем прямо или косвенно, предназначена для самых важных отраслей тяжелой индустрии: стальной, химической, станкостроительной, машиностроительной, обрабатывающей. Лишить их тока – все равно что вырезать у человека сердце.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю