Текст книги "Верная жена"

Автор книги: Роберт Гулрик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

Часть третья
ВИСКОНСИН КОНЕЦ ЗИМЫ – НАЧАЛО ВЕСНЫ 1908 ГОДА

Глава 17

Перед сном Ральф любил выпить стакан чистой холодной воды. Стакан был высоким, прямым, с выгравированной виноградной кистью. По утрам миссис Ларсен мыла его, каждый вечер наполняла холодной водой и ставила подле кровати. Это был красивый стакан, привезенный из Италии. Свет проникал через его стенки, и Ральфу это нравилось. В одиночестве – а Ральф был один двадцать лет, ночь за ночью, в пустой постели – он порой садился на безупречно белых простынях и отпивал глоток чистой холодной воды. Держался прямо, потому что боялся захлебнуться. Один, в большом старом доме, ночью, где его никто не слышал.

Иногда он с грустью смотрел на другую сторону кровати, на подушку, где не лежала ничья голова. Простыни на его постели миссис Ларсен меняла дважды в неделю, и он стыдился, что его простыни не смяты – одна из примет того, что его одиночество заметно миру.

Стакан воды утешал Ральфа, он привязался к этой привычке. Сама по себе вода ничего не значила. Он редко испытывал жажду. Главным был ритуал, момент окончания дня. Жидкость на сухих губах была подобна мягкому поцелую.

Ральф чувствовал аромат чистых белых рубашек в шкафу. Пахло мылом, синькой и крахмалом. Дневная одежда была аккуратно сложена на стуле, дожидаясь когда миссис Ларсен сбрызнет ее и выгладит, а к утру принесет свежую. Все то, чем он пользовался, было чистым. В неподвижном ночном воздухе стоял запах трудолюбия миссис Ларсен, запах прачечной, средства для полировки мебели, воска для пола. Ральф был ей благодарен за то, что она так хорошо за ним ухаживала. Дарила комфорт. Хотя он и платил ей, и заботился, миссис Ларсен делала все от чистого сердца. Ральф платил многим людям, но ни один из них не был к нему расположен.

Никогда он не называл свою служанку по имени. Прежде знал, как ее зовут, но по прошествии лет забыл. Миссис Ларсен была еще девочкой, когда он впервые ее увидел. Джейн или Джанет, незамужняя, не отличавшаяся красотой, стареющая потихоньку. За долгие годы она изучила привычки Ральфа и делала его жизнь удобной. Наверное, Эмилия ей никогда не нравилась. Служанка ничуть не опечалилась, когда та уехала.

Труит думал о бесконечных блюдах, которые миссис Ларсен стряпала и подавала. О рубашках, брюках и туфлях. С подошв она тщательно соскребала грязь, чинила обувь, начищала до блеска. Ральф ценил служанку за доброту, за неустанную заботу о чужом, в сущности, человеке. Она была свидетелем его ужасной тоски и предательства и относилась к нему со всей душой, причем так, словно его прошлого не существовало. Служанка с пониманием относилась к его ужасному одиночеству. Каждый вечер она готовила на четверых-шестерых, потому что вид еды ему нравился. Сами Ларсены ели позже, когда по окончании трапезы Ральф уходил в кабинет. Он приглашал их к столу, но они всегда отказывались. Считали, что это неправильно, что они будут чувствовать себя неловко.

Ральф мог стать кем угодно. Например, поэтом или знатоком и собирателем искусства. Он мог поощрять молодых художников и собирать их вокруг себя. Мог жить в разгуле чувственных наслаждений, соблазняя и привлекая. Мог стать отцом, передать детям свою любовь к искусству и сексу. На деле ничего подобного не случилось: он утратил все свои страсти, однажды проснулся и понял, что они исчезли. Их раздавили смерть его маленькой дочки и неверность жены. Он ощущал в себе непреодолимый гнев к сыну-бастарду. Страсти сменились чистыми рубашками, белоснежными простынями, блестящими ботинками и прозрачными супами. Мир тела с его удовольствиями закрылся, словно рана, затянувшаяся коркой.

Кэтрин Лэнд вышла из поезда, прибывшего из Сент-Луиса. Лицо ее стало мягче, теплее и еще красивее. Затянувшаяся рана снова открылась и наполнила Ральфа болью: сына рядом с женой не было. И они не сказали об Антонио ни слова.

На перроне Ральф чувствовал, что, если не притронется к Кэтрин, что-то в нем безвозвратно исчезнет. Он робко потрогал воротник ее пальто. Вот и все. Этого было достаточно. Он потерялся в надежде и желании. Такое состояние у него было в его первые дни с Эмилией. Кэтрин стала для него всем. Даже не женщиной, а Целым миром. Она могла ранить его, солгать, но он сделал бы все, лишь бы услышать одно ее доброе слово, слетевшее с губ, лишь бы просто, без унижения, прикоснуться к ее телу. Кэтрин вернулась с маленькой алой птичкой в клетке. Привезла с собой трепещущую жизнь. Горожане видели, что жена мистера Труита вернулась. Кэтрин улыбнулась ему, и он подумал, что умрет за нее.

Кожа Ральфа была мягкой, словно чистая замша Он был силен, строен. Но он не был молод. Его сердце многие годы было исполнено горечи и сожаления а теперь распахнулось навстречу физической страсти, которая долго была похоронена и вдруг вспыхнула с прежней силой.

Лицо Кэтрин было очень серьезным. Птичка заливалась веселой трелью. Кэтрин поцеловала мужа в щеку. Ну вот и все. Она дома.

В машине они молчали. Вокруг все еще лежал снег. Сердце Ральфа бухало в груди. Он безумно желал Кэтрин. Ему не терпелось узнать о сыне, но он не мог ни говорить, ни двигаться. Он был бы рад поделиться с ней мыслями о том, что между ее первым странным появлением и этим, таким спокойным и мирным, есть большая разница. Ему хотелось быть любящим и раскованным, но он не мог вымолвить ни звука. Лишь трогал слабый шрам на лбу и смотрел вперед.

Дома они уселись друг против друга возле камина. На ней было новое платье. Ее волосы и лицо смягчились. Для него главной новостью было то, что Антонио не приехал, а выражение лица жены давало понять, что она этому не рада.

– Этот молодой человек клянется, что он не твои сын.

– А какое твое мнение?

– Его утверждения – это все, что у нас есть. Более ничего Он заверяет, что его фамилия – Моретти. У его родителей есть ресторан в Филадельфии. Он никогда тебя не видел и не слышал, Висконсин не посещал Самое близкое место, где он был, это Чикаго. Мэллой и Фиск считают, что он плохой человек, у него нет ни малейшего понятия о морали и порядочности. Я… мне не удалось ничего сделать, хоть я и пыталась.

– Как он выглядит?

– Он выглядит как итальянец, – Кэтрин осторожно подбирала слова. – Экзотически. Похож на аристократа.

– На что он живет?

– Играет на фортепьяно… в ночном клубе, дешевом месте. Я там не была. Ему нравится это занятие. Я ходила к нему домой, уговаривала вернуться. Он ответил, что вообще не понимает, о чем я толкую. Его комнаты выглядят, как цирк шапито. Одевается он как денди. Щеголь.

– А какой у него голос?

– Если верить агентам, этот парень – бесполезный пустой красавчик, ни на что не годный. Они искали его несколько месяцев. И сетуют, что он не стоил таких усилий.

– А что думаешь ты?

– Думаю, что он сын твоей жены и Моретти. Не знаю. Полагаю, он обманывает. Наверное, не может тебя простить, а потому отказывается вернуться. Ни сейчас, ни когда-нибудь. Скорее всего, он пропащий. Мне жаль…

– Чего тебе жаль, Кэтрин?

– Мне жаль, что я не смогла сделать больше, я пыталась, ходила к нему. И я заметила, как дрогнуло его лицо, когда он впервые услышал твое имя. Это его выдало. Ну, или мне показалось. Я понимала, что о лжет, а потому пошла к нему и предложила деньги. Мы общались несколько часов. Я сказала, что ты сожалеешь и тоскуешь. Что не простил себя. Ему это безразлично. Я сняла для него кольцо с пальца. Твое кольцо Он его попросил, и я отдала с радостью, сразу, но он рассмеялся и вернул. Его не переубедить. Даже если…

– Даже если что?

– Даже если он твой сын.

– Так ты и говоришь, что он мой сын.

– Я, но не он.

– Энди.

– Он называет себя Тони.

– Он попросил у тебя кольцо?

– И я отдала. Он издевался.

Кэтрин видела страдание на лице мужа. Он хотел почти несбыточного, и его душевная боль была ужасной, хуже, чем рана на лбу, зашитая ее руками. Кэтрин надеялась, что Ральф ей поверил. Рассчитывала на это.

– Мы поселимся в большом доме. Переедем на следующей неделе. Здесь будут жить Ларсены.

– Зачем нам это? Теперь для этого нет причины.

– Много лет дом ждал моего сына. Мэллой пишет, что Тони жаден, что у него никогда не было денег. Мои сын появится, когда не останется выбора. А мы переедем и будем ждать.

Кэтрин представила тайный сад, суливший ей радость и восторг, высокие залы, хрустальные светильники и портреты незнакомых людей. Думая о себе, о платьях со шлейфами и о галереях, она поняла, что в этом не нуждается, и муж способен удовлетворить ее желания.

– Мы могли бы жить по-прежнему.

– Мне нужен ребенок. Не хочу умереть бездетным. Так что если Господу будет угодно и если ты будешь так добра – я был бы рад.

– Да, конечно.

– Большой дом для детей. Дворец приключений и тайных лестниц. Я был юнцом, когда его строил, испорченным, упрямым и глупым. Мы, как ты выражаешься, будем жить по-прежнему.

Ужинали они в молчании. Миссис Ларсен приносила и убирала тарелки. Съели немного. После долгого путешествия на поезде Кэтрин умеряла свой аппетит, уважая разочарование Труита. Ее сердце не могло не сопереживать. Кэтрин знала больше, чем ее муж, и была полна решимости.

Ральфу было сложно поделиться своей печалью. За двадцать лет – ни одной радости, а сейчас отчаяние прихлопнуло его, безжалостно, без объяснений. Он потерял сына. Мечта его жизни – спасти Тони из ужаса, вызванного собственным безобразным поведением – окончательно рухнула.

А Кэтрин, сидя за остывающим кофе, не удержалась и заговорила, несмотря на сильное сочувствие к мужу.

– Мы его видели. В ресторане. Слышали, как он выступает.

– И как тебе его выступление?

– Очаровательно. Грустно. Впрочем, не мне судить.

– Ты прекрасно играешь.

«Я потерял все, – хотел сказать Ральф, – Во всем себе отказывал, мучил себя, делал то, чего от меня ожидали. И напрасно. У меня чистые рубашки. Мое поведение безупречно. И это ничего не значит». Его поразили в самое сердце, он смотрел на лицо жены и чувствовал нежность, потому что она вернулась домой. Он был рад видеть ее, был рад птичке, распевающей в клетке На память ему приходила собственная жестокость которую он проявлял по отношению к сыну. И вот теперь тот отрицал его существование. Это было слишком тяжело. И Ральф молчал, точно немой.

Кофе остыл. Ужин закончился. Было поздно. Когда они поднялись по лестнице, Труит осторожно спросил, не желает ли Кэтрин спать в своей комнате.

– С чего вдруг?

– Возможно, ты устала после путешествия.

– Ты ведь мой муж.

Возле кровати на тумбочке стоял стакан с водой, привет от миссис Ларсен. Ральф скрылся в ванной, дав жене время переодеться, там встал на колени и прижался лбом к холодному комоду, остужая жар. Затем вернулся в спальню, снял одежду и аккуратно сложил ее, чтобы миссис Ларсен о ней позаботилась. Обернувшись к кровати, Ральф изумился: его тронуло, что Кэтрин впервые легла в постель обнаженной, она поджидала его, понимала его потребность.

Ральф занялся любовью со страстью, которая удивила его самого. По спине и груди стекали ручейки пота. Он прижимался губами к губам жены, держал ладонь на мягком изгибе ее бедра. Его пальцы были повсюду. Секс с ней напоминал купание в теплой воде. Кэтрин была уступчивой и предупредительной, не брала на себя инициативу. Он радовался, что доставляет ей удовольствие. Чувствовал собственную активность, страсть, пот, способность к управлению ощущениями женщины. Под конец он превратился в чистое движение, чистое желание и позабыл о своем теле, о бизнесе и даже о лице и теле жены, пока его тело, его потребность и его немое горе не стали единственными значимыми вещами на свете. Слушая тихий стон Кэтрин, он на мгновение, на единственное мгновение, испытал удовлетворение. Дышал он медленно и глубоко его руки успокоились, страсти развеялись. Он улегся на нее всем своим весом. Отвел с ее лба прядь волос.

– Спасибо, – произнес он.

Кэтрин отвернула голову и ничего не ответила. Он понял, что не надо было этого говорить. Эти слова много лет назад он обращал к развратным женщинам в гостиничных номерах. Это было не то, что он хотел сказать. Он хотел сказать, что его сердце разбито, и его нельзя восстановить и утешить. Осталось лишь горе да гнев, позволявший держаться. Но Ральф Труит не мог так открыться, это было не в его характере. Поэтому он поблагодарил ее и тут же пожалел об этом, пожалел и о слезах, не пролитых по сыну. Ему бы заплакать. Но, не уронив в жизни ни слезинки, он и сейчас не мог заплакать. Ни по себе. Ни по Антонио. Ни по жене, которой придется нести ужасное бремя – человека, которым он станет. Она уснет подле него, она все узнает, станет беспомощной, и он возненавидит ее за эту беспомощность.

Его, конечно же, накрыла тоска по мальчику, который даже не был его плотью и кровью. Ральф удивлялся: почему сейчас, рядом с женой, под крышей собственного дома, ему так хочется снова обрести Энди. Просто он так долго лелеял эту мечту, и ничто не могло ее заменить, ничто не могло восполнить его потерю. Этот мальчик, ребенок, которого он предал, которого возможно, полюбил, ушел, но ведь мог и вернуться, как когда-то вернулся сам Труит. Здесь Тони мог бы заняться бизнесом, научиться делу и способам управления людьми, которые работали на Ральфа. Познакомился бы с их жизнью, их трудностями, их маленькими победами. Антонио. Энди. Тони Моретти. Незнакомец ставший красивым беззаботным мужчиной. Ральф пытался его представить. Вообразить того, кого не знал, кого когда-то избивал. Сына первой жены. Его блудного сына, для которого двери дома распахнуты.

Кэтрин подле него заснула. Ее медленное дыхание наполнило воздух очарованием. Их окружала темнота. Она лежала на половине кровати, что пустовала двадцать лет. Миссис Ларсен увидит следы их соития – запачканные простыни. Поймет, что он уже не один. Улыбнется. От мысли при этом Ральф смутился. С помощью мелких деталей можно так много выяснить.

Бесполезно. Он сел, спустил ноги на пол. Задрожал от холода. Каким бы сильным ни было его тело, какой гладкой ни была бы кожа, он уже не молод. Он не может все изменить. Позади уже слишком много, а впереди – мало. Вдруг Ральф почувствовал конец своей жизни. Почувствовал сердцем. Костями. Затрудненным дыханием. Кровь бушевала от удовольствия, а мозг сосредоточился на смерти. Его положат в землю, рядом с родителями. Он окажется в аду, будет вечно терпеть боль от материнской иглы.

Поняв что Антонио потерян навсегда, Ральф ощутил как в нем. что-то умерло, исчезла надежда, помогавшая преодолеть годы одиночества. Он имел так много и сам не понимал, почему так сосредоточен на одном. Объявление и жена, притворявшаяся не той, кем была на самом деле, детективы, деньги, надежда, ожидание – все это было ради одной цели, ради мечты об Антонио. И теперь Ральф думал, что никогда не увидит сына.

В окна глядела луна. Бледно-голубой свет упал на стакан с водой подле кровати, и он вдруг испытал такую жажду, что, казалось, вот-вот погибнет. Он протянул руку, взял стакан, немного подержал его. Понюхал и секунду поколебался. Потом выпил сразу всю воду. С первым глотком, при слабом запахе и горьком привкусе, Ральф понял, что в воду что-то добавлено. Он изучил дно красивого итальянского стакана. Посмотрел на красивую жену, спавшую, точно ребенок, и освещенную лунным светом. Вспомнил Флоренцию, свои праздные дни. И догадался, что его отравляют.

Но ему это было безразлично. Теперь ему все стало безразлично.

Глава 18

Мышьяк. Порошок наследства, как его называли в старину. Он был в пище, в воде, на одежде, на щетке для волос, Ральф чувствовал его, когда причесывался по утрам. Он улавливал его запах. Ощущал на языке и в горле. Не все время, не каждый день. Поначалу эффект был тонизирующим. Ральф казался себя сильнее. Кожа его стала румяной и чистой. Сердце крепко стучало в груди. Волосы были блестящими, голубые глаза – чистыми и пронзительными. Многие обращали внимание на его вид. Люди, которые раньше никогда не высказывались по поводу его внешности, уверяли теперь, что Ральф Труит помолодел лет на десять. Они думали, что причиной тому новый брак.

Несмотря на душевные муки, Труит жил как прежде. Он был любезен с рабочими, держался с ними ровней, но умирал и знал об этом. Доброта – вот и все, что у него осталось.

Кэтрин была с ним исключительно нежна. Она внимательно его выслушивала, когда он говорил, а говорил он часто – о своих делах, о планах. Однако ни разу не обмолвился, как тяжело у него на душе, никогда не упоминал о сыне или о том, что хотел смерти, но боялся долгого болезненного процесса угасания. Ральф хотел сказать, что Кэтрин поступает правильно, что когда все закончится, деньги перейдут к ней. Он написал завещание, пока она была в Сент-Луисе. Он не верил, что Антонио когда-нибудь приедет и заявит свои права на наследство. Ральф не сказал всего этого: не смог. Он бы в шоке от того, что делает Кэтрин, но молчал. Он был ее единственным сообщником.

Голос жены звучал для него музыкой.

– До сих пор у меня не было ни минуты покоя, – заметил Труит, – Двадцать лет. Ни минуты счастья. Ты дала мне это, и я благодарен. Ты даже не представляешь, насколько!

Они сидели за длинным столом после ужина.

– Я сделаю все, чтобы ты была счастлива. Подарю тебе все, что угодно. Буду произносить те слова, какие желаешь услышать.

Ральф взял свою жену за руку. Кэтрин знала, что он говорит правду.

– Чего еще я могу хотеть? Я ждала такого, как ты. Больше мне ничего не надо. Я боялась, что разочаруюсь. Строила планы на случай, если решу сбежать. У меня были драгоценности, совсем простые. Я потеряла их в ту ночь, когда понесли лошади. Я взяла их с собой на случай, если они понадобятся при побеге. Я не догадывалась тогда, что… И как мне все это досталось? Спасибо объявлению.

Кэтрин рассмеялась; ее смех журчал, словно вода, льющаяся с высоты. И Ральф улыбался, думая о своей глупости.

– Я мог обратить внимание на кого-то другого.

– А я могла послать тебе свою фотографию а не Индии, и ты бы меня не выбрал. Ведь были и другие объявления.

– Десятки. Все добродетельные. Вдовы. Молодые почти девочки. Моложе тебя. Охотницы за деньгами

– Тогда почему ты предпочел меня?

– «Я простая честная женщина», – это ты написала. Простое честное лицо. Я понял это сразу. После чего отмел остальных.

– Но там было не мое лицо.

– Да, верно.

– Ты не жалеешь?

– Нет.

– Что ты сделал с письмами? С письмами от других женщин?

– Сжег. Устроил во дворе большой костер.

Наконец они переселились в большой дом. В качестве свадебного подарка молодой жене Труит установил модные ванные. В здании провели электричество, лампы прислали из Чикаго. Ральф устроил современную кухню для миссис Ларсен, хотя она и уверяла, что ей это не нужно. Все остальное было прежним.

Из старого жилища они взяли дорогую мебель. Упаковали стулья и столы, перевезли в повозках в большой золотистый дом и поставили туда же, где они находились двадцать лет назад. Ральф отдал фермерский дом Ларсену, оформив это официально.

Вилла родилась заново. Чета Труитов сидела рядом за длинным столом в обеденном зале с фресками на стенах. За окнами выл ветер, но в камине пылал огонь. Тихо рассуждали о любви и о практических делах. Кэтрин переодевалась к ужину. Играла для мужа на фортепьяно. Читала ему Уитмена в желтом салоне, расположившись подле камина громадных размеров.

Они устраивали небольшие торжественные вечера, у них бывали люди, нуждавшиеся в расположении Труита. Врачи, юристы, судьи с молчаливыми женами. Как-то пришел губернатор. Просил денег, и Труит дал их. Вечера не были интересными, зато еда, как всегда, была великолепной.

Спальню выбирали придирчиво. Остановились не на самой большой комнате, не та той пышной, где он спал с Эмилией. Это была большая, простая комната в голубых тонах, с видом на тайный сад. Они перенесли туда большую отцовскую кровать. Вечером Ральф лежал на мягкой подушке, алая птичка сладко пела, Кэтрин сидела у окна. Затем они занимались любовью. Она обещала, что летом в саду будет очень красиво. Расцветут розы, клематисы, каллы, веселые темноглазые маргаритки; она переписала латинские названия всех растений. Кэтрин рассказывала Ральфу об аромате, который вольется в окна с ночным воздухом, описывала каждый листок, каждый цветок. А он, закрыв глаза, думал о том, дотянет ли до лета. В ее идеях все было прекрасно. Она создавала сад, на который у Эмилии не хватило ни терпения, ни знаний.

Кэтрин попросила Ларсена раскопать снег и открыть корни растений, за которыми двадцать лет никто не ухаживал. Она смотрела на спутанные нагие виноградные лозы, освещенные холодным светом луны, на перевернутые статуи, на пустую оранжерею. Делилась с мужем мыслями о том, как оживить землю собственными руками. Говорила о проведенных ею долгих днях в библиотеке, где научилась садоводству.

Стены защищали Труитов от поздних снегов Луна заглядывала в окна. Кэтрин сидела рядом с Ральфом, и он не мог поверить, что его страсть до сих по так сильна, хотя тело пропиталось ядом. Тоска по Антонио становилась все сильней и ужасней.

Дом был слишком большим. Миссис Ларсен с ним не справлялась, и они наняли двух деревенских девушек и одного мужчину, чтобы все было в порядке, чтобы дров было достаточно для поддержания огня в каминах, чтобы вечером хозяева могли расположиться в любой комнате.

В конце февраля бухгалтер Ральфа ни с того ни с сего впал в безумство и без всякой причины убил двадцативосьмилетнюю жену. Труиты явились на похороны, постояли на панихиде в черной одежде. Дети плакали по погибшей матери.

– Почему происходят такие вещи? Такие ужасные вещи? – спросила Кэтрин, когда они возвращались домой в экипаже.

– Они ненавидят собственную жизнь, а потом начинают ненавидеть друг друга. Сходят с ума, потому что хотят чего-то, а получить не могут.

Ральф пришел в суд; там его бухгалтер рыдал по покойной жене и рвал на себе одежду. Дети глядели на него с ужасом.

Но вот Ральф понимал несчастного. Он знал, что иногда люди просыпаются утром и теряют рассудок, перестают соображать, где добро и зло, не ведают, что творят. Так бывает. Зима затянулась, погода стояла мрачная. Причина была неизвестна, результат – непредсказуем. Бухгалтера отправили в сумасшедший дом, где он каждый день плакал по любимой жене и интересовался, придет ли она его навестить.

Ральф хотел верить, что Кэтрин травит его с целью вдохнуть в него энергию и силу. Так торговцы лошадьми добавляют в корм животным наркотик для блеска шкуры и глаз. обманывая доверчивого покупателя. Ральф решил, что яд она привезла из Сент-Луиса. Купила в чайна-тауне и решила давать крошечные дозы надеясь его омолодить. Совсем немного. Этого будет достаточно. Во Флоренции он иногда пил подобное средство, и занятия любовью длились часами. Также использовал его один раз, чтобы излечиться от триппера, который подхватил когда-то давно. Тогда он чувствовал себя великолепно. На то были причины. Вот и сейчас должны быть причины.

Кэтрин не уступала ему в страсти. Его больше не волновало то, что ее умение в вопросах секса не совпадало с ее якобы строгой миссионерской жизнью. Она отдавалась ему безраздельно, как женщины его юности. Он любил ее, хотел ее, и она всегда была рядом. В Сент-Луис она уезжала застенчивая и отстраненная, в простом строгом платье, а домой вернулась другим человеком – мягче, легче, в простых платьях, свидетельствовавших о спокойном хорошем вкусе и деньгах. Такую женщину он и не надеялся встретить в своей жизни. Она была воплощением мечты.

Каждый вечер за ужином Ральф боролся с собой: ему не терпелось к ней притронуться. Он не мог дождаться момента, когда они пойдут спать. Старался завести разговор, чтобы не смотреть на нее. Слушал ее приятный голос, когда она что-нибудь читала, внимал музыке, которую она исполняла на фортепьяно. Иногда они играли в карты, пока миссис Ларсен убирала со стола посуду.

Каждую ночь Кэтрин лежала в его объятиях, и каждую ночь по его спине бежал пот. Между ее грудей тоже собирался пот, и они оба были совсем мокрыми. Она приносила чистую льняную ткань и нежно обтирала ему спину, грудь и ноги. Каждую ночь он пил из своего хрустального стакана все до капли. Каждое утро она была рядом с ним, когда он стряхивал остатки беспокойного сна.

Яд. Это был яд удовольствия. Яд, который его убьет. Его мать все знала. Шрам на руке до сих пор напоминал об этом. Этот яд мать заметила в его глазах прежде чем он увидел обнаженное женское тело. Это было зло, и зло фатальное.

Он мечтал о женщинах. Во сне сексуальная жизнь возвращалась к нему во всех подробностях, она пьянила. Ему слышались голоса. Ральф лежал обнаженный в открытом поле, ветер трепал волосы юной девушки, лежащей рядом. Ее платье было распахнуто, его ладони гладили нежные груди. Ему снились сады; вода из фонтанов омывала мраморные статуи, в воздухе стоял аромат гардений, жасмина и розмарина. В его ушах звучал женский шепот, тонкие пальцы стягивали с него одежду. Острые ноготки царапали спину. Он отдыхал, его глаза под закрытыми веками упивались сексуальными видениями.

Ему снились незнакомцы и незнакомки. Снились счастливые мать и отец, охваченные любовной страстью, благодаря которой он появился на свет. Снились мужчины и женщины его города, религиозные, строгие, скрытные и плодовитые. Молодые любовники, первый поцелуй, первая лента, развязанная дрожащими руками, водопад, хрустальный поток, известные места.

Снились большие вечеринки в доме, веселые, с вкусной едой. Снились хорошо одетые люди из прошлого, двадцати– и сорокалетней давности. А он был ребенком среди взрослых. Повсюду раздавался смех, исполнялись желания. Дом был огромным, с множеством комнат. Гости переходили из одной в другую, от одного удовольствия к другому, от одного партнера к другому. У них была прекрасная кожа, музыкальные голоса. Ральф любил их, ему нравилось находиться рядом. Он не занимался сексом, но воздух был так наполнен похотью, что он сам превратился в секс; он расхаживал по комнатам с ощущением гордости, прежде ему неведомой.

И ему ни разу не снилась Кэтрин. Ни разу не снилась Эмилия. Их не было в его снах. Зато был Антонио – то с одной, то с другой дамой. Эти сны смущали Ральфа, наполняли стыдом и желанием.

Ночью он улавливал ароматы цветов. Чувствовал запах миндаля. Ощущал запах своей умирающей плоти.

Перед рассветом сны уходили, и он пробуждался встревоженным. Кэтрин была рядом, тянулась к нему.

– Ты беспокойно спал. Все время метался.

– Я видел сны.

– А я там была?

– Нет.

Волосы у нее были спутаны, дыхание несвежим, а рубашка вздернулась до колен, но ему было все равно. Не имело значения, кто она, кем притворяется. Не имело значения, что она с ним делает. Он окончательно просыпался и заключал ее в объятия. Он хотел больше, чем могла дать любая женщина, и получал больше, чем мог себе представить.

Ральф знал, что момент наслаждения, великолепные сны о безумном желании и легком исполнении – вещь недолговечная. Эротический эффект, вызванный стимулятором, скоро пройдет, и начнется ужас, если это то, что планировала Кэтрин. Он сам удивлялся, но будущее его не пугало. Он не станет ее останавливать. Не станет спасать. Он любил Кэтрин. Любил ту, которая хотела его смерти. Сын был навсегда для него потерян, и он смирился. Так уж сложилась судьба. Двадцать лет он провел в одиночестве, чтобы увидеть все это, увидеть, чем все закончится.

– До твоего появления жизнь была ужасной.

– У тебя так много всего.

– Ошибаешься. Я почти все разрушил. Уничтожил свою жену, ребенка… детей.

– Все не твоя вина. Эмилия ужасно с тобой поступила.

– Она вела себя так, как ей позволялось. Она сделала меня несчастным, потому что я был слеп, потому что хотел быть несчастным. Это не ее вина. Я был слеп.

– Ты был великодушен.

– Я едва не убил сына. Моего мальчика.

– Он…

– Другого сына у меня нет. У меня был сын. И он был невинен. Как Франни. Невинный, милый и глупый.

– Тот молодой человек в Сент-Луисе… мистер Моретти…

– Что?

– Он может изменить решение. И признать себя твоим сыном.

Ральф взял жену за руки, и они смотрели друг на друга.

 —Тогда он обманщик. Он никогда не изменит решение. Так что усилия были напрасны.

Труит сделал все возможное. Нанял детективов, чтобы те нашли сына. Опубликовал бесстыдное объявление в газетах Чикаго, Сент-Луиса, Филадельфии и Сан-Франциско. Он получил много писем и сделал свой выбор. Его сын превратился в фантом. Незаконнорожденный ребенок – в этом Ральф был уверен. Кэтрин оказалась человеком, которого он ждал с тех пор, как выгнал Эмилию. Яд. Он сам ступил на этот путь, ни больше ни меньше. И он не станет сражаться, не попытается менять курс событий.

– Что ты будешь делать сегодня?

– Я чувствую такую лень. Как кошка. Буду читать. Шить. Спрошу миссис Ларсен, не надо ли ей помочь, и если нет, то буду ждать тебя.

– И это делает тебя счастливой?

– Да, я счастлива. Меня все устраивает.

Пока она была в ванной, Ральф поискал яд. Посмотрел в корзинке для рукоделия, в карманах ее платьев, в туалетном столике. Ничего. Для него это было увлекательной игрой, вроде поиска пасхального яйца. Он не слишком волновался, найдет или нет. Однако считал правильным поискать. Он промолчит, если найдет. Он уже проснулся взволнованным, ему хотелось обнаружить что-то, что докажет его правоту. Это ничего не будет значить. Пусть Кэтрин поступает как угодно. Она хотела всего – дома, денег, всего, – и он даст ей это, если она попросит. Ради жены он мог бы жить один, без богатств. И он умрет, если ей понадобится.

Миссис Ларсен сообщила ему, что Кэтрин весь день была грустна и встревожена. Служанка предположила, что Кэтрин скучает. Наверное, страдает оттого, что сидит на вилле без дела. Она могла бы поехать в город купить чего-нибудь, навестить приятельниц. Но Кэтрин редко выходила, разве только в заснеженный сад Иногда она бродила по дорожке, в тающем снегу, заглядывала в ямки, словно пыталась увидеть что-то, но в дом всегда возвращалась с пустыми руками.

В конце концов Ларсен нашел ее потерю. Возвращаясь домой с перекинутыми через плечо кроликами, он посмотрел вниз и заметил, как в грязи что-то блеснуло. Он поднял маленькие украшения и протер их пальцем, пока они не засияли на солнце. С ними Ларсен отправился к Кэтрин. Она играла на фортепьяно. Он, как был, с кроликами через плечо, в грязных ботинках, прошагал по французскому ковру и открыл ладонь.

– Это они? Те, что вы искали?

– Они самые, мистер Ларсен. Сейчас они уже ничего не стоят. Но я благодарна вам. Когда-то я носила их.

Труит узнал об этой истории от миссис Ларсен, еще до темноты, но подробностями не поинтересовался. Он не видел украшений, которые Кэтрин привезла с собой. Женские штучки, рубины или стекло – какая разница?