Текст книги "Трудная задача. Сборник научно-фантастических произведений"

Автор книги: Роберт Энсон Хайнлайн

Соавторы: Айзек Азимов,Урсула Кребер Ле Гуин,Артур Чарльз Кларк,Джеймс Бенджамин Блиш,Жерар Клейн,Артур Порджес,Сирил Майкл Корнблат,Рассел Мэлони,Нарсисо Серрадор,Армин Джозеф Дейч
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 24 страниц)

Зарубежная фантастика
ТРУДНАЯ ЗАДАЧА
Сборник научно-фантастических произведений

Артур Порджес
САЙМОН ФЛЭГГ И ДЬЯВОЛ

После нескольких месяцев напряженной работы по изучению бесчисленных выцветших манускриптов Саймону Флэггу удалось вызвать дьявола. Жена Саймона, знаток средневековья, оказала ему неоценимую помощь. Сам он, будучи всего лишь математиком, не мог разбирать латинские тексты, особенно осложненные редкими терминами демонологии Х века. Замечательное чутье миссис Флэгг пришлось тут как нельзя кстати.

После предварительных стычек Саймон и черт сели за стол для серьезных переговоров. Гость из ада был угрюм, так как Саймон презрительно отверг его самые заманчивые предложения, легко распознав смертельную опасность, скрытую в каждой соблазнительной приманке.

– А что, если теперь вы для разнообразия выслушаете мое предложение? – сказал наконец Саймон. – Оно во всяком случае без подвохов.

Дьявол раздраженно покрутил раздвоенным кончиком хвоста, будто это была обыкновенная цепочка с ключами. Очевидно, он был обижен.

– Ну что ж, – сердито согласился он. – Вреда от этого не будет. Валяйте, мистер Саймон!

– Я задам вам только один вопрос, – начал Саймон, и дьявол повеселел. – Вы должны ответить на него в течение двадцати четырех часов. Если это вам не удастся, вы платите мне сто тысяч долларов. Это скромное требование – вы ведь привыкли к неизмеримо большим масштабам. Никаких миллиардов, никаких Елен троянских на тигровой шкуре. Конечно, если я выиграю, вы не должны мстить.

– Подумаешь! – фыркнул черт. – А какова ваша ставка?

– Если я проиграю, то на короткий срок стану вашим рабом. Но без всяких там мук, гибели души и тому подобного – это было бы многовато за такой пустяк, как сто тысяч долларов. Не желаю я вреда и моим родственникам или друзьям. Впрочем, – подумав, добавил он, – тут могут быть исключения.

Дьявол нахмурился, сердито дергая себя за кончик хвоста. Наконец он дернул так сильно, что даже скривился от боли, и решительно заявил:

– Очень жаль, но я занимаюсь только душами. Рабов у меня и так хватает. Если бы вы знали, сколько бесплатных и чистосердечных услуг оказывают мне люди, вы были бы поражены. Однако вот что я сделаю. Если в заданное время я не смогу ответить на ваш вопрос, вы получите не жалкие сто тысяч долларов, а любую – конечно, не слишком дикую – сумму. Кроме того, я предлагаю вам здоровье и счастье до конца вашей жизни. Если, же я отвечу на ваш вопрос – ну что ж, последствия вам известны. Вот все, что я могу вам предложить.

Он взял из воздуха зажженную сигару и задымил. Воцарилось настороженное молчание.

Саймон смотрел перед собой, ничего не видя. Крупные капли пота выступили у него на лбу. Он отлично знал, какие условия может выставить черт. Мускулы его лица напряглись… Нет, он готов прозакладывать душу, что никто – ни человек, ни зверь, ни дьявол – не ответит за сутки на его вопрос.

– Включите в пункт о здоровье и счастье мою жену – и по рукам! – сказал он. – Давайте подпишем.

Черт кивнул. Он вынул изо рта окурок, с отвращением посмотрел на него и тронул когтистым пальцем. Окурок мгновенно превратился в розовую мятную таблетку, которую черт принялся сосать громко и с явным наслаждением.

– Что касается вашего вопроса, – продолжал он, – то на него должен быть ответ, иначе наш договор недействителен. В средние века люди любили загадки. Нередко ко мне приходили с парадоксами. Например: в деревне жил только один цирюльник, который брил всех, кто не брился сам. Кто брил цирюльника? – спрашивали они. Но, как отметил Рассел, словечко «всех» делает такой вопрос бессмысленным, и ответа на него нет.

– Мой вопрос честный и не содержит парадокса, – заверил его Саймон.

– Отлично. Я на него отвечу. Что вы ухмыляетесь?

– Я… ничего, – ответил Саймон, согнав с лица усмешку.

– У вас крепкие нервы, – сказал черт мрачным, но одобрительным тоном, извлекая из воздуха пергамент. – Если бы я предстал перед вами в образе чудовища, сочетающего в себе миловидность ваших горилл с грациозностью монстра, обитающего на Венере, вы едва ли сохранили бы свой апломб, и я уверен…

– В этом нет никакой надобности, – поспешно сказал Саймон.

Он взял протянутый ему договор, убедился, что все в порядке, и открыл перочинный нож.

– Минуточку! – остановил его дьявол. – Дайте я его продезинфицирую. – Он поднес лезвие к губам, слегка подул, и сталь накалилась до вишнево-красного цвета. – Ну вот! Теперь прикоснитесь кончиком ножа… гм… к чернилам, и это все… Прошу вас, вторая строчка снизу, последняя – моя.

Саймон помедлил, задумчиво глядя на раскаленный кончик ножа.

– Подписывайтесь, – поторопил черт, и Саймон, расправив плечи, поставил свое имя.

Поставив и свою подпись с пышным росчерком, дьявол потер руки, окинул Саймона откровенно собственническим взглядом и весело сказал:

– Ну, выкладывайте свой вопрос! Как только я на него отвечу, мы отправимся. Мне надо посетить сегодня еще одного клиента, а времени в обрез.

– Хорошо, – сказал Саймон и глубоко вздохнул. – Мой вопрос такой: верна или не верна великая теорема Ферма?

Дьявол проглотил слюну. В первый раз его самоуверенность поколебалась.

– Великая – чья? Что? – глухим голосом спросил он.

– Великая теорема Ферма. Это математическое положение, которое Ферма, французский математик семнадцатого века, якобы доказал. Однако его доказательство не было записано, и до сего дня никто не знает, верна теорема или нет. – Когда Саймон увидел физиономию черта, у него дрогнули губы. – Ну вот, ступайте и займитесь!

– Математика! – в ужасе воскликнул хвостатый. – Вы думаете, у меня было время изучать такие штуки? Я проходил тривиум и квадривиум,[1]1
  Два цикла средневекового образования. Тривиум – грамматика, риторика, диалектика; квадривиум (повышенный курс после тривиума) – арифметика, геометрия, астрономия, теория музыки.


[Закрыть] но что касается алгебры… Скажите, – возмущенно добавил он, – этично ли задавать мне такой вопрос?

Лицо Саймона окаменело, по глаза сияли.

– А вы предпочли бы сбегать за сто двадцать тысяч километров и принести какой-нибудь предмет величиной с гидростанцию Боулдер Дэм, – поддразнил он черта. – Время и пространство для вас легкое дело, правда? Что ж, сожалею, но я предпочитаю свой вопрос. Он очень прост, – успокаивающе добавил Саймон. – Речь идет о положительных целых числах.

– А что такое положительное число? – взволновался черт. – И почему вы хотите, чтобы оно было целым?

– Выразимся точнее, – сказал Саймон, пропустив вопрос дьявола мимо ушей. – Теорема Ферма утверждает, что для любого положительного целого числа больше двух уравнение хⁿ + yⁿ = zⁿ не имеет решения в положительных целых числах.

– А что это значит?..

– Помните, вы должны дать ответ.

– А кто будет судьей – вы?

– Нет, – ласково ответил Саймон. – Я не считаю себя достаточно компетентным, хотя бился над этой проблемой несколько лет. Если вы явитесь с ответом, мы представим его в солидный математический журнал. Отступить вы не можете – проблема, очевидно, разрешима: теорема либо верна, либо ложна И пожалуйста, никаких фокусов с многозначной логикой. За двадцать четыре часа найдите ответ и докажите, что он правильный. В конце концов, человек… виноват, дух… с вашим развитием и огромным опытом может за это немного подучить математику

– Я вспоминаю, как туго мне приходилось с Евклидом, когда я изучал его в Кембридже, – печально заметил дьявол. – Мои доказательства никогда не были верны, а между тем истина лежала на поверхности: достаточно было взглянуть на чертеж. – Он стиснул зубы. – Но я справлюсь. Мне случалось делать и более трудные вещи, дорогой мистер Саймон. Однажды я слетал на отдаленную звезду и принес оттуда литр нейтрония ровно за шестнадцать…

– Знаю, – перебил его Саймон. – Вы мастер на подобные фокусы.

– Какие там фокусы! – сердито пробурчал дьявол. – Были гигантские технические трудности. Но не стоит ворошить прошлое. Я – в библиотеку, а завтра в это время…

– Нет, – жестко перебил его Саймон. – Мы расписались полчаса назад. Возвращайтесь точно через двадцать три с половиной часа. Не буду торопить вас, – иронически добавил он, когда дьявол с тревогой взглянул на часы. – Выпейте рюмку вина и, прежде чем уйти, познакомьтесь с моей женой.

– На работе я никогда не пью, и у меня нет времени знакомиться с вашей женой… во всяком случае, теперь.

Он исчез.

В тот же миг вошла жена Саймона.

– Опять подслушивала у дверей! – мягко упрекнул ее Саймон.

– Конечно, – сдавленным голосом проговорила она. – И я хочу знать, дорогой, действительно ли труден этот вопрос. Потому что, если это не так… Саймон, я просто в ужасе!

– Будь спокойна, вопрос труден, – беспечно ответил Саймон. – Не все это сразу понимают. Видишь ли, – тоном лектора продолжал он, – всякий легко найдет два целых числа, квадраты которых в сумме тоже дают квадрат. Например, 32+42=52, то есть просто 9+16=25. Ясно?

– Угу!

Она поправила мужу галстук.

– Но никто еще не мог найти два куба, которые при сложении тоже давали бы куб, или более высокие степени, которые приводили бы к аналогичному результату, – по-видимому, их просто нет. И все же, – торжествующе закончил он, – до сих пор не доказано, что таких чисел не существует! Теперь поняла?

– Конечно. – Жена Саймона всегда понимала самые мудреные математические положения. А если что-то оказывалось выше ее понимания, муж терпеливо объяснял ей все по нескольку раз. Поэтому у миссис Флэгг оставалось мало времени для прочих дел.

– Сварю кофе, – сказала она и ушла.

Четыре часа спустя, когда они сидели и слушали третью симфонию Брамса, дьявол явился вновь.

– Я уже изучил основы алгебры, тригонометрии и планиметрии! – торжествующе объявил он.

– Быстро работаете! – похвалил его Саймон. – Я уверен, что сферическая, аналитическая, проективная, начертательная и неевклидовы геометрии не представят для вас затруднений.

Дьявол поморщился.

– Их так много? – упавшим голосом спросил он.

– О, это далеко не все. – У Саймона был такой вид, словно он сообщил радостную весть. – Неевклидовы вам понравятся, – усмехнулся он. – Для этого вам не надо будет разбираться в чертежах. Чертежи ничего не скажут. И раз вы не в ладах с Евклидом…

Дьявол застонал, поблек, как старая кинопленка, и исчез. Жена Саймона хихикнула.

– Мой дорогой, – пропела она, – я начинаю думать, что ты возьмешь верх!

– Тсс! Последняя часть! Великолепно!

Еще через шесть часов что-то вспыхнуло, комнату заволокло дымом, и дьявол опять оказался тут как тут. У него появились мешки под глазами. Саймон Флэгг согнал с лица усмешку.

– Я прошел все эти геометрии, – с мрачным удовлетворением произнес черт. – Теперь будет легче. Я, пожалуй, готов заняться вашей маленькой головоломкой.

Саймон покачал головой.

– Вы слишком спешите. По-видимому, вы не заметили таких фундаментальных методов, как анализ бесконечно малых, дифференциальные уравнения и исчисление конечных разностей. Затем есть еще…

– Неужели все это нужно? – вздохнул дьявол.

Он сел и начал, тереть кулаками опухшие веки. Бедняга не мог удержать зевоту.

– Не могу сказать наверное, – безразличным голосом ответил Саймон. – Но люди, трудясь над этой «маленькой головоломкой», испробовали все разделы математики, а задача еще не решена. Я предложил бы…

Но черт не был расположен выслушивать советы Саймона. На этот раз он исчез, даже не встав со стула. И сделал это довольно неуклюже.

– Мне кажется, он устал, – заметила миссис Флэгг. – Бедный чертяка!

Впрочем, в ее тоне трудно было уловить сочувствие.

– Я тоже устал, – отозвался Саймон. – Пойдем спать. Я думаю, до завтра он не появится.

– Возможно, – согласилась жена. – Но на всякий случай я надену сорочку с черными кружевами.

Наступило утро следующего дня. Теперь супругам показалась более подходящей музыка Баха. Поэтому они поставили пластинку с Вандой Ландовска.

– Еще десять минут, и, если он не вернется с решением, мы выиграли, – сказал Саймон. – Я отдаю ему должное. Он мог бы окончить курс за один день, притом с отличием, и получить диплом доктора философии. Однако…

Раздалось шипение. Распространяя запах серы, поднялось алое грибообразыое облачко. Перед супругами на коврике стоял дьявол и шумно дышал, выбрасывая клубы пара. Плечи его опустились. Глаза были налиты кровью. Когтистая лапа, все еще сжимавшая пачку исписанных листов, заметно дрожала. Вероятно, у него пошаливали нервы.

Молча он швырнул кипу бумаг на пол и принялся яростно топтать их раздвоенными копытами. Наконец, истощив весь заряд энергии, черт успокоился, и горькая усмешка скривила его рот.

– Вы выиграли, Саймон, – прошептал черт, глядя на математика с беззлобным уважением. – Даже я не мог за это короткое время изучить математику настолько, чтобы одолеть такую трудную задачу. Чем больше я в нее углублялся, тем хуже шло дело. Неединственное разложение на множители, идеальные числа – о Ваал!.. Вы знаете, – доверительно сообщил он, – даже лучшие математики других планет – а они ушли далеко от вас – не добились решения. Эх, один молодчик на Сатурне – он немного напоминает гриб на ходулях – в уме решает дифференциальные уравнения в частных производных. Но тут и он спасовал, – дьявол вздохнул. – Будьте здоровы.

Черт исчезал очень медленно. Видно, он таки изрядно устал.

Саймон крепко поцеловал жену. Но она, с недовольной гримаской всматриваясь в лицо мужа, витавшего где-то в облаках, спросила:

– Дорогой, что еще неладно?

– Нет, ничего… Но, понимаешь, я хотел бы ознакомиться с его работой, узнать, насколько близко он подошел к решению. Я бился над этой проблемой не менее…

Он не договорил и изумленно вытаращил глаза: дьявол вновь очутился в комнате. У него был очень смущенный вид.

– Я здесь забыл… – пробормотал он. – Мне нужно… ах!

Он нагнулся над разбросанными бумагами и начал их бережно собирать и разглаживать. – Эта штука захватывает, – сказал он, избегая взгляда Саймона. – Прямо не оторваться! Если бы только мне удалось доказать одну простенькую лемму! – Увидев, что на лице Саймона вспыхнул жгучий интерес, он потупил взор, как бы прося извинения. – Послушайте, профессор, – проворчал дьявол, – я не сомневаюсь, что и вы потрудились над этим. Пробовали ли вы непрерывные дроби? Ферма, несомненно, пользовался ими, и… Будьте добры, оставьте нас вдвоем.

Последние слова были обращены к миссис Флэгг. Черт сел рядом с Саймоном, подоткнув под себя хвост, и указал на листы, испещренные математическими знаками.

Миссис Флэгг вздохнула. Погруженный в раздумье дьявол вдруг показался ей очень знакомым: он почти не отличался от старого профессора Аткинса, коллеги ее мужа по университету. Стоит двум математикам углубиться в изучение какой-нибудь мучительной и заманчивой задачи, и они…

Она покорно вышла из комнаты с кофейником в руке. Несомненно, предстояла долгая, утомительная конференция. В этом миссис Флэгг была уверена. Ведь недаром она была женой известного математика.

Роберт Хайнлайн
ДОМ, КОТОРЫЙ ПОСТРОИЛ ТИЛ

Американцев во всем мире считают сумасшедшими. Они обычно признают, что такое утверждение в основном справедливо, и как на источник заразы указывают на Калифорнию. Калифорнийцы упорно заявляют, что их плохая репутация ведет начало исключительно от поведения обитателей округа ЛосАнджелес. А те, если на них наседают, соглашаются с обвинением, но спешат пояснить: все дело в Голливуде. Мы тут ни при чем. Мы его не строили. Голливуд просто вырос на чистом месте.

Голливудцы не обижаются. Напротив, такая слава им по душе. Если вам интересно, они повезут вас в Лорел-каньон, где расселились все их буйнопомешанные. Каньонисты – мужчины в трусах и коричневоногие женщины, все время занятые постройкой и перестройкой своих сногсшибательных, но неоконченных особняков, – не без презрения смотрят на туповатых граждан, сидящих в обыкновенных квартирах, и лелеют в душе тайную мысль, что они – и только они! – знают, как надо жить.

Улица Лукаут Маунтейн – название ущелья, которое ответвляется от Лорел-каньона.

На Лукаут Маунтейн жил дипломированный архитектор Квинтус Тил.

Архитектура южной Калифорнии разнообразна. Горячие сосиски продают в сооружении, изображающем фигуру щенка, и под таким же названием.[2]2
  Hot dogs – сосиски (англ.).


[Закрыть] Для продажи мороженого в конических стаканчиках построен гигантский, оштукатуренный под цвет мороженого стакан, а неоновая реклама павильонов, похожих на консервные банки, взывает с крыш: «Покупайте консервированный перец». Бензин, масло и бесплатные карты дорог вы можете получить под крыльями трехмоторных пассажирских самолетов. В самих же крыльях находятся описанные в проспектах комнаты отдыха. Чтобы вас развлечь, туда каждый час врываются посторонние лица и проверяют, все ли там в порядке. Эти выдумки могут поразить или позабавить туриста, но местные жители, разгуливающие с непокрытой головой под знаменитым полуденным солнцем Калифорнии, принимают подобные странности как нечто вполне естественное.

Квинтус Тил находил усилия своих коллег в области архитектуры робкими, неумелыми и худосочными.

– Что такое дом? – спросил Тил своего друга Гомера Бейли.

– Гм!.. В широком смысле, – осторожно начал Бейли, – я всегда смотрел на дом как на устройство, защищающее от дождя.

– Вздор! Ты, я вижу, не умнее других.

– Я не говорил, что мое определение исчерпывающее.

– Исчерпывающее! Оно даже не дает правильного направления. Если принять эту точку зрения, мы с таким же успехом могли бы сидеть на корточках в пещере. Но я тебя не виню, – великодушно продолжал Тил. – Ты не хуже фанфаронов, подвизающихся у нас в архитектуре. Даже модернисты – что они сделали? Сменили стиль свадебного торта на стиль бензозаправочной станции, убрали позолоту и наляпали хрома, а в душе остались такими же консерваторами, как, скажем, наши судьи. Нейтра,

Шиндлер? Чего эти болваны добились? А Фрэнк Ллойд Райт? Достиг он чего-то такого, что было бы недоступно мне?

– Заказов, – лаконично ответил друг.

– А? Что ты сказал? – Тил на минуту потерял пить своей мысли, но быстро оправился. – Заказов! Верно. А почему? Потому, что я не смотрю на дом как на усовершенствованную пещеру. Я вижу в нем машину для житья, нечто находящееся в постоянном движении, живое и динамичное, меняющееся в зависимости от настроения жильцов, а не статичный гигантский гроб. Почему мы должны быть скованы застывшими представлениями предков? Любой дурак, понюхавший начертательной геометрии, может спроектировать обыкновенный дом. Разве статистическая геометрия Евклида – единственная геометрия? Разве можем мы полностью игнорировать теорию Пикаро – Вессио? А как насчет модульных систем? Я не говорю уж о плодотворных идеях стереохимии. Есть или нет в архитектуре место для трансформации, для гомоморфологии, для действенных конструкций?

– Провалиться мне, если я знаю, – ответил Бейли. – Я в этом понимаю не больше, чем в четвертом измерении.

– Что ж? Разве мы должны ограничивать свое творчество… Послушай! – Он осекся и уставился в пространство. – Гомер, мне кажется, ты высказал здравую мысль. В конце концов почему не попробовать? Подумай о бесконечных возможностях сочленений и взаимосвязи в четырех измерениях. Какой дом, какой дом!..

Он стоял не шевелясь, и его бесцветные глаза навыкате задумчиво моргали.

Бейли протянул руку и потряс его за локоть.

– Проснись! Что ты там плетешь про четвертое измерение? Четвертое измерение – это время. И в него нельзя забивать гвозди.

Тил стряхнул с себя руку Бейли.

– Верно, верно! Четвертое измерение – время. Но я думаю о четвертом пространственном измерении, таком же, как длина, ширина и высота! Для экономии материалов и удобства расположения комнат нельзя придумать ничего лучше. Не говоря уже об экономии площади участка. Ты можешь поставить восьмикомнатный дом на участке, теперь занимаемом домом в одну комнату. Как тессеракт…

– Что это еще за тессеракт?

– Ты что, не учился в школе? Тессеракт – это гиперкуб, прямоугольное тело, имеющее четыре измерения, подобно тому как куб имеет три, а квадрат – два. Сейчас я тебе покажу. – Они сидели в квартире Тила. Он бросился на кухню, возвратился с коробкой зубочисток и высыпал их на стол, небрежно отодвинув в сторону рюмки и почти пустую бутылку джина. – Мне нужен пластилин. У меня было тут немного на прошлой неделе. – Он извлек комок жирной глины из ящика до предела заставленного письменного стола, который красовался в углу столовой. – Ну, вот!

– Что ты собираешься делать?

– Сейчас покажу. – Тил проворно отщипнул несколько кусочков пластилина и скатал их в шарики величиной с горошину. Затем он воткнул зубочистки в четыре шарика и слепил их в квадрат. – Вот видишь: это квадрат.

– Несомненно.

– Изготовим второй такой же квадрат, затем пустим в дело еще четыре зубочистки, и у нас будет куб. – Зубочистки образовали трперь скелет куба, углы которого были укреплены комочками пластилина. – Теперь мы сделаем еще один куб, точно такой же, как первый. Оба они составят две стороны тессеракта.

Бейли принялся помогать, скатывая шарики для второго куба. Но его отвлекло приятное ощущение податливой глины в руках, и он начал что-то лепить из нее.

– Посмотри, – сказал он и высоко поднял крошечную фигурку. – Цыганочка Роза Ли.

– Она больше похожа на Гаргантюа. Роза может привлечь тебя к ответственности. Ну, теперь смотри внимательнее. Ты разъединяешь три зубочистки там, где они образуют угол, и, вставив между ними угол другого куба, снова слепляешь их пластилином. Затем ты берешь еще восемь зубочисток, соединяешь дно первого куба с дном второго куба наискось, а верхушку первого куба с верхушкой второго точно таким же образом.

Он проделал это очень быстро, пока давал пояснения.

– Что же это собой представляет? – опасливо спросил Бейли.

– Это тессеракт. Его восемь кубов образуют стороны гиперкуба в четырех измерениях.

– А по-моему, это больше похоже на кошачью колыбельку – знаешь игру с веревочкой, надетой на пальцы? Кстати, у тебя только два куба. Где же еще шесть?

– Дополни остальные воображением. Рассмотри верх первого куба в его соотношении с верхом второго. Это будет куб номер три. Затем – два нижних квадрата, далее – передние грани каждого куба, их задние грани, правые и левые – восемь кубов.

Он указал пальцем на каждый из них.

– Ага, вижу! Но это вовсе не кубы. Это, как их, черт… призмы: они не прямоугольные, у них стенки скошены.

– Ты просто их так видишь: в перспективе. Если ты рисуешь на бумаге куб, разве его боковые стороны не выходят косыми? Это перспектива. Если ты смотришь на четырехмерную фигуру из трехмерного пространства, конечно, она кажется тебе перекошенной. Но, как бы то ни было, все равно это кубы.

– Может, для тебя, дружище, но для меня они все перекошены.

Тил пропустил его возражение мимо ушей.

– Теперь считай, что это каркас восьмикомнатпого дома. Нижний этаж занят одним большим помещением. Оно будет отведено для хозяйственных нужд и гаража. Во втором этаже с Ним соединены гостиная, столовая, ванная, спальни и так далее. А наверху, с окнами на все четыре стороны, твой кабинет. Ну, как тебе нравится?

– Мне кажется, что ванная у тебя подвешена к потолку гостиной. Вообще эти комнаты перепутаны, как щупальца осьминога.

– Только в перспективе, только в перспективе! Подожди, я сделаю это по-иному, чтобы тебе было понятнее.

На этот раз Тил соорудил из зубочисток один куб, затем второй – из половинок зубочисток и расположил его точно в центре первого, соединив углы малого куба с углами большого опять-таки посредством коротких кусочков зубочисток.

– Вот слушай! Большой куб – это нижний этаж, малый куб внутри – твой кабинет в верхнем этаже. Примыкающие к ним шесть кубов – жилые комнаты. Понятно?

Бейли долго присматривался к новой фигуре, потом покачал головой.

– Я по-прежнему вижу только два куба: большой и маленький внутри его. А остальные шесть штук в этот раз похожи уже не на призмы, а на пирамиды. Но это вовсе не кубы.

– Конечно, конечно, ты же видишь их в иной перспективе! Неужели тебе не ясно?

– Что ж, может быть. Но вот та комната, что внутри, вся окружена этими… как их… А ты как будто говорил, что у нее окна на все четыре стороны.

– Так оно и есть: это только кажется, будто она окружена. Тессерактовый дом тем и замечателен, что каждая комната ничем не заслонена, хотя каждая стена служит для двух комнат, а восьмикомнатный дом требует фундамента лишь для одной комнаты. Это революция в строительстве.

– Мягко сказано! Ты, милый мой, спятил. Такого дома тебе не построить. Комната, что внутри, там и останется.

Тил поглядел на друга, едва сдерживаясь.

– Из-за таких субъектов, как ты, архитектура не может выйти из пеленок. Сколько квадратных сторон у куба?

– Шесть.

– Сколько из них внутри?

– Да ни одной. Все они снаружи.

– Отлично! Теперь слушай: у тессеракта восемь кубических сторон, и все они снаружи. Следи, пожалуйста, за мной. Я разверну этот тессеракт, как ты мог бы развернуть кубическую картонную коробку, и он станет плоским. Тогда ты сможешь увидеть сразу все восемь кубов.

Работая с большой быстротой, он изготовил четыре куба и нагромоздил их один на другой в виде малоустойчивой башни. Затем слепил еще четыре куба и соединил их с внешними плоскостями второго снизу куба. Постройка немного закачалась, так как комочки глины слабо скрепляли ее, но устояла. Восемь кубов образовали перевернутый крест, точнее – двойной крест, так как четыре куба выступали в четырех направлениях.

– Теперь ты видишь? В основании – комната первого этажа, следующие шесть кубов – жилые комнаты, и на самом верху – твой кабинет.

Эту фигуру Бейли рассматривал более снисходительно.

– Это я по крайней мере понимаю. Ты говоришь, это тоже тессеракт?

– Это тессеракт, развернутый в три измерения. Чтобы снова свернуть его, воткни верхний куб в нижний, сложи вот эти боковые кубы так, чтобы они сошлись с верхним, и готово дело! Складывать их ты, конечно, должен через четвертое измерение. Не деформируй ни одного куба и не складывай их один в другой…

Бейли продолжал изучать шаткий каркас.

– Послушай, – сказал он наконец, – почему бы тебе не отказаться от складывания этого курятника через четвертое измерение – все равно тебе этого не сделать! – и не построить взамен дом такого вида?

– Что ты болтаешь? Чего мне не сделать? Это простая математическая задача…

– Легче, легче, братец! Пусть я невежда в математике, но я знаю, что строители твоих планов не одобрят. Никакого четвертого измерения нет. Забудь о нем! Так распланированный дом может иметь свои преимущества.

Остановленный на всем скаку Тил стал разглядывать модель.

– Гм… Может быть, ты в чем-то и прав! Мы могли бы получить столько же комнат и сэкономить столько же на площади участка. Кроме того, мы могли бы ориентировать средний крестообразный этаж на северо-восток, юго-восток и так далее. Тогда все комнаты получат свою долю солнечного света. Вертикальная ось очень удобна для прокладки системы центрального отопления. Пусть столовая у нас выходит на северо-восток, а кухня – на юго-восток. Во всех комнатах будут большие панорамные окна. Прекрасно, Гомер, я берусь! Где ты хочешь строиться?

– Минутку, минутку! Я не говорил, что строить для меня будешь ты…

– Конечно, я! А кто же еще? Твоя жена хочет новый дом. Этим все сказано.

– Но миссис Бейли хочет дом в английском стиле восемнадцатого века.

– Взбредет же такое в голову! Женщины никогда не знают, чего хотят.

– Миссис Бейли знает.

– Какой-то допотопный архитектуришка внушил ей эту глупость. Она ездит в машине последнего выпуска, ведь так? Одевается по последней моде. Зачем же ей жить в доме восемнадцатого века? Мой дом будет даже не последнего, а завтрашнего выпуска – это дом будущего. О нем заговорит весь город.

– Ладно. Я потолкую с женой.

– Ничего подобного! Мы устроим ей сюрприз… Налей-ка еще стаканчик!

– Во всяком случае сейчас рано еще приступать к делу. Мы с женой завтра уезжаем в Бейкерсфилд. Наша фирма должна вводить в действие новые скважины.

– Вздор! Все складывается как нельзя лучше. Когда твоя жена вернется, ее будет ждать сюрприз. Выпиши мне сейчас же чек и больше ни о чем не заботься.

– Не следовало бы мне принимать решение, не посоветовавшись с женой. Ей это не понравится.

– Послушай, кто в вашей семье мужчина?

Когда во второй бутылке осталось около половины, чек был подписан.

В южной Калифорнии дела делаются быстро. Обыкновенные дома чаще всего строят за месяц. Под нетерпеливые понукания Тила тессерактовый дом что ни день головокружительно рос к небу, и его крестообразный второй этаж выпирал во все четыре стороны света. У Тила вначале были неприятности с инспекторами по поводу этих четырех выступающих комнат, но, пустив в дело прочные балки и гибкие банкноты, он убедил кого следовало в добротности сооружения.

На утро после возвращения супругов Бейли в город Тил, как было условлено, подъехал к их резиденций. Он сымпровизировал бравурную мелодию на своем двухголосом рожке. Голова Бейли высунулась из-за двери.

– Почему ты не звонишь?

– Слишком долгая канитель, – весело ответил Тил. – Я человек действия. Миссис Бейли готова?.. А, вот и миссис Бейли! С приездом, с приездом! Прошу в машину! У нас сюрприз для вас!

– Ты знаешь Тила, моя дорогая! – неуверенно вставил Бейли.

Миссис Бейли фыркнула.

– Слишком хорошо знаю! Поедем в нашей машине, Гомер.

– Пожалуйста, дорогая.

– Отличная мысль, – согласился Тил. – Ваша машина более мощная. Мы доедем скорее. Править буду я: я знаю дорогу. – Он взял у Бейли ключ, взобрался на сиденье водителя и запустил двигатель, прежде чем миссис Бейли успела мобилизовать свои силы. – Не беспокойтесь, править я умею! – заверил он миссис Бейли, поворачиваясь к ней и одновременно включая первую скорость. Свернув на бульвар Заката, он продолжал: – Энергия и власть над нею, динамический процесс – это ведь как раз моя стихия. У меня еще ни разу не было серьезной аварии.

– Первая будет и последней, – ядовито заметила миссис Бейли. – Прошу вас, смотрите вперед и следите за уличным движением.

Он попытался объяснить ей, что безопасность езды зависит не от зрения, а от интуитивной интеграции путей, скоростей и вероятностей, но Бейли остановил его:

– Где же дом, Квинтус?

– Дом? – подозрительно переспросила миссис Бейли. – О каком доме идет речь, Гомер? Ты что-то затеял, не сказав мне?

Тут Тил выступил в роли тонкого дипломата.

– Это действительно дом, миссис Бейли, и какой дом! Сюрприз вам от преданного мужа. Да. Сами увидите!

– Увижу, – мрачно подтвердила миссис Бейли. – В каком он стиле?

– Этот дом утверждает новый стиль. Он новее телевидения, новее завтрашнего дня. Его надо видеть, чтобы оценить. Кстати, – быстро продолжал Тил, предупреждая возражения, – вы почувствовали этой ночью толчки?

– Толчки? Какие толчки? Гомер, разве было землетрясение?

– Очень слабое, – тараторил Тил, – около двух часов ночи. Если бы я спал, то ничего бы не заметил.