Текст книги "Миры Роберта Хайнлайна. Книга 5"

Автор книги: Роберт Энсон Хайнлайн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 26 страниц)

Но мне нравился этот здоровый новый мир, и я был бы счастлив, живя в нем, если бы не одиночество. Меня выбило из привычной колеи. Временами (особенно по ночам) мне хотелось вернуться к моему покрытому боевыми шрамами Питу, хотелось провести целый день вместе с Рикки в зоопарке… хотелось, чтобы рядом оказался друг, с которым (как когда-то с Майлзом!) можно было бы делить заботы и надежды.

2001 год только начался. Мне не удалось еще прочитать и половины намеченного, а меня уже охватило непреодолимое желание уйти из «тепленького местечка», каким была моя работа, и вернуться к чертежной доске. Теперь, при нынешнем развитии техники, открывалось столько возможностей, о которых 1970 году приходилось только мечтать. И мне хотелось немедленно приступить к любимому делу – заняться проектированием.

К примеру, я полагал, что уже появились автоматические секретарши – машины, которым можно было бы надиктовывать деловые письма и получать их отпечатанными с учетом нужного формата и без единой ошибки, а главное – без участия человека в какой-нибудь из операций. Но оказалось, что таких машин не было.

Конечно, существовала машина, печатавшая с голоса, однако рассчитана она была на фонетический язык – вроде эсперанто. Но разве можно было диктовать ей на языке, в котором произносится «Ливерпуль», а пишется «Манчестер»! Трудно ожидать, с другой стороны, что в угоду изобретателю люди изменят традиционному написанию слов родного языка. Придется Магомету идти к горе. Если уж ученицы старших классов с трудом усваивают английское правописание и произношение – как научить машину писать правильно? Считается, что ответ может быть один: невозможно. Но инженер-изобретатель как раз и делает то, что когда-то считалось невозможным, – недаром установлена система патентов.

Используя трубки памяти, уменьшенные во много раз, и дешевое золото, легко уместить сотню тысяч звуковых анализаторов в кубический фут… то есть ввести в машину словарь Вебстера [54]54
  Вебстер, или Уэбстер (1758–1843), – американский лексикограф, автор большого словаря английского языка США. Его именем называют толковые словари английского языка в Америке.


[Закрыть]. Впрочем, этого не требуется. Вполне достаточно десяти тысяч слов. Какая стенографистка знает, как пишутся слова «претенциозный» или «коллаборационист»? Если вам надо их употребить, вы просто продиктуете их ей по буквам. Кодируем пунктуацию… форматы различных видов… заносим в память адреса фирм, разрабатываем систему поиска нужного адреса… не забыть копировальное устройство… да, нужен резерв памяти по меньшей мере на тысячу специальных терминов, используемых в профессии будущего владельца. Конструкция должна быть достаточно простой, чтобы покупатель сам мог внести в память машины любое нужное ему слово.

Все просто. Оставалось собрать вместе имевшиеся в продаже блоки и изготовить промышленный образец.

Но вот что делать с омонимами [55]55
  Омонимы – здесь: омофоны – слова, одинаковые по звучанию, но различающиеся на письме (например, «плод» и «плот», «луг» и «лук» и т. д.).


[Закрыть]?

«Стенографистка Дейзи» даже темпа не сбавит, печатая скороговорку «На дворе трава, на траве дрова…» – здесь все слова звучат по-разному. Но как ей выбрать правильное писание – «рог» или «рок», «род» или «рот»?

Правда, в Публичной библиотеке должен быть «Словарь омонимов». Да, он там был… И я взялся подсчитывать наиболее употребительные омонимические пары, пытаясь с помощью теории информации и статистики определить, какие из них потребуют специального кодирования.

Потихоньку у меня начали сдавать нервы. Я терял по тридцать часов в неделю на совершенно бесполезную работу, да и вообще не мог же я заниматься инженерными изысканиями в Публичной библиотеке! Мне нужны были комната, где я мог бы чертить, мастерская для сборки и подгонки блоков будущей машины, каталоги деталей, специальные журналы, калькуляторы и все прочее.

Я твердо решил найти работу, хоть как-то связанную с моей специальностью. У меня хватило ума понять, что я пока не могу называться инженером – мне еще нужно набираться и набираться знаний. Но меня постоянно беспокоила мысль, что, приобретя новые знания и разработав какую-нибудь проблему, я столкнусь с тем, что лет десять-пятнадцать назад кто-то уже решил ту же самую проблему, причем наверняка сделал это лучше, изящнее… и с меньшими затратами.

Надо поступить на работу в какое-нибудь конструкторское бюро – там я самой кожей впитаю все новое. Я надеялся, что смогу получить место младшего чертежника. В 2001 году пользовались мощными полуавтоматическими чертежными машинами – мне приходилось видеть их изображения, но пощупать руками не довелось. Представься мне такая возможность, я бы, без сомнения, освоил ее за двадцать минут, – ведь она была материальным воплощением идеи, зародившейся у меня тридцать лет назад: агрегат, столь же походивший на чертежную доску с рейсшиной, сколь гусиное перо на пишущую машинку. Помнится, я хорошо продумал, как, стуча по клавишам, наносить на чертеж линии любой конфигурации в любом месте.

Тем не менее я был уверен, что в этом случае идея моя не была украдена (как украли «ловкого Фрэнка») – ведь чертежная машина существовала только в моем воображении. Кому-то пришла в голову та же мысль, и она получила свое логическое развитие. Что ж, на поезде можно ездить, если построены железные дороги.

Конструкторы «Аладдина», той самой фирмы, которая выпускала «трудягу», создали одну из лучших чертежных машин – «чертежник Дэн». Я порылся в сбережениях, купил более или менее приличную одежду и подержанный «дипломат», набил его для солидности газетами и под видом покупателя отправился в демонстрационный зал фирмы. Там я попросил показать автомат в работе. Подойдя вплотную к модели «чертежника Дэна», я обмер. Психологи определили бы мое состояние как «Deja vu» – «со мной все это уже было». Проклятие, машина выглядела точно такой, какой я себе ее представлял тогда… и сделана она была так же, как я сделал бы ее сам, не попади против своей воли в анабиоз.

Не спрашивайте, почему у меня возникло такое чувство. Мастер всегда узнает свое детище, искусствовед безошибочно отличает картину, написанную Рубенсом, от картины кисти Рембрандта по манере письма, светотени, по композиции, выбору красок и множеству других особенностей. Проектирование – не наука, а тоже искусство, и есть тысячи способов решить любую задачу. У каждого конструктора – своя «манера» решения, и он безошибочно определит ее; так художник среди многих полотен сразу узнает свою картину.

Я предусмотрительно поинтересовался номером исходного патента и уже не удивился, обнаружив, что дата его выдачи – 1970 год. Я решил выяснить, кто же был изобретателем, – ведь он мог оказаться одним из моих учителей, от которых я перенял манеру конструировать, а может, одним из инженеров, с кем я когда-то работал.

Изобретатель, возможно, еще жив. Если так, то когда-нибудь я его разыщу… и познакомлюсь с человеком, мыслившим в том же направлении.

Я собрался с духом и попросил консультанта показать мне принцип работы. Ему не пришлось долго объяснять – мы с «чертежником Дэном» были словно созданы друг для друга. Через десять минут я управлялся с машиной лучше любого консультанта. Наконец я с трудом оторвался от «Дэна» и получил рекламный проспект с указанием цены, скидок и перечнем мастерских по обслуживанию. Консультант уже протягивал мне на подпись заполненный бланк заказа, когда я, поспешно откланявшись и пообещав позвонить, удалился. Я, конечно, поступил с ним подло, но в конце концов и отнял-то у него всего час времени.

Из демонстрационного зала я направился прямо на головной завод по производству «горничных» и подал заявление о приеме на работу. Я уже знал, что Майлз и Белл больше не имеют отношения к «Горничной инкорпорейтед». Время, оставшееся от работы и пополнения инженерных знаний, я тратил на поиски Белл, Майлза, а особенно – Рикки. Никто из них не значился в числе абонентов телефонной сети ни в Большом Лос-Анджелесе, ни в Соединенных Штатах вообще. В национальном бюро Кливленда с меня за «информацию» содрали четвертную плату, я искал Белл под двумя фамилиями – Даркин и Джентри.

Список избирателей округа Лос-Анджелес также ничего не дал.

В письме, подписанном семнадцатым вице-президентом «Горничной инк.», в чьи обязанности входило, наверное, отвечать на дурацкие вопросы, осторожно сообщалось, что служащие с такими фамилиями некоторое время работали в корпорации тридцать лет назад, но в настоящее время корпорация не располагает о них никакими сведениями.

Отыскать след тридцатилетней «холодной» давности не под силу любителю, который не располагает для этого временем, а тем более средствами. Будь у меня их отпечатки пальцев, я мог бы обратиться в ФБР. Не знал я и номеров, присвоенных им системой общественной безопасности. Моей благословенной отчизне хватило здравого смысла не опуститься до уровня полицейского государства, так что вряд ли существовало бюро, хранившее досье на каждого гражданина страны. Впрочем, если бы такие досье и были, сомневаюсь, чтобы я получил к ним доступ.

Может быть, частное сыскное агентство за солидное вознаграждение и взялось бы покопаться в архивах банков, налоговых управлений, газетных подшивках и напало бы на их след. Но у меня не было для этого средств, а чтобы заняться поисками самому – ни сил, ни времени.

В конце концов я оставил попытки отыскать Майлза и Белл, но дал себе слово: как только появятся деньги – найму профессионального сыщика и разыщу Рикки. Я уже установил, что она не владела акциями «Горничной инкорпорейтед», и обратился с запросом в Американский банк с просьбой сообщить, имеют или имели когда-либо они на сохранении ценные бумаги на ее имя. В ответ я получил отпечатанный типографским способом листок, в котором значилось, что сведения такого рода являются секретными. Тогда я вновь обратился к ним, указав, что я «долгоспал» и что Рикки – моя единственная оставшаяся в живых родственница. На этот раз мне ответили довольно любезным письмом за подписью заведующего одного из отделов. Он сожалел, что сведения о держателях ценных бумаг не могут быть сообщены даже родственнику, находящемуся в таких исключительных обстоятельствах, как я, но считает себя тем не менее вправе поставить меня в известность, что никогда ни в одно из отделений банка не поступали на хранение ценные бумаги на имя некоей Фредерики Вирджинии Джентри.

Что ж, по крайней мере, тут была ясность. Каким-то образом эти стервятники – Белл и Майлз – умудрились отнять ценные бумаги у Рикки. Я ведь сделал передаточную надпись для того, чтобы и акции, и другие ценные бумаги находились в Американском банке до совершеннолетия Рикки. Но их там никогда не было. Бедная Рикки! Нас обоих ограбили.

Тогда я сделал еще одну попытку… В архивном отделе Мохавского управления обнаружили запись об ученице начальной школы по имени Фредерика Вирджиния Джентри… но названную ученицу забрали из школы в 1971 году. Другие сведения отсутствовали.

Уже утешение – хоть кто-то где-то допускал, что Рикки вообще существовала. Но она могла перевестись в любую из многих тысяч американских школ. Сколько времени понадобится, чтобы написать в каждую из них? И сохраняются ли в них архивы? И захотят ли школьные чиновники утруждать себя ответом? Разве найдешь маленькую девочку среди двухсотпятидесятимиллионного населения – с таким же успехом можно искать потерянный камешек на берегу океана.

Теперь, когда розыски мои окончились неудачей, я решил во что бы то ни стало получить работу в «Горничной инкорпорейтед», тем более что был уверен – фирма не принадлежит Майлзу и Белл. Конечно, я мог попытать счастья в любой из сотни фирм, производивших автоматическое оборудование, но «Горничная» и «Аладдин» занимали такое же положение в отрасли по производству автоматизированных бытовых приборов, как «Форд» и «Дженерал моторс» во времена расцвета автомобилестроения. Отчасти я выбрал «Горничную» и по причине сентиментального свойства: мне хотелось посмотреть, во что превратилась моя старая мастерская.

Пятого марта 2001 года, в понедельник, я пришел в бюро по найму фирмы «Горничная инкорпорейтед», встал в очередь к окошку с надписью: «Набор служащих»,заполнил десяток анкет, из которых только одна имела отношение к специальности… После чего мне сказали: «Не-звоните-нам-мы-сами-вам-позвоиим».

Я немного послонялся перед конторой и умудрился прорваться к помощнику заведующего бюро. Он неохотно пробежал глазами единственную стоящую анкету и заявил, что мой инженерный диплом ничего не значит, поскольку у меня тридцатилетний перерыв в работе и я утратил все навыки.

Я уточнил, что провел это время в холодном сне.

– Тем хуже для вас Мы не нанимаем людей старше сорока пяти.

– Но мне нетсорока пяти. Мне только тридцать.

– Извините, но вы родились в 1940 году.

– И что же мне теперь делать? Застрелиться?

Он пожал плечами.

– На вашем месте я хлопотал бы о пенсии по старости.

Я поспешил выйти, чтобы не наговорить ему грубостей. Затем прошел три четверти мили до главного входа и вошел на территорию фирмы. Главного управляющего звали Куртис; я спросил, как его найти.

Первых двух стражей я взял нахрапом, доказывая, что у меня к нему дело. Компания не пользовалась своими клерками-автоматами, предпочитали работников из плоти и крови. Наконец я поднялся несколькими этажами выше и оказался (как я смекнул) на расстоянии двух дверей от босса. Тут я натолкнулся на непрошибаемую девицу, во что бы то ни стало желавшую знать, какое у меня дело к боссу.

Я огляделся. В довольно большом зале находилось человек сорок и множество машин.

– Ну? – резко повторила она. – Выкладывайте ваше дело, и я доложу секретарю мистера Куртиса.

Громко, чтобы слышали все, я сказал:

– Мне хотелось бы знать его намерения относительно моей жены!

Шестьдесят секунд спустя я уже был в личном кабинете босса. Он поднял глаза от бумаг.

– Ну? Что за чушь вы там несли?

Еще полчаса ушло на то, чтобы с помощью кое-каких старых документов доказать ему, что у меня нет никакой жены и что я являюсь основателем фирмы. С этой минуты беседа приняла дружеский характер, появились сигары и выпивка, мне представили коммерческого директора, главного инженера и начальников отделов.

– Мы считали, что вы умерли, – сказал мне Куртис. – Так, собственно, значится в «Истории компании».

– Непроверенные слухи. Меня, видно, спутали с каким-нибудь другим Д. Б. Дейвисом.

Вдруг Джек Галлоуэй, коммерческий директор, спросил меня:

– Чем вы теперь занимаетесь, мистер Дейвис?

– Ничем особенным. Я был связан, гм… с автомобильной промышленностью… Но собираюсь в отставку. А почему вы спрашиваете?

– Почему? Разве не ясно? – Он живо обернулся к главному инженеру, мистеру Макби: – Ты слышал, Мак? Все вы, инженеры, одинаковы: не видите своей выгоды, даже если она у вас под носом. Вы спрашиваете «почему?», мистер Дейвис? Потому что вы – торговый образец! Потому что вы – герой романа «Основатель фирмы восстает из могилы, чтобы увидеть свой замысел воплощенным в жизнь». «Изобретатель первого робота-слуги созерцает плоды материализованной мысли».

– Подождите минутку, – торопливо прервал я его разглагольствования. – Я ведь не объект для рекламы и не звезда «хваталки». Я люблю уединение. И не за этим я сюда пришел. Я пришел сюда просить место… инженера.

Брови мистера Макби поползли вверх, но он промолчал.

Некоторое время мы пререкались. Мистер Галлоуэй пытался доказать мне, что я просто обязан помочь фирме, которую основал, выступив в качестве живой рекламы. Мистер Макби говорил мало, но было очевидно, что он не считал бы меня удачным приобретением для своего отдела. Он спросил как бы между прочим, что я знаю о проектировании стереоцепей. Я вынужден был признать, что мои знания по данному вопросу почерпнуты из популярной литературы.

Наконец Куртис предложил компромисс:

– Видите ли, мистер Дейвис, ваше положение совершенно особое. Вы основали, можно сказать, не только эту фирму, но и целую отрасль. Тем не менее, как вам дал понять мистер Макби, отрасль шагнула далеко вперед за время вашего пребывания в «долгом сне». Что вы скажете, если мы зачислим вас в штат фирмы на должность… ну, скажем, «заслуженного инженера-исследователя»?

– И что это будет означать? – недоуменно спросил я.

– Все, что захотите. Но скажу вам по-дружески, мы надеемся на ваше сотрудничество с мистером Галлоуэем. Мы ведь не только производим продукцию, мы обязаны продавать ее.

– Хм. Буду ли я иметь возможность заниматься проектированием?

– Как вам угодно. В ваше распоряжение предоставят оборудование, и вы сможете заниматься чем пожелаете.

– В том числе заводское оборудование?

Куртис взглянул на Макби.

– Конечно, конечно… в пределах разумного, естественно, – ответил Макби. Дальше он заговорил с таким сильным шотландским акцентом, что я с трудом понимал его.

– Вот и договорились, – бодро заметил Галлоуэй. – Прошу прощения, босс, я заберу мистера Дейвиса. Мистер Дейвис, не возражаете, если вас сфотографируют рядом с самой первой моделью «горничной»?

Я был рад видеть ее… та самая модель, которую я собирал, набивая мозоли на руках и обливаясь потом. Мне захотелось проверить, работает ли она до сих пор. Но Макби не позволил мне включить ее – похоже, он и вправду не верил, что я умею с ней обращаться.

Март и апрель я наслаждался работой в «Горничной». В мое распоряжение предоставили необходимое мне оборудование, технические журналы, торговые каталоги, библиотеку, «чертежника Дэна» (сама корпорация не выпускала чертежные автоматы, но пользовалась лучшими из производимых другими фирмами моделей, то есть моделями фирмы «Аладдин»). А что стоили профессиональные разговоры моих коллег – они звучали музыкой для моих ушей!

Ближе других я сошелся с Чаком Фрейденбергом – помощником главного инженера. На мой взгляд, все остальные были просто переучившимися ленивыми механиками, а не инженерами… включая Макби. Пример главного инженера ясно доказывал: чтобы стать инженером, недостаточно иметь диплом и шотландский акцент. Позже, когда Чак стал доверять мне полностью, он признался, что согласен со мной.

– Мак и вправду не признает ничего нового – ему бы работать теми же методами, что его дедушка в копях Клайда.

– Что же входит в его обязанности?

Подробностей Фрейденберг не знал. Кажется, нынешняя фирма раньше была просто компанией по производству изделий по патентам (моим патентам!), взятым напрокат у «Горничной инкорпорейтед». Около двадцати лет назад из-за высоких налогов началось слияние многих компаний; «Горничная» объединилась с фирмой-производителем, акции стали совместными, а новая фирма приняла название, которое я дал когда-то основанной мною компании. Чак считал, что Макби был принят на работу именно в то время.

– У него, верно, имеется пакет акций, – добавил он.

Мы с Чаком частенько сиживали вечерами за кружкой пива и обсуждали инженерные проблемы, дела фирмы и все остальное. Особый интерес у него вызвало то, что я пробыл тридцать лет в холодном сне. Я заметил, что «долгоспалы» у многих вызывали нездоровый интерес, словно мы были какими-то выродками. Поэтому в разговоре с незнакомыми людьми я избегал упоминать об этом. Чака же привлекал сам факт прыжка во времени, и он очень хотел услышать, как выглядел мир до его рождения из уст человека, для которого далекое прошлое было в полном смысле «вчера».

В свою очередь он охотно критиковал зревшие у меня один за другим замыслы новых машин. На поверку оказывалось, что они безнадежно устарели… в 2001 году от рождества Христова. При его дружеском участии я быстро наверстывал упущенное и становился современным инженером.

Как-то теплым апрельским вечером я начал обрисовывать ему в общих чертах свою новую идею – автоматического секретаря. Он прервал и спросил озабоченно:

– Дэн, ты занимался разработкой на службе?

– А? Вообще-то нет. А что?

– Что говорится в твоем контракте?

– Контракте? Да нет у меня никакого контракта. Куртис внес мое имя в платежную ведомость. Галлоуэй напустил на меня фотографа да еще какого-то писаку. Тот долго ходил за мной и изводил идиотскими вопросами. Вот и все.

– М-м… На твоем месте, приятель, я бы ничего не предпринимал, пока не выяснил, на каком ты свете. Ты придумал и в самом деле что-то новое. И ты в состоянии запустить эту штуку в производство?

– Над этим я еще не задумывался.

– Отложи работу на время. Ты ведь знаешь положение дел в фирме. Она процветает и выпускает хороший товар. Но все новинки последних пяти лет фирма производит по закупленным лицензиям. Я не могу пробить ни одной новой идеи – на пути у меня стоит Мак. Но ты можешь обойти Мака и пойти прямо к боссу. Так что не спеши, потому как кроме своей ежемесячной зарплаты ты больше ничего не получишь.

Я последовал его совету. Продолжал работать над проектом, но все чертежи сжигал. Мне они были ни к чему – я помнил их наизусть. Виноватым перед фирмой я себя не чувствовал: меня наняли не как инженера, а как рекламный манекен для Галлоуэя. Когда из меня, как из рекламы, выжмут все, что можно, мне сунут в зубы месячную зарплату, выразят искреннюю благодарность и выставят за дверь.

Но к тому времени я должен снова стать настоящим инженером, способным открыть собственное дело. Если Чак согласится рискнуть, я возьму и его.

Джек Галлоуэй не стал размениваться на газеты – он начал проталкивать историю обо мне в толстые общенациональные журналы. Он хотел, чтобы «Лайф» дал целый разворот и увязал публикацию с материалами тридцатилетней давности о первой модели «Горничной». «Лайф» наживку не заглотнул, но Галлоуэй закинул удочку в других местах, и кое-где клюнуло.

Правда, там статью увязали с рекламой электронных изделий.

Я начал подумывать, не отпустить ли мне бороду. Потом решил, что меня все равно никто не узнает, а если и узнают – мне-то что до того?

На мое имя стало поступать множество идиотских писем. В одном из них мне обещали, что я буду поджариваться на вечном огне в аду за нарушение предначертания Божьего. Письмо я выкинул, а про себя подумал: если бы Бог захотел воспротивиться тому, что со мной произошло, он не допустил бы самой возможности погружаться в холодный сон. И я бы не пострадал.

Во вторник, третьего мая 2001 года, мне позвонили.

– На проводе миссис Шульц, сэр. Соединить?

– Шульц?

О черт, я же обещал мистеру Монетту, когда разговаривал с ним последний раз, что разберусь с ней. Но все откладывал, потому что особого желания говорить вообще с кем-нибудь у меня не было. Я почти не сомневался, что она одна из тех сумасбродок, которые пристают к «долгоспалам» с дурацкими расспросами.

Мистер Монетт говорил, что с тех пор, как я выписался, она звонила уже несколько раз. В соответствии с правилами храма ей не давали адреса, но соглашались сообщить мне о ее звонках. Что ж, придется поговорить с ней: я в долгу перед Монеттом.

– Соедините меня с ней.

– Это Дэнни Дейвис? – Экрана у моего служебного телефона не было, поэтому видеть меня она не могла.

– Слушаю вас. Ваша фамилия – Шульц?

– Ох, Дэнни, милый, как приятно вновь услышать твой голос! – Я медлил с ответом, и она продолжала: – Разве ты не узнаешь меня?

Конечно, я узнал ее. Это была Белл Джентри.