Текст книги "Т. 03 Гражданин Галактики"

Автор книги: Роберт Энсон Хайнлайн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 59 страниц) [доступный отрывок для чтения: 21 страниц]

Роберт Хайнлайн
ГРАЖДАНИН ГАЛАКТИКИ

ВРЕМЯ ДЛЯ ЗВЕЗД

_{© В. Ковалевский, Н. Штуцер, перевод}

ГЛАВА I
Фонд Поощрения Перспективных Исследований

Если верить биографам баловней судьбы, то жизненный путь последних планировался ею чуть ли не с самого момента их появления на свет. Наполеон замышлял захватить власть над Францией еще в те дни, когда босоногим мальчишкой гонял по Корсике, Александр Македонский вел себя примерно так же, а Эйнштейн лепетал свои формулы уже в колыбели.

Может, оно и так. Что же касается меня, то я шел по жизни куда глаза глядят.

В старинной книге, принадлежавшей моему прадеду Лукасу, я однажды увидел карикатуру, на которой был изображен мужчина в роскошном одеянии, прыгающий с лыжного трамплина. С выражением испуганного удивления на лице он будто произносил: «И как это угораздило меня забраться на такую верхотуру?»

Вполне разделяю его чувства. А как это удалось мне взлететь в космические высоты?

Ведь мое рождение даже не было запланировано. По закону, семья, имеющая не более троих детей, не облагалась подушным налогом, а в нашей семье уже были три девочки, и вдруг появились на свет мы с Патом, так сказать, в одной упаковке, что было в некоторых отношениях весьма экономично. Мы явились сюрпризом для всех, особенно для наших родителей, наших сестер и налоговых инспекторов. Удивился ли я сам – не помню, но в число ранних воспоминаний входит мое смутное ощущение, что меня тут не очень-то ждали, хотя и па, и ма, и Фейт, и Хоуп, и Чарити [1]1
  faith, hope, charity, то есть «вера», «надежда» и «милосердие», три христианские добродетели, описанные св. Павлом.


[Закрыть]относились к нам, без преувеличения, превосходно.

Возможно, па не слишком успешно справился с этим стихийным бедствием. Многие семьи получали льготы на рождение «лишнего» ребенка, пытаясь химичить в этом деле с другими семьями; можно было добиваться дополнительного разрешения при наличии однополых детей или обойти закон как-то иначе. Но па был упрям: он заявлял, что все это законодательство противоречит конституции, что оно несправедливо, дискриминационно нарушает мораль и Божье волеизъявление. Он, бывало, с ходу начинал декламировать длиннющий список знаменитых людей, которые были младшими детьми в многодетных семьях, начиная от Бенджамина Франклина и кончая первым губернатором Плутона, а затем требовал ответа – мог ли человеческий род обойтись без этих персоналий; после чего ма приходилось его долго успокаивать.

Вероятно, па был прав, поскольку он изучил множество предметов, помимо своей собственной специальности, каковой являлась микромеханика, и особенно интересовался историей. Он и нас захотел назвать по имени двух своих самых любимых деятелей американской истории, но мамочка решила дать нам имена обожаемых ею художников. В результате я превратился в Томаса Пейна [2]2
  Томас Пэйн (1737–1809) – видный участник борьбы американских колоний за независимость от Британии, активный участник Великой Французской революции, публицист.


[Закрыть]Леонардо да Винчи Барлетта, а мой брат-близнец стал Патриком Генри Микеланджело Барлеттом [3]3
  Патрик Генри (1736–1799) – юрист, политический деятель и оратор, один из видных борцов за независимость колоний. Первый губернатор штата Вирджиния. Отказался участвовать в Конституционном конвенте, но горячо защищал Билль о правах. Избран в Национальную галерею славы. Наиболее известен речью в защиту независимости: «Что же до меня, то дайте мне свободу или дайте мне смерть».
  Микеланджело ди Лодовико Буонарроти Симони (1475–1564) – скульптор, художник, архитектор и поэт итальянского Возрождения. Автор фресок Сикстинской капеллы, скульптур Давида, Пьеты и других значительных произведений.


[Закрыть]. Па звал нас Том и Пат, а ма – Лео и Майкл, тогда как сестры – «Никчемучка» и «Никчемучка в квадрате». Победа все же оказалась на стороне па из-за его упрямства.

А па был жутко упрям. Он ведь прекрасно мог уплатить годовой подушный налог за нас – сверхштатников и подать заявку на квартиру, приемлемую для семи человек, а затем подчиниться неизбежности. Он мог также подать прошение о переквалификации. Вместо этого он ежегодно скандалил, требуя снять с близнецов налог, но постоянно кончалось тем, что па заполнял чек, на котором надписывал: «Оплачено под давлением», а мы – семеро – продолжали жить в квартире, пригодной лишь для пятерых. Пока я и Пат были младенцами, то спали в самодельных колыбельках, подвешенных в ванной комнате, что естественно не доставляло удовольствия никому; когда же мы подросли, то расположились на диване в гостиной, что опять-таки было неудобно для всех и особенно для наших сестер, считавших, будто это губит их личную жизнь.

Па мог бы решить все эти проблемы разом, подав заявку на эмиграцию семьи на Марс, Венеру или на луны Юпитера; тему эту он неоднократно выносил на обсуждение, что было единственным предметом, способным сделать ма упрямей самого па. До сих пор не знаю, какая фаза Большого Прыжка пугала ма особенно сильно, так как она крепко-накрепко сжимала губы и не желала отвечать ни на какие вопросы.

Па любил порассуждать о льготах, причитающихся большим семьям, решившим эмигрировать, и о том, что подушный налог был установлен специально для субсидирования внеземных колоний, и о том, почему бы нам не воспользоваться деньгами, которые просто-напросто украдены из наших собственных карманов. Особо он упирал на преимущества воспитания детей в условиях свободы и отсутствия перенаселенности, в местах, где за спиной человека, зарабатывающего хлеб в поте лица, не стоит бюрократ, только и думающий, как бы ввести новые ограничения и новые правила. «Ну, что же ты молчишь», – говаривал он ма.

Но ма от ответа уклонялась, и мы так и не эмигрировали.

Денег нам никогда не хватало. Два лишних рта и лишние налоги делали законодательство о стабилизированном семейном доходе столь же бесполезным для нашей семьи, как не годились нам с братом костюмчики, перешитые мамой из старых отцовских обносков. Чертовски редко удавалось нам заказывать на дом обеды, как это делает большинство семей, и па стал даже приносить домой то, что оставалось у него от завтрака. Ма поступила на работу, как только нас с братишкой можно было отдать в детский сад, и все равно нашим единственным слугой была древняя модель «Матушкина помощника» производства фирмы «Моррис-гараж», в которой все время перегорали проводники, а на ее программирование уходило не меньше времени, чем на выполнение самой программы. Пату и мне пришлось свести близкое знакомство с теплой водой и химическими средствами для мытья посуды; впрочем, мытье посуды выпадало почти исключительно на мою долю – Пат обычно брал на себя стерилизацию тарелок, или же у него бывал порезан палец, или случалось еще что-то в том же роде.

Па нередко ораторствовал на тему о неосязаемых достоинствах бедности – как они заставляют человека быстрее становиться на ноги, вырабатывают характер и все такое прочее. К тому времени, когда я вырос настолько, чтобы понимать это, я уже был достаточно смышлен, чтобы почувствовать глубокое сожаление, что эти преимущества столь плохо осязаемы; однако, оглядываясь назад, могу предположить, что кое-какой смысл в словах па все же был. Жить нам было интересно. Пат и я выращивали хомячков в «местах общего пользования», и ма нас никогда за это не ругала. Когда же мы ванную превратили в химическую лабораторию, девчонки начали было ворчать, но стоило па топнуть на них ногой, как они тут же стали подлизываться к нему, умоляя не сердиться, а потом вывешивали свои постирушки в других местах; ма даже защитила нас от смотрителя дома, когда мы спустили в слив кислоту, что отнюдь не содействовало улучшению состояния канализации.

Мне вспоминается только один случай, когда ма на нас рассердилась. Он связан с ее родным братом Стивом, который, вернувшись с Марса, привез нам несколько червей из марсианских каналов, и мы решили их разводить и продавать в надежде на солидную прибыль. Но когда па наступил на одного из них в душевой (с ним-то мы не поделились своими планами), ма заставила нас отнести червей в зоопарк, за исключением того, на которого наступил па, поскольку от него уже не было никакого толку. Сразу же после этого случая мы сбежали из дому, чтобы вступить в Космическую морскую пехоту (дядя Стив служил в ней сержантом-баллистиком), и, когда вранье насчет нашего истинного возраста не сработало и нас водворили обратно в лоно семьи, ма не только нас не бранила, но обнаружилось, что она все время, пока мы отсутствовали, продолжала кормить наших змеенышей и шелковичных червей.

О, полагаю, мы были счастливы! Трудно судить о вещах, относящихся к таким давно прошедшим временам. Пат и я были очень близки, и все шалости задумывались и исполнялись нами обоими; однако я хочу, чтобы вы ясно понимали: быть близнецами вовсе не значит, что у вас отношения как у этих мифических Дамона и Финтии [4]4
  Дамон и Финтия – персонажи «Жизни Пифагора» за авторством Порфирия, греческие философы, неразлучные друзья, жившие в IV в. до н. э. во времена сиракузского тирана Дионисия II. Дружба их была столь сильна, что один не раздумывая вызвался умереть за второго, приговоренного к смерти. Узнав об этом, тиран помиловал обоих.


[Закрыть], о которых вам столько наболтали слюнтяи-писатели. Разумеется, близость возрастает от того, что вы вместе родились, делите одну и ту же комнату, вместе едите, вместе играете и вряд ли вообще, насколько вы помните сами и как вам говорили свидетели ваших младенческих лет, когда-либо и что-либо делали порознь… Да, ваша зависимость друг от друга растет. Вы почти не можете жить врозь, но это вовсе не означает, что вы питаете к своему брату такую уж беспредельную любовь.

Я хочу, чтобы здесь не было никаких недомолвок, ибо насчет близнецов наплели уйму всякой чуши с тех пор, как они неожиданно приобрели такое большое значение. Поймите: я – это я, а вовсе не мой братишка Пат. И я всегда знал, кто из нас кто, даже если все остальные не могли отличить нас друг от друга. Он правша, а я левша. Кроме того, с моей точки зрения, я тот самый, кому всегда доставался меньший кусок пирога.

Я даже припоминаю случай, когда Пат успел благодаря своей ловкости ухватить оба куска. Заметьте – это не общие слова: я говорю о совершенно конкретном песочном торте с шоколадной глазурью. И о том, как Пат ловко провернул дело таким образом, что стянул и мой кусок, причем ма и па, несмотря на мои протесты, были твердо уверены, что никто из нас не был обделен. Сладкое может казаться исключительно серьезным делом, когда вам всего восемь лет, а нам в тот момент было именно столько.

Я вовсе не хочу показаться нытиком и ябедой… но, говоря по правде, до сих пор чувствую, как горло мне перехватывает гнев, несмотря на разделяющие нас годы и мили, когда я вспоминаю, как меня наказали из-за того, что па и ма решили, будто это я и есть тот, который пытается стянуть две порции пирожного. Сейчас я просто стараюсь быть честным перед самим собой. Доктор Деверо велел мне писать дневник со всей откровенностью, на которую я способен, и посоветовал начать с того, каково это – быть близнецом. Вы же не близнец, правда? А даже если и близнец, хотя сорок четыре шанса против одного за то, что это не так, то скорее всего – разнояйцевый, тогда как мы с Патом – однояйцевые, что еще раза в четыре снижает ваши шансы на владение одинаковым с нами опытом.

Говорят, будто один из близнецов всегда отстает от другого в развитии. Я так не думаю. Пат и я были похожи как два ботинка из одной пары. В тех редких случаях, когда между нами обнаруживались различия (я, например, обгонял его на дюйм по росту или на фунт по весу), эта разница быстро выравнивалась. В школе мы получали одинаково хорошие отметки; зубы у нас прорезались одновременно. Однако у Пата был сильнее развит «хватательный» инстинкт, чем у меня. И еще было в нем нечто такое, что психологи называют «стремлением к доминированию». Различие это столь тонкое, что обнаружить его трудно, и посторонним оно почти незаметно. Могу сказать, что возникло оно внезапно, на ровном месте, а затем стало столь прочным, что характер сложившихся между нами отношений мы– уже не могли изменить, даже если бы оба и попытались это сделать.

Думаю, если бы акушерка приняла меня первым, то наверняка я стал бы тем, кому достается лучший кусок пирога. Впрочем, возможно, так оно и случилось: откуда мне знать, как это у них все происходило.

Только не думайте, что быть близнецом плохо, даже если вам, так сказать, достаются только вершки; в основном это прекрасно. Вы попадаете в толпу чужих людей, вам среди них страшно и неуютно, но в двух футах от вас шагает близнец, и вы сразу же перестаете ощущать свое одиночество. Или кто-то вдруг врежет вам в челюсть, и, пока у вас голова идет кругом, ваш близнец уже дает сдачи обидчику и победа на вашей стороне. Вы провалили контрольную, братишка – тоже, и значит, опять вы не одиноки.

Не следует думать однако, что иметь брата-близнеца – это все равно что иметь близкого и верного друга. Ничего подобного! Хотя, конечно, в определенном смысле близнец роднее, чем друг.

Пат и я вступили в первый контакт с Фондом Поощрения Перспективных Исследований (ФППИ) в тот день, когда прямо к нам домой заявился этот самый мистер Гикинг. Мне он совсем не понравился. Па мистер Гикинг тоже не понравился, и он намылился выставить его как можно быстрее, однако тот уже успел угнездиться за столом с чашечкой кофе – понятия ма о правилах гостеприимства отличались непоколебимой строгостью.

Таким-то образом мистер Гикинг и получил возможность высказаться. Он, по его словам, был местным агентом «Генетических исследований».

– А что это такое? – сухо спросил па.

– «Генетические исследования» – научно-исследовательское агентство, мистер Барлетт. В настоящее время оно осуществляет проект, заключающийся в сборе данных о близнецах. Этот проект представляет большой интерес для общества, и мы надеемся, что вы не откажетесь от участия в нем.

Па набрал в грудь побольше воздуха, вытащил тот воображаемый ящик из-под мыла [5]5
  Ящик из-под мыла – некогда такие ящики служили уличным ораторам импровизированной трибуной, поэтому этим выражением начали обозначать переносную трибуну.


[Закрыть], который у него всегда наготове, взобрался на трибуну и принялся вещать:

– Опять это правительство сует свой нос куда его никто не просит. Я – порядочный гражданин, я аккуратно плачу по своим счетам и содержу свое семейство. Мои дети ничем не хуже прочих детей, и меня просто с души воротит, как подумаю об отношении к ним правительства. Я не желаю, чтобы их тыкали, кололи и изучали ради удовольствия какого-нибудь бюрократа. Мы хотим только одного – пусть нас оставят в покое и пусть государство признает очевидный факт, что мои сыновья имеют столько же права дышать воздухом и занимать пространство, как и любой другой человек.

Па вовсе не глуп, просто его реакция на проблемы, касающиеся нас с Патом, столь же автоматична, как реакция собаки, которая слишком часто получала пинки. Мистер Гикинг пытался было его успокоить, но па останавливать безнадежно, раз уж он завел свою волынку.

– Передайте департаменту контроля численности населения, что я не потерплю их «генетических исследований». И чего они намереваются ими достичь? Вернее всего, как предотвратить появление близнецов? А чем плохи близнецы? Чем был бы Рим без Ромула и Рема [6]6
  Ромул и Рэм – вскормленные волчицей братья, которые, согласно легенде, переданной Титом Ливием, в 753 г. до н. э. основали город Рим.


[Закрыть]? Ну-ка, ответьте мне! Мистер, а вам известно, сколько…

– Мистер Барлетт, прошу извинить, но я не имею отношения к правительству.

– А? Так почему же вы сразу этого не сказали? Тогда от кого вы?

– «Генетические исследования» – это агентство Фонда Поощрения Перспективных Исследований.

Я почувствовал, что интерес Пата сразу же возрос. О Фонде Поощрения Перспективных Исследований слыхал каждый, но случилось так, что мы с Патом недавно писали классное семестровое сочинение на тему о бездоходных корпорациях и взяли ФППИ в качестве типичного примера.

Нас обоих заинтересовали цели Фонда Поощрения Перспективных Исследований. Девизом Фонда было «Хлеб, пущенный по водам» [7]7
  «Хлеб пущенный по водам» – цитата из книги Екклезиаста (гл. II, ст.1): «Отпускай хлеб твой по водам, потому что по прошествии многих дней вновь найдешь его».


[Закрыть], а его устав начинался так: «Забота о благоденствии наших потомков». В уставе было много еще всякой юридической ерундистики, но правление директоров Фонда сформулировало свою задачу как финансирование исключительно тех научных направлений, к которым ни государство, ни частные корпорации даже не притронулись бы. Чтобы заинтересовать Фонд, проекту мало казаться перспективным с научной точки зрения или выгодным для общества: он обязательно должен быть еще и таким дорогостоящим, что к нему никто не посмеет подступиться. И желательно, чтобы проект мог принести плоды лишь в таком отдаленном будущем, что для налогоплательщиков и вкладчиков он становился явно непривлекательным. Чтобы загорелся энтузиазмом ФППИ, ему следовало предлагать нечто, стоившее миллиарды, и чтобы результаты этого проекта сказались бы не раньше чем через десять поколений, если вообще их можно было теоретически ожидать… Ну, что-нибудь вроде управления погодой (кстати, над этим Фонд тоже работал) или решения проблемы, где зимуют раки.

Самое забавное, что «хлеб, пущенный по водам», окупался сторицей: проекты, казавшиеся совершенно неосуществимыми, приносили ФППИ дикие деньги, то есть «дикие» с точки зрения бездоходной корпорации. Возьмите, к примеру, космические полеты; две сотни лет назад они казались как бы специально созданными для ФППИ, поскольку были фантастически дороги и не обещали никаких выгодных реальных результатов в сравнении с требуемыми инвестициями. Было время, когда правительство кое-что делало в этой области, интересуясь преимущественно оборонной стороной дела, но Соглашение Бейрейта, заключенное в 1980 году, положило конец даже этим слабым начинаниям.

Ну а Фонд Поощрения Перспективных Исследований занялся космосом и с восторгом стал швырять деньги в эту дыру. Случилось это тогда, когда корпорация, к большому своему огорчению, заработала несколько миллиардов на Томпсоновском конвертере материи, ибо первоначально предполагалось, что только теоретические исследования в этой области потребуют колоссальных средств в течение минимум целого столетия; поскольку о дивидендах Фонд не отчитывался (держателей-то акций не было), ему было необходимо как-то побыстрее отделаться от подобного богатства. И космические полеты выглядели вполне подходящей крысиной норой, чтобы спустить туда денежки.

О том, что случилось дальше, известно даже маленьким деткам.

Ракетный двигатель Ортеги сделал космические перелеты внутри Солнечной системы дешевыми, быстрыми и простыми, а энергетический экран превратил колонизацию планет в дело не только практически возможное, но и весьма доходное. Что же касается ФППИ, то ему пришлось искать новые объекты для инвестиций, дабы избежать накопления ненужной ему денежной массы.

В тот вечер я, однако, об этом не думал; просто ФППИ случайно оказался тем предметом, о котором мы с Патом знали чуть больше остальных школьников старших классов… и явно больше, чем па, который хмыкнул и сказал:

– Фонд Поощрения Перспективных Исследований, вот как! Предпочел бы, чтоб вы оказались государственным служащим. Если бы подобные психованные прожектеры облагались налогом как порядочные, правительство перестало бы выжимать подушный налог из своих граждан.

Подобную аргументацию вряд ли можно считать надежной, поскольку зависимость между этими двумя явлениями не может быть выражена простой кривой, о чем и сообщается в начальном курсе математической эмпирики. Мистер Маккиф предложил нам оценить масштабы влияния (если таковое, конечно, имелось) ФППИ на технологию с помощью специальной формулы «дрожжевого роста», но либо я не разобрался в математике, либо деятельность ФППИ стала сказываться на поведении кривой еще в начале XXI века, но в любом случае «культурное наследие», то есть аккумуляция знаний и материального богатства, удерживающая нас от превращения в дикарей, резко увеличилась в результате освобождения подобных бездоходных корпораций от уплаты налогов. Такой вывод вовсе не является «потолочным» – есть точные расчеты, подтверждающие его правильность. В самом деле, разве неясно, что случилось бы, если б вожди доисторических племен заставили какого-нибудь У га охотиться с остальными членами племени, а не позволили бы ему остаться дома и выстругать ножом первое в мире колесо, пока эта идея была еще свежа в его мозговых извилинах. Мистер Гикинг ответил:

– Я недостаточно компетентен, чтобы обсуждать подобные вопросы. Я ведь всего лишь служащий.

– А я выплачиваю вам жалованье. Не непосредственно и неохотно, но все же выплачиваю.

Я уже хотел вмешаться в спор, но почувствовал, что Пат пока предпочитает остаться в стороне. Мистер Гикинг пожал плечами и отозвался:

– Если это так, то я вам очень признателен. Однако я пришел сюда только затем, чтобы попросить ваших мальчиков пройти несколько тестов и ответить на кое-какие вопросы. Я всего лишь местный агент; я не руковожу Проектом.

Вот тут-то Пат и вмешался:

– А почему бы и нет, па? Тесты у вас в портфеле, мистер Гикинг?

– Послушай, Патрик…

– Все в порядке, па. Покажите нам тесты, мистер Гикинг.

– Хм… Я имел в виду нечто иное. У Проекта есть свой местный офис в Транслуна-Билдинг. На тесты уйдет не меньше половины рабочего дня.

– Ого! Тащиться в центр города да еще терять полдня… Сколько вы за это заплатите?

– Что? Участников просят пожертвовать своим временем в интересах науки.

Пат отрицательно покачал головой.

– Очень жаль, мистер Гикинг. Эта неделя у нас экзаменационная. А кроме того, брат и я заняты в школе работой с почасовой оплатой.

Я промолчал. Экзамены у нас уже кончились, остался лишь исторический анализ – курс очень легкий, ибо не требует математического аппарата, а лишь знания статистики и псевдопространственных расчетов. Что же касается школьной химической лаборатории, где мы работали, то она на время экзаменов закрыта. Уверен, что па ничего этого не знал, иначе он непременно вмешался бы. Па только дай зацепку, и он тут же забудет о своих предубеждениях и превратится в сурового римского судью.

Пат встал, я тоже вскочил. Мистер Гикинг продолжал сидеть.

– Есть возможность договориться, – сказал он спокойно.

Пат выжал из него столько, сколько мы зарабатывали мытьем пробирок за месяц, и это всего лишь за полрабочего дня! А потом Гикингу пришлось еще удвоить эту сумму, когда выяснилось, что нам придется проходить тесты вместе (как будто это могло быть иначе!). Мистер Гикинг заплатил без звука – чистоганом и вперед.