Текст книги "Все вы зомби"

Автор книги: Роберт Энсон Хайнлайн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Хайнлайн Роберт
Все вы зомби

Роберт Хайнлайн

"ВСЕ ВЫ ЗОМБИ..."

22.17 Временная зона V (ВСТ) 7 ноября 1979, Нью-Йорк, бар "У Папули": Я надраивал коньячную рюмку, когда вошел Мать-одиночка. Я отметил время – 10 часов 17 минут пополудни пятой зоны (или по восточному времени), 7 ноября 1970 года. Темпоральные агенты всегда отмечают время и дату. Обязаны.

Мать-одиночка был парнем двадцати пяти лет, не выше меня, с лицом подростка и раздражительным характером. Мне его вид не понравился – и никогда не нравился – но именно его я прибыл завербовать, Этот парень был моим, и я встретил его своей лучшей барменской улыбкой.

Наверное, я излишне привередлив. Не такой уж он и зануда, а прозвище свое заработал из-за того, что если какой-нибудь любопытный тип интересовался, чем он занимается, он всегда отвечал; "Я мать-одиночка", И если был зол на весь мир меньше обычного, иногда добавлял: "...за четыре цента слово. Я пишу исповеди для журналов".

Если настроение у него оказывалось паршивое, он пытался кого-нибудь спровоцировать на оскорбление, Дрался он жестоко, насмерть, как женщина-полицейский – одна из причин, по которой он мне стал нужен. Но не единственная.

Он уже успел нагрузиться, и по его лицу было ясно, что люди сегодня отвратительны для него больше обычного. Я молча налил ему двойную дозу "Старого нижнего белья" и оставил бутылку на стойке. Он выпил и налил себе еще.

Я протер стойку.

– Как жизнь у Матери-одиночки?

Его пальцы стиснули стакан. Мне показалось, что сейчас он швырнет его в меня, и я нашарил под стойкой дубинку. Занимаясь манипуляциями во времени, стараешься предвидеть любую неожиданность, но тут замешано столько разных случайностей, что никогда нельзя идти на неоправданный риск.

Я увидел, что он расслабился на ту самую малость, которую нас учили подмечать в тренировочной школе Бюро.

– Извини, – сказали. – Просто хотел спросить, как идут дела. Считай, что спросил какая сегодня погода.

– Дела нормальные, – кисло отозвался он. – Я кропаю, они печатают, я ем.

Я плеснул себе и склонился к нему.

– Знаешь, – сказали, – а у тебя здорово получается – я кое-что из твоей писанины прочел. Ты изумительно хорошо понимаешь женский взгляд на мир.

Тут я допустил прокол, но пришлось рискнуть – он никогда не называл своих псевдонимов. Но он успел достаточно накачаться, и поэтому вцепился только в последнюю фразу.

– Женский взгляд! – фыркнул он. – Да, я знаю, как бабы смотрят на мир. Еще бы мне не знать!

– Неужели? – усомнился я. – Сестры?

– Нет. Могу рассказать, только ты все равно не поверишь.

– Брось, – мягко отозвался я, – барменам и психиатрам прекрасно известно, что нет ничего более странного, чем правда. Знаешь, сынок, если бы тебе довелось выслушать все то, что мне рассказывали... считай, богачом бы стал. Поразительные были истории.

– Ты и понятия не имеешь, что такое "поразительное"!

– Да ну? Меня ничто не удивит. Я всегда смогу припомнить байку и похуже. Он снова фыркнул.

– Спорим на то, что осталось в бутылке?

– Ставлю полную, – принял я вызов и поставил бутылку на стойку.

– Валяй...

Я махнул своему второму бармену, чтобы он обслуживал пока клиентов. Мы сидели у дальнего конца стойки, где я отгородил единственный табурет, уставив рядом с ним стойку банками с маринованными яйцами и прочей дребеденью. Несколько клиентов у дальнего конца смотрели по ящику бокс, кто-то гонял музыкальный автомат – словом, мы с ним уединились не хуже, чем в постельке.

– Ладно, – произнес он, – начнем с того, что я ублюдок.

– Этим здесь никого не удивишь.

– Я серьёзно, – рявкнул он. – Мои родители не были женаты.

– Опять-таки ничего удивительного, – повторил я. – Мои тоже.

– Когда... – он Смолк, и я впервые за все время заметил в его глазах теплоту. – Ты тоже серьезно?

– Тоже. Стопроцентный ублюдок. Более того, – добавил я, – никто в моей семье никогда не был женат. Все были ублюдками.

– Не старайся меня перещеголять – ведь сам ты женат.

Он показал на мое кольцо.

– А, это... – Я продемонстрировал ему кольцо. – Оно только похоже на обручальное, я его ношу, чтобы женщин отпугивать. Это кольцо – древняя вещичка. Я купил его в 1985 году у другого нашего агента, а тот вывез его с дохристианского Крита. – Змей Уроборос..., мировая змея, бесконечно заглатывающая собственный хвост. Символ Великого Парадокса.

Он лишь бросил на кольцо мимолетный взгляд.

– Если ты и в самом деле ублюдок, то сам знаешь, каково им живется. Когда я был маленькой девочкой...

– Ого! – перебил я. – Мне не послышалось?

– Кто из нас рассказывает? Когда я был маленькой девочкой... Слушай, тебе ничего не напоминает имя Кристина Йоргенсон? Или Роберта Коуэлл?

– Гм, смена пола. Ты пытаешься рассказать мне...

– Не перебивай меня и не подначивай, а то не стану рассказывать. Меня подбросили в приют в Кливленде в 1945 году, когда мне был месяц от роду, Когда я была маленькой девочкой, то очень завидовала детям, у которых были родители. Позднее, когда я узнала, что такое секс – и поверь мне, Папуля, в приюте тебя быстро всему научат...

– Знаю.

– Я твердо поклялась, что у любого моего ребенка будут и папа, и мама. Это держало меня в "чистоте", что в том окружении было не так-то просто – мне пришлось ради этого драться. Став старше, я поняла, что у меня чертовски мало шансов выйти замуж – по той же причине меня и не удочерили, – Он нахмурился. У меня было лошадиное лицо, такие же зубы, плоская грудь и прямые волосы.

– Ты выглядишь не хуже меня,

– А кого волнует, как выглядит бармен? Или писатель? Люди-то хотят удочерить маленьких голубоглазых блондиночек-идиоток. А парням, когда подрастешь, нужны выпирающие титьки, смазливая мордашка да еще чтоб почаще повторяла, какой он необыкновенный мужик. – Он пожал плечами. – Состязаться с красивыми дурами я не могла. И поэтому решила завербоваться в ДЕВКИ.

– Во что?

– В Дамские Евгенические Войска, Космическая Интербригада. Их теперь называют "Космические ангелы" – Американский Национальный Гиперсексуальный Евгенический Легион.

Я вспомнил оба термина, сделав привязку по времени. Хотя теперь мы используем и третье название; это элитные женские части: Штурмовая Любовная Хабилитированная Интербригада. Изменения смысла слов – самая большая пакость для прыгунов во времени. Знаете ли вы, что "станция обслуживания" когда-то означала место, где торговали легкими нефтяными фракциями? Как-то был я на задании в эпоху Черчилля, и женщина мне сказала; "Встретимся на станции обслуживания в соседнем квартале" – а это совсем не сто, что вы подумали; "станции обслуживания" (тогда) не имели кроватей.

– Как раз тогда впервые признали, что нельзя посылать мужчин в космос на месяцы и годы, не предоставляя им возможность сбросить напряжение, – продолжил он. – Помнишь, как вопили ханжи? Но это лишь увеличивало мои шансы, добровольцев было очень мало. Девушке следовало быть респектабельной, предпочтительно девственницей (им нравилось обучать девушек с нуля), умнее среднего уровня и эмоционально стабильной. Но добровольцами вызывались по большей части или старые девы, или невротические дамочки, которые свихнулись бы, не проведя в космосе и десяти дней. Так что от меня не требовалась красивая внешность – если меня принимали, то приводили в порядок зубы, делали завивку, учили ходить, танцевать, внимательно выслушивать мужчин и всему прочему, плюс тренировка по выполнению главных обязанностей. Если имелась необходимость, делали даже пластическую операцию – для Наших Парней ничего не жалко.

А что еще лучше, на срок действия контракта тебе не грозит опасность забеременеть, а после его окончания имеешь почти верный шанс выйти замуж. Да и сейчас все то же самое – АНГЕЛы выходят замуж за космонавтов.

Когда мне стукнуло восемнадцать, меня отправили работать "помощницей матери". Этой семейке просто-напросто требовалась дешевая прислуга, но я не возражала, потому что не могла завербоваться, пока мне не исполнится двадцать один год. Я делала всю домашнюю работу и ходила в вечернюю школу – говорила, будто продолжаю начатые в школе курсы машинописи и стенографии, а на деле училась тому, как ловчее охмурять мужиков, чтобы иметь больше шансов при вербовке.

Потом я встретила того городского хлыща, набитого деньгами. – Он нахмурился. – У этого ничтожества и в самом деле была пачка стодолларовых бумажек. Как-то вечером он мне ее показал и предложил выбрать любую.

Но я не стала. Я любила его. Он стал первым мужчиной в моей жизни, который был со мной любезен, не пытаясь при этом залезть мне под юбку. Я бросила вечернюю школу, чтобы чаще с ним встречаться. То было счастливейшее время в моей жизни.

А потом однажды вечером в парке он все-таки залез мне под юбку.

Он смолк.

– И что потом? – полюбопытствовал я.

– А ничего! Больше я его никогда не видела. Он проводил меня домой, заверил, что любит, поцеловал, пожелал спокойной ночи – и больше не приходил. – Он помрачнел. – Если бы я смогла его отыскать, то убила бы на месте!

– Еще бы, – посочувствовал я, – прекрасно тебя понимаю. Но вот убить – за то, что произошло само собой – гммм... Ты сопротивлялась?

– Что? Да какая разница?

– Большая. Может, он на тебя так грубо накинулся, что заслужил, чтобы ему сломали руки, но...

– Он заслуживает гораздо худшего! Погоди, я еще не закончил. Мне удалось все устроить так, что никто ни о чем не подозревал, и я решила, что все кончилось к лучшему. Вряд ли я любила его по-настоящему, и больше, наверное, никого не полюблю... но после этого мне еще сильнее захотелось завербоваться в ДЕВКИ. Меня не стали дисквалифицировать, потому что на девственности они не настаивали. И я даже повеселела, Но догадалась лишь тогда, когда мне стали тесны юбки.

– Залетела?

– После этой сволочи меня раздуло, как воздушный шар! Эти жмоты, у которых я жила, не обращали внимания на мой живот, пока я могла работать – а потом дали пинка под зад. В приют меня обратно не взяли. В конце концов меня приютили в больнице, в палате для бедных, где я выносила горшки за такими же толстопузыми бедолагами, пока не настал мой срок.

И вот однажды вечером я очутилась на операционном столе. Медсестра сказала мне: "Расслабься. А теперь глубоко вдохни".

Я очнулась в постели. Ниже груди я своего тела не чувствовала. Вошел хирург.

– Как себя чувствуете? – весело спросил он.

– Как мумия.

– Естественно. Вас спеленали бинтами ничуть не хуже фараона и накачали лекарствами, чтобы вы не чувствовали боли. Вы скоро поправитесь... но сделать кесарево – это не занозу вытащить.

– Кесарево? – изумилась я. – Док... неужели ребенок умер?

– О, нет. Ребенок в полном порядке.

– Уфф! Мальчик или девочка?

– Совершенно здоровая девочка. Пять фунтов и три унции.

Я расслабилась. Я очень гордилась тем, что родила и сказала себе, что обязательно добьюсь того, чтобы добавить к своему имени "миссис", а дочка пусть думает, что ее папа умер. Мой ребенок в сиротский приют не попадет!

Но хирург еще не все сказал.

– Скажите, гм... – Он не стал называть меня по имени, – вам никогда не казалось, что у вас железы не в порядке?

– Что? Конечно, нет. На что вы намекаете?

Он немного смутился.

–Я расскажу вам все сразу, потом сделаю укольчик, чтобы вы заснули и справились с нервным потрясением. К сожалению, без него не обойтись.

– Почему? – потребовала я ответа.

– Никогда не слыхали о враче-шотландце, которая была женщиной до тридцати пяти лет? А потом ей сделали операцию, и она стала юридически и анатомически считаться мужчиной? Он женился, и у него все было в порядке.

– А какое это имеет отношение ко мне?

– Самое прямое. Вы мужчина. Я попыталась сесть.

– Что?

– Не надо так волноваться. Когда я вас вскрыл, то внутри обнаружилось черт знает что, Я послал за главным хирургом, пока извлекал ребенка, и мы тут же, не отходя от стола, обсудили ваш случай. А потом несколько часов работали, спасая то, что можно. У вас оказалось два полных набора органов, оба недоразвиты

...

конец ознакомительного фрагмента