Текст книги "Свободное владение Фарнхэма"

Автор книги: Роберт Энсон Хайнлайн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

– Так мы в ловушке? – тихо спросила она.

– Нет, нет. В полу этой комнатки есть люк, ведущий в туннель, защищенный бетоном. Он выходит в канаву за садом. В случае чего мы пробьемся – у нас есть лом и гидравлический отбойный молоток – даже если выход завален и покрыт вулканическим стеклом. Это меня не тревожит; меня тревожит другое – сколько мы еще продержимся здесь, внутри… и будет ли безопасно выйти наружу.

– А как с радиоактивностью?

Он поколебался.

– Барбара, какая вам разница. Вам что-нибудь известно о радиации?

– Конечно. В колледже я в основном занималась ботаникой. И в генетических экспериментах мне приходилось пользоваться изотопами. Хью, мне легче будет узнать самое худшее, чем пребывать в неведении – из-за этого-то я и плакала.

– М-м-м… Положение гораздо хуже, чем я сказал Дьюку. – Он указал большим пальцем через плечо. – Счетчик вон там, за бутылками. Сходите, посмотрите.

Она отправилась к счетчику и некоторое время оставалась у него. Вернувшись, она молча села.

– Ну, как? – спросил он.

– Можно, я выпью еще немного?

– Конечно! – Он налил ей виски и разбавил его.

Она глотнула виски и тихо сказала:

– Если радиация не начнет уменьшаться, то к утру дойдет до красной черты. – Она нахмурилась. – В принципе, конечно, это еще не предел. Если я правильно помню, то тошнить нас начнет не раньше, чем на следующий день.

– Да. Но излучение скоро начнет спадать. Вот почему меня больше беспокоит жара. – Он взглянул на термометр и еще немного приоткрыл вентиль. – Сейчас работает батарейный поглотитель; не думаю, что нам стоит в такой жаре крутить ручной воздухоочиститель. Одним словом, о це-о-два начнем беспокоиться только тогда, когда станем задыхаться.

– Резонно.

– Давайте не будем больше говорить о подстерегающих нас опасностях. О чем бы вы хотели поговорить? Может быть, расскажете немного о себе?

– Да мне и рассказывать-то почти нечего, Хью. Пол – женский, белая, двадцати пяти лет от роду. Учусь – вернее училась – в школе после неудачного замужества. Брат – военный летчик – так что, может быть он и уцелел. А родители мои жили в Акапулько, так что может и они живы. Детей, слава богу, нет. Я очень рада, что Джо спас своего кота. Я ни о чем не жалею, Хью и ничего не боюсь… Только как-то тоскливо… – Она тяжело вздохнула. – Все-таки это был очень хороший мир, даже несмотря на то, что в нем я была несчастлива в браке.

– Не плачьте.

– Я не плачу. Это не слезы. Это пот.

– О, да. Конечно.

– В самом деле. Просто невыносимо жарко. – Она вдруг завела руку за спину. – Вы не против, если я сниму бюстгальтер, как Карен. Он буквально душит меня.

– Пожалуйста. Дитя мое, если вам так будет легче – снимайте. Я на своем веку насмотрелся на Карен, не говоря уже о Грейс. Так что вид обнаженного тела не шокирует меня. – Он встал и подошел к счетчику радиации. Проверив его показания, он взглянул на термометр и еще больше отвернул вентиль на баллоне.

Вернувшись на свое место, он заметил:

– В принципе, я мог бы запасти вместо кислорода сжатый воздух. Тогда мы могли бы курить. Но я не думал, что придется использовать его для охлаждения. – Он, казалось, совершенно не обратил внимания на то, что она последовала его приглашению чувствовать себя как ей удобнее. – Я, наоборот, беспокоился о том, как обогреть убежище. Хотел придумать печь, в которой использовался бы зараженный воздух. Без какой-либо опасности для обитателей убежища. Это вполне возможно. Хотя и трудно.

– Я и так считаю, что вы все замечательно оборудовали. Я никогда даже не слышала об убежище с запасом воздуха. Ваше, вероятно, единственное. Вы настоящий ученый. Верно?

– Это я-то? Боже, конечно же нет. Единственное, что я закончил, это школа. А то немногое, что я знаю, я почерпнул за свою долгую жизнь. Кое-что во время службы во флоте, кое-что на заводе, кое-что из самоучителей. Потом я некоторое время проработал в одной строительной конторе и там узнал кое-что о строительстве и трубах. После этого я стал подрядчиком. – Он улыбнулся. – Нет, Барбара, я просто нахватался всего понемногу. Своего рода курьез. Вроде нашего "Если не ошибаюсь, доктора Ливингстона".

– А почему у вашего кота такая странная кличка?

– Это все Карен. Она так прозвала его за то, что он большой исследователь. Сует свой нос абсолютно во все. Вы любите кошек?

– Даже не знаю. Но доктор Ливингстон – просто прелесть.

– Это верно, но мне вообще нравятся кошки. Котом нельзя владеть, он – свободный гражданин. Вот, например, собаки – они дружелюбны, веселы и верны. Но они – рабы. Это не их вина, они стали такими за долгую жизнь рядом с людьми. Но рабство всегда вызывает во мне тошнотворное чувство, даже если это рабство животных.

Он нахмурился.

– Барбара, я, наверное, не так огорчен тем, что произошло, как вы. Может быть это даже хорошо, для нас. Я имею в виду не нас шестерых, я говорю о нашей стране.

– То есть как это? – искренне удивилась она.

– Ну… конечно тяжело рассуждать на такую сложную и пространную тему, когда сидишь скорчившись в убежище и не знаешь, сколько еще удастся продержаться. Но… Барбара, уже на протяжении многих лет я обеспокоен судьбой нашей родины. На мой взгляд, наша нация стала превращаться в стадо рабов – а ведь я верю в свободу. И, может быть, война повернет этот процесс вспять. Может быть, это будет первая в истории человечества война, которая более губительна для глупцов, а не для умных и талантливых.

– Как же так?

– В войнах всегда прежде всего гибла самая лучшая молодежь. На сей раз те ребята, которые служат в армии, находятся в большей безопасности, чем гражданское население. А из гражданских больше всего шансов уцелеть у тех, у кого хватило ума как следует подготовиться к войне. Конечно же, правил без исключений не бывает, но в основном все именно так и есть. И людская порода постепенно улучшится. Когда все кончится, условия жизни будут очень суровыми, но от этого людское племя выиграет еще больше. Ведь уже на протяжении многих лет самым надежным способом выжить было быть совершенно никчемным и оставить после себя выводок столь же никчемных детей. Теперь все будет иначе.

Она задумчиво кивнула.

– Это обычная генетика. Но, в принципе, это жестоко.

– Да, это жестоко. Но еще ни одному правительству не удавалось победить законы естественного развития, хотя это и пытались сделать неоднократно.

Несмотря на жару, она вздрогнула.

– Наверное, вы правы. Нет, я совершенно уверена, что вы правы. Но все же я бы предпочла, чтобы осталось хоть какое-то государство – хоть плохое, хоть хорошее. Уничтожение худшей трети, это, конечно, с генетической точки зрения – хорошо, но вообще-то в смерти такого количества людей ничего хорошего нет.

– М-м-м, да. Мне тоже неприятно думать об этом. Барбара, ведь я запас кислород не только для дыхания и для охлаждения. Я предвидел и другие, еще более странные возможности.

– Более странные? Какие же?

– Когда раньше расписывали ужасы третьей мировой войны, все всегда крутилось вокруг атомного оружия. И болтовня насчет разоружения и все эти демонстрации сторонников мира – все это было связано с Бомбой, все посвящено Бомбе, Бомбе, Бомбе – как будто убивать может только атомное оружие. Эта война вполне может оказаться не просто атомной, а атомно-химическо-бактериологической. – Он указал на баллоны. – Именно поэтому-то я и запасся сжатым кислородом. Он предохраняет нас от нервно-паралитического газа, аэрозолей, вирусов. И еще бог знает от чего. Русские не стали бы уничтожать нашу страну полностью, если бы имели возможность забрать наши жизни, не разрушая нашего достояния. Я ничуть не удивился бы, если бы узнал, что атомные удары были нанесены только по военным объектам, вроде той ракетной базы, что расположена неподалеку отсюда. А города вроде Нью-Йорка и Детройта получили просто по порции отравляющего газа. Или по облаку бактерий чумы, которая длится всего двадцать четыре часа и в восьмидесяти процентах случаев дает смертельный исход. И подобных вариантов бесчисленное множество. Там, снаружи, возможно воздух может быть наполнен смертью, которую не укажет ни один датчик и не задержит ни один фильтр. – Он грустно улыбнулся. – Простите меня. Наверное, вам все-таки лучше пойти и лечь.

– Мне так не хочется оставаться одной. Можно я еще посижу с вами?

– Конечно. Когда вы рядом, я чувствую себя значительно лучше, хотя, может быть, и говорю о грустных вещах.

– То, что вы говорите, куда менее грустно, чем мысли, которые приходят мне в голову, когда я остаюсь одна. Интересно, что же все-таки происходит снаружи? Жаль, что у нас нет перископа.

– Он есть.

– Как! Где?

– Вернее, был. Простите. Видите, вот эту трубу над нами. Я пытался поднять его, но он, видимо заклинился. Однако… Барби, я накинулся на Дьюка за то, что он хотел использовать запасное радио до того, как кончилось нападение. А может быть оно действительно кончилось. Как вы думаете?

– Я? Откуда же я знаю?

– Вы знаете столько же, сколько и я. Первая ракета предназначалась для уничтожения ракетной базы; в наших местах больше нет ничего достойного их внимания. Если они наводят ракеты с орбитальных спутников, то вторая ракета была еще одной попыткой поразить ту же цель. По времени все совпадает – от Камчатки до нас ракета летит примерно полчаса, а второй взрыв произошел минут через сорок пять после первого. Возможно, что вторая ракета попала в яблочко – и им известно, потому что прошло уже больше часа, а третьей ракеты все еще нет. А это должно означать, что с ними покончено. Логично?

– На мой взгляд, да.

– Это очень шаткие рассуждения. Не хватает данных. Может быть, обе ракеты не попали в базу, и теперь база сшибает на лету все, что они запускают. Может быть, у русских кончились ракеты. Может быть, третью бомбу сбросят с самолета. Мы не знаем. Но я собираюсь это выяснить.

– Я бы с удовольствием послушала какие-нибудь новости.

– Попробуем. Если новости хорошие, мы разбудим остальных. – Хью Фарнхэм порылся в углу и извлек оттуда коробку. Распаковав ее, он извлек на свет божий радиоприемник. – Ни единой царапинки. Давайте попробуем сначала без антенны.

– Ничего, кроме статических разрядов, – через некоторое время коротко подытожил он. – Это и неудивительно. Хотя первый его собрат принимал местные станции и без наружной антенны. Попробуем подключиться к наружной антенне. Подождите немного.

Вскоре он вернулся.

– Ничего. Видимо, можно считать, что наружной антенны больше нет. Ничего, попробуем аварийную.

Хью взял гаечный ключ и отвернул заглушку с трубы диаметром в дюйм, которая торчала в потолке. Он поднес к открывшемуся отверстию счетчик. – Радиация немного сильнее. Он взял два стальных прута, каждый длиной метра по полтора. Одним из них он поводил по трубе вверх-вниз. – На всю длину не входит. Верхушка этой трубы находилась почти под самой поверхностью земли. Вот беда. – Он прицепил к первому пруту второй.

– Теперь предстоит самое неприятное. Отойдите подальше – сверху может посыпаться земля – и горячая и радиоактивная.

– Но ведь она попадет на вас.

– Разве что на руки. Я потом их отчищу. А после можете проверить меня счетчиком Гейгера. – Он постучал молотком по кончику прута. Тот продвинулся вверх еще дюймов на восемнадцать. – Что-то твердое. Придется пробивать.

Многими ударами позже оба прута целиком скрылись в трубе. – У меня было такое ощущение, – сказал он, очищая руки, – как будто последний фут прут выходил уже на открытый воздух. По идее, антенна должна торчать из-под земли футов на пять. Я полагаю, что над нами развалины. Остатки дома. Ну что, проверите меня счетчиком?

– Вы говорите это так спокойно, как будто спрашиваете: "Осталось у нас молоко со вчерашнего вечера?".

Он пожал плечами.

– Барби, дитя мое, когда я пошел во флот, у меня за душой не было ни гроша, несколько раз за свою жизнь я разорялся. Так что я не собираюсь убиваться по поводу крыши и четырех стен. Ну как, есть что-нибудь?

– На вас ничего нет.

– Проверьте еще пол под трубой.

На полу оказались "горячие" пятна. Хью вытер их влажным клинэксом и выбросил его в специальное металлическое ведро. После этого она провела раструбом счетчика по его рукам и еще раз по полу.

– Очистка обошлась нам примерно в галлон воды: лучше бы этому радио работать теперь нормально. – Он подсоединил антенну к радиоприемнику.

Через десять минут они убедились, что эфир пуст. Шумы – статические разряды на всех диапазонах – но никаких сигналов. Он вздохнул:

– Это меня не удивляет. Я, правда, точно не знаю, что ионизация делает с радиоволнами, но сейчас над нашими головами скорее всего самый настоящий шабаш радиоактивных изотопов. Я надеялся, что нам удастся поймать Солт-ЛейкСити.

– А разве не Денвер?

– Нет. В Денвере расположена база межконтинентальных баллистических ракет. Оставлю, пожалуй, приемник включенным: может быть, что-нибудь все-таки удастся поймать.

– Но ведь тогда батареи быстро разрядятся.

– Нет так уж быстро. Давайте сядем и почитаем вслух какие-нибудь стишки. – Он взглянул на счетчик радиации, мягко присвистнул, затем проверил температуру. – Облегчу-ка я немного участь наших спящих красавцев, страдающих от жары. Кстати, как вы переносите эту жару, Барби?

– Честно говоря, я просто перестала о ней думать. Истекаю потом и только.

– Как и я.

– Во всяком случае, не нужно тратить кислород ради меня. Сколько еще баллонов осталось?

– Не так уж много.

– Но сколько?

– Меньше половины. Но не мучайтесь из-за этого. Давайте поспорим на пятьсот тысяч долларов и пятьдесят центов, что вам не прочитать ни одного лимерика, которого бы я не знал.

– Приличного или нет?

– А разве бывают приличные лимерики?

– О'кей. "Веселый парнишка по имени Скотт…"

Вечер шуточных стихотворений провалился. Хью обвинил ее в том, что ее ум слишком чист и невинен, на что она ответила:

– Это не совсем так, Хью. Просто голова не работает.

– Да и я сегодня что-то не в ударе. Может быть, еще по глоточку?

– Пожалуй. Только обязательно с водой. Я так потею, что кажется, совершенно иссохла. Хью?

– Да, Барби.

– Мы ведь скорее всего погибнем, правда?

– Да.

– Я так и думала. Наверное, еще до рассвета?

– Нет! Я уверен, что мы протянем до полудня. Если захотим, конечно.

– Понятно. Хью, вам не трудно было бы меня обнять? Прижмите меня к себе. Или вам и так слишком жарко?

– Когда мне покажется слишком жарко для того, чтобы обнять девушку, я буду знать, что я мертв и нахожусь в аду.

– Спасибо.

– Так удобно?

– Очень.

– Какая вы маленькая.

– Я вешу сто тридцать два фунта, а рост у меня пять футов восемь дюймов. Так что не такая уж я миниатюрная.

– Все равно вы маленькая. Отставьте виски. Поднимите голову.

– Ммммм… Еще. Прошу вас, еще.

– Да вы алчная девочка.

– Да. Очень алчная. Спасибо, Хью.

– Какие хорошенькие глазки.

– Они – лучшее, что у меня есть. Лицо-то у меня ничего особенного из себя не представляет. Но у Карен глаза еще красивее.

– Это кому как.

– Ну что ж, не буду спорить. Приляг дорогой. Дорогой Хью…

– Так хорошо?

– Очень. Удивительно хорошо. И поцелуй меня еще раз. Пожалуйста.

– Барбара. Барбара!

– Хью, милый! Я люблю тебя. О!

– Я люблю тебя, Барбара!

– Да, да! О, прошу тебя! Сейчас!

– КОНЕЧНО, СЕЙЧАС!

***

– Тебе хорошо, Барби?

– Как никогда! Никогда в жизни я не была счастливее, чем сейчас.

– Хорошо, если бы это было правдой.

– Это правда. Хью, дорогой, сейчас я совершенно счастлива и больше ни капельки не боюсь. Мне так хорошо, что я даже перестала чувствовать жару.

– С меня, наверное, на тебя капает пот?

– Какая разница! Две капельки висят у тебя на подбородке, а третья – на кончике носа. А я так вспотела, что волосы совершенно слиплись. Но все это не имеет значения. Хью, дорогой мой, это то, чего я хотела. Тебя. Теперь я готова умереть.

– Зато я не хочу, чтобы мы умирали.

– Прости.

– Нет, нет! Барби! Милая, еще недавно мне казалось, что в смерти нет ничего плохого. А вот теперь я чувствую, что опять жизнь обрела смысл.

– О, наверное я думаю так же.

– Скорее всего. Но мы постараемся не погибать, если только это в моих силах. Давай сядем?

– Как хочешь. Но только если ты снова обнимешь меня после этого.

– Еще как! Но сначала я хочу налить нам обоим по порции виски. Я снова жажду. И совершенно выбился из сил.

– И я тоже. У тебя так сильно бьется сердце!

– Ничего удивительного. Барби, девочка моя, а знаешь ли ты, что я почти вдвое старше тебя? Что я достаточно стар, чтобы быть твоим отцом?

– Да, папочка.

– Ах ты маленькая плутовка. Только попробуй еще раз сказать так и я выпью все остальное виски.

– Больше не буду, Хью. Мой любимый Хью. Только ведь мы с тобой ровесники… потому что умрем в один и тот же час.

– Перестань говорить о смерти. Я хочу попытаться найти какой-нибудь выход из положения.

– Если только он есть, то ты обязательно найдешь его. Я не испытываю страха перед смертью. Я уже смотрела ей в лицо и больше не боюсь – не боюсь умереть, и не боюсь жить. Но… Хью, я хочу просить тебя об одной милости.

– Какой?

– Когда ты будешь давать смертельную дозу снотворного остальным… не давай ее мне, пожалуйста.

– Э-э-э… Но это может быть необходимо.

– Я не то имела в виду. Я приму таблетки, но не до тех пор, пока ты мне сам этого не предложишь. Но только не вместе с остальными. Я хочу принять яд только после тебя.

– Мммм… Барби, но я надеюсь, что мы обойдемся и без таблеток.

– Тем лучше.

– Хорошо, хорошо. А теперь помолчим. Поцелуй меня.

– Да, милый.

– Какие у тебя длинные ноги, Барби. И сильные к тому же.

– Зато и длинные ступни.

– Перестань набиваться на комплименты. Мне очень нравятся твои ступни. Без них ты выглядела бы какой-то незаконченной.

– Но пусть и тебе станет стыдно. Хью, а знаешь, чего мне хочется?

– Еще раз?

– Нет, нет. Впрочем, да. Только не прямо сейчас.

– Так чего же? Спать? Так ложись и спи, дорогая. Я и один вполне справлюсь. на какой-то сон даже одну из тех немногих минуток, что нам остались. Нет, просто мне кажется, что я с удовольствием сыграла бы в бридж – в качестве твоего партнера.

– Ну… В принципе, мы можем разбудить Джо. Остальных нельзя – тройная доза секонала не располагает к карточным играм. Мы могли бы сыграть и втроем.

– Нет, нет. Мне не нужно ничье общество кроме твоего. Но мне так нравилось играть с тобой на пару.

– Ты – замечательный партнер, дорогая. Самый лучший на свете. И если ты говоришь, что играешь "по книге", то это в самом деле так.

– Ну, конечно, не "самый лучший". Ты играешь классом повыше. Но я бы хотела пробыть подле тебя много-много лет, чтобы научиться играть так же, как ты. И еще я бы хотела, чтобы тот налет случился минут на десять позже. Тогда ты успел бы сыграть тот большой шлем.

– В этом не было никакой необходимости. Когда ты объявила свои карты, я понял, что все в порядке. – Он сжал ее плечи. – Три больших шлема за один вечер!

– Три?

– А что, по-твоему водородная бомба – не большой шлем?

– О! А потом ведь была еще и вторая бомба.

– Вторая бомба не в счет, она упала слишком далеко. Если ты не понимаешь о чем я говорю, то я вообще отказываюсь объяснить тебе что-либо.

– Ах вот оно что! Но в таком случае можно попробовать сыграть и четвертый. Правда, я теперь не смогу вынудить тебя ходить первым; мой лифчик куда-то делся и…

– Так значит, ты нарочно сделала это?

– Конечно. Но теперь твоя очередь ходить. А я попробую ответить.

– Э, только не так быстро. Три больших шлема – это максимум, на что я способен. Разве что еще один малый шлем… да и то, если я приму еще одну таблетку декседрина. Но четыре больших шлема – это превыше моих сил. Ты же знаешь, что я не в том возрасте.

– Посмотрим. Мне все-таки кажется, что у нас получится и четвертый большой.

И в этот миг их накрыло самым большим из шлемов.

*

Глава третья.

Глава третья.

Погас свет. Грейс Фарнхэм вскрикнула, доктор Ливингстон завизжал, Барбару швырнуло на баллоны с кислородом, да так, что она в темноте потеряла всякую ориентацию.

Оправившись немного, она пошарила возле себя руками, нащупала ногу, затем нащупала Хью, являющегося продолжением этой ноги. Он не шевелился. Она попыталась прослушать его сердце, но не смогла.

– Она закричала:

– Эй! Эй! Кто-нибудь!

Дьюк ответил:

– Барбара?

– Да, да!

– Вы в порядке?

– Я-то в порядке, да с Хью плохо. По-моему, он мертв.

– Спокойно. Как только я найду свои брюки, я зажгу спичку – если конечно мне удастся перевернуться с головы на ноги. Я стою на ней.

– Хьюберт! ХЬЮБЕРТ!

– Да, мамочка! Подожди. – Грейс продолжала вскрикивать. Дьюк как мог пытался успокоить ее, одновременно проклиная темноту. Барбара немного освоилась со своим положением, попыталась слезть с груды баллонов, ударилась обо что-то подбородком и, наконец, ощутила под собой ровную поверхность. Что это такое она понять не могла. Поверхность была наклонной.

Дьюк воскликнул:

– Наконец-то! Вот они! – вспыхнула спичка. Пламя было ярким, так как воздух перенасытился кислородом.

– Голос Джо произнес:

– Лучше ее погасить. А то может случиться пожар. – Тьму прорезал луч фонарика.

Барбара позвала:

– Джо! Помоги мне с Хью!

– Сейчас. Только сначала попробую наладить свет.

– Может быть, он умирает.

– Все равно без света ничего не сделаешь.

Барбара замолчала и снова попыталась прослушать сердцебиение – наконец-то нашла его и всхлипывая, обхватила голову Хью.

В мужском отсеке вспыхнул свет. Но и до Барбары его доходило столько, что она, наконец, получила возможность оглядеться. Пол убежища теперь находился под углом градусов в тридцать. Она, Хью, стальные баллоны, бак с водой и все остальное громоздилось бесформенной кучей в нижнем углу. Бак дал течь и теперь вода залила весь туалет. Если бы пол наклонился в другую сторону, они с Хью были бы похоронены под кучей железных баллонов и затоплены водой.

Через несколько минут до нее добрались Джо и Дьюк, с трудом преодолев перекосившуюся дверь. В руке у Джо была переносная лампа. Дьюк сказал Джо:

– Как же мы его понесем?

– Его нельзя трогать. Вдруг поврежден позвоночник!

– Все равно, нужно его отсюда унести.

– Никуда мы его не понесем, – твердо сказал Джо. – Барбара, вы передвигали его?

– Только клала его голову себе на колени.

– В таком случае, больше его не шевелите, – Джо принялся осматривать своего пациента, касаясь его мягкими движениями рук. – Больших повреждений как будто нет, – наконец решил он. – Барбара, если можете, посидите в том же положении до тех пор, пока он не придет в себя. После этого я смогу проверить его глазные яблоки, чтобы определить; сильно он контужен или нет, как у него с координацией движений и все такое прочее.

– Конечно, я посижу. Еще кто-нибудь пострадал?

– Ничего заслуживающего внимания, – уверил ее Дьюк. – Джо считает, что сломал пару ребер, а я немного повредил плечо. Мать просто откатилась к стене. Сестричка сейчас ее успокаивает. Сестра тоже в полном порядке, если не считать синяка на голове. На нее свалилась консервная банка. А вы сами-то как?

– Только ушибы. Мы с Хью как раз играли в солитер для двоих и пытались не растаять от жары, когда нас накрыло. – Она попыталась представить, как долго протянет эта ложь. Но Дьюк, кажется, принял ее очень спокойно. Джо был в одних трусах. Она добавила:

– А как кот? С ним ничего не случилось?

– Если не ошибаюсь, доктор Ливингстон, – серьезно ответил Джо, – избежал повреждений. Но он очень расстроен тем, что его тазик с песком перевернулся. Так что в настоящее время он чистится и проклинает все на свете.

– Я рада, что он не пострадал.

– А вы заметили что-либо необычного в этом взрыве?

– Чего именно, Джо? Мне только показалось, что он был самым сильным из всех. Намного сильнее предыдущих.

– Да. Но не было никакого грохота. Просто один большой, огромный взрыв, а потом… ничего.

– И что это значит?

– Не знаю, Барбара. Так вы можете еще немного посидеть? Я хочу попытаться восстановить освещение и определить ущерб. Заодно и посмотрим, что можно привести в божеский вид.

– Я буду сидеть, как каменная. – Ей показалось, что Хью задышал спокойнее. В тишине она услышала биение его сердца. Тогда она решила, что ей больше не от чего быть несчастной. К ней пробралась Карен с фонариком, осторожно передвигаясь по наклонному полу.

– Как там отец?

– Все так же.

– Скорее всего, ушиб голову, как и я. А ты как? – Она фонариком осветила Барбару.

– Все хорошо.

– Слава богу! Я рада, что ты тоже в чем мать родила. Никак не могла найти свои трусики. Джо так старается не смотреть в мою сторону, что на него просто больно глядеть. Все-таки странный он какой-то!

– Я совершенно не представляю, где моя одежда.

– Одним словом, единственный из нас обладатель трусов – это Джо. А что с тобой случилось? Ты спала?

– Нет. Я была здесь. Мы разговаривали.

– Х-м-м… Обвинение утверждает обратное. Не волнуйся, я никому не открою твою страшную тайну. Мама ничего не узнает – я сделала ей еще один укол.

– А тебе не кажется, что твои выводы слишком поспешны?

– Делать выводы – мое любимое развлечение. И я уверена, что мои непристойные предположения верны. Очень жаль, что я спала этой ночью. Тем более, что эта ночь, скорее всего наша последняя. – Она придвинулась к Барбаре и чмокнула ее. – Я тебя очень люблю.

– Спасибо, Карен. Я тоже люблю тебя.

– Прекрасно. Тогда давай не будем хоронить себя заживо, а порадуемся лучше тому, какими мы оказались отважными ребятами. Ты сумела осчастливить отца тем, что дала возможность разыграть шлем. И если ты смогла сделать его еще счастливее, то я этому только рада. – Она поморщилась. – Ну, ладно. Пойду разбирать припасы. Если папочка очнется, позови. – Она вышла.

– Барбара!

– Да, Хью? Да!

– Не так громко. Я слышал, что говорила моя дочь.

– Слышал?

– Да. Она джентльмен по натуре. Барбара? Я люблю тебя. Может быть у меня не будет другой возможности сказать тебе это.

– Я тоже люблю тебя.

– Милая.

– Позвать остальных?

– Подожди немного. Тебе так удобно.

– Очень!

– Тогда позволь мне немного отдохнуть. А то я совсем ошалел.

– Отдыхай, сколько хочешь. Кстати, попробуй пошевелить пальцами ног. У тебя где-нибудь болит?

– О, болит у меня много где, но к счастью, не слишком сильно. Подожди-ка… Да, вроде все мои конечности в порядке. Теперь можешь звать Джо.

– Особенно спешить некуда.

– Но лучше все-таки позови его. Кое-что нужно сделать.

Вскоре мистер Фарнхэм полностью оправился. Джо потребовал, чтобы он продемонстрировал свою невредимость: оказалось, что и в самом деле кроме большого количества синяков мистер Фарнхэм во время взрыва не получил ничего более серьезного – ни переломов, ни сотрясения мозга. Барбара втайне от всех пришла к заключению, что Хью приземлился на кучу баллонов, а она упала на него сверху. Впрочем, обсуждать это предположение она ни с кем не стала.

Первое, что сделал Хью – это перетянул ребра Джо эластичным бинтом. Пока его перевязывали, Джо то и дело вскрикивал, но после перевязки ему явно стало удобнее. Затем был произведен осмотр головы Карен. Хью решил, что здесь он бессилен.

– Пусть кто-нибудь посмотрит на термометр! – сказал он. – Дьюк?

– Термометр разбит.

– Не может этого быть. Он ведь целиком сделан из металла. Ударопрочная вещь.

– Я уже смотрел на него, – объяснил Дьюк, – пока ты тут эскулапствовал. Но мне кажется, что стало прохладнее. Может он, конечно, и ударопрочен, но два баллона раздавили его, как яйцо.

– Ах, вот оно что. Ну ладно, невелика потеря.

– Папа? А может нам хоть теперь попробовать запасное радио? Учти, я просто предлагаю.

– Понятно, но… жаль тебя огорчать, Дьюк, но оно скорее всего тоже разбито. Мы уже пытались включать его. Ни ответа, ни привета. – Он взглянул на часы. – Полтора часа назад. В два часа. Еще у кого-нибудь есть часы?

Часы Дьюка показывали то же самое время.

– Что ж, кажется, с нами в основном все в порядке, – заключил Хью, – если не считать запаса воды. Здесь есть несколько пластиковых бутылей с водой, но воду из бака придется экономить – она может пригодиться для питья – будем обеззараживать ее таблетками. Джо, нам понадобится всякая посуда, чтобы каждый мог черпать воду из бака. Старайтесь соблюдать чистоту. – Затем он добавил. – Карен, когда освободишься, приготовь что-нибудь на завтрак. Пусть это даже Армагеддон, но есть все равно необходимо.

– И даже если это такой Армагеддон, от которого тошнит, – добавила Карен.

Отец передернулся.

– Девочка моя, придется тебе на доске тысячу раз написать: "Никогда больше перед завтраком не буду говорить нехорошие вещи".

– Хью, но, по-моему, она не сказала ничего неприличного.

– Не надо поддерживать ее, Барбара. Довольно, покончим с этим.

Карен вскоре вернулась, неся Дока Ливингстона.

– Плохая из меня помощница, – сообщила она. – Мне все время приходится держать проклятого кота. Он так и рвется помогать.

– Мя-я-я-у!

– Тихо! Придется видно дать ему рыбки и приняться за приготовление завтрака. Чего изволите, Босс Папа Хью? Креп-сюзе?

– С удовольствием.

– Единственное, на что вы можете рассчитывать – это джем и крекеры.

– Ну и прекрасно, как там идет вычерпывание?

– Папочка, я отказываюсь пить эту воду, даже с обеззараживающими таблетками. – Она состроила гримасу. – Ты же сам знаешь, что это такое.

– Может быть больше нечего будет пить.

– Ну… разве что разбавить ее виски…

– М-м-м… у нас вообще острый дефицит жидкостей. В тех двух бутылках, которые я открывал, осталось не более чем по одной пятой.

– Папа, не порть настроение перед завтраком.

– Вопрос в том, правильно ли я распределил виски? Может, лучше приберечь его для Грейс?

– О, – лицо Карен исказилось в гримасе мучительного раздумья. – Пусть она получает мою долю. Но остальных обделять только потому, что бедняжка Грейс совсем плоха, не следует.

– Карен, в нашем положении грешно издеваться над матерью. Ведь ты прекрасно знаешь, что для нее это в какой-то мере лекарство.

– О, да, конечно. А для меня лучшее лекарство – это бриллиантовые браслеты и собольи шубы.

– Доченька, не стоит винить ее. Может быть, это я виноват. Так, например, считает Дьюк. Когда ты будешь в моем возрасте, ты научишься принимать людей такими, какие они есть.

– Погоди, я пробую завтрак. Ну вот… может быть я и излишне несправедлива к ней, но я устала от того, что каждый раз, как я ни привожу домой своих приятелей, мамуля обязательно отключается уже к обеду. Или пытается облапить их на кухне и поцеловать.

– Неужели такое бывало?

– А ты что, никогда не замечал? Хотя, впрочем, в это время ты почти никогда не бывал дома. Прости.

– Ты тоже прости меня. Но только за то, что я высказал в твой адрес. Мы оба погорячились. А в остальном, как я уже сказал, когда ты доживешь до моих лет…

– Папа, я вряд ли доживу до твоих лет – и ты прекрасно понимаешь это. И если у нас осталось всего две пятых бутылки виски, то почему бы просто не отдать их тому, кто больше других нуждается в нем?