Текст книги "По большому льду. Северный полюс"

Автор книги: Роберт Э́двин Пири

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 39 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

Глава I. От Бруклина до бухты Мак-Кормика

Последние ящики и пакеты были, наконец, доставлены на мое маленькое судно. В 5 часов пополудни, 6 июня 1891 г., «Коршун» отчалил от пристани у Балтик-стрит в Бруклине и вышел в Ист-Ривер. Яркий солнечный свет освещал толпу друзей и зевак, прощавшхся с нами с пристани. Мы шли к северной Гренландии, и на каждом пароходе и каботажном судне на переполненной Ист-Ривер знали об этом. Нас приветствовали свистками – прощались с нами и желали счастливой дороги. Флаги, висевшие вдоль Ист-Ривер, приветствовали нас и говорили нам «до свидания». Целая армада огромных кораблей прошла мимо нас один за другим, приветствуя свистками; их палубы были усеяны пассажирами, которые махали нам платками. У Флашинга и возле других мест множество яхт приветствовали нас выстрелами из пушек. Пожелания счастливой дороги смолкли только тогда, когда нас скрыла ночь. Наш маленький мир, – все пространство под палубой было занято, и даже на самой палубе находилось мое снаряжение, – был, наконец, предоставлен самому себе.

Список пассажиров «Коршуна» состоял из шестнадцати человек. Семеро были членами Северо-гренландской экспедиции, девятеро же других составляли научную партию, посланную Академией естественных наук в Филадельфии с целью сопроводить меня до места моего назначения и провести научные исследования в соответствии с заданием во время пребывания там «Коршуна». Эта партия была известна под названием западно-гренландская экспедиция.

Численность моей партии была минимально необходимой для предполагаемой работы. Я думаю, что время больших полярных экспедиций прошло. Великая задача будущего, подобно многим делам прошлого, будет решена очень маленькими партиями[28]28
  В большом санном путешествии Сватки участвовали четверо белых и один эскимос. В экспедиции капитана Хольма к восточной Гренландии принимало участие четверо. Пейер, на земле Франца-Иосифа, отправился в путь с семью спутниками, но, найдя это число обременительным, оставил четверых и дальше пошел только с двумя. Исследования в экспедиции Грили осуществлялись партиями, состоящими из трех человек. Ранние исследования Холла и путешествие Грэ вдоль восточного берега Гренландии являются яркими доказательствами того, что успех в полярном исследовании может быть достигнут и одним отважным человеком.


[Закрыть]. Понимая, что каждый лишний человек – это элемент опасности и неудачи, я выбрал из сотен желающих разделить мою судьбу, письма которых я получал в течение нескольких месяцев, только пятерых. Все они были молоды и, помимо выдающихся физических данных, были людьми воспитанными и образованными. На мой взгляд, люди именно такого типа лучше всего подходят для того, чтобы с наименьшими неблагоприятными последствиями преодолевать трудности полярной зимы и проделать двух или трехмесячное путешествие на санях, когда разумное самообладание, присущее молодости умение приспосабливаться к окружающим условиям и энтузиазм перевешивают бездумную выносливость мышц, закаленных годами тренировки.

Моими помощниками стали: Фредерик А. Кук, врач и этнолог экспедиции, родом из Нью-Йорка, получивший степень в Колледже врачей и медиков и в Нью-йоркском университете. Он практиковал в Нью-Йорке в течение нескольких лет. Ему было 26 лет.

Лэнгдон Джибсон из Флашинга, мой орнитолог и главный охотник; крепкий, молодой охотник 26 лет, член Общества американских орнитологов. Он был членом экспедиции Брауна – Стэнтона, исследовавшей каньон Колорадо в 1889–1890 гг.

Эдвин Аструп из Христиании в Норвегии; крепкий юноша, только недавно приехавший в Соединенные Штаты. Сын командира королевской гвардии, он получил диплом первой степени коммерческого колледжа в Христиании и брал многочисленные призы в спорте, в особенности, в катании на коньках.

Джон М. Вергоев из Луисвилля, минералог и метеоролог. 25 лет, учился в одном из восточных университетов. Мистер Вергоев щедро содействовал решению финансовых проблем экспедиции.

Мэттью Хэнсон, мой слуга; смелый чернокожий парень, родом из Виргинии, 23 года. Его ум и преданность, выдающиеся отвага и выносливость, проявленные им в течение нескольких лет, проведенных со мной в различных экспедициях и в джунглях Никарагуа, убедили меня в том, что он очень ценный член партии.

Миссис Пири сопровождала партию. Здоровая, молодая, энергичная и полная восторженного интереса к делу, она не видела причины, почему она не сможет перенести условий и среды, в которых датские женщины проводят годы своей жизни. Я согласился с этим мнением и полагал, что во многих отношениях ее присутствие и помощь будут также содействовать ценным выводам экспедиции, как они были бесценны для меня во время подготовки. События доказали справедливость этого мнения.

Я был начальником обеих экспедиций, северо-гренландской и западно-гренландской, пока первая не расположилась на зимние квартиры в заливе Мак-Кормика. Западно-гренландская экспедиция затем начала свою отдельную работу под руководством известного геолога, профессора Анджело Гейльприна. С профессором Гейльприном были проф. Бенджамин Шарп, зоолог; проф. Дж. Ф. Холт, зоолог; доктор Уильям Хьюз, орнитолог; мистер Леви Менгель, энтомолог; доктор Уильям Бурк, ботаник; мистер Александр Кинили, журналист «Нью-Йорк Геральд»; доктор Роберт Кили, врач и мистер Фрейзер Ашхёрст.

Командиром «Коршуна», паровой шхуны водоизмещением 280 тонн, был покойный капитан Ричард Пайк, известный полярный шкипер и один из лучших мореплавателей среди льдов. Смерть его, весной 1893 г., повсюду вызвала сожаление. Командуя «Протеем», он доставил в 1881 г. экспедицию лейтенанта Грили в бухту Леди Франклин. При этом капитан Пайк совершил феноменально быстрый переход через пролив Смита до места, где был расположен лагерь лейтенанта Грили. Два года спустя капитан Пайк командовал «Протеем», когда лейтенант Гарлингтон попытался спасти Грили. После того, как судно было раздавлено льдом возле мыса Сабин, он отступил со своим экипажем проливом Мелвилла в Упернавик.

Под командованием капитана Пайка находился экипаж из 15 человек, вместе с нами – 31 человек, – всех этих людей нужно было разместить в очень тесном пространстве. «Коршун» был крепким судном, хорошо приспособленным для путешествий, способным развить скорость в семь узлов. Он был совершенно переполнен, и поэтому для моей партии были обустроены дополнительные каюты.

Вопросы снабжения пищевыми продуктами, одеждой и другой экипировкой и приборами для научных исследований были предметом моего пристального и продолжительного обдумывания, изучения опыта моих предшественников.

Мое снаряжение хоть и было одним из самых недорогих, которое когда-либо использовалось на «белом севере», однако в его подготовке было учтено все, что могло повлиять на удобство и общий успех экспедиции.

Съестные припасы, взятые нами, немного отличались от провизии последних полярных экспедиций. Припасы были рассчитаны на полтора года, чай, сахар и кофе – на два с половиной года. Я взял немного мяса, за исключением пеммикана, поскольку считал, что мы сможем без проблем добыть оленину в нужных нам количествах. Разнообразные сушеные овощи, мясная мука, пеммикан и плитки шоколада были специально приготовлены для моей экспедиции.

Я взял с собой лесоматериалов в расчете на дом площадью 240 квадратных футов. В моем распоряжении были два вельбота – «Мери Пири» и «Вера», специально построенных для экспедиции. Первый был назван по имени моей матери, которой я стольким обязан, а второй – в честь крепкого бота, 30 лет назад вернувшего доктора Кейна и его храбрых спутников друзьям и цивилизации, проплывшего мимо тех же скал и заливов, которые вскоре увидят новую «Веру».

Я взял двое новых саней, использованных мной для разведки внутреннего льда в 1881 г., и достаточный запас пиломатериалов, чтобы сделать новые.

Среди других важных предметов снаряжения следует отметить: индейские снегоступы и норвежские лыжи, мокасины, прорезиненные накладки для передвижения по льду, спиртовки и достаточное количество шерстяной одежды. Меховой одеждой и мясом экспедицию должна была снабжать местность вокруг моей главной квартиры.

Мой арсенал состоял из винчестеров 44-го калибра, магазинных винтовок 45-го калибра, дробовика 10-го калибра, трехствольного ружья Дэли и двухствольной винтовки 45-го калибра. Амуниция – два ящика ружейных патронов.

В набор измерительных приборов входили: маленький теодолит, специально изготовленный фирмой «Фот и К°», Вашингтон, с призматическим окуляром и цветными стеклами, один семидюймовый секстант с искусственным горизонтом и ртутью, карманный секстант, три карманных хронометра, сделанных специально для меня фирмой «Говард и К°», Бостон, несколько компасов различных систем, пять анероидов, один прибор для измерения точки кипения, стальная рулетка и полевые бинокли.

Для метеорологических исследований были предназначены ртутный барометр, гигрометр, несколько наборов термометров, рассчитанных на максимальную и минимальную температуру, обыкновенные ртутные термометры, глубоководный термометр и анемометр.

Мое фотографическое снаряжение состояло из камер «Истмен Кодак» и пленок, сделанных специально для меня компанией Истмена.

Кроме того, я взял синие морские огни и сигналы, ракеты, зажигательные стекла, кремень и огниво, карманные лампы и другие вещи, казалось бы, не достойные упоминания, однако очень важные в местности, где невозможно достать куска веревки или обычной иглы.

11 июня, на пятый день после отплытия из Нью-Йорка, мы пришли в гавань Сиднея, и в то время, как экипаж работал весь день, наполняя угольные камеры, члены обеих экспедиций наслаждались своим последним днем в цивилизации. В пятницу вечером, 12-го числа, 180 тонн угля из копей мыса Бретон были погружены на судно; в общем его запасы составляли более 300 тонн, размещенных в камерах, трюме и на палубе. Затем, бросив последний взгляд на окружавшие залив холмы, только недавно одетые в зеленое прикосновением весны, мы вышли в море и направились на север через залив Святого Лаврентия к проливу Бель-Иль.

За кормой бушевала гроза, а около полудня следующего дня усиливающийся ветер перешел в ураган, что стало тяжким испытанием для матросов нашего корабля. Маленький «Коршун», однако, показал себя хорошим судном. Его шкафут и часть квартердека были загружены до бортов углем; на остальной части палубы стояли сундуки, ящики и бочонки. Но несмотря на тяжелый груз «Коршун» шел гораздо быстрее, чем можно было ожидать. В течение ночи море утихло.

Проплывая вдоль западных берегов Ньюфаундленда, сквозь просветы в тумане мы видели горы, испещренные прожилками снега. В Сиднее нам сообщили, что пролив Бель-Иль свободен ото льда, но рано утром в понедельник мы вошли в паковые льды, и члены моей экспедиции получили первый опыт по преодолению этой вполне обычной фазы полярного плавания. Такой плотный полярный лед, заполнивший пролив Бель-Иль от одного конца до другого, никогда не встречался здесь ранее в это время года. Ледяные поля покачивались на волнах, и ритмичный шум разбивающихся краев белых паковых льдов был сильнее шума прибоя на берегу. Поля были от 5 до 100 футов в диаметре и от 1 до 8 футов толщиной; несколько небольших глыб достигали высоты 8—10 футов.

Двигаясь туда и назад вдоль края льда, тщетно разыскивая проход, чтобы направиться на север, мы любовались прекрасными видами грозных берегов Ньюфаундленда и Лабрадора. Несколько ньюфаундлендских рыбаков подошли к нам на вельботах и рассказали о своих трудностях: многие жители их поселений заболели, а у них не было лекарств, и в течение нескольких месяцев ни одно судно не заходило к ним. Мы дали им лекарства и письма к нашим друзьям.

Несмотря на то, что меня несколько беспокоило замедление продвижения вперед, я все-таки наслаждался нашим новым положением. Когда «Коршун», утомленный поисками прохода, приставал там и здесь к ледяному полю, мы ловили рыбу, фотографировали или одевали коньки и лыжи и практиковались. Мы поймали 400 фунтов прекрасной трески и засолили ее для нашего северо-гренландского склада провизии. Мириады серых чаек, чаек-моевок и тюленей оживляли сцену. Были также и сценические эффекты. В понедельник ночью мы наслаждались великолепным закатом. Море отражало, словно зеркало, розовый блеск западного неба, и берег Лабрадора стал пурпурным. Изрезанный фантастическим образом лед плавал вокруг нас, и тишина нарушалась разве что криками чаек и фырканьем китов. Пять дней сражались мы со льдом, то продвигаясь вперед на несколько миль, то отступая назад, когда лед снова захватывал нас. Наконец, в пятницу после обеда, мы снова почувствовали волнение открытого моря и, идя на всех парах и под всеми парусами, скоро выбрались из льдов и пошли со скоростью 8 узлов. Проплывая мимо маяков Бель-Иля, мы увидели, как сторожа подняли британский флаг, желая показать, что они заметили нас, а может быть, просто приветствуя первое судно, которое они увидели в этом году. Когда мы вышли из пролива Бель-Иль, наши лица загорели, словно под тропическим солнцем, под воздействием ослепительного блеска покрытых снегом ледяных полей.

Следующие пять бурных дней стали тяжелым испытанием для маленького «Коршуна». В четверг утром корабль был вынужден лечь в дрейф на несколько часов, дважды зарывшись в воду и с трудом поднявшись под тяжестью зеленой воды, залившей нос и шкафут. Наши моряки, однако, забыли о своих несчастьях в 11 часов вечера 23 июня, когда мы в первый раз увидели величие гренландского берега. Вдали показался мыс Отчаяния, и на следующее утро нашему взору предстали горы восточной стороны. Ивигтут, знаменитый своими криолитовыми копями, был рядом, и до полудня мы увидели большую мраморную стену ледника Фредериксхааб, одного из самых обширных в мире; справа от него, вдали виднелась острая покрытая снегом вершина пика Кангарсук высотой 4710 футов – точная копия Маттерхорна[29]29
  Одна из самых живописных вершин в Альпах, высотой 4478 метра. (Прим. редактора).


[Закрыть].

Яркий блеск солнца высвечивал рельефные, зазубренные очертания гор, в 20 милях дальше, на склонах, особенно на северных, на которых было много снега. По мере движения солнца по горизонту свет, тени и резкие профили гор приобрели невероятную величественность. Мы встретили восточный гренландский паковый лед, обогнувший мыс Фарвель, и немного изменили свой путь, чтобы обойти его.

Рано утром в четверг мы прошли Годхоб; к северу от него горы становятся ниже, и до южного фьорда Исорток берег сравнительно низок, а горы скруглены. К северу от южного Исортока, покрытые снегом горы, исполосованные ледниками и изрезанные глубокими ущельями, снова становятся неприступными и суровыми. В пятницу все время после обеда мы шли мимо многочисленных айсбергов, этих весенних отпрысков ледников бухты Диско, восхищающих своим бесконечным разнообразием форм и цвета. Были заметны большие стаи гаг; нескольких мы подстрелили.

Я не буду останавливаться на картинах природы Гренландии, подробно и хорошо описанных путешественниками. Эта книга о доселе неизвестных или малопонятных явлениях северной Гренландии и о приключениях, которых еще не было в полярных исследованиях.

В четверг 27 июля мы бросили якорь в гавани Годхавна – главного поселения Северного инспектората датской Гренландии. Место это не изменилось за те пять лет, с тех пор как я его видел; не появилось новых строений, и площадь была так же пуста, как и раньше. Семейства инспектора Андерсена и губернатора Карстенса разрослись, но инспектор и миссис Андерсен остались такими же, как и раньше, – милой, гостеприимной парой. Мы узнали, что Ганс Хендрик, эскимос, сопровождавший множество экспедиций (в свое время была даже опубликована его автобиография на английском), умер три года назад. Я отправился с миссис Пири и профессором Гейльприном к инспектору Андерсену, и члены экспедиции получили право свободного передвижения. Большая часть из нас отправилась для практики на ледяной покров, спускающийся с вершины острова. Понадобилось четыре часа, чтобы добраться до края ледяного покрова на высоте 2400 футов над уровнем моря. Отсюда мы наслаждались видом вокруг и под нами – подобного не увидишь нигде, кроме как в Гренландии.

Прямо у наших ног раскинулись город и гавань Годхавн с домами – маленькими пятнышками. «Коршун» и датский бриг в гавани казались детскими лодочками. За городом и бухтой Диско, в направлении на юго-восток, виднелись Эгедесминд[30]30
  Датское название города Аасиаат – столицы одноименного муниципалитета в Западной Гренландии. (Прим. редактора).


[Закрыть] и туманные Кронпринцевы острова. К западу голубые воды Баффинова залива простирались вдаль до тех пор, пока не исчезали в золотом блеске западного солнца. Левее, над ледяным покровом, тихие воды бухты Диско были покрыты сотнями айсбергов, отколовшихся от гигантского ледника Якобсхавн, блистающее чело которого, прорывающее темный круг гор, было заметно на восточном горизонте. За нами лежал вечный, сплошной ледяной покров, гладкий, как мрамор, со слегка волнистой поверхностью. Мы построили пирамиду высотой 8 футов в память нашего посещения, положив в нее в жестяном ящике листок с датой и списком членов экспедиции и несколько американских монет.

Затем мы вернулись на «Коршун», утомленные и голодные, но полные впечатлений от нашей первой гренландской прогулки.

Следующий день был посвящен экскурсиям по окрестностям. Вечером профессор Гейльприн, Аструп, Кинили, миссис Пири и я обедали у инспектора Андерсена. После обеда мы полюбовались туземными танцами в одном из правительственных строений, а затем провели прекрасный вечер в доме инспектора.

Я намеревался отправиться в путь рано утром в понедельник, но юго-западный ветер, сопровождаемый густым туманом, задержал нас в гавани до 2 часов пополудни, когда мы вышли с развевающимися флагами и с салютом из пушки. Повернув к северу, мы прошли вдоль берега острова Диско, и спустя 36 часов бросили якорь в гавани Упернавика. В течение всего этого времени мы шли по морю, на котором едва была заметна легкая зыбь. За исключением айсбергов, льда на море не было. Вайгат, полуостров Нугсуак, широкое устье фьорда Оменак с большим внутренним льдом, возвышающимся над ним и хорошо заметным издали, и величественная гора Сандерсон-Хоуп, – в этот момент все они предстали в своем самом прекрасном и величественном виде.

Я узнал, что Бейер, губернатор Упернавика, не сможет выделить нам ни одного каяка или туземного переводчика, чтобы он мог сопровождать нас, поэтому, посетив его с официальным визитом в сопровождении профессора Гейльприна и миссис Пири, я продолжил свой путь, оставив позади самый северный город на земном шаре. «Коршун» шел по летнему морю, вдоль многочисленных красно-коричневых островов, словно стороживших полярный берег. В просветах между горами и с вершины каждого фьорда на нас смотрела мраморная поверхность внутреннего льда; трещины в нижних его частях иногда были видны невооруженным глазом.

Мы прошли, не заметив совершенно льда, мимо камней-реперов, которыми китобои измеряют необходимое для свободного прохода пространство в своих ежегодных сражениях с ледяными полями. В 6 часов утра мы подошли к Утиным островам, хорошо известному сборному и наблюдательному пункту китобоев, пережидающих здесь, пока откроется ледяная преграда залива Мелвилла. У этих островов мы оставались до вечера и хотели запастись яйцами гаг, которые несутся здесь тысячами. К сожалению, мы пришли слишком поздно – яйца уже были насижены и стали несъедобными.

Покинув острова, мы отправились прямо к мысу Йорк с самыми радужными надеждами быстро пройти через залив Мелвидла и, может быть, достичь Китового пролива 4 июля; в этот день, более 275 лет тому назад, знаменитый Баффин бросил якорь в проливе. Однако нас ждало жестокое разочарование. В шестнадцати милях к северу от Утиных островов нам преградили путь паковые льды залива Мелвилла, и, пройдя вдоль его края вплоть до Чертова Пальца[31]31
  Гора высотой 546 м в центральной части острова Куллорсак в заливе Мелвилла. (Прим. редактора).


[Закрыть], а затем назад, снова на запад, в поисках прохода, «Коршун» в 7.30 утра 2 июля направил свой крепкий нос прямо в паковые льды и начал долгую борьбу.

Гренландский ледяной покров, видневшийся над береговой линией гор, казался очень неровным и изрезанным расщелинами. Я, однако, не сомневался, что дальше, во внутренних областях, он предоставит нам благоприятные условия для санного путешествия, какие я и ожидал найти на внутреннем льду северной Гренландии. Озадаченный льдами залива Мелвилла, я в самом начале своей полярной работы столкнулся с одной из вполне обычных превратностей полярного исследования на судах, в то время как в нескольких милях к востоку от нас находилось внутреннее ледяное плато – великолепный путь к дальнему северу.

Паковые льды, когда мы впервые встретили их, уже подтаяли и были толщиной от шести до пятнадцати дюймов. Ледяные пластины, очень маленькие и закругленные ледяные поля, с поперечником, в среднем, около 25 футов, и многочисленные айсберги были рассыпаны среди паковых льдов. Когда же мы прошли дальше, толщина некоторых пластин достигала шести-семи футов.

Мы шли, хотя и в рваном ритме, всю ночь на 4 июля, но на следующее утро лед сделался толще, и мы дрейфовали, совершенно беспомощные, в его объятиях целую неделю. Праздничный день 4 июля мы отметили выстрелом судовой пушки, а поднятие флагов было встречено ружейным салютом. Мы выпили за процветание родины, а затем сделали групповые снимки экспедиции с «Коршуном» на заднем плане. На обед у нас была жареная гага, пудинг и пунш «Залив Мелвилла», состоявший из снега, молока, рома, лимонного сока и сахара. Наше празднование национального торжества выдалось на славу, за исключением пунша: ром был не из лучших и, очевидно, был взят в большем, чем нужно, количестве.

Вскоре после того, как мы вошли в лед, был организован наблюдательный пост, и главным нашим занятием в течение нескольких дней стало тщательное исследование ледяных полей с этого возвышения, в ожидании изменений. Белый, однообразный простор паковых льдов плюс снег и туман – картина, которую мы наблюдали каждый день, была совсем безрадостной.

9-го числа я провел наблюдения и определил наше местоположение – 74° с. ш. и примерно, 60° з. д.

На поверхности ледяных полей образовались озера, лед быстро таял и насыщался талой водой. Температура достигала 31 °F., минимальное значение – 28 °F. Часть рей и мачты с подветренной стороны покрылись толстым слоем инея, что придало им чудесный зимний вид.

Мы уже стали терять надежду, что сможем выбраться из дрейфующего льда, а еще некоторое время спустя у некоторых членов партии явилось предчувствие, что мы проведем всю зиму в паковых льдах залива Мелвилла – не очень привлекательная перспектива, особенно учитывая то обстоятельство, что когда мы делали наши запасы, то не учитывали подобное развитие событий.

В пять часов пополудни, в пятницу 11 июля, без видимой причины лед распался на части, пары были быстро разведены, и «Коршун» начал медленно и с трудом продвигаться вперед; так продолжалось до полуночи воскресенья.

Периоды, когда нам удавалось пробиться через лед, чередовались с остановками, и, в целом, за день мы продвинулись немного вперед.

Около восьми часов вечера, в пятницу 11 июля, «Коршун» пробивал проход через достаточно плотный лед, а я в момент, когда корабль сдавал назад, чтобы совершить очередной бросок вперед, стоял на корме и наблюдал за его ходом. Как только я дошел до борта, громадный кусок льда зацепил руль, сильно толкнул его вверх и вырвал штурвал из рук двух матросов. Одному из них не удалось зацепиться за штурвал и его перебросило через палубу. В следующее мгновение моя нога оказалась зажатой между железным румпелем и стенкой каюты – обе кости над лодыжкой были сломаны.

Я крикнул рулевым, чтобы они прислали ко мне докторов Шарпа и Кука; вскоре доктора вместе с Джибсоном перенесли меня в каюту и положили на стол. Мне перебинтовали ногу и уложили на длинной постели в каюте, где я был вынужден оставаться до тех пор, пока меня не перенесли на берег в наш зимний лагерь. Благодаря профессионализму моего врача Кука и неусыпной и чуткой заботе миссис Пири, я вскоре полностью поправился. Прежде чем это произошло, я воспользовался днями, проведенными во льдах, чтобы приспособить и подогнать все части нашего дома, так что когда мы достигли пункта назначения, сборка постройки отняла совсем немного времени.

Мое увечное состояние сделало вдвойне безрадостным неприятную задержку во льдах. Почти всю следующую неделю мы провели, ломая лед и пользуясь всякой возможностью продвинуться хоть немного вперед. Некоторое приятное разнообразие скрасило нашу жизнь, когда однажды вечером, после того, как мы две недели сражались с ледяными полями, кто-то сообщил, что к «Коршуну» приближается медведь. В мгновение ока все, за исключением меня, были на палубе, присев за бортом с ружьями в руках и ожидая, когда зверь подойдет поближе.

Через несколько минут я услышал продолжительную стрельбу, и вскоре мне сообщили, что медведь уже убит.

Животное было длиной 7 футов и 1 дюйм и весило около 600 фунтов. Две освежеванные задние части весили около 100 фунтов. Но обе они, к сожалению, были потеряны из-за невнимательности матроса, положившего их на борт.

Затем была замечена семья медведей – старая медведица и двое медвежат; кто-то из членов экипажа и экспедиции бросился на лед преследовать их, а «Коршун» пошел в обратном направлении, чтобы попытаться отрезать им путь. Медведи были, однако, слишком осторожны, и, быстро отступив, вскоре исчезли из виду. Говорили, что один охотник в пылу азарта перескочил через борт судна и ринулся преследовать медведей без ружья, и его по возвращении с охоты должны были поднять на борт. Мы видели миллионы разных птиц, охотились на гаг и чаек, а также на тюленей, и это занятие вносило хотя бы какое-то разнообразие в нашу жизнь.

Вечером 16-го числа два ледяных поля затерли «Коршуна», и так как все иные способы освободить его были тщетны, мы пробурили во льду лунки, в которые заложили пороховые заряды. Взрыв разрушил большой пласт льда, после чего корабль, идя кормой вперед, скоро освободился из своего опасного положения. В полночь 17-го числа вода очистилась ото льда, и «Коршун» смог целых 19 часов идти так быстро, что, когда мы снова остановились, то уже увидели мыс Йорк.

В понедельник утром, 26 июля, земля находилась от нас всего в восьми милях, и отсюда была видна береговая линия от мыса Йорк до Конической скалы. 23-го, спустя ровно три недели, как мы оказались во льдах, «Коршун» очутился в чистой воде к северу от Конической скалы. Он, казалось, как и мы, наслаждался полученной свободой и весело шел к северу, мимо ледника Петовик, острова и пролива Вольстенхольм, затем обогнул мыс Парри и вошел в Китовый пролив.

Я надеялся зайти в этот пролив и обустроить зимний лагерь на северном берегу залива Инглфилда. У залива Барден, на южной стороне Китового пролива, мы остановились у поселения полярных горцев, в котором проживали семь взрослых и пятеро детей. Мы приобрели здесь несколько поделок туземной работы, а затем отправились к острову Герберта. Здесь коренных жителей мы не обнаружили и сразу же направились к Китовому проливу, чтобы добраться до места, где предполагалось обустроить мой лагерь, – неподалеку от мыса Тирконнелль на северном берегу залива Инглфилда. Однако лед монолитным полем простирался от восточного конца острова Герберта на юго-восток до мыса Паулет, и наше продвижение вперед вскоре было приостановлено.

Повернув в обратную сторону, «Коршун» прошел между островами Нортумберленд и Герберта и попытался войти в залив Инглфилда с востока, через пролив Мэрчисона. Но и здесь нам снова пришлось остановиться. «Коршун» вошел в пролив, находящийся немного дальше к западу и известный под названием бухта Мак-Кормика, и здесь моя партия обустроила лагерь на следующий год.

Возле того места, где должен был стоять дом, росли цветы, вокруг были видны многочисленные следы оленя, лисицы и зайца, в водах бухты обитали тюлени и моржи, были также заметны многочисленные признаки пребывания коренных жителей. Мы нашли только одну населенную деревню, другие же, в которых мы побывали, по всей видимости, были покинуты на время. Повсюду, где бы мы ни причаливали, мы находили лисьи капканы с приманками и запасы мяса и ворвани. Вот почему меня не покидала уверенность, что моя экспедиция не будет страдать от нехватки свежего мяса.