Текст книги "Гоминиды"

Автор книги: Роберт Джеймс Сойер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 22 страниц)

Глава 14

По стенам конференц-зала шахты «Крейгтон» были развешаны планы запутанной сети туннелей и штолен. Посреди длинного деревянного стола лежал кусок никелевой руды. У одной из стен стоял канадский флаг; противоположную стену занимало огромное окно, выходящее на парковку и холмистую местность за ней.

Во главе стола сидела Бонни Джин Ма – европейского вида женщина с огромной гривой каштановых волос; фамилия досталась ей от мужа-китайца. Она была директором Нейтринной обсерватории Садбери и только что прилетела из Оттавы.

За длинной стороной стола сидела Луиза Бенуа, высокая красивая сотрудница обсерватории, которая находилась на вахте в пультовой, когда случилась катастрофа. Напротив неё сидел Скотт Нейлор, инженер из компании-производителя акриловой сферы, составлявшей основу нейтринного детектора. Рядом с ним расположился Альберт Шоуаноссовей, главный эксперт «Инко» по механике горных пород.

– Хорошо, – сказала Бонни Джин. – Последние новости таковы: начато осушение детекторной камеры, чтобы предотвратить ещё большее загрязнение тяжёлой воды. КанАтомЭнерго планирует отделить тяжёлую воду от обычной, а мы, теоретически, можем снова собрать сферу, заполнить её восстановленной тяжёлой водой и снова запустить детектор. – Она оглядела собравшихся в зале людей. – Но мне всё ещё хочется знать, что стало причиной случившегося.

Нейлор, коренастый лысеющий мужчина, заговорил:

– Я бы сказал, что сфера, содержащая тяжёлую воду, была разорвана внутренним давлением.

– Оно могло быть создано оказавшимся внутри человеком? – спросила Бонни Джин.

Нейлор покачал головой.

– Сфера вмещает 1100 тонн тяжёлой воды; добавьте человека весом в сотню килограмм – одна десятая тонны – и вы увеличите эту массу на одну десятитысячную. Плотность человека примерно такая же, как плотность воды, так что объём также увеличится на одну десятитысячную. Акриловая сфера легко такое выдержит.

– Значит, внутри сферы должно было произойти что-то вроде взрыва, – сказал Шоуаноссовей, черноволосый индеец-оджибве лет пятидесяти.

Нейлор покачал головой.

– Мы сделали анализ образцов воды из детекторной камеры. Никаких следов взрывчатых веществ – а таких, которые способны взрываться, будучи пропитанными водой, вообще-то не так много.

– Тогда что? – спросила Бонни Джин. – Мог это быть, я не знаю, прорыв магмы или что-то такое, отчего вода закипела?

Шоуаноссовей покачал головой.

– За температурой на обсерватории, да и на всей шахте, тщательно следят. Никаких изменений не зафиксировано. В каверне обсерватории она постоянно держалась на нормальном уровне в 105 градусов – это по Фаренгейту, по Цельсию сорок один. Жарко, но до точки кипения очень далеко. Помните также, что шахта находится в миле с четвертью под землёй; атмосферное давление там около 1300 миллибар, то есть на 30% больше, чем на поверхности. А при повышенном давлении температура кипения, разумеется, увеличивается, а не уменьшается.

– А что насчёт другой крайности? – спросила Бонни Джин. – Может, тяжёлая вода замёрзла?

– Она действительно расширяется при замерзании, как и обычная вода, – сказал Нейлор. Он нахмурился. – Да, это разорвало бы сферу. Но тяжёлая вода замерзает при 3,82 градусах Цельсия. На такой глубине не может быть настолько холодно.

Луиза Бенуа присоединилась к разговору.

– Что если в сферу попал не один человек? Как много материала можно в неё добавить, прежде чем она лопнет?

Нейлор на секунду задумался.

– Точно не скажу; мы никогда не делали таких расчетов. Мы всегда знали совершенно точно, сколько именно тяжёлой воды КАЭ собирается нам одолжить. – Он задумался. – Ну… не знаю, может быть, 10 процентов. Сотня кубометров или около того.

– Сколько это? – спросила Луиза. Она оглядела конференц-зал. – Эта комната в длину метров шесть, так ведь?

– Двадцать футов? – сказал Нейлор. – Да, примерно столько.

– И здесь десятифутовый потолок – это около трёх метров, – продолжала Луиза. – То есть, потребовалось бы добавить примерно объём этой комнаты.

– Более-менее.

– Это смешно, Луиза, – сказала Бонни Джин. – Вы нашли там только одного человека.

Луиза кивнула, соглашаясь, но потом подняла свои изогнутые брови.

– А как насчёт воздуха? Что будет, если в сферу закачать сотню кубометров воздуха?

Нейлор кивнул.

– Я думал об этом. Думал, может быть, в сферу попал пузырь газа, хотя не представляю себе, как он мог проникнуть внутрь. Образцы воды, которые мы взяли, демонстрируют некоторую аэрацию, но…

– Но что? – спросила Луиза.

– Ну, вода действительно была насыщена газом – азот, кислород, немного CO ₂, а также немного габброидной каменной пыли и пыльцы. Другими словами, обычный шахтный воздух.

– В таком случае, он не мог исходить из помещений нейтринной обсерватории, – заметила Бонни Джин.

– Точно так, мэм, – сказал Нейлор. – Воздух в обсерватории очищенный; в нём отсутствует каменная пыль и другие загрязнители.

– Но единственная часть шахты, которая соединяется с детекторной камерой – это помещения обсерватории, – сказала Луиза.

Нейлор и Шоуаноссовей кивнули.

– О’кей, о’кей, – сказала Бонни Джин, складывая руки перед собой и сплетая пальцы. – Что мы имеем? Объём содержащегося в сфере материала увеличился, как мы думаем, на 10 процентов или больше. Это могло быть вызвано впуском сотни кубометров неочищенного воздуха – хотя, если только воздух не закачивали феноменально быстро, его бы сжало давлением воды, не так ли? И, в любом случае, мы понятия не имеем, откуда этот воздух взялся – определённо не из обсерватории – или как он попал внутрь сферы. Всё верно?

– Всё примерно так и есть, мэм, – сказал Шоуаноссовей.

– И этот человек – мы тоже не знаем, как он попал в сферу? – спросила Бонни Джин.

– Нет, – ответила Луиза. – Технический люк, отделяющий заполненное тяжёлой водой внутренней пространство от обычной воды снаружи остался задраенным даже после того, как сфера лопнула.

– Ладно, – сказала Бонни Джин, – мы знаем, как этот… этот неандерталец, как они его называют – вообще попал внутрь шахты?

Шоуаноссовей единственный из присутствующих работал непосредственно на «Инко». Он развёл руками.

– Служба безопасности шахты просмотрела записи со всех камер слежения и журналы доступа за предшествующие инциденту сорок восемь часов, – сказал он. – Каприни – это шеф нашей охраны – клянётся, что когда найдёт того, кто пустил этого парня внутрь, полетят головы. Ещё худшие кары он обещает тем, кто его покрывает.

– Что, если никто не врёт? – спросила Луиза.

– Это просто невозможно, мисс Бенуа, – сказал Шоуаноссовей. – Никто не может проникнуть в обсерваторию незамеченным.

– Только если он пользуется подъёмником, – ответила Луиза. – Но что, если он пришёл другим путём?

– Думаете, он два километра спускался по вентиляционной шахте? – Шоуаноссовей сердито нахмурился. – Даже если бы он и правда это сделал – а для такого нужны стальные нервы – то камеры слежения всё равно бы его заметили.

– Я к этому и веду, – сказала Луиза. – Очевидно, он не спускался в шахту. Как сказала профессор Ма, его называют неандертальцем. Но это неандерталец с каким-то высокотехнологичным имплантом, вживлённым в запястье – я сама его видела.

– И что? – спросила Бонни Джин.

– Ну пожалуйста! – воскликнула Луиза. – Вы все наверняка думаете о том же самом, что и я. Он не пользовался подъёмником. Он не лез через вентиляцию. Он просто появилсявнутри сферы – он, и некое количество воздуха объёмом с эту комнату.

Нейлор просвистел начальные ноты музыкальной темы из «Стартрека».

Все рассмеялись.

– Да ладно, – сказала Бонни Джин. – Согласна, ситуация малость безумная, и искушение дать ей такое же безумное объяснение велико. Но давайте оставаться на твёрдой земле.

Шоуаноссовей тоже умел свистеть. Он изобразил тему из «Сумеречной зоны».

– Прекратите! – рявкнула на него Бонни Джин.

Глава 15

Мэри Воган была единственным пассажиром принадлежащего «Инко» самолёта марки «Лирджет», выполняющего рейс Торонто – Садбери. Садясь в самолёт, она заметила на его тёмно-зелёном боку надпись «Никелец-огурец».

Мэри воспользовалась коротким перелётом, чтобы просмотреть на портативном компьютере материалы по своим прошлым исследованиям; со времён публикации в «Сайенс» её исследований неандертальской ДНК прошло много лет. Читая свои записки, она наматывала на палец золотую цепочку от маленького крестика, который она всегда носила на шее.

В 1994 Мэри сделала себе имя, когда сумела извлечь генетический материал из тридцатитысячелетнего медведя, найденного в юконской вечной мерзлоте. Поэтому когда двумя годами позже в Rheinisches Amt für Bodendenkmalpflege– германском ведомстве, ответственном за археологические раскопки на территории Рейнланда – решили, что пришло время посмотреть, нельзя ли извлечь ДНК из самой знаменитой окаменелости всех времён, того самогочеловека неандертальского, они позвонили Мэри. Она колебалась: образец был обезвожен, никогда не замораживался, и – оценки разнились – ему было около 100000 лет, втрое старше медведя. Однако устоять было невозможно. В июне 1996 она прилетела в Бонн и явилась в Rheinisches Landesmuseum, где хранилась находка.

Наиболее известная её часть – верхняя часть черепа с надбровными дугами – выставлялась, остальные кости хранились в стальной ящике, запертом в стальном шкафу, стоящем в стальном сейфе размером с комнату. Мэри вошла в сейф в сопровождении местного препаратора костей по имени Ганс. Они надели защитные пластиковые комбинезоны и медицинские маски; были предприняты все меры предосторожности для того, чтобы избежать загрязнения древних костей современной ДНК. Конечно, нашедшие кости археологи без сомнения их загрязнили, но за минувшие с тех пор полтораста лет их незащищённая ДНК на поверхности костей полностью распалась.

Мэри могла взять лишь малюсенький кусочек кости; туринские священники стерегут свою плащаницу столь же ревностно. Тем не менее, это оказалось чрезвычайно трудно и для неё, и для Ганса – они словно оскверняли величайшее произведение искусства. Мэри обнаружила, что утирает слёзы, наблюдая, как Ганс ювелирной пилой отрезает полукруглый фрагмент толщиной всего сантиметр и весом три грамма от правой плечевой кости, сохранившейся лучше других.

К счастью, твёрдый карбонат кальция в наружных слоях кости должен был защитить и сохранить исходную ДНК внутри неё. Мэри привезла образец в свою лабораторию в Торонто и высверлила из него крошечные образцы.

Потребовалось пять месяцев кропотливой работы, чтобы извлечь 379-нуклеотидную последовательность из контрольного участка неандертальской митохондриальной ДНК. Мэри воспользовалась полимеразной цепной реакцией, чтобы создать миллионы копий восстановленной ДНК, а потом тщательно секвенировала её. Потом она проверила соответствующий участок митохондриальной ДНК 1600 современных людей: канадских индейцев, полинезийцев, австралийцев, африканцев, азиатов и европейцев. У каждого из этих 1600 людей по крайней мере 371 из 379 нуклеотидов были одинаковы; максимальное отклонение равнялось всего восьми нуклеотидам.

Но в ДНК неандертальца в среднем лишь 352 нуклеотида совпадало с современными образцами; отклонение в целых двадцать семь нуклеотидов. Мэри заключила, что её вид людей и неандертальцы должны были разойтись в развитии где-то между 550000 и 690000 лет назад, чтобы их ДНК оказалась настолько различной. Общий же предок всех современных людей жил, вероятно, между 150000 и 200000 лет назад. Хотя разделение линий людей и неандертальцев произошло гораздо позже, чем разделение рода Homo и его ближайших родственников, шимпанзе и бонобо, имевшее место от пяти до восьми миллионов лет назад, это всё же было достаточно давно, чтобы Мэри посчитала неандертальцев совершенно отдельным от современных людей видом, а не просто подвидом: Homo neanderthalensis, а не Homo sapiens neanderthalensis.

Многие не согласились. Милфорд Уолпофф из Мичиганского университета был уверен, что неандертальские гены были полностью включены в генофонд современных европейцев; любой образец, демонстрирующий что-то иное, он считал нехарактерной последовательностью или неверной интерпретацией.

Но многие палеоантропологии согласились с выводами Мэри, хотя каждый – и она сама в том числе – оговорился, что для подтверждения нужно провести дополнительные исследования… если только появится другой источник неандертальской ДНК.

И сейчас, возможно – лишь возможно – такой источник был найден. Этот неандерталец никак не может быть настоящим, думала Мэри, но если он всё же настоящий…

Мэри закрыла компьютер и посмотрела в иллюминатор. Под ней простирался пейзаж Северного Онтарио, усыпанный обнажениями скал Канадского щита и утыканный осинами и берёзами. Самолёт начал снижение.

* * *

Рубен Монтего понятия не имел, как выглядит Мэри Воган, но, поскольку на самолёте «Инко» не было других пассажиров, он опознал её без труда. Это оказалась белая женщина под сорок с волосами медового цвета, темнеющими у корней. В ней было, наверное, фунтов десять лишнего веса, а когда она подошла ближе, Рубен ясно увидел, что она мало спала в эту ночь.

– Профессор Воган, – сказал Рубен, протягивая руку. – Я Рубен Монтего, врач с шахты «Крейгтон». Спасибо, что приехали. – Он указал на молодую женщину, с которой приехал в аэропорт. – Это Джиллиан Риччи, пресс-секретарь «Инко»; она о вас позаботится.

Рубену показалось, что Мэри была очень обрадована тем, что её будет сопровождать молодая привлекательная женщина; возможно, профессор была лесбиянкой. Он потянулся за чемоданчиком, который Мэри держала в руках.

– Позвольте вам помочь.

Мэри отдала ему чемодан, но держалась рядом с Джиллиан, а не Рубеном, когда они шли под летним солнцем через посадочное поле. Рубен и Джиллиан были в солнцезащитных очках; Мэри же щурилась от яркого света – очевидно, она очки с собой не захватила.

Когда они подошли к тёмно-красному «форду-эксплореру» Рубена, и Джиллиан начала садиться на заднее сиденье, вежливо уступив переднее гостье, Мэри остановила её.

– Нет-нет, лучше я там сяду, – сказала она. – Я… мне надо вытянуть ноги.

Её странное заявление на мгновение повисло в воздухе, потом Джиллиан слегка пожала плечами и пошла к передней двери.

Они поехали прямиком в медицинский центр Сент-Джозеф, который находился на Парижской улице, прямо за зданием Музея Севера в форме снежинки. По дороге Рубен вкратце рассказал о происшествии в обсерватории и о странном человеке, которого там нашли.

Когда они въезжали на больничную парковку, Рубен заметил три фургончика местных телестанций. Больничная охрана, разумеется, не пускает журналистов к Понтеру, но так же очевидно, что журналисты держат эту историю под неусыпным наблюдением.

Когда они вошли в палату 3-G, Понтер смотрел в окно, обратив к ним свою широкую спину. Он махал кому-то – и Рубен сообразил, что с улицы его, должно быть, снимают телекамеры. Знаменитость, идущая на контакт, подумал он. Журналисты будут от парня без ума.

Рубен вежливо кашлянул, и Понтер обернулся. На фоне дневного света, льющегося из окна, его всё ещё было трудно разглядеть. Но когда он шагнул вперёд, Рубен с удовлетворением проследил, как у Мэри от первого же брошенного на неандертальца взгляда отвисла челюсть. Она говорила, что мельком видела Понтера по телевизору, но это, похоже, никак не подготовило её к встрече с реальностью.

– Вот тебе и Карлтон Кун, – сказала Мэри, по-видимому, придя в себя.

– Что вы сказали? – резко обернулся к ней Рубен.

Мэри сначала опешила, потом смешалась.

– О, нет, простите [10]10
  Непереводимая игра слов. Кун – сoon (сокращение от raccoon – енот) – презрительное прозвище чернокожих. (Прим. перев.)


[Закрыть]. Карлтон Кун, американский антрополог. Он утверждал, что если неандертальца одеть в костюм от «Брукс Бразерс», то он легко сойдёт за обычного человека.

– Ах, – сказал Рубен и кивнул. Потом сказал: – Доктор Воган, позвольте представить вам Понтера.

– Здравствуйте, – донёсся женский голос из импланта на запястье.

Рубен увидел, как глаза Мэри удивлённо расширились.

– Да, – сказал он, кивнув. – Эта штука у него на руке разговаривает.

– Что это такое? – спросила Мэри. – Говорящие часы?

– Нечто гораздо большее.

Мери наклонилась, чтобы рассмотреть поближе.

– Я не узнаю этих цифр, если это цифры, – сказала она. – И… вам не кажется, что они сменяются слишком быстро?

– У вас верный глаз, – сказал Рубен. – Да, так и есть. Используются десять различных цифр, хотя я таких значков никогда не видел. И я засекал время – они сменяются каждые 0,86 секунд, что, если посчитать, оказывается в точности одной стотысячной частью суток. Другими словами, это десятичная система отсчёта времени, основанная на продолжительности земных суток. И, как вы можете видеть, это весьма продвинутый прибор. Дисплей не жидкокристаллический; я не знаю, какой именно, но изображение на нём чётко видно под любым углом и при любом освещении.

– Меня зовут Хак, – произнёс имплант на левом запястье странного человека. – Я – компаньон Понтера.

– Ах, – сказала Мэри, выпрямляясь. – Э-э… рада познакомиться.

Понтер произвёл серию низких звуков, которые Мэри не смогла разобрать.

– Понтер тоже рад, – сказал имплант.

– Мы провели утро за изучением языка, – сказал Рубен Мэри. – Как видите, мы довольно далеко продвинулись.

– Да уж, – потрясённо сказала Мэри.

– Хак, Понтер, – сказал Рубен. – Это Джиллиан.

– Зравствуйте, – сказал Хак. Понтер кивнул в знак согласия.

– Здравствуйте, – сказала Джиллиан, пытаясь, как показалось Рубену, выглядеть невозмутимой.

– Хак – это… в общем, я думаю, термин «компьютер» здесь подойдёт. Говорящий портативный компьютер. – Рубен улыбнулся. – Моему «палм-пилоту» даёт сто очков форы.

– Кто… кто-нибудь производит устройства вроде этого? – спросила Джиллиан.

– Насколько я знаю, нет, – ответил Рубен. – Но у неё – Хак, я имею в виду, – у неё отличная память. Услышит слово раз, и уже не забудет.

– А этот человек, Понтер, он правда не говорит по-английски? – спросила Мэри.

– Не говорит, – подтвердил Рубен.

– Невероятно, – сказала Мэри. – Невероятно.

Имплант Понтера пискнул.

– Невероятно, – повторил Рубен, поворачиваясь к Понтеру. – Означает нечто, во что невозможно поверить, – имплант снова пискнул, – не являющееся правдой. – Он обернулся к Мэри. – Мы определили концепции «правды» и «неправды» с помощью простых арифметических действий, но, как видите, нам есть, над чем поработать. Например, хотя для Хак, с её идеальной памятью, гораздо легче выучить английский, чем для нас – неандертальский, но ни она, ни Понтер не способны произнести звук «и».

– Правда? – внезапно оживилась Мэри. Её это всерьёз заинтересовало, подумал про себя Рубен. Он кивнул.

– Вас зовут Мере, – сказала Хак, иллюстрируя явление. – Её зовут Джеллеан.

– Это… это потрясающе, – сказала Мэри.

– Да? – удивился Рубен. – Почему?

Мэри сделала глубокий вдох.

– Много лет идут споры о том, могли ли неандертальцы говорить, и если могли, то какого рода звуки они могли производить.

– И какие же? – сказал Рубен.

– Некоторые лингвисты полагали, что неандертальцы были неспособны произносить звук «и», потому что у них ротовая полость глубже, чем у нас.

– То есть он всё-таки неандерталец! – подытожил Рубен.

Мэри снова сделала вдох, потом медленно выдохнула.

– Я как раз и приехала, чтобы это выяснить, не так ли?

Она поставила на стол свою сумку и открыла её. Из сумки она достала пару латексных перчаток и натянула их на руки. Потом открыла пластиковую упаковку ватных палочек и достала одну.

– Мне нужно, чтобы он открыл рот, – сказала Мэри.

Рубен кивнул.

– Это легко. – Он повернулся к Понтеру. – Понтер открывать рот.

Была секундная задержка – как Рубен уже выяснил, Хак могла переводить для Понтера так, чтобы никто её не слышал. Понтер вскинул свою сросшуюся светловолосую бровь на надбровную дугу – очень непривычное зрелище – словно был удивлён просьбой, но сделал то, что просили.

Рубен был поражён. В школе у него был друг, который мог засунуть в рот кулак. Однако у Понтера ротовая полость уходила так далеко назад и была настолько объёмна, что там, должно быть, поместился бы не только кулак, но и запястье, и часть предплечья.

Мэри осторожно протянула руку и провела ватной палочкой по внутренней стороне длинной скошенной щеки.

– Во рту клетки легко отслаиваются, – объяснила она, должно быть, заметив озадаченное выражение на лице Джиллиан. – Это самый простой способ взять образец ДНК. – Она вынула ватную палочку у Понтера изо рта и немедленно поместила её в стерильный контейнер, который запечатала и надписала. – Ну вот, это всё, что мне нужно, – сказала она.

Рубен посмотрел на Джиллиан, потом на Мэри.

– Здорово, – сказал он. – А когда мы узнаем результаты?

– Ну, мне нужно вернуться в Торонто, и там…

– Конечно, если хотите, – сказал Рубен, – но я… в общем, позвонил другу на факультете химии и биохимии в Лаврентийском университете. Наш университет совсем маленький, но у него хорошая лаборатория, где делают анализы ДНК для полиции – и федеральной, и провинциальной. Вы бы могли работать там.

– «Инко» поселит вас в «Рамаде» [11]11
  Ramada – международная гостиничная сеть. (Прим. перев.)


[Закрыть]за свой счёт, – добавила Джиллиан.

Мэри явно собиралась отказаться от этого предложения. Она уже начала было говорить, но вдруг, по-видимому, передумала.

– Конечно, – сказала она. – Конечно, почему нет?