Текст книги "Дрессировка Фрама"

Автор книги: Роберт Домманже

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

ГЛАВА V
В ПОЛЕ, БЕЗ РУЖЬЯ

Мы утверждаем, т. к. мы испытали это на охоте с собаками исключительно упрямыми по природе, с собаками, как их называют некоторые охотники, очень грубыми, мы утверждаем, что Фрам, обладающий природными качествами, переданными ему его предками, со дня его первого выхода в поле, будет для нас полезным и приятным помощником, если мы его воспитали по тому методу твердости и ласки, который описан в предыдущих главах.

Многие заботящиеся только о натаске в поле, не испытавшие никогда нашего метода и не видевшие результатов его применения на деле, отнесутся, конечно, критически к нашему утверждению, но мы не будем опровергать возражений, которые нам сделают, этот труд – не полемическая статья, он не говорит: «Вне меня нет спасения», он лишь предлагает известный метод, чтобы довести до максимума развитие хороших качеств подружейной собаки.

Те из последователей св. Губерта, кого удовлетворяет уже собака только приличная, или имеющие дело с собачкой от природы податливой и мягкой, могут с сегодняшнего дня охотиться с своим компаньоном, и мы предрекаем, что они получат удовольствие.

Но тот, кто хочет достичь совершенства, пусть при первых двадцати или тридцати выходах в поле своего воспитанника оставляет ружье дома.

Накануне первых выходов для работы по дичи, собака всегда должна быть хоть несколько работана, ибо продолжительный отдых делает собаку излишне горячей, непослушной и излишне зажиревшей и ее нелегко будет привести в повиновение, столь необходимое при первых охотах.

Мы будем выводить Фрама часто, но не более, как на три часа ежедневно, чтобы избежать утомления; будем выбирать хорошую погоду и время, когда роса уже пообсохла.

Если мы будем заставлять нашего младенца идти на сворке у ягдташа, то это будет для него не отдыхом, а наказанием; лучше уж отослать его домой или на ближайшую ферму.

В дни, когда мы работаем с Фрамом по дичи, мы даем ему на лугу двадцать первый урок, заменяя поноску битою куропаткою, над которой Фрам и должен делать стойку, но мы не позволяем щенку прикасаться к дичи.

Недостаток природной стойки мы всегда побеждаем искусственной лежачей стойкой.

Двадцать четвертый урок

Привязываем к ошейнику Фрама веревку (так называемую бельевую) длиною двадцать метров и ведем его в кусты, где, как мы уверены, мы найдем дичь.

Пускаем щенка в поиск против ветра… Вдруг он замирает на стойке, на которой мы и продержим его несколько времени; мы не говорим «возможно дольше», ибо терпение это такая вещь, с которой не следует шутить; если бы с нами шел мальчуган, который мог бы согнать дичь, – было бы отлично, но так как большею частью мы работаем одни, то мы поднимаем дичь криком, брошенным камнем или стуком палки, ударяя последнею по земле.

Если Фрам попытается броситься, сильный толчок чоккорды удержит его на месте; если он не тронется, но и не ляжет, торжественное «лечь» напомнит ему уроки, полученные на голубях; если же он ляжет, то, поласкав его предварительно, наградим его вполне заслуженною подачкою. Следует продержать его распростертым еще минуты две, а самим подвинуться вперед и посмотреть, все ли куропатки снялись.

«Фрам, вперед». Позволяем собаке идти шаг за шагом, лечь и тихо наслаждаться, вдыхая великолепный запах, подымающийся от земли, еще не остывшей после взлета дичи. Награждаем нашего компаньона и отводим его прочь, не позволяя ему торжествовать и с фырканьем носиться как сумасшедшему.

Мы идем в виднеющийся вдали кустарник, где и заставляем снова собаку работать правильным челноком, поступая по предыдущему, когда Фрам сделает стойку.

Часто случается, что не удается поднять бегущих куропаток; в этом случае мы, не упуская из глаз чок-корды, произносим «вперед» и позволяем щенку медленно подвигаться вперед, и если, достигнув места, где сидела птица, Фрам, что часто случается, опустит нос к земле, надо ему в этом помешать и заставить его продолжать осторожно подвигаться в направлении, куда его влечет его чутье, пока новая твердая стойка позволит думать, что дичь тут. Если окажется, что куропатки опять убежали, снова начинаем подвигаться до твердой стойки, а при взлете укладываем собаку. Большинство собак от природы имеют мертвую стойку. Отыскивание самой дичи, а не следов ее – вот в чем должна заключаться работа подружейной собаки.

Поэтому, если наш младенец замрет на стойке перед курятником, мы подведем его к нему, чтобы он убедился, что там ничего нет, и уведем его прочь, произнося «брось» тоном, не позволяющим ему думать, что мы восхищены его открытием. Если почемулибо птица порвется вблизи, не будучи отмечена стойкой, мы заставляем собаку лечь, затем ведем ее к месту, где была затаившаяся птица, и снова укладываем, говоря с нею недовольным тоном. Важно, чтобы наш младенец дошел до той осторожности, которая заставит его, при малейшей причуенной эманации, остановиться, одуматься и дать себе отчет о местонахождении дичи; нам случалось сдавать собак столь осторожных, что среди зимы они делали еще стойки вполветра над выводками прежде, чем те, хоть и были очень строги, догадывались о присутствии врага.

Мало-помалу, стараясь удержать нашего младенца в строгих рамках послушания, мы начинаем позволять ему брать ход наиболее для него естественный, однако мы должны регулировать быстроту этого хода в соответствии с угодьями. В зарослях и местах, богатых дичью, придется часто возвращаться к задержанному ходу.

Примем за правило ставить границею поиска нашего младенца естественные границы поля, где мы заставляем его работать. Таким образом мы сокращаем поиск, идя по полю в направлении его длины, и делаем поиск более широким, проходя поле посредине, перпендикулярно его направлению, если ветер допускает этот маневр.

Из описания следующего урока мы узнаем способ сдерживать Фрама, если он начнет увлекаться, что маловероятно после тех многочисленных уроков, что мы ему дали.

Вначале будем всегда стараться по возможности выбирать дичь, ибо первые уроки запечатлеваются неизгладимо. Так большая часть собак, натасканных исключительно по перепелам, получает привычку к стойке накоротке; натасканные по коростелям привыкают искать низом и только и думают о том, как бы сорвать со стойки.

Двадцать пятый урок

Мы считаем должным укладывать собаку на стойке по зайцу, чем создается начало прекрасной привычки собак, действительно хорошо поставленных, ложиться при виде зайца. Когда Фрам заметит зайца близко ли, далеко ли, мы свистим настолько сильно, чтобы он нас слышал, и требуем, чтобы он тотчас же и без колебаний лег. Но, увы, может случиться, что наш младенец, недостаточно выдрессированный, скроется от нас в погоне за взбуженной дичью, за которой инстинкт его заставит броситься. Погоня эта будет иметь свой естественный конец, и тогда мы сможем наложить свою руку на чоккорду; отведем же нашего проказника точно на то место, где бы он был, когда увидел взбудившегося зайца, повторим ему «лечь» недовольным тоном и оставим его лежать двадцать минут, чтобы он одумался; сами мы сядем в тридцати метрах сзади него и целых три минуты будем кричать «лечь» или издавать пронзительные свистки. Если мы курим, то здесь мы будем иметь прекрасный случай покурить, какого в другой раз может не представиться.

По прошествии двадцати минут, мы идем к собаке, берем ее на сворку и ведем домой. Это для нее большое наказание. Если этот проступок единичный или повторяющийся очень редко, то описанного наказания будет достаточно, чтобы привести грешника к покаянию.

Если, напротив, мы имеем дело с натурой очень неподатливой, которую мы не смогли сделать более мягкой (что почти всегда бывает по нашей вине), мы кладем железный кол и колотушку в нашу сумку, привязываем к концу чоккорды, длиною тридцать метров, крестом две палки, около двадцати сантиметров каждая, и пускаем собаку в поиск. Представим себе случай самый неблагоприятный: щенок срывает со стойки и уносится сзади дичи, он не сделает и пятисот метров, как приспособление, волочащееся за ним, зацепится какою-нибудь своей частью и отдаст нам в руки нашего изверга. Тогда мы отведем его на место, где начались его прегрешения, крепко привяжем его цепью, которую он не может ни разорвать, ни разгрызть, и сердитым тоном прикажем лечь, что может только поспособствовать спасительному размышлению. Сами мы отходим, и если нам удастся самим поднять дичь под носом у собаки, то это будет для нее прекрасным уроком.

Полчаса такого сурового ареста и затем возвращение домой не позволят больше щенку видеть гоньбу за дичью в розовом свете.

В следующий раз мы не дадим нашему младенцу настолько удалиться от нас, чтобы конец чоккорды уже не был более в нашей власти, и предупредим всякое увлечение чувствительным одергиванием.

Но мы не перестанем повторять, что этого никогда бы не случилось с собакой, выдрессированной дома по нашей методе.

Мы еще не говорили о палке, ибо очень трудно наказать ею вовремя и достичь всех благ, ожидаемых от нее.

В начале нашей деятельности мы как-то вывели в поле молодого пойнтера, на которого мы с полным основанием возлагали большие надежды; по свистку он ложился на любом расстоянии и, хотя имел исключительно страстный поиск, уже в восьмимесячном возрасте был полезным компаньоном. Однажды, увлеченный дурным примером собаки, преследовавшей раненого зайца, он пошел следом за ней и, на несчастье, помог той завладеть зайцем, которого они и поделили побратски, съев без остатка.

Мы взяли Бана-Бака на сворку, отвели его на то место, где он был, когда увидел зайца, и задали ему предписанную советом одного ветерана потасовку. Результат был очень простой, час спустя Бана-Бак опять погнал зайца и, прогнав с километр, потерял его, но весь день мы не могли наложить свою руку на собаку, она носилась в двухстах метрах перед нами, помня о побоях. На другой день мы снова прибегли к помощи чоккорды, и животное возвратилось к исполнению своего долга.

Но надо сказать, что по дрессировке Бана-Бак был много ниже Фрама.

Бывают собаки, которые после наказания за увлечение задаются вопросом, за что их побили, и соединяют в своем уме мысль о дичи с мыслью о наказании, поэтому, чуя дичь вправо от себя, они уходят влево. Немецкие охотники называют таких собак «блинкер»; их исправление часто требует много времени.

Бессилие сторонников побоев заключается в невозможности действовать на расстоянии и в том, что им приходится бить собаку, когда она, возвращаясь к ним, приносит, так сказать, повинную.

Два священных правила должны управлять искусством наказания:

– наказание не должно влечь за собою досады со стороны наказанной собаки на хозяина, следовательно, лучше всего заставлять наказывать помощника.

– наказание имеет тем большую силу действия, чем скорее оно будет следовать за проступком.

Последним объясняется обычай некоторых охотников стрелять по молодой собаке, сорвавшей со стойки, погнавшей зайца или бросившейся в направлении слышного издали выстрела.

Наказание, исключительное по своей суровости, следующее тотчас за проступком и происходящее как бы с неба, производит иногда великолепное действие. Один из наших друзей, обладатель ирландского сеттера, которого, благодаря его горячности, было очень трудно удержать в руках, охотился однажды вместе со своим сыном, делавшим первые шаги на охотничьем поприще, недалеко от нас, в полосе люцерны. Из-под собаки выскочил заяц, – та тотчас погналась за ним, несмотря на окрики «лечь», испускаемые нашим другом, удержавшимся от выстрела, но палец слишком горячего молодого человека, видевшего на мушке своего первого зайца, нажал на спуск, и Бокс в сорока шагах получил себе в ягодицы большую часть снаряда дроби № 7, от которого ему пришлось плохо, тогда как зайцу он не причинил никакого вреда.

Через девять дней Бокс возвратился к работе, но он готов был скорее провалиться сквозь землю, чем погнать зайца. Случай оказался счастливым, однако мы не можем рекомендовать такого способа, делающего мало чести человеку, охотящемуся для своего удовольствия. Конечно, найдется меньше собак, выдрессированных этим способом, чем изуродованных и получивших отвращение к охоте.

Только поступки, ставшие для собаки инстинктивными, благодаря ее воспитанию, начатому с раннего возраста и проведенному без послаблений, делают ее действительно хорошею.

Мы можем извлечь пользу из случаев с Бана-Баком и Боксом, мы будем знать, что надо, насколько воз-можно, изолировать себя от охотников, обладающих слишком быстрыми пальцами, и от их собачек, подающих дурные примеры.

ГЛАВА VI
В ПОЛЕ, С РУЖЬЕМ

Когда можно начинать брать с собою ружье? Совершенно определенный ответ таков: когда собака будет настолько выдрессирована, что совершаемые ею ошибки будут исключительно результатом ее неопытности. Выстрел, от которого падает дичь в нескольких шагах от собаки, представляет большой соблазн для грешника, чем работа, описанная в предыдущем уроке. Ясно, что мы, переходя в дрессировке от более легкого к более трудному, не выведем на охоту младенца, еще плохо поставленного, который может броситься на подбитую дичь, присвоив себе честь и удовольствие завладеть ею и проявить невежливость к бегущим куропаткам или вскочившему зайцу.

Но не у всех вкусы одинаковы, и если некоторые охотники приходят в восторг, видя собаку безукоризненно поставленную их собственным старанием не потому только, что это дает им возможность все повыколотить, то другие спешат превратить своего ученика в помощника и, продолжая еще его обучение, уже думают о пополнении ягдташа. Таким из наших собратьев мы позволяем взять ружье, но предупреждаем, что они должны будут пользоваться им с большою осторожностью, если желают достичь наивысших результатов.

Двадцать шестой урок

Ружье не новость для Фрама: он его уже видел, слышал, ложится при выстреле из него и даже при вскидке. Кладем в ягдташ маленькую коробочку из луженого железа с несколькими кусочками мяса, не забываем железный колышек и колотушку, а также и чоккорду, привязывая ее к ошейнику при выходе на работу. Работу мы начинаем с предыдущего урока и подымаем добычу, битую из-под стойки нашего умницы компаньона.

Очень часто при первых выходах наш младенец ведет себя отлично и ложится при взлете куропаток: он слышит выстрел, но еще не соединяет в своем уме мысль о его звуке с мыслью о падении дичи. Соблазн ко греху появится, когда Фрам отдаст себе ясный отчет в том, что тотчас после выстрела из ружья перед ним падает добыча, к которой его влечет инстинкт плотоядного животного.

Какое несчастье, если собака сорвала со стойки! Какое бедствие, если мы не удержались от выстрела! Какая катастрофа, если мы убили или ранили дичь, но она осталась в зубах у собаки!

Способ наказания в двух первых случаях один и тот же: отводим собаку с неласковыми словами на место преступления, где и заставляем ее лежать четверть часа, затем, закинув ружье за спину, идем в кусты, где держатся куропатки, давать двадцать пятый урок.

Когда наш младенец, возвратясь к сознанию своего долга, замрет в картинной стойке, мы будем подвигаться к нему, ступая по лежащей на земле чоккорде (если бы с нами был мальчуган, то он бы держал ее), мы поднимаем дичь сами и при ее взлете бросаем взгляд на Фрама: если он не лег, мы не стреляем; если же лег, мы бьем птицу и, подняв ее, кладем в ягдташ так, чтобы собака это видела, а оттуда вынимаем сочный кусок конины – достойную награду исправившемуся грешнику.

Когда собака хватает дичь, рвет ее и даже съедает, она только отдается своим природным инстинктам. Заставить ее понять, что она не права, поступая так, столь же трудно, как и убедить ее, что хлеб намочен в ее супе не для того, чтобы она его ела, а огонь в кухне разведен не для того, чтобы она могла перед ним греться.

Если Фрам сорвал со стойки, мы не будем стрелять, но если мы, поторопившись, уже выстрелили, а дичь оказалась в зубах у нашего ученика, мы не махнем рукой, говоря: «Все равно», заботясь лишь о нашей кладовой, а возьмем собаку одной рукой за ошейник и сделаем вид, что хотим ее побить схваченной добычей, которую мы держим в другой руке. Вот случай, если мы никогда не выступали в качестве политического деятеля, высказать голосом трибуна все те любезности, что слышатся при избирательной полемике; притащим преступника на место преступления и вынем из ягдташа инструменты, употребление которых нам хорошо известно; мы помещаем в четырех метрах перед собакой, уложенной и привязанной, задавленную птицу, укрепив ее на палке, и отправляемся охотиться дальше, не забыв дать несколько повелительных свистков. Вот случай, который никогда больше не представится, пострелять жаворонков на жаркое так, чтобы наш младенец этого не видел. Каждый выстрел, который он услышит, будет ему темой для размышления. Время от времени мы возвращаемся, берем в руки задавленную птицу и делаем вид, что хотим ею бить Фрама, повторяя «лечь». Если это время завтрака, мы завтракаем невдалеке от собаки. Затем возвращаемся, берем собаку на сворку, идем и бьем несколько куропаток, не давая Фраму работать по ним, но требуя, чтобы он ложился при их взлете. Когда, несколько времени спустя, мы заставим его работать, он задумается сорвать со стойки. Впрочем, лекарство у нас под руками. Лекарство это также превосходно, когда собака, слишком отдалившись, отказывается лечь по свистку, одним словом – увлекается. Такие случаи часто бывают у собак, которые начали поздно работать, у наших же учеников встречаются редко.

Чтобы сделать что-либо совершенно ясным, мы повторяем объяснение несколько раз; так и здесь мы еще раз рекомендуем уединение, ибо где мы не стали бы стрелять из-под нашего младенца, раз он плохо себя вел, там приятель наш выстрелит.

Разумеется, Фрам не должен становиться по жаворонкам, воронам, сорокам и т. д.; слово «брось» будет служить нам во всех этих обстоятельствах, но лучшее средство показать собаке, что она должна отыскивать и на что не обращать внимания, это то невнимание, с которым мы будем относиться ко всему, что не является дичью.

Охотник, стреляющий влёт жаворонков, не должен удивляться, если его компаньон делает по ним стойки: он только исполняет свой долг.

Собака с успехом обыскивает кусты и живые изгороди, встречающиеся в полях. Если Фрам сделает стойку перед кустом, мы осторожно обойдем последний и, взяв камень, бросим его кверху так, чтобы он упал вертикально на сучья; почти всегда дичь, зная о присутствии собаки, появится с нашей стороны. Повторяя этот маневр, мы достигнем того, что наш помощник, поняв нашу уловку, будет бросать при нашем приближении стойку и обходить кусты, чтобы заставить зайца или кролика выскочить в нашу сторону. Это упражнение впоследствии сослужит нам в лесу большую службу.

Мы считаем нелишним повторить, что осторожность собаки значительно развивается, если ее от нее требуют.

Во время этих первых охот мы неумолимы, когда дичь снимается без стойки. Мы не стреляем, отводим Фрама на то место, где он был, когда причуял дичь, и наказываем его приказанием «лечь» и всем, что при этом полагается. Постараемся внушать собаке ту мысль, что мы будем удовлетворены только если будем стрелять, а что стрелять мы иначе не можем, как из-под ее стойки.

Мало-помалу мы увеличиваем продолжительность работы собаки, но в первый сезон мы за максимум принимаем четыре часа. Уставшая собака работает хуже, и усталость – плохой помощник при дрессировке.

В первый год мы не будем вне дома заставлять наших собак подавать – это непременное условие; на второй год мы можем приказать подать несколько птиц собакам спокойным и послушным; и только на третий сезон наши собаки будут подавать нам дичь, которую мы им укажем, но тогда мы не удовлетворимся тем, чтобы увидеть, как по приказанию «подай» наш ком-паньон бросится к дичи и принесет ее нам в руки; позаботимся о том, чтобы внушить ему вежливость по отношению к битой дичи, а она является только как результат некоторой опаски.

Поднимаем птицу, битую мертво, кладем ее перед лежащей собакой и произносим слово «подай»; та охотно берет ее и приносит нам в обмен на подачку, в которой мы ей и не отказываем. Снова кладут птицу на место, где она упала, и снова говорим «подай». Никогда не случалось, чтобы собака заставила себя просить, если мы ей давали дома уроки подачи остывшей дичи. Скорее может проявиться излишняя стремительность, с которою собака бросится схватить убитую жертву, но свисток, приказывающий Фраму лечь, успокоит его нервы и заставит подать правильно. Будем же рассудительны и примем в соображение, что, если английский спортсмен пользуется услугами ретривера, то он делает это не для того, чтобы получить удовольствие от крупного расхода на покупку лишней собаки, а лишь для облегчения дрессировки своих пойнтеров и сеттеров.

Один из наших друзей купил в прошлом году великолепного немецкого брака у лучшего дрессировщика с той стороны Рейна.

Мы никогда не видели континентальных собак, обладающих в такой степени достоинствами, привитыми столь обдуманной дрессировкой.

Только подача у этой собаки была несколько робкая, и она заставляла просить себя подняться после выстрела и взять битую птицу. Но мало-помалу это колебание исчезло, и, так как наш друг, великолепный стрелок, заставлял подавать всех птиц без разбору, Больдо вскоре соединил в своем уме мысль о выстреле с мыслью о подаче, и теперь при каждом выстреле, едва исполнив приказание «лечь», он без посыла бросается на то, что падает, и даже на то, что не падает. Собака «подает в излишестве».

Мы требуем, чтобы собака легла немедленно, и даже, если это необходимо, лежала продолжительное время, мы всегда успеем послать собаку за сбитой птицей, приказав ей «подай».

В поле, в кустарнике, в лесу и даже в болоте раненая дичь, если ее не преследуют, уходит не так далеко, как если за ней гонятся, и собака, которая ищет не торопясь, найдет ее легче, чем безрассудно бросающаяся и больше полагающаяся на свои глаза и ноги, чем на чутье.

Со второго года охоты Фрам, если у него было много практики, будет отлично уметь различать следы раненой и не раненой дичи; эманации различны. Тогда можно ему дать в нашем саду урок, рекомендуемый при дрессировке ретривера: мертвым кроликом мы делаем потаск, по которому и посылаем собаку; та идет и приносит нам дичь; мы будем более и более увеличивать длину потаска и скоро достигнем поразительных результатов.

У нас есть пойнтер, работающий исключительно верхом, но когда мы посылаем его за подранком, он идет, уткнув нос в землю, и чаще всего приносит его.

С известной стороны, мы находим очень правильними и следующие слова: «Подача – это наш друг, но друг, который из-за пустяков становится врагом».

Подача так увлекательна для молодых собак, что часто происходит следующее: щенок на стойке, мы стреляем в воздух, щенок тотчас бросается, думая подать дичь, по которой он стоял и по которой, по его мнению, мы должны были стрелять, – это отвратительно, но мы знаем наказание за такую ошибку, которую мы должны если и не вызвать, то которой мы должны дать возможность обнаружиться, стреляя в то время, когда Фрам на стойке, и требуя, чтобы он при этом ложился.

В продолжение всего этого периода мы довольствовались работой по очень смирной дичи, чаще всего легко нас подпускавшей. Теперь, когда естественные убежища дичи исчезли, посмотрим, как надо действовать в поле, когда куропатки уже отлично летают и зайцы нас не ждут.