Текст книги "Психоз"

Автор книги: Роберт Альберт Блох

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц)

4

Как только Норман вошел в контору, его начало трясти. Это была реакция, конечно. Слишком много всего произошло, и слишком быстро. Он не мог больше держать это в себе, как в бутылке.

Бутылка.Вот что ему сейчас нужно – выпить. Он, конечно, наврал той девушке. Действительно, Мама не разрешала держать спиртное в доме, но он все равно выпивал. Он прятал бутылку здесь, в конторе. Иногда нельзя не выпить, даже если знаешь, что плохо переносишь спиртное, даже если ничтожного количества достаточно, чтобы все вокруг стало как в тумане, чтобы отключиться. Бывали времена, когда очень хотелосьотключиться.

Норман вовремя вспомнил, что надо сделать, – опустил шторы, выключил придорожную вывеску. Вот и все. Закрыто на ночь. Теперь, когда шторы опущены, снаружи никто не сможет различить слабый свет настольной лампы. Никто сюда не заглянет, никто не увидит, как он открыл ящик в столе и вытащил бутылку дрожащими, как у нашкодившего мальчика, руками. Маленький мальчик хочет свою бутылочку.

Он поднял кружку и сделал глоток, закрыв глаза. Виски обожгло все внутри; это хорошо. Пусть выжжет всю горечь и боль. Огненная влага прошла по горлу, воспламенила желудок. Еще один глоток, – может быть, он выжжет привкус страха.

Он сделал ошибку, пригласив девушку в дом. Норман понял это уже в тот момент, когда произнес роковые слова, но девушка была такой хорошенькой, казалась такой усталой и одинокой, словно ей не к кому было обратиться, не у кого искать понимания. Он ведь хотел только поговорить с ней немного, так оно и вышло, больше ничего не было. Кроме того, это ведь его дом, разве не так? Он такой же хозяин, как и Мама. Она не имеет права устанавливать здесь свои порядки.

Но все равно это была ошибка. На самом деле он бы никогда не осмелился, просто сегодня он был очень сердит на Маму. Он решил поступить наперекор ей. Это было плохо.

Но после того, как он пригласил ее, он сделал кое-что похуже. Он вернулся в дом и сказал Маме, что сегодня у него будет гостья. Он ворвался к ней, прямо к постели, и объявил об этом – все равно что сказать: «Ну-ка, попробуй теперь сделать что-нибудь!»

Он совершил дурной поступок. Она и так была на взводе, а когда он сказал ей, что сюда придет девушка, у нее началась самая настоящая истерика. Да, истерический припадок, вот как называется ее поведение, с этими криками: «Если ты приведешь ее сюда, я убью ее! Убью эту шлюху!»

Шлюха.Мама не употребляла таких слов. Но тогда она именно так и сказала. Она больна, очень больна. Может быть, девушка была права. Может быть, Маму и вправду надо поместить куда-нибудь. Кажется, он сам уже не может ничего с ней сделать. И с самим собой тоже. Что там Мама говорила про тех, что делают что-то там сами с собой? Это грех. Они будут гореть в аду за это.

Внутри все горело от виски. Уже третий глоток, но он нуждался в нем. Он во многом еще нуждался. И насчет этого тоже девушка была права. Так жить нельзя. Он больше не может так жить.

Даже этот ужин превратился в пытку. Он все время боялся, что Мама что-нибудь устроит. С тех пор как он оставил ее комнату и закрыл дверь на ключ, он все время боялся, что она начнет стучать в стену и кричать. Но все было тихо, пожалуй, даже слишком тихо, словно Мама внимательно слушала их беседу. Наверное, так оно и было. Можно запереть Маму, но заткнуть ей уши нельзя.

Норман надеялся, что сейчас она уже заснула. А завтра, Бог даст, все забудет. Такое иногда случалось. Но бывало и по-другому: он был уверен, что она забыла о том или ином инциденте, а много месяцев спустя вдруг, как гром среди ясного неба, Мама вспоминала о нем.

Среди ясного неба…Он хмыкнул. Придет же такое в голову. Он теперь и не видит этого ясного неба. Только облака и густая тьма, вот как сегодня.

Он услышал какой-то звук и быстро повернулся на стуле. Неужели Мама? Нет, такого не может быть, ты же запер ее, помнишь? Это, наверное, девушка в соседней комнате. Ну конечно, теперь он ясно слышал; судя по всему, она открыла чемодан и раскладывает вещи, готовится ко сну.

Норман сделал еще глоток, чтобы успокоить нервы. На этот раз виски помогло. Рука больше не дрожала. Он не испытывал страха. Если он думал о девушке, страшно не было.

Смешно: когда он по-настоящему разглядел ее, Нормана потрясло жуткое ощущение, как же это называется? Что-то на «им-». Импозантный? Нет, не то. Он не чувствовал себя импозантным, когда был рядом с женщиной. Имбецил? Опять не то. Слово вертелось на языке, он сотни раз встречал его в книгах, в определенныхкнигах, о существовании которых Мама и не подозревала.

Ну, не важно. Когда он стоял рядом с девушкой, он чувствовал себя плохо, но не сейчас. Сейчас он был сильным и мог сделать все что угодно.

А с девушкой вроде этой он бы многое хотел сделать. Молоденькая, хорошенькая, к тому же неглупая. Он показал себя дураком, отвечая на ее слова насчет Мамы; теперь он должен признать, что она была права. Она знает, она способна понять. Если бы только она тогда осталась, если бы только они продолжили разговор…

А теперь он, наверное, больше ее не увидит. Завтра она уйдет. Уйдет навсегда. Джейн Уилсон, Сан-Антонио, Техас. Интересно, кто она, куда направляется, какая она на самом деле: в такую девушку можно влюбиться. Да, влюбиться, увидев ее один-единственный раз. И не над чем здесь смеяться. Но она-то, наверное, будет смеяться. Таковы уж они, девушки, – они всегда смеются над тобой. Потому что все они шлюхи.

Мама была права. Все они шлюхи. Но попробуй держи себя в руках, когда шлюха такая красивая и ты знаешь, что больше никогда ее не увидишь. Ты просто долженснова ее увидеть. Будь ты мужчиной хотя бы наполовину, ты так и сказал бы ей, когда был в ее комнате. И принес бы бутылку, предложил бы выпить и сам выпил бы вместе с ней, а потом взял бы ее на руки, отнес в постель, и тогда…

Тогда ничего бы не произошло. Потому что тыне смог бы ничего сделать. Потому что ты бессильный. Ты импотент.

Ты ведь этослово не мог вспомнить, правда? Импотент.Это слово использовалось в книгах, это слово употребляла Мама, это слово значит, что ты больше никогда не увидишь ее, потому что не сможешь ничего сделать. Это слово знали шлюхи, наверняка знали – вот почему они всегда смеялись над ним.

Норман снова отпил из кружки, совсем маленький глоточек. Он почувствовал, как что-то потекло по подбородку… Кажется, он опьянел. Да, он пьяный, ну и что? Лишь бы не знала Мама. Лишь бы не знала эта девушка. Это секрет, бо-ольшой секрет. Так он импотент? Но это не значит, что он больше никогда ее не увидит.

Он увидит ее – прямо сейчас.

Норман перегнулся через стол, голова почти уперлась в стену. Опять звуки. По долгому опыту он знал, что они означают. Девушка скинула туфли. Значит, теперь она идет в ванную.

Он протянул руку. Пальцы снова дрожали, но теперь уже не от страха. От нетерпеливого ожидания, от предвкушения предстоявшего зрелища. Сейчас он сделает то, что делал много раз до этого. Отодвинет застекленную лицензию, висящую над столом; тогда можно будет подглядывать в маленькую дырочку, которую он давным-давно просверлил в стене. Никто на свете не знал про эту маленькую дырочку, даже Мама. Главное, Мама ничего не знала. Это был его секрет.

С той стороны дырочка казалась просто трещиной в пластике, но ему все было видно. Видна ванная, если там горел свет. Иногда ему удавалось поймать момент, когда они стояли прямо перед дырочкой. Иногда он мог видеть их отражение в зеркале на двери позади них. Но главное – он мог их видеть. Все их секреты. Пускай себе шлюхи смеются. Он знает о них больше, чем они думают.

Ему трудно было сосредоточиться: все расплывалось перед глазами. Он чувствовал головокружение и жар. Головокружение и жар. Отчасти из-за виски, отчасти от возбуждения. Но главное – из-за нее.

Да, она была в ванной, стояла лицом к стене. Но она не заметит его дырочку. Никто из них никогда ничего не замечал. Она улыбалась, распуская волосы. Изогнулась, спустила чулочки. А когда выпрямилась – да, да, она сейчас сделает это, она снимает платье через голову, ткань скользит все выше и выше, он видит ее лифчик, он видит ее трусики. Только не останавливайся, только не отворачивайся!

Но она все-таки отвернулась, и Норман чуть было не крикнул тогда: «Стой, шлюха, не уходи!» – но вовремя опомнился; и тут он заметил, что она расстегивает лифчик, стоя перед зеркалом на двери, и ему все было видно! Только вот в зеркале были волнистые, искривленные линии и слепящие огоньки, из-за которых кружилась голова, так что трудно было что-нибудь разглядеть, пока она не отошла немного в сторону. Теперь он видел все…

Она хочет их снять, да, сейчас она снимет их, она снимает трусики, и ему все видно; она стояла прямо перед зеркалом и подавала знаки!

Неужели она знает?Неужели она все знала с самого начала, знала про его дырочку в стене, знала, что он подсматривает? Неужели она хотела, чтобы он на нее смотрел, нарочно смущала его, шлюха? Она изгибалась из стороны в сторону, взад и вперед, а теперь поверхность зеркала снова стала волнистой, начала расплываться, и она тоже начала расплываться; он не может вынести этого, он сейчас начнет стучать кулаком по стене, он закричит, чтобы она прекратила, потому что она предается сейчас скверне, пороку и должна прекратить это, пока он тоже не стал порочным и скверным, как она. Вот чем страшны шлюхи, они сделали тебя порочным, она была шлюха, все женщины шлюхи, и Мама тоже была…

Неожиданно девушка куда-то исчезла, уши заполнил странный рокот. Он звучал все громче и громче, сотрясая стену, растворяя в себе слова и мысли. Рокот шел изнутри, из головы, и Норман оторвался от стены, снова опустился на стул. Я пьян,сказал он себе. Я сейчас отключусь.

Но дело было не только в этом. Рокот не утихал, и в нем он смог услышать еще какой-то звук. Дверь конторы открывается. Но это невозможно. Он ведь закрыл ее, верно? И ключ все еще был у него. Как только он откроет глаза, Норман найдет его. Но он не может открыть глаза. Он боится. Потому что теперь он все понял.

У Мамы тоже был ключ.

У нее был ключ от своей комнаты. У нее был ключ от дома. У нее был ключ от конторы.

Вот она стоит рядом, смотрит на него сверху вниз. Может быть, она подумает, что он просто заснул. Зачем она вообще пришла сюда? Услышала, как он пошел провожать девушку, спустилась, чтобы шпионить за ним?

Норман откинулся на стуле, боясь пошевелиться, не желая шевелиться. С каждой секундой притворяться становилось все труднее и труднее, даже если бы он и захотел. Рокот немного улегся, мерный шум убаюкивал, словно качая его на волнах. Приятно. Мальчика качают, пока он не уснет, над ним стоит Мама…

Но она ушла. Не сказав ни слова, она повернулась и вышла. Больше бояться нечего. Она пришла, чтобы защитить своего мальчика от шлюх. Да, так и есть. Она пришла к нему на помощь. Каждый раз, когда он нуждался в помощи, появлялась Мама. Теперь можно спокойно уснуть. Это очень просто. Нужно только погрузиться в рокот и плыть. Здесь царили тишина и покой. Сон, спокойный сон.

Норман внезапно пришел в себя, резко откинувшись назад. Господи, как раскалывается голова! Он отключился прямо здесь, сидя на стуле, по-настоящему потерял сознание. Неудивительно, что в ушах теперь раздавался мерный гул, какой-то рокот. Рокот.Он ведь уже слышал этот звук. Только когда – час, два назад?

Теперь он понял, откуда идет шум. За стеной текла вода, кто-то включил душ. Вот в чем дело. Девушка принимает душ. Но это началось очень давно. Не может же она до сих пор быть в ванной, верно?

Он нагнулся, отодвинул висевшую на стене лицензию. Прищурясь, стал глядеть на ярко освещенную ванную комнату. Никого нет. Сбоку находился душ, но он не мог разглядеть, есть ли там кто-нибудь. Занавески задернуты, ничего не видно.

Может быть, она забыла про душ и заснула, не выключив воду. Странно, как она может спать при таком грохоте, но ведь ему этот грохот не помешал заснуть только что. Возможно, усталость валит с ног не хуже виски.

Так или иначе, здесь как будто все в порядке. В ванной ничего необычного не было. Норман снова внимательно оглядел комнату и тут увидел, что случилось с полом.

Из-под душевой на кафельный пол натекла вода. Немного, крошечный ручеек, струившийся по белому кафелю. Ручеек воды.

Воды ли? Ручеек был розового цвета. И в воде не бывает крошечных прожилок красного, прожилок, похожих на вены.

Она, наверное, поскользнулась, упала и расшиблась,решил Норман. Его начала охватывать паника, но Норман знал, что надо сделать. Он схватил со стола ключи и выбежал из конторы. Быстро выбрав нужный ключ, открыл дверь. В спальне никого не было, но на кровати лежал раскрытый чемодан. Значит, она все еще здесь; он правильно догадался, девушка расшиблась, когда была под душем. Придется зайти в ванную.

Только когда он ступил на кафельный пол, Норман вспомнил еще кое о чем. Слишком поздно. Панический страх прорвался наружу, но что теперь сделаешь? Все равно он теперь вспомнил…

У Мамы есть ключи и от комнат мотеля.

И когда он отдернул занавеску и увидел изрубленное, скорчившееся на полу тело, он понял, что Мама воспользовалась этими ключами.

5

Норман запер за собой дверь и пошел к дому. Одежда висела на нем словно тряпка – мокрая и, конечно, запачканная кровью. Кроме того, его вырвало так, что он забрызгал весь кафель.

Но одежда – не самое главное. Есть вещи поважнее. Сначала надо их привести в порядок.

На этот раз он разберется с проблемой раз и навсегда. Он отдаст Маму туда, где она давно уже должна находиться. Другого выхода нет.

Панический страх, ужас, отвращение, тошнота – все прошло, уступив место опьяняющей решимости. Случившееся было трагедией, невыразимо страшным событием, но больше такого не произойдет. Он чувствовал себя новым человеком, словно только теперь обрел право быть самим собой.

Норман торопливо взобрался на крыльцо дома и нажал на ручку двери. Она была не заперта. В гостиной все еще горел свет, но там никого не было. Он быстро огляделся по сторонам, затем поспешил по лестнице на второй этаж.

Дверь в Мамину комнату была распахнута, свет настольной лампы освещал холл. Он вошел, даже не подумав постучать. Все – больше нет смысла играть в эту игру. Теперь ей не уйти от ответа.

Не уйти…

Но ведь она ушла!

Спальня была пуста.

Он заметил примятые простыни на том месте, где она недавно лежала, откинутое одеяло, раздвинутые занавески на старинной кровати с пологом, ощутил едва различимый терпкий запах, еще витавший в воздухе. В углу примостилось кресло-качалка, а на туалетном столике все в том же неизменном порядке стояли безделушки. Все было как всегда; в Маминой комнате никогда ничего не менялось. Но Мама исчезла.

Он подошел к шкафу, перебрал одежду на вешалках. Здесь острый запах пронизывал все, так что Норман чуть не задохнулся, но к нему еще примешивался какой-то другой. Только когда нога его ступила на что-то скользкое и липкое, Норман поглядел вниз и понял, откуда этот незнакомый запах. На полу, скомканное, лежало одно из платьев Мамы и ее шарф. Он нагнулся, чтобы поднять их, и содрогнулся от омерзения, заметив темно-красные пятна засохшей крови.

Значит, она все-таки потом вернулась сюда; вернулась, переоделась в чистое и снова ушла.

Он не может вызвать полицию.

Это важно помнить всегда. Нельзя вызывать полицию. Даже сейчас, когда он знает, что она ушла, нельзя вызывать полицию. Потому что она не отвечает за свои действия. Она больна.

Одно дело осознанное, хладнокровно задуманное убийство, и совсем другое – болезнь. Если у человека поврежден рассудок, то его считают настоящим убийцей. Это все знают. Только вот иногда суд не верит этому. Норман читал о таких делах. Но даже если они поверят, что она больна, ее все равно заберут отсюда. Не в лечебницу, нет, в одно из этих страшных заведений. В госпиталь штата для душевнобольных преступников.

Норман обвел взглядом чистенькую, старомодно обставленную комнату, на обоях которой переплетались вьющиеся розы. Он не может отнять у Мамы все это, он не может допустить, чтобы ее заперли в убогой камере. Сейчас ему ничто не угрожает – ведь полиция не знает о существовании Мамы. Она не выходила за пределы дома, так что никтоне знает… Той девушке можно было сказать про Маму, потому что она собиралась уехать и никогда больше не увидела бы их дом. Но полиция не должна ничего знать о Маме и ее наклонностях. Они запрут ее, и Мама сгниет там заживо. Что бы она ни сделала, такогоМама не заслужила.

И ее никогда не схватят, потому что никто не узнает, что она натворила.

Теперь он четко сознавал, что сможет скрыть это ото всех. Сейчас нужно просто обдумать, что случилось, обдумать все события начиная с сегодняшнего вечера, обдумать хорошенько.

Девушка приехала сюда одна, сказала, что была за рулем весь день. Значит, она никуда не заезжала. К тому же она, кажется, не знала, где находится Фейрвейл, а в разговоре ни разу не упомянула другие города поблизости, так что, скорее всего, не собиралась никого там навещать. Тот, кто ждал ее приезда – если ее вообще ждали, – живет, очевидно, где-то дальше на севере.

Конечно, все это просто рассуждения, но получается вполне логично. Что ж, придется рискнуть и предположить, что он сейчас прав.

Да, она расписалась в журнале регистрации, но это ничего не значит. Если кто-нибудь начнет расспрашивать, он скажет, что девушка провела в мотеле ночь и уехала.

Надо избавиться от тела и машины, а после постараться убрать следы – вот и все, что от него требуется.

Ну, вторая часть работы будет нетрудной; он уже знал, как это сделать. Приятного мало, конечно, но и особых трудностей не предвидится.

И он избавится от необходимости сообщать в полицию. А Мама будет избавлена от страшной расплаты.

О нет, он не собирается отступать от своего решения; теперь от этого не уйти, и он обязательно разберется с Мамой, но только после.

Серьезная проблема – как уничтожить улики. Corpus delicti. [6]6
  Вещественные доказательства (лат.).
  Corpus delicti (букв.«тело преступления») – принятое в юридических текстах латинское обозначение вещественных доказательств, улик; впервые встречается у итальянского исследователя римского права Проспера Фаринация (1544 – ок. 1618).


[Закрыть]

Мамино платье и шарф придется сжечь, одежду, которая сейчас на нем, – тоже. Нет, лучше сделать это после того, как он избавится от тела.

Норман скатал окровавленную ткань и отнес ее вниз. Сдернул с вешалки в коридоре старую куртку и комбинезон, скинул свою одежду на кухне и натянул их. Сейчас нет смысла умываться – все это подождет, пока Норман не закончит грязную работу.

Но Мама-то не забыла умыться, когда вернулась. Здесь, в кухонном умывальнике, были ясно видны розовые пятна и еще следы румян и пудры.

Когда он вернется, надо не забыть все тщательно отчистить, отметил он про себя. Потом Норман сел и переложил в карманы комбинезона все, что было внутри превратившейся в тряпье одежды. Жаль выбрасывать хорошие вещи вроде этих, но ничего не поделаешь. Если хочешь что-то сделать для спасения Мамы…

Норман спустился в подвал и открыл дверь старой кладовой, где хранились фрукты. Он нашел, что искал, – негодную корзину для белья с закрывавшейся на пружину крышкой. Она достаточно большая и прекрасно подойдет.

Прекрасно подойдет– Господи, как можно думать такое о вещах, которые ты собираешься сделать?

Он передернулся, представив себе, чт оему предстоит, потом с шумом втянул в себя воздух. Сейчас нет времени на самоанализ или самобичевание. Надо думать только о деле, собраться. Надо быть очень собранным, очень внимательным и хладнокровным.

Норман хладнокровно запихал перепачканную одежду в корзину. Хладнокровно взял со стола рядом со ступеньками, ведущими в подвал, кусок клеенки. Хладнокровно и спокойно вернулся наверх, включил в кухне свет, выключил свет в коридоре и шагнул в темноту, неся с собой корзину, прикрытую клеенкой.

Здесь, в темноте, труднее оставаться хладнокровным. Труднее заставлять себя не думать о сотне вещей, из-за которых все может рухнуть.

Мама ушла из дома – куда? Может быть, она бредет по шоссе, чтобы ее увез с собой любой, кто проедет мимо? Может быть, она все еще в шоке от происшедшего и истерика заставит ее выболтать правду первому встречному? Она вправду убежала или просто пошла куда глаза глядят, словно во сне, не соображая, что делает? Может быть, она пошла к лесу позади их дома, по узкой десятиакровой полоске принадлежавшей им земли, протянувшейся до болот? Может быть, ему лучше сначала поискать ее?

Норман вздохнул и покачал головой. Он не может рисковать. Особенно сейчас, когда в мотеле, в ванной, скорчившись, лежит истерзанный кусок мяса. Оставлять все так гораздо опаснее.

У него хватило сообразительности, чтобы выключить свет и в конторе, и в ее номере, прежде чем уйти. Но все равно, кто может знать, не придет ли в голову какому-нибудь полуночнику заявиться сюда и совать повсюду нос в поисках хозяина? Сейчас такое бывало редко, но все же время от времени сигнал отмечал появление очередного постояльца; иногда это случалось в час или в два часа ночи. И по крайней мере один раз за ночь мимо проезжала полицейская патрульная машина. Они почти никогда здесь не останавливались, однако все может случиться.

Он, спотыкаясь, брел сквозь непроглядную мглу безлунной ночи. Дорожка была посыпана гравием, и ее не размыло, но земля за домом наверняка стала мягкой от дождя. Останутся следы. Вот еще одна проблема. Он оставит следы, которых даже не сможет заметить! Если бы только сейчас стало светло! И как-то сразу эта мысль заслонила все другие – скорее уйти от темноты…

Норман почувствовал огромное облегчение, когда в конце концов добрался до цели, открыл дверь в комнату девушки и занес туда корзину, потом опустил ее на пол и включил свет. Мягкое сияние на мгновение заставило его расслабиться, но потом Норман вспомнил, что позволит ему увидеть этот свет, когда он войдет в ванную.

Он стоял в центре спальни, он начал дрожать.

Нет, я не смогу сделать этого. Я не смогу смотреть на нее. Я не зайду туда! Нет!

Но ты должен. Другого выхода нет. И перестань разговаривать сам с собой!

Это было важнее всего. Он должен перестать. Он должен снова стать хладнокровным и спокойным, как раньше. Он должен взглянуть в лицо реальности.

Но что такое реальность?

Мертвая девушка. Девушка, которую убила его мать. Страшное зрелище, страшная реальность.

Если он убежит, это не вернет девушке жизнь. И если выдать Маму полиции, она тоже не воскреснет. Лучшее, что можно сделать, единственное,что можно сделать, – это избавиться от улик. И не из-за чего чувствовать себя виноватым.

Но он не смог сдержать тошноты, головокружения, спазмов, сжимавших желудок, когда пришлось войти в ванную и сделать то, что надо было сделать. Тесак он увидел почти сразу – тот лежал под телом. Норман немедленно опустил его в корзину. В карманах комбинезона он нашел пару перчаток; пришлось надеть их, прежде чем он смог заставить себя прикоснуться к остальному. Страшнее всего было с головой. Больше ничего отрублено не было – только глубокие порезы, – и ему пришлось сначала подогнуть ноги и сложить руки обезглавленного трупа, а потом завернуть в клеенку и запихнуть в корзину поверх скомканной одежды. Когда все было закончено, он плотно захлопнул крышку.

Оставалось еще вычистить ванную и душевую, но это он сделает, когда вернется.

Теперь надо было вытащить корзину в спальню, оставить ее там, найти сумочку девушки и вынуть оттуда ключи от машины. Норман осторожно приоткрыл дверь, всматриваясь в дорогу, ища глазами огни машин. Ничего – никто не проезжал здесь в течение уже нескольких часов. Можно только надеяться, что и теперь никто не появится.

Он весь покрылся потом еще до того, как с трудом открыл багажник и запихнул туда корзину; вспотел не от усилий – от страха. Но он все сделал как надо, а потом в комнате принялся запихивать разбросанные платья в сумку и большой чемодан, лежавший на кровати. Он собрал туфли, чулки, лифчик, трусики. Хуже всего было, когда пришлось взять в руки лифчик и трусики. Если бы желудок не был пустым, его бы стошнило. Но в желудке было пусто, он словно высох от страха, и страх покрыл каплями пота кожу.

Что теперь? Платки, шпильки – мелочи, которые женщины оставляют в разных уголках комнаты. Да, еще кошелек. Там было немного денег, Норман даже не заглянул внутрь. Зачем ему деньги? Он просто хотел избавиться от всего этого – и быстро, пока ему еще сопутствовала удача.

Он положил ее вещи в машину, на переднее сиденье. Потом закрыл и запер на ключ дверь комнаты. Снова окинул взглядом шоссе. Никого.

Норман включил зажигание, затем – передние фары. Здесь таилась опасность. Но без зажженных фар он не сможет добраться до цели, особенно когда поедет через лес. Он ехал медленно, вверх по дорожке позади мотеля, по гравию, устилавшему путь к дому. Гравием была посыпана и дорога, которая вела к задней стороне здания и заканчивалась у старого сарая, приспособленного под гараж для машины Нормана.

Он переключил скорость, и колеса зашуршали по траве. Теперь он вел машину по полю, то и дело подскакивая на сиденье. Через поле тянулась полоса изрытой колесами земли – он нашел ее. Время от времени Норман ездил этим путем на своей машине с прицепом в лес, окаймлявший болота, чтобы собрать дрова для кухонной печи.

Это он и сделает завтра, решил Норман. Сразу как встанет, отправится, как всегда, на машине с прицепом к тому месту. Тогда следы от колес его машины покроют сегодняшние следы от ее машины, а если возле болот останутся следы ног, завтрашняя поездка объяснит и их.

Может, и не придется ничего объяснять. Остается только надеяться, что удача не покинет его.

Удача сопутствовала ему, когда он достиг края трясины. Она помогла Норману сделать все, что нужно было сделать. Он отключил фары и продолжал работу в темноте. Это было нелегко и заняло много времени, но он тем не менее смог сделать все как надо. Включив зажигание, дал задний ход, выскочил из машины и смотрел, как она медленно катится вниз по склону в мутную трясину. На склоне тоже останутся следы шин, надо не забыть потом разровнять там землю. Но сейчас это было не важно. Главное, чтобы утонула машина. Теперь он мог видеть, как жидкая грязь пузырится и булькает, медленно всасывая колеса. О господи, она должна затонуть! Если сейчас ничего не получится, он не сможет вытянуть ее оттуда и повторить все снова. Она должназатонуть! Мутная жижа медленно, очень медленно наползала на крылья. Сколько он уже стоит здесь? Кажется, прошли многие часы, а машина все еще не скрылась в болоте. Но вот жижа достигла ручки на дверце, скрылось лобовое стекло, окна. Стояла мертвая тишина. Болото медленно и беспощадно заглатывало машину, сантиметр за сантиметром. Теперь был виден только ее верх. Неожиданно раздался странный шум, словно великан громко втянул в себя воду, отвратительный чавкающий звук: плоп!И машина исчезла, скрылась в болотной жиже.

Норман не знал, какая здесь глубина. Он мог только надеяться, что машина будет погружаться все глубже и глубже, пока не достигнет дна, откуда никто ее не достанет.

Он отвернулся, поморщившись. Ну что ж, эта часть работы сделана. Машина затонула в болоте. Корзина заперта в багажнике. Тело лежит внутри корзины. Скорченное туловище и окровавленная голова…

Но он не может думать об этом.Он не должендумать. Еще не вся работа выполнена.

И он выполнил эту работу, двигаясь словно автомат. В конторе нашел мыло и стиральный порошок, щетку и ведро. Сантиметр за сантиметром он выскреб ванную; затем настал черед душевой. Когда он сосредоточивал все внимание на том, чтобы ничего не пропустить, было не так тяжело, хотя запах заставлял желудок судорожно сжиматься.

После Норман снова внимательно осмотрел спальню. Удача все еще не покинула его: под кроватью он нашел сережку. Тогда, вечером, он не заметил в ее ушах сережек, но, наверное, она все же носила их. Может быть, серьга выпала, когда девушка распускала волосы. Если же нет, где-то здесь должна быть вторая. У Нормана глаза слипались от усталости, но он продолжал поиски. В комнате ничего не было: значит, серьга лежит где-то среди ее вещей или осталась в ухе. Так или иначе, сейчас это не имеет никакого значения. Просто надо избавиться от находки. Завтра он бросит серьгу в болото.

Теперь оставался только дом. Необходимо было вычистить умывальник в кухне.

Когда он вошел в холл, дедушкины часы показывали почти два. Глаза все время слипались, но он заставил себя смыть пятна с верхнего края раковины. Потом стянул покрытые высохшей грязью башмаки, комбинезон, сорвал с себя куртку, снял носки и помылся. Вода была ледяной, но это не взбодрило его. Тело словно потеряло чувствительность.

Завтра утром он вернется на своей машине к тому месту; на нем будет та же одежда; не важно, что она заляпана грязью и тиной. Главное, нигде не останется пятен крови. На его одежде, на его теле, на его руках.

Ну вот. Он опять стал чистым. Его руки чисты. Он способен двигать онемевшими ногами, заставлять их нести одеревеневшее тело вверх по лестнице, в спальню; теперь юркнуть в постель и заснуть. Заснуть с чистыми руками…

Уже в спальне, натягивая пижаму, он вспомнил, что осталась еще одна проблема.

Мама не вернулась домой.

Она все еще бродила где-то, бог знает где, посреди ночи. Он должен снова одеться и выйти из дому, он должен найти ее.

Должен? А почему?

Мысль прокралась в голову, когда оцепенение уже мягко, незаметно обволакивало сознание, волю, кутало их в шелковое покрывало тишины.

Почему он должен думать о Маме, после всего, что она натворила? Возможно, ее уже забрали или скоро заберут. Возможно, она даже выболтает все, что произошло. Но кто ей поверит? Нет доказательств, теперь уже нет. Ему надо просто все отрицать. Может быть, не придется делать даже этого: каждый, кто увидит Маму, услышит ее дикие признания, поймет, что она полоумная. И тогда они запрут ее, запрут в комнате, от которой у нее не будет ключа, из которой она не сможет выбраться, как выбралась сегодня, – и все кончится.

Раньше, вечером, такое не приходило ему в голову, он чувствовал себя по-другому, вспомнил Норман. Но все это было до того, как ему пришлось вновь зайти в ванную, до того, как пришлось откинуть занавески душевой и увидеть… страшное.

Это Мама во всем виновата, из-за нее он страдает. Это она учинила такое с несчастной, беззащитной девушкой. Она взяла мясницкий тесак; этим тесаком Мама рубила и терзала живую плоть – только маньяк способен на столь дикое зверство. Надо смотреть правде в глаза. Она и естьманьяк. Она заслуживаеттого, чтобы ее изолировали, ее необходимоизолировать, не только ради безопасности других, но и для ее собственного блага.

Если кто-нибудь подберет ее на дороге, он позаботится, чтобы все так и произошло.

Но на самом деле она вряд ли пойдет к шоссе. Скорее всего, Мама прячется где-то рядом с домом или во дворе. Может быть, она даже прокралась вслед за ним к болотам, следила за ним все это время. Да, если она действительно сошла с ума, все может случиться. Если Мама и вправду пошла за ним туда, возможно, она поскользнулась. Вполне возможно, там было совсем темно. Перед глазами встала картина: машина погружается в темную пучину, как в зыбучие пески.