Текст книги "Разумное животное"

Автор книги: Робер Мерль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Все снова заулыбались. Лизбет укоризненно взглянула на Арлетт, глаза ее наполнились слезами, она отвернулась и с обиженным видом замолчала. Какое-то мгновенье Севилла внимательно смотрел на нее, потом оглядел своих сотрудников и спокойно предложил:

– Если вы сами хотите изменить состав групп, то я, разумеется, даю вам полную свободу.

– Я ничего не имею против состава группы, – злобно огрызнулась Лизбет. – Мне совершенно безразлично, с кем быть: с X, Y или Z.

Она повернулась спиной к группе и уставилась на барак с таким видом, словно ей стало неинтересно все то, что должно было произойти в бассейне.

– Прежде чем мы пустим эту молодую даму в воду, – заговорил Севилла, – я хочу прибавить вот что: не думайте, что вы обязаны держаться официального и натянутого тона, раз ваши наблюдения будут записаны на магнитофон. Выражайтесь с полнейшей естественностью и свободой. Говорите абсолютно все, что хотите сказать. При всех обстоятельствах эти пленки останутся в лаборатории. И если мы из них извлечем впоследствии какие-нибудь заметки, мы сделаем все необходимые сокращения. В конце концов мы сейчас занимаемся изучением поведения дельфинов, и очень возможно, что непроизвольное наблюдение кого-либо из вас даст кое-что для нашего анализа. Начнем, Майкл. Пора представить Ивану его будущую супругу.

– Вы нам не назвали ее имени, – заметила Мэгги.

– А ведь в самом деле, – всплеснул руками Севилла. Он поднялся я, улыбаясь, обратился к Лизбет. – Лизбет, чтобы доказать вам, что никакого заговора против женского пола и вас не было, я прошу вас дать имя жене Ивана.

Лизбет обернулась и посмотрела ему в лицо.

– Вы говорите так, – с горечью сказала она, – будто я страдаю манией преследования.

– Нисколько, – ответил Севилла. – Я не думала так истолковывать ваши слова.

– И как же вы их истолковываете? – с вызовом спросила она.

Севилла всплеснул руками:

– Да никак не истолковываю!

Стало тихо, и Мэгги энергично попросила:

– Послушай, Лизбет, не заводи все сначала. Бедное животное ждет, поторопись дать имя.

– Назовем ее Бесси, – угрюмо предложила Лизбет.

МАШИНОПИСНАЯ КОПИЯ СТЕНОГРАММЫ НАБЛЮДЕНИЯ ЗА ИВАНОМ И БЕССИ, СДЕЛАННАЯ С МАГНИТОФОННОЙ ЛЕНТЫ

Сюзи. Говорит «верх». 18.05. Бесси с помощью лебедки опускают в воду. Иван не шевелится. Майкл входит в воду и освобождает ее грудные плавники из отверстий, проделанных в полотне носилок. Бесси разрешает это делать. Она выглядит спокойной и больше не проявляет волнения.

Питер. Говорит «дно». 18.10. Алло, Сюзи, ты меня слышишь?

Сюзи. Да.

Питер. Я отлично вижу Бесси, но где Иван? В поле моего зрения его нет.

Сюзи. Он справа от тебя, в самом углу. Не двигается. Рассматривает Бесси. (Пауза). Сколько на твоих?

Питер. 18.11.

Сюзи. Поставлю свои часы по твоим. Слышишь свисты? Он свистит, а она отвечает.

Питер. Отсюда не слышно. Зато я очень хорошо вижу Бесси. По-моему, она меньше и короче Ивана. Она не шелохнется, только выгибает спину, чтобы набрать воздуха. Ясно, что она позволит Ивану приблизиться, но сама первого шага не сделает. (Пауза). В ее глазах светится женское коварство.

Сюзи. О, Питер! (Смеется.)

Питер. 18.15. Я хотел бы, чтоб он решился. Что он делает?

Сюзи. Смотрит на нее то правым, то левым глазом и свистит. (Пауза). Он шевелится. 18.16.

Питер. Ага, я его вижу! Он проплыл в двух метрах от Бесси, обогнул и начал кружить возле нее. Она не двигается.

Сюзи. Круги все уже и уже.

Питер. Проплывая перед иллюминатором, он заслоняет ее от меня. Нет, постой, нагнувшись, я могу ее видеть. Она, не двигаясь, украдкой следит за ним. (Пауза).

Сюзи. 18.20. Мне начинают надоедать эти круги. Столько условностей!

Питер. 18.22. Я ее сфотографировал. Надеюсь, будет видно, как она украдкой его разглядывает.

Сюзи. Внимание! Он перестает кружить и устраивается рядом с ней, «борт к борту». Они словно два корабля, в паре стоящие на якоре. 18.25.

Питер. Бесси частично загораживает от меня своего партнера. Но я различаю за ее хвостом хвост Ивана. Его голова на одном уровне с головой Бесси?

Сюзи. Да.

Питер. Значит, он явно больше ее. Я ее вижу отлично. Она моргает.

Сюзи. Ты шутишь?

Питер. Нисколько. Я говорю то, что вижу: она моргает. А что делает он?

Сюзи. Трется головой о ее голову. Сейчас сфотографирую. Не успела. Она уплывает.

Питер. Прекрасно вижу ее. Она удаляется от него. Иван не двигается.

Сюзи. Он не двигается, но визжит. Недоволен.

Питер. Что это за взвизги?

Сюзи. Короткие, резкие, пронзительные. Он зовет ее. Вид у него не слишком бодрый. Она возвращается. 18.30. Он прижимается к ней боком.

Питер. Я их прекрасно вижу. Иван почти уткнулся в стекло иллюминатора. Бесси – позади него. Иван смотрит на меня. Я бы сказал, что он мне почти подмигивает! Фотографирую. Мне хотелось бы заснять ото его выражение.

Сюзи. Уплывают вместе.

Питер. Я их больше не вижу.

Сюзи. Они плавают вдоль стенок бассейна, по часовой стрелке. 18.35.

Питер. Вижу, как они проплывают.

Сюзи. Он пристроился между бортом бассейна и Бесси, наверно, для того, чтобы предохранить ее от удара о стенки. Он, должно быть, думает, что бассейн известен ей не так хорошо, как ему.

Питер. Да, по-моему, ты права. Он держится чуть впереди нее. У него такой вид, будто он защищает и ведет ее.

Сюзи. Интересно, когда они кончат кружить? Выключаю магнитофон.

Питер. Я тоже.

Сюзи. Говорит «верх». Питер, включаю магнитофон.

Питер. О’кэй.

Сюзи. 18.45. Они все еще кружат. Это может продлиться долго.

Питер. Они свистят?

Сюзи. Да, не переставая.

Питер. В общем они «прогуливаются» и болтают. Кто-нибудь из них свистит чаще?

Сюзи. Да, Иван. Она свистит совсем редко.

Питер. Вывод ясен: он заигрывает с ней, а она слушает.

Сюзи (смеется). Выключаю магнитофон.

Питер. И я.

Сюзи. Говорит «верх», пускаю магнитофон, чтобы записать свой вызов. 19.45.

Питер. Тоже. Я умираю от скуки и, что уж совсем плохо, хочу есть. Они кружат час десять минут. Он все еще свистит?

Сюзи. Свистит. Я выключаю магнитофон. Но ты можешь продолжать разговор со мной.

Питер. О’кэй.

Сюзи. Говорит «верх». Передаю тебе Майкла. 20 часов.

Питер. Я зайду за тобой в столовую, как только придет Лизбет. Алло, Майкл, ты будешь разочарован. Они кружат уже час двадцать пять минут. Прямо стайеры какие-то, а не новобрачные…

Майкл (смеется). Ничего интересного?

Питер. Вначале было очень интересно. Особенно сближение. Вот и Лизбет. Передаю ее тебе.

Лизбет. Говорит «дно». Что нового?

Майкл. Говорит «верх». По словам Питера, они так кружат уже час двадцать пять минут.

Лизбет. Забавно. (Пауза).

Майкл. Они милые, у них вид давних приятелей.

Лизбет. У меня от них голова кругом идет. Надеюсь, что они не будут кружить так все два часа. (Пауза). Выключаю магнитофон.

Майкл. И я.

Лизбет. Говорит «дно». 20.25.

Майкл. Говорит «верх».

Лизбет. Иван рванулся вперед, и она его догнала.

Майкл. Наблюдение подтвердилось. Они слегка оживились. Этот круг уже не был, как вначале, неторопливой прогулочкой. (Пауза). Небо прояснилось, луна. Совсем тепло.

Лизбет. Тебе повезло.

Майкл. Если хочешь, можем поменяться. Я встану у иллюминатора, а ты на мое место.

Лизбет. Ценю твой такт, но мне и здесь совсем неплохо.

Майкл. Говорит «верх». Алло, Лизбет, включаю магнитофон. 20.30.

Лизбет. Я тоже.

Майкл. Мне кажется, что Иван принял позу S.

Лизбет. Я ничего не видела.

Майкл. Я мог ошибиться. Это произошло очень быстро.

Лизбет. Действительно.

Майкл. Наверное, выгибание тела буквой 5 требует от дельфина громадного напряжения мышц.

Лизбет. Интересно, сколько секунд он может выдержать эту позу?

Майкл. Я засек время: 2,8 секунды.

Лизбет. Я его сфотографировала. Я заметила, член прижал грудные плавники к телу.

Майкл. Я в этом не уверен. (Пауза).

Лизбет. Они снова начинают кружиться. Останавливаю магнитофон.

Майкл. Я тоже.

Лизбет. Говорит «дно». 20.45. Ты видишь Ивана?

Майкл. Очень плохо.

Лизбет. Он устроился под Бесси, его голова на уровне ее грудных плавников.

Майкл. Я не вижу Ивана. Весен заслоняет его от меня.

Лизбет. Майкл?

Майкл. Что?

Лизбет. Как странно! Она плавником гладит его по голове.

Майкл. Ты уверена?

Лизбет. Абсолютно. Подожди, сфотографирую. Готово!

Майкл. Ты видишь его глаза?

Лизбет. Он их закрывает. Произносит ли он какие-нибудь звуки?

Майкл. Нет, никаких. Я отошел в сторону, лег на живот, и мне удалось ее увидеть. Она ласкает его с большой нежностью. Это очень трогательно, по-моему, того гляди он начнет мурлыкать.

Лизбет. Ты становишься сентиментальным.

Майкл. Нет, но я удивлен. Признаться, я не ожидал от животных такой нежности.

Лизбет. Не вижу причин умиляться. (Пауза). Они снова заводят свой хоровод. Выключаю магнитофон.

Майкл. И я.

Лизбет. Говорит «дно». 21.30. Я насчитала три позы S.

Майкл. Правильно. Их продолжительность: 2,4; 2,6; 3 секунды. В 21.25 он укусил ее за хвост.

Лизбет. Этого я не заметила. Внимание! Он плывет над ней.

Майкл. Нагнувшись, я их вижу, но не очень хорошо. Что он делает?

Лизбет. Все то же самое, хотя на этот раз роли переменились. Теперь уже он ласкает ей голову плавниками.

Майкл. В их безумии есть логика.

Лизбет. Я это где-то слышала.

Майкл. Это из «Гамлета».

Лизбет. Она очень возбуждена. О, именно этого я и ожидала, она уплывает.

Майкл. Он ее преследует.

Лизбет. Новая ласка.

Майкл. Она мне показалась не совсем понятной. Что же произошло?

Лизбет. Догнав ее, он нырнул под нее, перевернулся на спину и, проплывая мимо, потерся о ее тело. После чего снова принял нормальное положение.

Майкл. Ласка, по-моему, почти акробатическая.

Лизбет. Внимание, Бесси опять уплывает.

Майкл. Вероятно, для того, чтобы побудить его начать все сначала. Наклоняюсь, чтобы попытаться что-нибудь разглядеть.

Лизбет. Готово.

Майкл. На этот раз и я видел. Как изящно он переворачивается, чтоб потереться о ее тело. Очень красиво, очень гибко.

Лизбет. Я сфотографировала.

Майкл. Она опять уплывает, входит во вкус.

Лизбет. А он опять за свое.

Майкл. Похоже, ритм убыстряется. Какая энергия! Они неутомимы. Какая физическая мощь в любви дельфинов!

Лизбет. Майкл!

Майкл. Что?

Лизбет. Передаю тебе Боба.

Майкл. Уже!

Боб. Ты мне можешь коротко сказать, что у них произошло?

Майкл. Позы S, ласки, укусы, соприкосновения.

Боб. Ничего определенного?

Майкл. Ничего. Передаю тебе Мэгги. Вы пришли вовремя, это становится интересным.

Мэгги. Говорит «верх». Боб, 22.03. Мои часы точные.

Боб. Я сверил свои.

Мэгги. У меня к тебе просьба. Это очень мило со стороны Севиллы поставить и меня на дежурство. Но ведь я же не зоолог. Ты мне объяснишь, если я чего-нибудь не пойму?

Боб. Конечно.

Мэгги. Что делает Иван? Из-за волн я его почти не вяжу.

Боб. Он под Бесси и кусает ей хвост. Теперь он его отпустил я взял в рот ее правый грудной плавник.

Мэгги. Мне кажется, что Бесси поворачивает в сторону шею, чтобы попытаться схватить его за хвост.

Боб. Точно. Он ее отпускает, ныряет, широко открывает рот. Смотри! Он закрывает ее рот своим ртом.

Мэгги. Я думаю, что таким манером он просто затыкает ей рот. (Смеется.)

Боб. Издает ли он какие-нибудь звуки?

Мэгги. Самые разные: тявканье, свисты, кряканье и моментами даже что-то напоминающее взрыв смеха.

Боб. Он выпускает ее, отплывает. Нет, это была хитрость; он возвращается… Он снова хватает ее спин-ной плавник, а сейчас его отпускает и кусает ее за хвост.

Мэгги. Ей удалось сделать с ним то же самое.

Боб (смеется). Они не хотят отпускать друг друга; они вихрем кружатся в воде, как кетчеры. Ты видела, как дерутся дельфины-самцы?

Мэгги. Нет.

Боб. У них те же захваты, только укусы настоящие. Они наносят друг другу страшные раны; через несколько минут вода краснеет от крови.

Мэгги. Я не вижу крови.

Боб. Крови нет, но, когда они проплывают близко от иллюминатора, я все-таки различаю на плавниках следы укусов.

Мэгги. Кажется, они успокаиваются. Плавают вокруг бассейна, Бесси ближе к центру.

Боб. Они восстанавливают силы после своего кетча. (Пауза). Выключаю магнитофон.

Мэгги. Я тоже.

Боб. Говорит «дно». 22.15. Иван проскользнул под Бесси и краешком плавника ласкает ее.

Мэгги. Они вновь кусают друг друга. Разве мы снова должны описывать все эти укусы? Ведь они совершенно одинаковые.

Боб. Нет. Они опять начинают кружить. Это возврат к спокойствию. Спокойные фазы чередуются с минусами исступления. Выключаю магнитофон ж выкурю сигарету.

Мэгги. Говорит «верх». 23.35. Они опять начинают волноваться.

Боб. Да, вижу. Бесси проскальзывает под Ивана. Иван останавливается. У него эрекция. Фотографирую. Ведь я впервые наблюдаю эрекцию у дельфина так отчетливо, с такого близкого расстояния.

Мэгги. Они опять начинают кружить. Может быть, она считает, что он мало за лей ухаживал?

Боб. Ну, это уж вольное толкование. Они успокоились. Я воспользуюсь этим, чтобы выключить магнитофон и сходить за сигаретами. У меня их совсем не осталось.

Мэгги. О’кэй.

Боб. Говорит «дно». 23.50. Новый сеанс «та, укусов и щипков. Описывать его мы не будем, но а засеку его продолжительность.

Мэгги. По-моему, периоды затишья гораздо продолжительнее напряженных моментов.

Боб. Конечно. Иначе бы они вымотались.

Мэгги. В некотором смысле смотреть на все это очень приятно. Они выглядят такими довольными! Кажется, будто они смеются.

Боб. Опять вольное толкование.

Мэгги. Разве они не ведут себя еще неистовее, чем только что? Разве все не едет крещендо?

Боб. По-моему, да, но это трудно измерить.

Мэгги. Какая энергия! Подумать только, что уже полночь и что этот сеанс длится уже шесть часов! Жизнеспособность этих животных невероятна. Боб, передаю тебе Арлетт.

Арлетт. Боб? Не смогли бы вы коротко изложить мне ваши наблюдения?

Боб. Извините, я уже рассказываю о них мистеру Севилле.

Севилла. Говорит «дно». 0.03.

Арлетт. Говорит «верх». 0.03.

Севилла. «Сеанс» укусов начался в 22.45. Эрекция – в 23.50, но спаривания не произошло.

Арлетт. Начались ли у них прыжки?

Севилла. Нет, еще нет. Только ласки и укусы. (Пауза). Издают ли они какие-нибудь звуки?

Арлетт. Множество. Непрерывно.

Севилла. Различаете ли вы у Ивана английские слова?

Арлетт. Нет, не различаю.

Севилла. Как бы вы определили эти звуки?

Арлетт. С фонетической точки зрения?

Севилла. Нет, с человеческой. По аналогии.

Арлетт. Я сказала бы, что это крики восторга. Конечно, это произвольное толкование.

Севилла. Вы знаете мою точку зрения. Нельзя априори отказываться от антропоморфистской интерпретации. Ошибочно видеть в человеке существо, по самой своей природе отличное от высших млекопитающих. Только гордыня человека, этого выскочки, заставляет его так думать: (Пауза). 0.10. Успокаиваются. Сеанс борьбы и укусов продолжался 20 минут.

Арлетт. Какая жизнеспособность!

Севилла. Да, великолепно! Если судить с этой точки зрений, то выродился именно человек. (Пауза). Признаться, я волнуюсь. Боюсь, ничего не выйдет.

Арлетт. Для страха нет никаких оснований. Иван покорится инстинкту.

Севилла. Не покорился же он инстинкту, когда был с Миной. Надо помнить, что Иван – дельфин, воспитанный людьми. И быть может, он уже слишком скован. Вы не представляете, как я на себя зол за то, что не организовал наблюдение, когда мы подсадили к нему Мину. Я думал, что успех обеспечен. Это была ошибка. Эротика у дельфина, вероятно, так же сложна, как и эротика у человека, теперь я убежден в этом.

Арлетт. Если мы допустили ошибку, то по крайней мере она нас кое-чему научила. Стоит ли мне вам напоминать, что «успех – это ряд преодоленных неудач»?

Севилла (смеется). Вы меня дразните!… У них затишье. Выключаю магнитофон.

Арлетт. Говорит «верх». 1.05. Они начинают волноваться.

Севилла. Да, вижу. Думаю, что теперь дело пойдет.

Арлетт. Почему?

Севилла. Они подружились. В минуты затишья это заметно.

Арлетт. Они вновь приходят в неистовство.

Севилла. Да, он отплывает и бросается на нее, будто хочет удариться головой об ее голову.

Арлетт. Так же, как они убивают акул?

Севилла. Да. Но при спаривании танец смерти становится игрой. Видели? В самый последний момент он ловко увернулся и использовал весь свой пыл на то, чтобы потереться о нее всем телом.

Арлетт. Интересно, что произошло бы, если бы она одновременно увернулась в ту же сторону.

Севилла. Этого бояться нечего. Это неистовство изумительно контролируется. Смотрите! Он начинает снова.

Арлетт. Очень бурная ласка.

Севилла. Да. Просто выпад. Убийственный выпад, завершающийся лаской.

Арлетт. И какой лаской! Того гляди искры посыплются.

Севилла. Вы обратили внимание, что при соприкосновении он поворачивается на бок? По-моему, скоро начнутся прыжки.

Арлетт. Смотрите! Она тоже разгоняется и бросается ему навстречу!

Севилла. По-моему, она жаждет удвоить силу соприкосновения.

Арлетт. Или просто более активно помочь ему.

Севилла. Я сфотографировал. Когда начнутся прыжки, не забудьте о вашей камере.

Арлетт. Не забуду. Готовится новый выпад. (Она смеется.) Меня восхищает, с какой напускной ленью они уплывают в свои углы перед новым выпадом.

Севилла. Да… Они и очень возбуждены и очень расслаблены.

Арлетт. Они снова бросаются друг к другу.

Севилла. Они буквально набрасываются друг на друга. Кончится тем, что вы увидите ваши искры…

Арлетт. Я их сфотографировала.

Севилла. Все повторяется. Они расходятся по своим углам, как боксеры.

Арлетт. Они неутомимы! Ой, смотрите! Она выпрыгивает в воздух.

Севилла. Вижу. В момент, когда он собирался к ней, прикоснуться, она ускользнула. Выскочила из воды.

Арлетт. Зачем ей это?

Севилла. Просто для разнообразия. Когда она опускается в воду, он устраивается так, чтобы быть в месте падения и потереться о нее во время ее погружения.

Арлетт. По-моему, эта ласка гораздо сильнее.

Севилла. Тем более что он-то плывет снизу вверх. Они сходятся посредине. Как в танце. Это очень красиво.

Арлетт. Мне ничего не видно из-за брызг. Бесси меня обрызгала.

Севилла. Хотите к иллюминатору? Я вас заменю наверху.

Арлетт. Нет, нет. Фотографируйте подводный танец. У вас снимки выходят лучше, чем у меня. А потом у меня перед вами одно преимущество: я слышу крики.

Севилла. Что за крики?

Арлетт. Исступленного восторга.

Севилла. Они возвращаются в свои углы.

Арлетт. Я готовлю кинокамеру. (Пауза). Великолепно! Они оба прыгнули. Ой!

Севилла. Что случилось?

Арлетт. Окатили меня с головы до ног. С меня ручьи текут.

Севилла. Скорее ступайте переоденьтесь.

Арлетт. Нет, нет! Ни за что на свете. Вы видите их? Видите их головы? Они смеются. Хохочут от восторга. У них такой счастливый вид, что мне хочется быть на их месте.

Севилла. У меня мелькнула та же мысль. (Пауза). 1.25. Уже 20 минут, как они выдерживают этот пароксизм. У них железные сердца в стальные мускулы!

Арлетт. Они начинают кусаться.

Севилла. Приближается заключительная фаза. Обычно сразу после прыжков и самых резких соприкосновений происходит случка.

Арлетт. Они всплывают, чтобы набрать воздуха. Сейчас начнут все снова.

Севилла. Да.

Арлетт. На моих 1.35. Вы сделали снимки?

Севилла. Нет, пока нет. Хотите прийти сюда, ко мне?

Арлетт. Иду.

Севилла. Возьмите мой хронометр. Вы умеете им пользоваться?

Арлетт. Да. (Пауза).

Севилла. Иван начинает опять. Снова частые контакты. (Пауза). Готово. Наконец-то!

Арлетт. 1.46.

Севилла. Я сделал хорошие снимки. Они снова начинают плавать вокруг бассейна, счастливые и веселые. Что за животные! Я устал больше их.

Арлетт. Я тоже.

Севилла. И к тому же вы до нитки промокли!

Арлетт. Побегу переоденусь и приготовлю вам чашку кофе.

Севилла. А я пока разбужу Питера и Сюзи.

Арлетт. Я прямо с ног валюсь. (Смеется.)

Севилла. Вы великолепны. Ореол волос делает вас похожей на Венеру, выходящую из вены морской… Знаете, на Венеру Боттичелли…

Арлетт. О, спасибо, спасибо! Какой милый комплимент! Одно по крайней мере у меня с ней общее: я тоже вся мокрая!

Севилла. Бегите переодеваться. За это время я как раз и сварю кофе. Мне очень нужна чашка кофе.

Арлетт. Мне тоже. А еще мне хочется говорить, говорить…

5

14 мая, ровно через неделю после брачной ночи Ивана и Бесси, в трех тысячах километрах от их мирного бассейна игривые и безобидные ветры бесцельно блуждали в зоне низкого давления Карибского моря на широте колумбийского города Баранкильи.

И, хотя ничто этого не предвещало, их блуждание вдруг перестало быть безобидным, они завертелись с какой-то невероятной скоростью, не по кругу, а по спирали, снизу вверх и в направлении, противоположном движению часовой стрелки, образовав в девять часов гигантскую воронку глубиной в 12 и шириной в 100 километров, достаточно мощную, чтоб вызвать на море чудовищные волны, одна из которых, высотой в 12 метров, прорвала стальную обшивку носовой части колумбийского грузового судна «Тибурон». Образовалась пробоина. «Тибурон» передал в эфир сигнал бедствия SOS, который был принят и тотчас же ретранслирован североамериканским самолетом метеорологической службы. Самолет понесся обследовать циклон. «Генри, – сказал Дикенсон, когда самолет весь затрясся и пилот направлял его, чтоб набрать высоту, – предоставляю тебе честь дать имя этой крале».

– Я ее назову «Ханной», – ответил Ларский, – в память о своем первом свидании с подружкой из Кливлендской летной школы. Она, черт возьми, была складненькой девчушкой, – засмеялся он, – итальянка с глазами, как…

– Мне кажется, – перебил его Дикенсон, с облегчением выводя машину из воронки циклона, – что «Ханна» скажет пару ласковых Кубе и Кастро, а если она только слегка ее заденет, то в таком случае туго придется Флориде.

Было 10 часов 35 минут, циклон, названный «Ханной», скорость которого достигала уже 150 километров в час, начал «официально» существовать в эфире, особенно на радиоволнах Центральной Америки и Соединенных Штатов. Пока он продолжал мчаться в Карибском море по своей опустошительной кривой с юго-запада на северо-запад, корабли изо всех сил рвались к портам, все полеты над Мексиканским заливом отменили; на Кубе в провинции Пинар-дель-Рио была объявлена тревога; радио Майами каждый час передавало угрожающие сообщения. В 12 часов «Ханна» догнала какую-то бразильскую посудину, промышлявшую контрабандой табака на побережье Никарагуа, и, влепив ей пару затрещин, пустила ко дну. В 12.50 на широте Пуэрто-Кабесас она застала врасплох какое-то мексиканское суденышко и бесследно уничтожила его вместе с экипажем из десяти человек. В 16 часов она достигла острова Козумель и потопила три рыбацких судна, возвращавшихся к мексиканскому побережью. В 18 часов она пересекла Юкатанский канал, обогнула провинцию Пинар-дель-Рио, где кубинские крестьяне уже ждали ее страшного прихода, отклонилась к северо-востоку, задела Ки-Уэст, с дикой скоростью пронеслась по Флоридскому проливу и, оставляя слева Палм-Бич, а справа – Багамские острова, умчалась куда-то в Атлантику, где как циклон перестала существовать. Выло 19.30. Какой-то порыв ветра, заблудшее дитя, Оторвавшееся от гигантского урагана, все-таки налетел на североамериканское побережье к северу от Палм-Бич, из озорства сорвал несколько крыш и вырвал с корнем несколько пальм; гонимые им волны затопили участок берега шириной в десять километров, проникнув в глубь суши метров на пятьдесят, и внезапно отступил, оставив после себя проливной дождь.

Было 19.40. Непроглядная тьма опустилась на дорогу. Севилла зажег фары своего старого бьюика, включил «дворник», но вода, с оглушительным шумом стучащая по крыше, заливала смотровое стекло, сплошным потоком текла по отлогой Дороге. Бьюик начал скользить. Севилла затормозил, дал задний ход и, тихонько отъезжая вправо, уперся задними колесами в бетонную окантовку обочины.

– Дождь скоро пройдет, – повернулся он к Арлетт.

Он выключил мотор, включил глазок на табло, и этот крохотный огонек сразу же создал в кабине какую-то атмосферу тайны, теплоты и близости. Этот луч, направленный к полу, осветил колени Арлетт, обрисовал ее ноги под легкой полотняной юбкой, рассеянным светом озаряя ее подбородок, щеки, лоб, оставляя в тени глаза, – видны были только. белки, – выхватил несколько легких завитков из черного ореола ее волос. Севилла перенес взгляд на переднее стекло, заливаемое потоками воды, словно иллюминатор стремительно рассекающего волны корабля. Он разглядел сквозь стекло, на которое обрушивались водопады, два ярких круга от фар и мчащийся по асфальту поток, грязный как река в половодье. Справа, за черным стеклом, в котором отражался профиль Арлетт, он мог различить два-три светлых пятна, силуэт одинокой пальмы, а слева и позади него была кромешная тьма, и дождь стучал по крыше бьюика подобно барабанной дроби в джунглях.

– Как вы думаете, где мы находимся? – спросил Севилла. – Я разговаривал и не обращал внимания на дорогу.

– По-моему, – ответила Арлетт тихим и далеким голосом, едва слышным в грохоте водяных смерчей, хлещущих по капоту и стеклам машины, – бунгало справа – это мотель в испанском стиле. Мы, наверное, всего в каких-нибудь пятнадцати километрах от лаборатории.

– И все-таки я правильно сделал, что остановился, – сказал Севилла. – Склон здесь достаточно крутой, нас могло бы снести в ложбину, где скопилась вода, и мотор залило бы. А кроме того, смотровое стекло совсем залито, в двадцати метрах ничего не видно.

– Но здесь очень хорошо, – сказала Арлетт, – надо просто подождать.

Он взглянул на нее. Его поразила ее необыкновенно милая и удобная поза: все ее тело было расслаблено, спокойное лицо улыбалось, ей было так легко. По всей очевидности, она переживала сейчас, на его глазах, одно из тех мгновений полного физического блаженства, которое, быть может, и есть лучшее и самое редкое, что приносит жизнь. Ее глаза нежно светились во мраке, рот был приоткрыт, создавалось впечатление, что замедлилось даже ее дыхание, настолько она казалась погруженной в истому. Она вдыхала дождь, как растение. Он вытянул правую руку и собрал пальцами прядь ее черных волос, которые отсвечивали, как мокрые листья на тропическом солнце. Она не шевелилась. Она смотрела на него доверчивыми глазами, губы ее приоткрылись, уголки их поднялись. «Какая у нее чудесная улыбка, такая нежная, такая доверчивая, словно раскрывается все ее существо, какое-то глубокое благородство, какой-то вызов пошлости. Почему же так поздно жизнь учит нас не доверять лживым взглядам и улыбкам? Почему же я не разглядел в злых глазах Мэрией невроз, вызвавший у нее дикую ненависть ко мне, которая разрушила ее, как кислота, разъела изнутри, иссушила и опустошила? Яд этой ненависти как бы сжег ее отныне бесполезную плоть, и вся жизнь похудевшей, похожей на скелет Мэрией свелась теперь к чудовищной страсти наносить вред». Он моргнул, взгляд его прояснился, он опять увидел Арлетт. Было немного жаль разрушать ее улыбку, прикасаясь к ней губами. Он продолжал смотреть на нее, все еще держа ее великолепные волосы. Не то странно, что она будет принадлежать ему, а то, что возможность для этого появилась слишком поздно. Он убедился в своей дружбе к ней за месяцы совместной работы. Они так хорошо понимали друг друга, что это понимание скрыло от него его собственное желание. Он слушал, как потоки дождя барабанят по крыше машины. Потоп, отделял их от мира в едва освещенном теплом бьюике – этом уютном гнездышке, тонувшем во мраке. Такое наслаждение – быть вдвоем, вдали от людей, словно в каюте яхты посреди спокойного океана, ускользнуть от укоризненных взглядов, от раздраженной завести, прячущейся за моральными запретами, от злости кастрированных людишек, которые сами проморгали свою жизнь. Он прижался губами к ее губам, он наслаждался, упивался ею.

В номере мотеля все выдавало явное стремление хозяев придать своему заведению сельский вид: потолок был из искусственных балок, камин – из искусственных камней. С зажигалкой в руке Севилла наклонился, вспыхнуло пламя. Он погасил бра.

Арлетт и Севилла промокли до нитки. Они почти вплотную придвинули кровать к огню. Их одежда, с которой капала вода, была разложена на стульях, стоящих справа и слева от камина, чтобы не загораживать потрескивающие поленья. По крыше стучал дождь, ветер, временами задувающий в окна, развевал плотные, из краевого полотна занавески, дребезжал задвижками. Севилла положил голову Арлетт себе на руку. Арлетт закрыла глаза, ее нижняя губа чуть оттопырилась, и казалось, она, охваченная глубоким спокойствием, уходит в себя. У нее был такой юный, почти детский, совсем беззащитный вид. Он прижался левой щекой к ее щеке. Руки Арлетт вцепились в одеяло, по ее черным пышным разметавшимся по подушке волосам пробегали отблески пламени, голова ее с закрытыми глазами замерла, рука, выпустив одеяло, разжалась. Севилла снова услышал, как потоки воды вдребезги разбиваются о крышу, будто разверзаются хляби небесные. Он повернулся на бок и, должно быть, на какое-то время задремал. Потом он ощутил, как она грудью прижимается к его спине, теплыми губами касается его затылка.

– Так вы тоже не спите? – спросила она.

– Нет, – ответил он, поворачиваясь к ней и вновь с удивлением видя прямо перед собой ее нежные глаза и милую улыбку.

«Счастье так необычно, – подумал он, – когда оно рядом, перед тобой, – только руку протяни, – что в него трудно верить, когда тебе дан всего лишь миг, короткие двадцать лет, отделяющие мировые войны, первую от второй и вторую от третьей, нашей, той, что уже стучится к нам в дверь, и на этот раз действительно последней, потому что после нее больше нечего будет разрушать». Но сейчас, в последнем порыве бури, он не сомневался: это было счастье, торжествующее биение жизни, бушующей, как ураганные потоки, которые хлестали по крыше, обрушиваясь на черепицу, словно волны, как удары тарана, сотрясая это хрупкое сооружение. Шпингалеты рам ходуном ходили в пазах, красные занавески, надуваемые резкими порывами ветра, взмывали, как воздушные шары, а за окнами с такой силой струилась и бушевала вода, что Севилле показалось, будто их мотель срывает с фундамента и несет над залитыми лугами вместе с плавающими бревнами, трупами животных, затопленными автомашинами, над распластанными на водной поверхности кронами королевских пальм. Только торчащие из воды крыши кабин для купальщиков указывали на пляжи. А мотель, неодолимый маленький ковчег Арлетт и Севиллы, единственный островок света и тепла в этом хаосе, все плыл и плыл в море, на простор.

– Это провал, – решительно заявила Лизбет, отодвигая тарелку. Севилла и Арлетт, поужинав, сразу же уехали, все остальные задержались в столовой. Это была единственная комната с кондиционированным воздухом. Ночь не принесла никакой прохлады, и дышать было нечем. После недолгого молчания Лизбет повторила: – Это провал.

– Надену-ка я рубашку, – сказал Питер. – Из-за этого кондиционирования я никак не могу разобрать, холодно мне или жарко.