Текст книги "Мадам Розетт"

Автор книги: Роальд Даль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Даль Роальд
Мадам Розетт

Роальд ДАЛЬ

МАДАМ РОЗЕТТ

Перевод А. Ставиской

– О Боже, какое блаженство!

Вожак лежал на спине в ванне, в одной руке он держал виски с содовой, в другой – сигарету. Ванна была полна до краев, и, чтобы вода не остыла, он все время подливал теплую, регулируя кран ногой.

Подняв голову, он отхлебнул виски, затем снова улегся и закрыл глаза.

– Бога ради, давай выходи, – раздался голос из соседней комнаты. Имей совесть, Вожак, ты и так уже валяешься больше часу.

Таран сидел на краешке кровати совершенно голый и, дожидаясь своей очереди, медленно тянул виски.

– Ладно, выпускаю воду, – откликнулся Вожак. Протянув ногу, он выбил пробку.

Таран поднялся и со стаканом в руке направился в ванную. Вожак полежал еще минутку, потом осторожно поставил стакан на полочку для мыла, встал и потянулся за полотенцем. У него было короткое квадратное тело, сильные ноги и ягодицы с атлетическими мускулами. Под жесткой щеткой курчавых рыжих волос тонкое, слегка заостренное лицо, сплошь в веснушках. И такая же, как на голове, светло-рыжая щетина на груди.

– Святой Иисусе, я натащил сюда полпустыни, – воскликнул он, взглянув на дно ванны.

– Смой песок и пусти меня, наконец, – я не мылся в ванне пять месяцев.

Все это происходило в начале войны, когда мы сражались с итальянцами в Ливии. Это были трудные дни – летать приходилось много, летчиков не хватало. Их не могли прислать из Англии, так как там в это время шла битва за Британию. Поэтому люди были вынуждены подолгу оставаться в пустыне и жить ее непривычной противоестественной жизнью: спать всегда в одних и тех же тесных грязных палатках, умываться и бриться, наливая воду из кружки, в которой чистили зубы, постоянно выбирать мух из чая и тарелок с едой, переносить песчаные бури, от которых нельзя спрятаться в палатке, – и неудивительно, что люди, обычно уравновешенные, делались агрессивными, теряли самообладание и срывались на товарищах, а потом злились на себя. Они болели дизентерией, страдали от гноящихся ушей, поноса, язв на теле, неизбежных при жизни в пустыне, на них вдосталь сыпались бомбы с итальянских С-79, у них не было ни воды, ни женщин, не было растущих из земли цветов, почти ничего не было, кроме нескончаемого песка. Они вели воздушные бои на своих старых "гладиаторах" против вражеских УС-42, а в часы, свободные от полетов, не знали, куда себя деть.

Иногда они ловили скорпионов и сажали их в пустые канистры из-под бензина, а потом стравливали в жестоких битвах. В каждой эскадрилье среди скорпионов непременно был чемпион, как бы свой Джо Луис*. Чемпион выигрывал все битвы, имел кличку и был очень знаменит. Его тренировочный рацион держали в жесточайшем секрете, и известен он был только хозяину. Считалось, что диета – главное для скорпиона. Некоторых скорпионов кормили солониной, а часть – отвратительными мясными консервами, рагу под названием "махонахис" или же живыми жуками. Иногда перед самой битвой чемпиону давали немного пива, так как существовало мнение, что пиво поднимает дух скорпионов и придает им уверенность. Однако именно эти скорпионы чаще всего и проигрывали. Но, несмотря ни на что, были великие битвы и великие чемпионы. Когда под вечер полеты заканчивались, нередко можно было видеть собравшихся на песке в кружок летчиков: наклонившись вперед и уперев руки в колени, они криками подбадривали дерущихся скорпионов, как подбадривают на ринге боксеров или борцов. В конце концов приходила победа, и владелец победителя от радости впадал в экстатическое состояние – он тут же на песке пускался в дикий пляс, орал, размахивал руками, перечисляя достоинства своего победоносного выкормыша. Хозяином величайшего из чемпионов был сержант по кличке Фантазер, который кормил своего питомца исключительно мармеладом. Скорпион имел какое-то непотребное имя, но он выиграл подряд сорок две битвы, после чего мирно испустил дух во время тренировки, когда хозяин уже подумывал о том, чтобы отправить его на покой для воспроизводства себе подобных.

* Американский чемпион мира по боксу 20-30-х гг.

Все это понятно и говорит лишь о том, что в пустыне, где отсутствуют подлинные большие радости, их заменяют более мелкие, часто совсем детские, и они доставляют неподдельное, искреннее удовольствие взрослым людям. Это не минует никого, будь то летчик, механик, укладчик парашютов, капрал, что готовит еду, или же владелец лавки. Вожак с Тараном тоже не были исключением из общего правила, и поэтому немудрено, что они, после того как с трудом выцарапали себе отпуск на двое суток и их подбросили самолетом до Каира, очутившись в отеле, с вожделением мечтали о ванне, как о первой брачной ночи в медовый месяц.

Вожак растерся досуха и теперь с полотенцем вокруг бедер растянулся на кровати, положив руки под голову, тогда как Таран лежал в ванне и время от времени тихо вздыхал и стонал от блаженства.

– Таран, – позвал его Вожак.

– Да?

– Что мы будем сейчас делать?

– Женщины. Первым делом мы должны найти женщин и пригласить их поужинать.

– Только не сейчас. С этим можно подождать.

– А мне кажется – нельзя.

– Вполне можно. У нас есть время.

Вожак был очень старый и очень мудрый. Он никогда ничего не делал опрометью. Ему уже стукнуло двадцать семь, он был много старше всех в эскадрилье, включая командира, и к его мнению прислушивались с уважением.

– Давай сначала сделаем кое-какие покупки, – предложил он.

– А что потом? – спросил голос из ванной.

– Потом придумаем что-нибудь.

Наступило короткое молчание.

– Вожак?

– Да.

– Ты знаешь здесь каких-нибудь женщин?

– Каких-то знал. У меня была знакомая турчанка с очень белой кожей. Ее звали Венка. И еще югославка по имени Кики. Она была на целую голову выше меня. И еще была одна девушка, кажется сирийка, – забыл, как звали.

– Позвони им.

– Уже звонил, когда ты ходил за виски. Все куда-то подевались. Так что, как видишь, пока не везет.

– Мне никогда не везет.

– Давай для начала походим по магазинам. У нас еще масса времени.

Через час Таран вылез из ванны. Оба они облачились в чистые шорты цвета хаки и такие же рубашки, спустились в холл и вышли на раскаленную, залитую солнцем улицу. Вожак надел темные очки.

– Я знаю, что мне нужно, – сказал Таран. – Мне нужны темные очки.

– Вот и прекрасно. Сейчас поедем и купим.

Они остановили извозчика и велели ему ехать в Сигурел. Таран купил себе темные очки, а Вожак покерные кости*, после чего они снова вышли на раскаленную улицу.

* Особый вид игральных костей с карточными символами на гранях вместо цифр.

– Видел девушку? – спросил Таран.

– У которой ты купил очки?

– Да, смугленькая.

– Скорее всего, турчанка.

– Мне безразлично, кто она. Но она потрясающая, нет разве?

Они шагали по Шариа Каср эль-Нил, засунув руки в карманы шортов, и Таран надел только что купленные темные очки. Стояла послеполуденная жара, на пыльной улице было полно египтян, арабов и маленьких босоногих мальчишек, за которыми летели тучи мух. Мухи жужжали и кружились над ними, норовя облепить гноящиеся глаза. В раннем детстве матери этих детей сотворили нечто ужасное с их глазами, чтобы избежать воинской приписки, когда сыновья достигнут призывного возраста. Топая босыми ногами, мальчишки бежали вровень с летчиками, назойливо выкрикивая визгливыми голосами: "Бакшиш! Бакшиш!" – а за ними летели мухи. Повсюду стоял запах Каира, особенный запах, какого нет нигде, ни в одном городе мира. У него нет единого источника, он не исходит из какого-то определенного места – им пропитано все вокруг: сточные канавы, тротуары, дома и магазины, все товары, еда, которую готовят в лавчонках, лошади и лошадиный навоз на улицах. Им пропахли люди и солнце, щедро изливающее свой жар на этих людей и, не менее щедро, на канавы, канализационные трубы, лошадей, пищу и отбросы на улицах. Необычный острый запах, в котором есть одновременно что-то сладкое и гнилостное, пряное, соленое и горькое. И он никуда не девается даже в ранние часы утренней прохлады.

Два летчика не спеша шагали посреди толпы.

– Она просто потрясающая, тебе не кажется? – снова спросил Таран, которому не терпелось узнать, что думает Вожак.

– Вполне хороша.

– Что хороша и говорить нечего. Знаешь, Вожак, чего бы мне хотелось?

– Чего?

– Мне бы хотелось пригласить ее куда-нибудь вечером.

Они перешли улицу и прошли еще немного вперед.

– За чем дело стало? Почему бы тебе не позвонить Розетт?

– Что еще за Розетт? – спросил Таран.

– Мадам Розетт. Великая женщина.

Они прошли мимо питейного заведения под вывеской "Бар Тима". Хозяин его, англичанин по имени Тим Джилфилан, в прошлую войну был сержантом-квартирмейстером, а потом каким-то образом ухитрился остаться в Каире, когда армия отправилась домой.

– Вот и Тим, – сказал Вожак. – Ну-ка, зайдем.

Внутри бара никого не было, один только Тим, который за стойкой расставлял бутылки на полках. Он обернулся, когда они вошли.

– Так-так-так, – произнес он. – И где же это вы, ребята, так долго пропадали?

Ясно было, что он не помнит их, но по их виду он сразу же догадался, что они из пустыни.

– Как там поживает мой старый друг Грациани?

Теперь Тим повернулся к ним лицом и стоял облокотившись о стойку.

– Он совсем близко, – ответил Вожак. – Вышел из Мерзаха.

– На чем сейчас летаете?

– На "гладиаторах".

– "Гладиаторы" здесь были еще восемь лет назад.

– На тех же самых и летаем.

Они взяли стаканы с виски и отнесли на столик в углу.

– Кто эта Розетт? – спросил Таран.

Вожак сделал затяжной глоток, затем поставил стакан на стол.

– Великая женщина, – сказал он.

– Но все-таки кто же она?

– Гнусная старая шлюха.

– Это хорошо, но какое она имеет ко всему отношение?

– Так и быть, скажу. Мадам Розетт – владелица самого большого в мире борделя. Говорят, здесь, в Каире, она может достать любую девушку, только захоти.

– Чушь собачья.

– Это чистая правда. Набираешь номер и говоришь, где ты видел женщину, где она работает, в каком отделе, за каким прилавком, и даешь точное описание ее внешности – все остальное для тебя сделает мадам Розетт.

– Не будь таким наивным идиотом.

– Но это правда. Чистейшая правда. Мне рассказывали о Розетт ребята из тридцать третьей эскадрильи.

– Они тебя разыгрывали.

– Ну хорошо, тогда пойди поищи ее в телефонном справочнике.

– Вряд ли она там будет под этой фамилией.

– А я знаю, что она есть в книге. Посмотри на Розетт. Убедишься, что я прав.

Таран все равно не поверил ему, однако пошел к Тиму и попросил телефонный справочник. Он принес его на столик, где они сидели, раскрыл и стал листать, пока не дошел до Роз... Палец двинулся вниз вдоль колонки. Розеппи... Розери, Розетт. Все точно: Розетт, мадам, и рядом жирным шрифтом адрес с номером телефона. Вожак внимательно наблюдал за ним.

– Ну что, нашел? – спросил он.

– Да, она тут есть. Мадам Розетт.

– Что теперь тебе мешает пойти и позвонить?

– А что я ей скажу?

Вожак уставился в свой стакан и потрогал пальцем кусочек льда.

– Скажи, что ты полковник, – ответил он. – Полковник Хиггинс. Она не доверяет летчикам. Скажи ей, что ты видел красивую темноволосую девушку, которая продает светозащитные очки в Сигуреле, и что тебе хотелось бы пригласить ее пообедать.

– Но здесь нет телефона.

– Почему же нет? Вон там телефон.

Таран повернул голову и увидел телефон на стене в углу у стойки бара.

– У меня нет ни одного пиастра.

– Я тебе дам. – Вожак порылся в кошельке и выложил на столик монету.

– Тим услышит все, что я говорю.

– Скажи на милость, какое это имеет значение? Он, наверное, и сам ей звонит. Ты уже окончательно зарапортовался.

– Ты говно, – сказал Таран.

Таран часто вел себя совсем как малый ребенок. Ему исполнилось всего девятнадцать, и он был на целых семь лет моложе Вожака. Довольно высокий, очень худой, густые черные волосы и лицо, прокаленное солнцем пустыни до черноты кофейных зерен. Он был, бесспорно, лучшим летчиком эскадрильи, и уже в начале военной операции на его боевом счету числилось четырнадцать уничтоженных итальянских самолетов. По земле он двигался медленно и лениво, словно усталый человек, и соображал, как сонный ребенок, тоже медленно и лениво, но, стоило ему подняться в воздух, сразу же все менялось – мозг работал с лихорадочной скоростью, движения делались быстрыми, почти молниеносными, как рефлекторные. Казалось, на земле он отдыхал, даже дремал, для того чтобы в нужный момент в воздухе, во время боя, наверняка пробудиться со свежей головой, готовым к быстрым решениям и глубокой концентрации на протяжении двух часов. Сейчас Таран был не на аэродроме, но овладевшая им мысль заставила его проснуться, как перед полетом. Это состояние могло длиться недолго, однако в данную минуту он был весь направлен на одну цель.

Он еще раз взглянул на номер в справочнике, поднялся и медленно двинулся к телефону. Опустив монету, он набрал номер и услыхал гудки на другом конце. Вожак, сидя за столиком, не сводил с него взгляда, а Тим за стойкой все еще продолжал расставлять бутылки. Тим находился всего в каких-то четырех метрах от телефона, и ясно было, что он не преминет послушать разговор. Таран чувствовал себя глупо. Он прислонился к стойке, все еще надеясь, что никто не ответит.

Раздался щелчок – на другом конце взяли трубку, и женский голос произнес:

– Алло.

– Хеллоу, могу я поговорить с мадам Розетт? – Он все время следил за Тимом. Тим, как ни в чем не бывало, расставлял бутылки, делая вид, будто ничего не слышит.

– Я есть мадам Розетт. А вы есть кто?

Голос был раздраженный, скрипучий. У него создалось впечатление, что она не желает, чтобы ее зря беспокоили. Стараясь придать своему голосу как можно больше непринужденности, он сказал:

– С вами говорит полковник Хиггинс.

– Полковник кто?

– Полковник Хиггинс, – произнес он по слогам.

– Я вас слушаю, полковник. Что вы хотите? – В голосе звучало нетерпение. Ясно было, что эта женщина не станет слушать никакой чепухи.

– Мадам Розетт, не поможете ли вы мне в одном деликатном деле? спросил Таран, все еще пытаясь сохранить непринужденность тона.

Он по-прежнему не отрываясь следил за Тимом. Тот, конечно, все слышал. Всегда можно различить, слушает человек или нет, когда притворяется, будто не слушает. Он с особой тщательностью заботится о том, чтобы не производить шума, и усиленно делает вид, будто целиком поглощен работой. Вот и Тим сейчас быстро переставлял бутылки, просматривал их на свет и бесшумно ставил на полку. При этом он ни разу не обернулся. А в другом конце бара сидел, облокотившись о стол, Вожак и курил сигарету. Он внимательно наблюдал за Тараном и явно получал удовольствие от того, что Тарана смущает присутствие Тима. Отступать было некуда, и Тарану, хочешь не хочешь, пришлось продолжить разговор.

– Я подумал, вы мне поможете, – сказал он. – Я сегодня зашел в Сигурел купить новые темные очки и там увидел девушку, которую хотел бы пригласить пообедать.

– Как зовут? – Скрипучий резкий голос сразу стал деловым.

– Я не знаю, – виновато сознался Таран.

– Как она выглядит?

– Темные волосы, высокая и... очень красивая.

– Какое на ней было платье?

– Погодите, сейчас вспомню. Вроде бы белое с красными цветочками. Вдруг его осенило. – И с красным поясом, – поспешил он добавить. Теперь он ясно помнил, что на ней был блестящий красный пояс.

Наступила пауза. Таран следил за Тимом, который осторожно брал бутылки и ставил на полку так, чтобы ни одна не звякнула.

Громкий нетерпеливый голос прорезался вновь:

– Вам это будет стоить кучу денег.

– Это не важно. – Ему вдруг перестал нравиться разговор, захотелось поскорее повесить трубку и уйти.

– Это будет стоить шесть фунтов, а может, даже восемь или все десять. Не могу сказать, пока ее не увижу. Вас это устраивает?

– Да, да, устраивает.

– Где вы живете, полковник?

– Отель "Метрополитен", – ответил он, не подумав.

– Ну хорошо, я позвоню вам позже. – Она хлопнула трубку.

Таран повесил свою, неторопливо прошел к столику и опустился на стул.

– Ну как, все в порядке? – осведомился Вожак.

– Да, наверное.

– И что она сказала?

– Сказала, что позвонит мне в отель.

– Ты имеешь в виду, что она позвонит в отель полковнику Хиггинсу?

– Боже праведный!

– Ничего страшного. Мы скажем портье, что полковник у нас в номере, и они соединят ее с нами. А что еще она сказала?

– Сказала, что мне это будет стоить кучу денег, примерно от шести до десяти фунтов.

– Девяносто процентов возьмет себе Розетт, эта старая грязная шлюха.

– Каким образом ей удастся это сделать?

По природе Таран был человек мягкий, и его явно начинало тревожить, что его затея может обернуться неприятностями.

– Поручит своим сводникам разыскать девушку и навести о ней справки. Если она уже есть в списках, тогда все просто. А если нет, сводник отправится в Сигурел и тут же у прилавка начнет приставать к ней с гнусными предложениями. Если девушка пошлет его подальше, он повысит цену, ну а если она снова откажется, он поднимет цену еще выше, и в конце концов девушка не устоит перед такими деньгами и скорее всего согласится. После этого Розетт назовет тебе в три раза большую сумму и уже дальше всем займется сама. Платить ты будешь ей, не девушке, и естественно, что после этого девушка попадает к ней в списки и теперь, когда она у нее в когтях, песенка ее спета. В следующий раз Розетт уже будет диктовать свои условия и цену, а девушке ничего не останется, как на все согласиться.

– Почему?

– Да потому, что мадам Розетт, в случае если девушка заартачится, тут же скажет: "Прекрасно. Но уж поверь мне, милочка, я позабочусь о том, чтобы администрация Сигурела знала, что ты делала прошлый раз, что ты работаешь на меня и используешь магазин для заключения своих сделок. Тебя немедленно уволят". Именно так она и скажет, и несчастная девушка смертельно перепугается и согласится на все, что ей велят.

– Какая милая особа.

– Кто?

– Мадам Розетт.

– Очаровательная. Само очарование.

В баре было жарко. Таран обтер потное лицо носовым платком.

– Еще по стакану, – предложил Вожак. – Эй, Тим, еще по одному.

Тим принес виски и молча поставил на стол. Забрав пустые стаканы, он сразу же ушел. Тарану показалось, будто что-то изменилось в его поведении исчезла доброжелательность, и теперь он был сух и молчалив. Вряд ли сейчас он сказал бы им весело, как при встрече: "И где же это вы, ребята, так долго пропадали?" Дойдя до стойки, он повернулся к ним спиной и снова стал расставлять бутылки.

– Сколько у тебя денег? – спросил Вожак.

– Десять фунтов, если не ошибаюсь.

– Может не хватить. Сам виноват – дал ей полную свободу действий. Тебе следовало каким-то образом обуздать ее. Теперь-то уж она вдоволь попьет твоей кровушки.

– Догадываюсь.

Они еще немного посидели и молча допили виски.

– Что тебя беспокоит, Таран? – спросил Вожак.

– Ничего. Все в полном порядке. Давай вернемся в отель. Она может позвонить.

Они расплатились за виски и попрощались с Тимом, который в ответ только кивнул, но так и не произнес ни слова. В отеле, когда они проходили мимо портье, Вожак сказал:

– Если будут звонить полковнику Хиггинсу, переключите на наш номер полковник будет у нас.

– Хорошо, сэр, – сказал египтянин и сделал пометку у себя в книге.

В номере Вожак улегся на кровать и закурил.

– А что буду делать сегодня вечером я? – спросил он.

Таран всю дорогу до отеля был тише воды и не произнес ни слова. Теперь он сидел на краю кровати, все еще держа руки в карманах.

– Знаешь, Вожак, мне расхотелось иметь дело с этой Розетт. Скорее всего, она заломит несусветную цену. Может, еще можно все отменить?

Вожак сел на кровати.

– Ты что, шутишь? Теперь ты связан по рукам и ногам. Никому не дозволено проделывать такие номера с мадам Розетт. В данный момент она, должно быть, трудится не покладая рук. Поздно идти на попятный.

– А что, если у меня нет таких денег.

– Пока сиди и жди, там видно будет.

Таран поднялся и достал из парашютного мешка бутылку виски. Он налил два стакана, затем разбавил виски водой из-под крана в ванной и, вернувшись в комнату, протянул стакан Вожаку.

– Прошу тебя, позвони Розетт и скажи, что полковнику Хиггинсу срочно пришлось вернуться в свой полк в пустыне. Скажи, что полковник просил тебя уведомить ее об этом – у него времени было в обрез.

– Позвони ей сам.

– Она узнает меня по голосу. Будь другом, Вожак, позвони.

– Не стану.

– Ну пожалуйста, позвони, – неожиданно совсем по-детски попросил Таран. – Я не хочу никуда идти с этой женщиной сегодня вечером, не хочу вести никаких переговоров с мадам Розетт. Мы лучше сами что-нибудь придумаем.

Вожак внимательно поглядел на него.

– Ну уж Бог с тобой, позвоню.

Он протянул руку за телефонной книгой, нашел номер и проговорил его в трубку. Таран слышал, как мадам взяла трубку на другом конце и как Вожак передал ей сообщение полковника. Затем наступила пауза, после чего Вожак сказал:

– Простите, мадам Розетт, но я тут совершенно ни при чем. Я всего лишь выполняю поручение. – Последовала новая пауза, после чего Вожак повторил все сначала, потом еще и еще раз, но в конце концов ему, видно, надоело, так как он положил трубку, снова улегся на кровать и разразился гомерическим хохотом.

– Вшивая старая сука, – произнес он сквозь смех.

– Она что, очень рассердилась? – спросил Таран.

– Рассердилась?! Ты спрашиваешь, рассердилась ли она? Ты бы слышал, что она несла. Требовала, чтобы я сказал, в каком полку служит Хиггинс, говорила Бог весть что, кричала, что он обязан заплатить ей все сполна. Воображаете, такие-сякие, что можете дурачить меня, но только со мной эти штуки не пройдут.

– Браво! – воскликнул Таран. – Ну и гнусная шлюха.

– Так что мы будем делать сегодня вечером? – спросил Вожак. – Уже седьмой час.

– Пойдем и для начала выпьем в каком-нибудь из тутошних заведений.

– Отличная мысль. Завалимся к египтянам в паб.

Пропустив еще по стаканчику, они выбрались на улицу и сперва отправились в ресторан под названием "Эксельсиор", затем зашли в "Сфинкс", потом в паб с каким-то египетским названием и около десяти вечера оказались в баре вообще без вывески, где и сидели в блаженном состоянии, пили пиво и смотрели на сцене весьма странное шоу. В "Сфинксе" они подобрали летчика из тридцать третьей эскадрильи, которого, как он им сказал, звали Уильям. Он был примерно того же возраста, что и Таран, но выглядел моложе, поскольку не успел еще так много налетать. Его молодость выдавал больше всего пухлый рот. Он был похож на курносого школьника, хотя пустыня до смуглоты прокалила его кожу.

Теперь они уже втроем сидели в блаженном состоянии в баре без названия и пили пиво, так как здесь ничего, кроме пива, не подавали. Это была длинная комната с дощатыми стенами, некрашеным деревянным полом, посыпанным опилками, деревянными столами и стульями. В дальнем конце на высоком дощатом помосте шло представление. В зале было полно египтян, и все они пили черный кофе. На сцене находились две толстые девицы в блестящих серебряных трико и серебряных бюстгальтерах, одна из них вращала в такт музыке задом, а вторая – грудью. Та, что вращала бюстом, была более искусной: она ухитрялась крутить одной грудью, а другая оставалась неподвижной, при этом время от времени она еще крутила и задом. Египтяне как завороженные смотрели на девушку, щедро награждая ее аплодисментами. И чем сильнее они хлопали, тем энергичнее она извивалась, и чем быстрее играла музыка, тем быстрее становились ее движения – она вращалась все быстрее и быстрее, ни разу не замедлив темпа, и с лица ее не сходила вызывающая механическая улыбка. А египтяне все хлопали и хлопали, все громче и громче в такт убыстряющейся музыке. И все были счастливы.

Когда представление окончилось, Уильям сказал:

– Не понимаю, почему они всегда выбирают этих жутких толстух? Неужели у них нет красивых женщин?

– Египтяне любят толстых, таких, как эти две, – ответил Вожак.

– Даже не верится, – сказал Таран.

– И тем не менее. Так уж у них повелось с давних пор. В Египте ведь то и дело голод. Поэтому все бедные люди были худые, а богатые и знатные толстые и упитанные. Если тебе повстречалась толстуха, так и знай – она из высших классов.

– Брехня это, – сказал Таран.

– А мы сейчас все узнаем, – заявил Уильям. – Я хочу задать этот вопрос вон тем египтянам. – Он большим пальцем указал на двух пожилых мужчин за соседним столиком, в нескольких шагах от них.

Он не был пьян, никто из них не был пьян, но все трое были наверху блаженства от выпитого пива и виски, и самым счастливым из них был Уильям. Его загорелое мальчишеское лицо так и светилось счастьем, а вздернутый нос, казалось, задрался еще выше, и было видно, что он наконец расслабился, впервые за много недель. Он поднялся с места, прошел к столу, где сидели египтяне, и с улыбкой остановился перед ними.

– Вы окажете большую честь моим друзьям и мне, если согласитесь присоединиться к нам за нашим столом.

У египтян были пухлые лоснящиеся лица, красные фески на голове; у одного из них во рту блестел золотой зуб.

Поначалу, когда Уильям обратился к ним, они слегка встревожились, но потом успокоились.

– Пожалста, – сказал один.

– Пожалста, – добавил второй.

После чего египтяне поднялись, пожали руку Уильяму и направились вслед за ним к соседнему столу, где сидели Вожак с Тараном.

Уильям сказал:

– Познакомьтесь с моими друзьями. Это Вожак, а это Таран. А меня зовут Уильям.

Вожак и Таран встали и обменялись рукопожатиями с египтянами, те еще раз сказали "пожалста", и затем все сели.

Вожак знал, что религия запрещает египтянам пить, и поэтому предложил заказать кофе. Владелец золотого зуба воздел руки вверх ладонями и слегка втянул голову в плечи.

– Для меня, пожалста. – Он широко улыбнулся. – Я привычный. А за мой друг, – он простер руки в сторону соседа, – за мой друг... я не могу говорить.

Вожак поглядел на друга.

– Кофе? – предложил он.

– Пожалста. Я привычный.

– Отлично. Значит, два кофе.

Вожак подозвал официанта.

– Два кофе, – сказал он, затем, обращаясь к Уильяму с Тараном, спросил: – Может, еще пива?

– Для меня, пожалста, – ответил Таран. – Я привычный, но за моего друга, – тут он повернулся к Уильяму, – за моего друга... я не могу говорить.

Уильям сказал:

– Пожалста, я привычный. – При этом никто из них не улыбнулся.

– Отлично. Официант, два кофе и три пива.

Когда официант принес заказ, Вожак сразу же расплатился.

Затем он поднял стакан и, повернувшись к египтянам, сказал:

– Ваше здоровье.

– Ваше здоровье, – повторил Таран.

– Ваше здоровье, – произнес Уильям.

Похоже, что египтяне поняли, так как они подняли свои кофейные чашечки.

– Пожалста, – сказал один.

– Благодарю, – добавил второй, после чего они выпили кофе.

Вожак поставил стакан на стол.

– Для нас большая честь находиться в вашей стране, – сказал он.

– Вы здесь любите?

– Да, это прекрасная страна.

Музыка заиграла вновь, и две толстухи в обтянутых серебряных трико повторили программу на бис. Бис и был коронным номером вечера поразительная, невиданная демонстрация контроля над собственными мышцами. И хотя девушка, вертящая задом, продолжала усердно работать, ее полностью затмила соперница, которая теперь, как крепкий дуб, стояла посреди сцены, подняв руки над головой. Она вращала левой грудью по часовой стрелке, а правой – против часовой. Одновременно она вращала задом – и все это строго под музыку. Постепенно музыка становилась все быстрее, и, по мере того как возрастала скорость, убыстрялся темп вращения. Часть египтян так заворожило это вращение женской груди против часовой стрелки, что они начали повторять, сами того не замечая, движение девушки руками. Растопырив пальцы, они описывали круги в воздухе. При этом все притоптывали в такт музыке и вскрикивали от восторга, а женщина на сцене продолжала улыбаться механической нахальной улыбкой.

Потом все кончилось, постепенно стихли аплодисменты.

– Потрясающе, – сказал Вожак.

– Вы любили это?

– Это было просто поразительно.

– Эти девушки совсем особые девушки, – сказал владелец золотого зуба.

Уильяму явно надоело ждать, и он в нетерпении подался вперед.

– Я хочу задать вам вопрос, – сказал он.

– Пожалста, – ответил Золотой Зуб. – Пожалста.

– Ну хорошо. Тогда скажите, какие женщины вам нравятся – такие вот тонкие? Или вот такие толстые? – И он нарисовал в воздухе две женские фигуры.

Золотой Зуб просиял и широко осклабился.

– Для меня, – сказал он, – толстые. Я люблю, чтобы были как эта. Пухлыми руками он начертил в воздухе большой круг.

– А ваш друг? – осведомился Уильям.

– За мой друг я не могу говорить.

– Пожалста, – сказал друг. – Вот такая. – Любезно улыбнувшись, он тоже начертил круг.

– Но все-таки почему вам так нравятся толстые? – спросил Таран.

Золотой Зуб на мгновение задумался.

– А вы любите, чтобы были тонкие? – задал он встречный вопрос.

– Пожалста, – сказал Таран. – Я люблю, чтобы были тонкие.

– А почему вы любите, чтобы были тонкие? Почему? Скажите.

Таран почесал ладонью затылок.

– Уильям, почему мы любим, чтобы были тонкие? – спросил он.

– Для меня – тонкие. Я привычный.

– Я тоже привычный. Но почему?

Уильям задумался.

– Не знаю, почему нам нравится, чтобы были худые.

– Вот видите, и вы не знаете, – обрадовался Золотой Зуб. Он наклонился к Уильяму и с торжеством в голосе сказал: – И я не знаю. Я тоже не знаю.

Уильям явно не был удовлетворен.

– Вожак говорит, все богатые люди в Египте всегда толстые, а бедные худые.

– Нет, – отозвался Золотой Зуб. – Нет, нет, нет. Смотрите, вон там девушки – очень толстые, очень бедные. Смотрите на королеву Египта, Фарида – очень худая, очень богатая. Это совсем неправильно.

– Да, против этого не поспоришь. Ну а как было в давние времена?

– А что такое "давние времена"?

– Ладно, оставим это.

Египтяне допили кофе, издав звук, напоминающий всхлип, с которым уходит последняя вода из ванны.

Затем они встали, собравшись уходить.

– Уже уходите? – спросил Вожак.

– Пожалста, – ответил Золотой Зуб.

– Спасибо вам, – сказал Уильям.

Таран сказал "пожалста", и второй египтянин тоже сказал "пожалста", а Вожак еще раз поблагодарил гостей. Все пожали друг другу руки, после чего египтяне удалились.

– Недоумки, – сказал Уильям.

– Вот уж точно недоумки, – согласился Таран.

Оставшись втроем, они долго сидели в легком блаженном охмелении и пили до полуночи, пока к ним не подошел официант сообщить, что заведение закрывается и напитков больше не будет. Они и теперь не были по-настоящему пьяны, благодаря тому что пили медленно. Во всяком случае, чувствовали они себя вполне бодро.

– Он говорит, нам пора уходить.

– Это прекрасно. Но куда мы теперь двинемся? Вожак, куда мы теперь направим стопы?

– Не знаю. А куда бы вам хотелось?