Текст книги "Маточное молочко"

Автор книги: Роальд Даль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

– Ты хочешь сказать, что наш ребенок бесцветен и некрасив? – резко спросила она.

– Мейбл, пожалуйста, не надо говорить за меня. Ты только послушай. Известно ли тебе, что и пчеломатка, и рабочая пчела, несмотря на их абсолютную непохожесть во взрослом возрасте, вылупляются из одного и того же вида яиц?

– Я не могу в это поверить, – сказала жена.

– Мейбл, это так же верно, как и то, что я сейчас сижу перед тобой, честное слово. И всякий раз, когда пчелам надо, чтобы из яйца вылупилась пчеломатка, они вполне могут это сделать.

– Каким образом?

– О, – проговорил он, покачивая пальцем в ее направлении. – Именно к этому я и веду. В этом-то весь секрет. Итак, Мейбл, как ты считаешь, благодаря чему становится возможным подобное чудо?

– Благодаря маточному молочку, – ответила женщина. – Ты мне уже говорил.

– Вот именно, маточному молочку! – воскликнул он, хлопая в ладоши и подпрыгивая в кресле. Сейчас его большое круглое лицо сияло от возбуждения, а на верхней части щек проступили ярко-красные пятна.

– Вот как все это происходит. Я постараюсь изложить все это тебе с максимальной простотой. Пчелам требуется новая матка. Тогда они строят особенно большую ячею, мы ее называем маточной ячеей, и делают так, чтобы старая матка отложила туда одно из своих яиц. Остальные тысячу девятьсот девяносто девять яиц она откладывает в обычные рабочие ячеи. Далее. Как только из этих яиц вылупляются личинки, пчелы-кормилицы начинают суетиться и подносить туда маточное молочко. Его получают все – как рабочие пчелы, так и матка. Но здесь, Мейбл, есть одно крайне важное обстоятельство, поэтому слушай внимательно. В этом и заключается вся разница. Червы рабочих пчел получают это особое чудесное питание лишь в течение первых трех дней своей жизни в стадии личинки. Затем их диета полностью меняется. Их, в сущности, отлучают от этой пищи, хотя этот процесс весьма специфичен, поскольку происходит резко, внезапно. По истечении трех дней их сажают на более или менее регулярную пчелиную диету – смесь меда и цветочной пыльцы – и примерно две недели спустя они покидают улей уже как взрослые рабочие пчелы.

Совершенно иначе обстоят дела с маточной ячеей! В нее маточное молочко поступает на протяжении всей стадии личиночного развития. Пчелы-кормильцы попросту закачивают его в ячею, в результате чего маленькая черва буквально плавает в нем. И именно благодаря этому она превращается в пчеломатку!

– Ты не можешь этого доказать, – сказала жена.

– Мейбл, пожалуйста, не говори глупости. Тысяча людей многократно уже доказали это, известные ученые едва ли не всех стран мира подтвердили данный факт. Все, что требуется проделать, это извлечь черву из рабочей ячеи, поместить ее в маточную ячею – мы называем это прививкой – и, если пчелы-кормилицы в достаточной степени снабжают ее маточным молочком, мы получаем – гоп-ля! – ее превращение в пчеломатку! Но все это выглядит еще более поразительным потому, что между взрослыми рабочими пчелами и пчеломаткой существуют громадные, невероятные различия. У них совершенно разная конфигурация брюшка, разное жало, разные ноги, разн…

– А что с ногами? – спросила она, явно проверяя его.

– С ногами? Ну, у рабочих пчел на ножках имеются маленькие «корзиночки», в которых они переносят пыльцу. У матки таких «корзиночек» нет. Но это не все. У пчеломатки имеются вполне развитые половые органы, которые отсутствуют у рабочих пчел. Но самое поразительное из всего этого, Мейбл, это то, что пчеломатка в среднем живет от четырех до шести лет, а жизнь рабочей пчелы не насчитывает даже такого числа месяцев. И все эти различия имеют место лишь потому, что кто-то получал маточное молочко, а кто-то нет!

– Трудновато поверить, – заметила женщина, – что все это происходит исключительно из-за разницы в питании.

– Ну конечно же – трудно в это поверить. Это еще одно из чудес улья. По сути дела, это самое значительное и яркое из этих чудес. Масштабы этого чуда столь грандиозны, что оно на многие сотни лет сбивало с толку величайшие научные умы. Подожди минутку, побудь здесь, никуда не уходи.

Он снова вскочил с кресла и бросился к книжным полкам, где начал копаться среди лежащих на них книг и журналов.

– Я хочу показать тебе несколько подобных статей. Вот, нашел. Это одна из них. Послушай, – он начал читать вслух статью из «Американского журнала о пчелах»:

«Проживая в Торонто и возглавляя прекрасную исследовательскую лабораторию, предоставленную ему канадским народом в знак признания его поистине грандиозных заслуг перед человечеством благодаря открытию инсулина, доктор Фредерик Бантинг заинтересовался проблемой маточного молочка. Он поручил своим сотрудникам провести всесторонний фракционный анализ…»

Он сделал паузу.

– Ну, все это читать незачем, однако что из этого вышло? Доктор Бантинг и его сотрудники взяли пробу маточного молочка из маточных ячей, в которых находились двухдневные личинки, и подвергли его анализу. И как ты считаешь, что они обнаружили?

– Они обнаружили, – продолжал он, – что маточное молочко содержит фенолы, стеролы, глицерины, декстрозу и – вот это место – и от восьмидесяти до восьмидесяти пяти процентов неидентифицированных кислот!

Он стоял с журналом в руках рядом с книжной полкой, на его губах гуляла забавная полуулыбка торжества; жена с изумлением смотрела на него.

Он не был высоким мужчиной; его толстое, пухлое, мясистое тело крепилось невысоко над землей на коротких и к тому же кривоватых ножках. Голова была громадной и круглой, покрытой жесткими, коротко остриженными волосами, а значительную часть лица – он совсем перестал бриться – покрывал коричневато-желтый пушок примерно в дюйм толщиной. Едва ли можно было отрицать тот факт, что вид у него, с какой стороны ни посмотреть, был довольно нелепый.

– От восьмидесяти до восьмидесяти пяти процентов, – повторил он, – неидентифицированных кислот, фантастика! – Он повернулся к полкам и стал снова копаться в стопках журналов.

– Что это значит – неидентифицированные кислоты?

– В этом-то все и дело! Этого никто не знает! Даже Бантингу не удалось это выяснить. Ты слышала о Бантинге?

– Нет.

– Пожалуй, сейчас он является самым известным из живущих на свете докторов, вот и все.

Глядя сейчас на него, снующего перед книжными полками, на его жесткие волосы, волосатое лицо и толстое, пухлое тело, она не могла избавиться от мысли, что каким-то странным образом этот человек напоминает ей пчелу. Ей часто приходилось видеть женщин, походивших на лошадей, на которых они ездили, и она замечала, что люди, разводившие птиц, бультерьеров или болонок нередко имели в своей внешности пусть небольшое, но разительное сходство со своими питомцами. Однако до настоящего момента ей как-то не приходила в голову мысль о том, что ее муж может походить на пчелу. Это даже немного потрясло ее.

– А Бантинг не пытался принимать внутрь это вещество? Ну, маточное молочко? – спросила женщина.

– Знаешь что? – проговорила она, продолжая смотреть на него с легкой улыбкой. – Ты и сам чуточку похож на пчелу, ты этого не замечал?

Он повернулся и посмотрел на жену.

– Наверное, это в основном из-за бороды, – сказала жена. – Мне бы хотелось, чтобы ты ее сбрил. У нее даже цвет какой-то пчелиный, ты не находишь?

– Что за чертову ерунду ты несешь, Мейбл?

– Альберт, следи за своей речью.

– Ты будешь слушать дальше или нет?

– Да, дорогой, извини меня. Я просто пошутила. Продолжай.

Он снова повернулся, вытянул с полки еще один журнал и принялся листать страницы.

«А теперь, Мейбл, послушай вот это. В 1939 году Хейл проводил эксперименты с трехнедельными крысами, вводя им различные количества маточного молочка. В итоге ему удалось обнаружить преждевременное фолликулярное развитие яичников, степень выраженности которого находилась в прямой зависимости от количества введенного вещества».

– Вот! – воскликнула женщина. – Я знала это!

– Что ты знала?

– Знала, что произойдет нечто ужасное.

– Ерунда. В этом нет ничего необычного. А вот, Мейбл, еще: «Стилл и Бердетт обнаружили, что мужские особи крыс, которые до этого оказывались неспособными к размножению, после ежедневных мельчайших инъекций маточного молочка в дальнейшем неоднократно давали потомство».

– Альберт, – воскликнула женщина, – но это слишком сильное вещество, чтобы давать его младенцу! Не нравится мне все это.

– Чепуха, Мейбл.

– Но тогда скажи мне, почему они опробовали его только на крысах? Почему никто из этих выдающихся ученых сам не попробовал принять его внутрь? Просто они слишком умные, вот и все. Ты что, действительно думаешь, что доктор Бантинг стал бы 28 рисковать своими драгоценными половыми органами? Только не он.

– Но они давали его людям, Мейбл. Вот статья, целиком посвященная этому. Послушай. – Он перевернул страницу журнала. – «В 1953 году в Мехико группа известных физиологов стала использовать мельчайшие дозы маточного молочка при лечении таких болезней как церебральный неврит, артрит, диабет, табачная интоксикация, импотенция, астма, круп и подагра. Имеется масса официальных свидетельств. Известный биржевой маклер из Мехико заболел крайне трудноизлечимой формой псориаза. Это пагубно отразилось на его внешности, клиентура перестала иметь с ним дело, он терпел убытки в своем бизнесе. В отчаянии он обратился к маточному молочку – по одной капельке к каждому приему пищи – и о чудо! – уже через две недели он полностью выздоровел. Официант из кафе „Иена“ из того же Мехико сообщил, что его отец, принимавший это чудесное вещество в минимальных дозах в капсулах, в девяностолетием возрасте зачал вполне здорового ребенка. Импрессарио бычьих боев из Акапулько, обнаруживший, что ему достался довольно-таки вялый, сонного вида бык, ввел ему один грамм маточного молочка (избыточно большая доза) перед самым выходом на арену. В результате этого животное стало вести себя столь энергично и агрессивно, что быстро расправилось с двумя пикадорами, тремя лошадьми, матадором, а под конец…»

– Послушай! – сказала миссис Тейлор, прерывая мужа. – Кажется, наше дитя плачет.

Альберт оторвал взгляд от журнала. Да, несомненно, из спальни наверху доносились громкие крики.

– Проголодалась, наверное, – предположил он.

Жена посмотрела на часы.

«Боже праведный! – воскликнула она, вскакивая на ноги. – Чуть не прозевали очередное кормление! Альберт, быстренько приготовь смесь, а я пока пойду принесу ее! Только поспеши! Не хочу, чтобы она ждала».

Уже через полминуты миссис Тейлор вернулась обратно, неся на руках кричащего младенца. Сейчас она снова волновалась, поскольку не успела еще привыкнуть к этому ужасному, непрекращающемуся крику, который издает проголодавшееся дитя. «Альберт, быстрее! – позвала она, усаживаясь на кресло и укладывая младенца себе на колени. – Пожалуйста, быстрее!»

Из кухни появился Альберт и протянул ей бутылочку с теплым молоком.

«Все в порядке, – сказал он, – можешь не проверять температуру».

Она чуть приподняла головку ребенка, после чего поднесла резиновую соску бутылочки к широко распахнутому, горланящему рту. Ребенок ухватил соску и принялся сосать. Вопли прекратились. Миссис Тейлор чуть расслабилась.

– О, Альберт, ты только посмотри, какая она прелестная, правда ведь?

– Она восхитительна, Мейбл – и все благодаря маточному молочку.

– Послушай, дорогой, мне бы не хотелось ни слова больше слышать об этом отвратительном веществе. Оно меня до смерти пугает.

– Ты совершаешь большую ошибку, – сказал он.

– Ну, посмотри еще.

Младенец продолжал сосать.

– Альберт, мне кажется, что она опять выпьет целую бутылку.

– Уверен, что так оно и будет.

Спустя несколько минут от молока ничего не осталось.

– Ну какая же ты чудесная девочка! – воскликнула миссис Тейлор, начиная осторожно извлекать соску изо рта ребенка. Тот почувствовал, что она собирается делать, и засосал еще стремительнее, стремясь удержать соску. Женщина сделала небольшой короткий рывок и – хлоп, – соска выскочила.

– Уааа! Уааа! Уааа! – снова раздались вопли младенца.

– Вот ведь чертенок какой, – проговорила миссис Тейлор, чуть подкидывая ребенка себе на плечо и несильно шлепая его по попке.

Тот дважды быстро отрыгнул.

– Ну вот, моя хорошая, теперь все будет в порядке.

На несколько секунд крики смолкли, но потом начались снова.

– Пусть еще срыгнет, – сказал Альберт. – Она слишком много попила.

Жена снова подняла девочку на плечо, потерла ей спинку, затем уложила ребенка на живот к себе на колени, наконец усадила. Однако девочка больше не срыгивала, тогда как вопли ее становились с каждой минутой все громче и настойчивее.

– Хорошо для ее легких, – проговорил Альберт с улыбкой. – Именно так они упражняют свои легкие, Мейбл. Ты знала об этом?

– Ну, ну, ну, – приговаривала женщина, покрывая поцелуями лицо девочки. – Ну, ну, ну.

Они прождали еще минут пять, однако крики ни на миг не прекратились.

– Смени ей подгузник, – сказал Альберт. – Мокрый, наверное, вот и все. – Он принес с кухни свежие пеленки, и миссис Тейлор сменила прежние.

Это не произвело на младенца никакого впечатления.

– Уааа! Уааа! Уааа! – орало дитя.

– Мейбл, может, ей булавкой где-нибудь колет? Ты проверила?

– Ну конечно же проверила, – ответила жена, для верности ощупывая пеленку пальцами.

Родители с нервозными улыбками на лицах сидели в креслах друг против друга и глядели на лежащего на коленях матери младенца, дожидаясь, когда же он наконец утомится кричать.

– А знаешь что? – наконец спросил Альберт.

– Что?

– Готов поспорить, что она хочет есть. Клянусь, ей хочется еще раз приложиться к этой бутылочке. Может, сходить и принести еще?

– Альберт, я думаю, не надо этого делать.

– Но это же поможет, – сказал он поднимаясь с кресла. – Пойду подогрею второю порцию.

Он прошел на кухню и отсутствовал несколько минут. Когда он вернулся, в руках у него была наполненная до краев бутылочка с молоком.

– Я приготовил двойную дозу, – объявил он. – Восемь унций – так, на всякий случай.

– Альберт! Ты с ума сошел! Тебе что, неизвестно, что перекормить младенца так же плохо, как и недокормить?

– Мейбл, но тебе же не обязательно давать ей все это. Можешь остановиться, когда захочешь. Ну, давай, – сказал он, становясь рядом. – Дай ей попить.

Миссис Тейлор стала пощекотывать соском верхнюю губку младенца. Крохотный ротик мгновенно, как ловушка, захлопнулся вокруг резинового соска, и в комнате воцарилась тишина. Все тело ребенка расслабилось, едва он начал сосать, и по его лицу разлилось выражение безмерного блаженства.

– Ну вот видишь, Мейбл! Что я тебе говорил?

Женщина ничего не ответила.

– Она просто изголодалась, вот и все. Посмотри только, как она сосет.

Миссис Тейлор поглядывала на уровень молока в бутылочке. Он быстро понижался, и совсем скоро три или четыре унции из восьми бесследно исчезли.

– Ну вот, – сказала она, – Хватит.

– Но, Мейбл, ты не можешь сейчас отнять ее.

– Да, дорогой, я должна.

– Да брось ты. Пусть выпьет все до конца, а ты не волнуйся.

– Но, Альберт…

– Она вся изголодалась, ты разве не видишь? Ну, давай, моя красавица. Прикончи эту бутылочку.

– Не нравится мне все это, Альберт, – промолвила жена, но бутылочку все же отнимать не стала.

– Мейбл, она просто наверстывает упущенное в прошлые разы, вот и все.

Пять минут спустя бутылочка опустела полностью. Миссис Тейлор медленно извлекла соску, и на сей раз ребенок не выказал никакого протеста, не издал ни звука. Он мирно возлежал на коленях матери, глазенки блестели от удовлетворения, рот был полуоткрыт, губы перепачкались молоком.

– Двенадцать полных унций, Мейбл! – сказал Альберт Тейлор. – В три раза больше нормы! Это просто поразительно!

Женщина внимательно смотрела на дитя. Прежнее выражение – встревоженное, со сжатыми губами, матери стало постепенно возвращаться на ее лицо.

– Что это с тобой? – спросил Альберт. – Все это встревожило тебя, да? Но нельзя же рассчитывать на то, что она войдет в норму на каких-то паршивых четырех унциях. Не смеши меня.

– Альберт, подойди-ка сюда.

– Что?

– Я сказала, подойди сюда.

Он подошел и встал рядом с ней.

– Посмотри повнимательнее и скажи, ты не замечаешь никакой разницы?

Он присмотрелся к ребенку.

«Мне кажется, Мейбл, она покрупнела, если ты это имеешь в виду. Покрупнела и потолстела».

– Возьми ее, – приказала жена. – Иди, подними ее.

Он протянул руки и поднял ребенка с материнских коленей.

«Боже мой! – воскликнул он. – Да она весит целую тонну».

– Вот именно.

– Но разве не чудесно это! – воскликнул он, просияв. – Готов биться о заклад, сейчас она уже пришла в полную норму!

– Это-то и пугает меня, Альберт. Слишком все это быстро.

– Глупости, женщина.

– А все это из-за твоего мерзкого молочка, – проговорила миссис Тейлор. – Ненавижу его.

– В маточном молочке нет ничего мерзкого, – с оттенком возмущения ответил муж.

– Альберт, не будь дураком! Ты что, считаешь, что это нормально, когда ребенок с такой скоростью набирает вес?

– На тебя никогда не угодишь! – воскликнул он. – Ты цепенеешь от страха, когда она худеет, а сейчас, когда девочка стала набирать вес, тебя охватил ужас! Что с тобой, Мейбл?

Женщина с ребенком на руках встала с кресла и направилась в сторону двери.

«Единственное, что я могу сказать, – промолвила она, – это то, что мне повезло, что я нахожусь здесь и могу проследить, чтобы ты больше не давал ей этого, вот и все». Она вышла, и через открытую дверь Альберту было видно, как она пересекла холл, подошла к нижней ступеньке лестницы и стала подниматься. На третьей или четвертой ступеньке она внезапно остановилась и так простояла несколько секунд, словно что-то припоминая. Затем она повернулась, довольно быстро спустилась и снова вошла в комнату.

– Альберт, – сказала она.

– Да?

– Я полагаю, в той последней бутылочке, что мы дали ей только что, не было ни капли твоего маточкина молочка?

– Не понимаю, с чего бы тебе так полагать, Мейбл.

– Альберт!

– Что случилось? – спросил он мягким, невинным тоном.

– Как ты посмел! – прокричала женщина.

На крупном бородатом лице Альберта Тейлора появилось страдальческое и озадаченное выражение.

«Я полагаю, тебе бы надо радоваться, что она получила новую большую дозу этого вещества. Лично я радуюсь этому. А это действительно большая доза, Мейбл, поверь мне».

Женщина стояла в дверном проеме, сжимая в руках спящего младенца и уставившись на мужа громадными глазами. Она стояла очень прямо, тело буквально застыло от гнева, лицо побледнело, а губы сжались плотнее, чем обычно.

– Попомни мои слова, – продолжал Альберт, – я готов побиться о заклад, что скоро мы получим первый приз на любом конкурсе младенцев, младенцев всей страны. Эй, а почему бы тебе не взвесить ее прямо сейчас и не посмотреть, какой будет результат? Хочешь, Мейбл, я схожу за весами и мы определим, насколько она тянет?

Женщина прошла прямо к большому столу в центре комнаты, положила на него ребенка и стала быстро распеленывать его.

«Да! – резко проговорила она. – Принеси весы!»

Она продолжала скидывать с ребенка нижнюю одежду.

Наконец она отколола скреплявшую подгузник булавку и оставила младенца совершенно голым.

– Но, Мейбл! – воскликнул Альберт. – Это же какое-то чудо! Она толстенькая как пончик!

И в самом деле, по сравнению с недавним временем количества веса, который девочка набрала, казалось поразительным. Маленькая впалая грудка с выступавшими со всех сторон ребрами была сейчас плотной, округлой наподобие бочонка, а живот гордо выпячивался ввысь. Как ни странно, ручки и ножки, казалось, отстали в своем развитии: такие же короткие и худенькие, они походили на маленькие палочки, выступавшие из жирного мяча.

– Посмотри! – воскликнул Альберт. – У нее на животике уже начал прорастать пушок – это чтобы ей теплее было! – Он протянул руку и хотел было уже пощекотать этот нежный, шелковистый, желтовато-коричневый пух, неожиданно появившихся на животе младенца.

– Не прикасайся к ней! – закричала женщина. Она обернулась и посмотрела на мужа; глаза ее горели, и сама она сейчас походила на маленькую испуганную птицу, вытянувшую в его сторону шею, словно готовая в любой момент взлететь, броситься в лицо и выклевать глаза.

– Постой, погоди же, – проговорил он, отступая.

– Ты сошел с ума! – прокричала она.

– Мейбл, подожди минутку, пожалуйста, потому что если ты продолжаешь думать, что это штука действительно опасная… Ведь ты же действительно так думаешь? Ну ладно, хорошо. Слушай меня внимательно. Сейчас я намерен доказать тебе, Мейбл, раз и навсегда доказать, что маточное молочко абсолютно безвредно для людей, даже если его принимать в громадных количествах. Например, скажи, почему мы в прошлом году получили меда в половину меньше, чем обычно? Объясни мне это.

Отступив назад, он оказался в трех-четырех метрах перед ней, что позволило ему ощутить себя в большей безопасности.

– Причина сокращения вдвое нашего прошлогоднего урожая меда заключается в том, – растолковывал он медленно, чуть понизив голос, – что сто своих ульев я переоборудовал для производства маточного молочка.

– Что ты сделал?

– Ага, – прошептал он. – Я знал, что могу удивить тебя. И я продолжал заниматься все этим прямо у тебя под носом. – Его маленькие глазки мельком глянули на нее, а в уголках губ змеилась хитроватая улыбка.

– Но ты никогда не догадаешься, зачем я все это проделал, – сказал он. – Вплоть до сегодняшнего дня я не решался даже касаться этой темы, поскольку опасался, что это может… ну… отчасти смутить тебя.

Возникла небольшая пауза. Он сцепил руки перед собой на уровне груди и потирал ладони одну о другую, издавая при этом мягкий скребущий звук.

– Ты помнишь ту цитату, которую я прочитал тебе из журнала? Насчет крыс? Позволь мне объяснить, как все было дальше? «Стилл и Бардетт обнаружили, что мужская особь крысы, которая прежде была неспособна к размножению…» – Он заколебался, затем улыбка его расползлась шире, обнажая зубы.

– Ты ухватила мою мысль, Мейбл?

Она стояла неподвижно и смотрела на него.

– В тот самый первый раз, когда я прочитал эту фразу, Мейбл, я подпрыгнул в кресле и сказал себе, что если это действует на какую-то вонючую крысу, то не существует на свете таких причин, почему оно не подействовало бы также на Альберта Тейлора.

Он снова сделал паузу, наклоняя голову вперед и чуть поворачиваясь одни ухом в направлении жены, явно ожидая, что та что-нибудь скажет. Она, однако, ничего не сказала.

– И другое еще, – продолжал он. – Я почувствовал себя настолько восхитительно, Мейбл, настолько отлично от того, что я чувствовал прежде, что продолжал принимать его даже после того, как услышал от тебя эту радостную новость. За последний год я, должно быть, проглотил ведра этого молочка.

Большие, тяжелые, встревоженные женские глаза напряженно всматривались в лицо стоящего мужчины, в его шею. Нигде на этой шее, даже по краям, за ушами, не было видно ни одного участка обнаженной кожи. Все это пространство вплоть до того места, где она уходила под воротник, было покрыто теми самыми коротенькими, шелковистыми, желтовато-черными волосками.

– Кстати, – сказал он, отворачиваясь от нее и бросая на младенца взгляд, полный любви, – на таких крохотных детей оно оказывает даже более сильное воздействие, чем на взрослых вроде меня. Да ты только посмотри на нее, разве не так?

Глаза женщины медленно сместились вниз и остановились на ребенке. Младенец голым лежал на столе – жирный, белый, словно впавший в коматозное состояние, – чем-то напоминая собой гигантскую черву, завершавшую период своего личиночного развития и готовившуюся к тому, чтобы вскоре предстать миру с крыльями и жалом.

– Почему ты не укроешь ее, Мейбл? – спросил он. – Мы же не хотим, чтобы наша маленькая маточка простудилась.

Перевод с английского Михаила УМНОВА