Текст книги "Secretum"

Автор книги: Рита Мональди

Одним словом, сейчас я знал все о прошлых событиях частной жизни его христианнейшего величества короля – почти все. Но я не знал того, что интересовало меня больше всего: как выглядели отношения с мадам коннетабль сегодня и какова была цель любовного послания, которое король (как я догадывался) доверил Атто. И в этот момент я обнаружил, что больше не один.

 
Ах, дать бы юношам сегодня
Учителей поблагородней,
Как Феникс [63]63
  Феникс – в греческой мифологии фессалийский старец, обучавший знаменитого героя Троянской войны Ахиллеса (Ахилла) красноречию и военному делу. По древним сказаниям, достигнув старости, сжигал сам себя и возрождался молодым и обновленным.


[Закрыть]– тот, кого Пелей
Из сонмища учителей
Избрал для сына, Ахиллеса,
Дабы не вырастить балбеса!
Обрыскал Грецию Филипп [64]64
  Филипп II Македонский (ок. 382–336 гг. до н. э.) – царь Македонян, отец Александра Македонского.


[Закрыть]—
И к Аристотелю прилип,
Чьим был учителем Платон,
Кто сам Сократом был учен.
Да, Аристотель, знанья солнце,
Учил героя Македонца!
Но современные отцы,
Отцы-скупцы, глупцы, слепцы,
Таких учителей находят,
Что время только зря изводят.
Готовя из учеников
Невежд, повес и дураков.
И то добро, коль неуч тот
Не полный – только полу… скот!
 

Я круто повернулся к нему: это был голос Альбикастро, он стоял на пороге, держа в руке скрипку.

– Теперь вы и меня называете глупцом? – спросил я пораженным таким обращением. – Неужели я вас чем-то обидел?

– Ни в коей мере, мой сын, ни в коей мере. Я лишь пошутил. Я хотел сделать тебе комплимент. Разве Иисус Христос не благодарит Своего Отца, за то что тот сокрыл тайну счастья от мудрецов, показав ее детям, то есть глупым? Ведь не зря греческое слово nepìoisозначает как «глупцы», так и «дети», и наоборот sofòis– это только мудрецы.

– Хоть по сложению я и похож на юношу, синьор, но знайте я с вами почти одного возраста, – сказал я немного смущенно. – В любом случае хочу сказать, что вы нисколько меня не обидели…

– Я благодарю тебя, мой сын, – настойчиво повторил Альбикастро, непринужденно опустившись на консоль из порфира, [65]65
  Порфир – вулканическая горная порода мелкокристаллическо стекловидного строения с вкраплениями крупных кристаллов часто иного цвета, чем основная масса.


[Закрыть]– но я взывал к твоему разуму, который кажется мне даже более чистым, чем разум ребенка. Или глупца, если ты предпочитаешь такое выражение, – добавил он с улыбкой.

– В таком случае я нахожусь в великолепной компании. Разве не называли святого Франциска «дураком Господа»? – ответил я, почувствовав, что окончательно отвлекся от своих мыслей.

– Тем лучше, ибо как сказал апостол: «То, что мир считает глупым, избрано Богом» и «Бог решил спасти всех, кто верит, через безумие возвещения».

– Что же нужно сделать, чтобы стать сумасшедшим?

– Нет, сумасшедшим становиться не нужно, а лишь притвориться.

– Я не понимаю вас.

– Все соглашаются с известной пословицей: «Там, где мир разбивается о реальность, мир хочет быть обманутым». Совершенно справедливо детей заблаговременно учат такой истине: «Притвориться глупым в нужный момент считается наивысшей мудростью».

– Притворство не кажется мне особенно большой добродетелью.

– Тем не менее она таковой является и помогает защититься от зла. Выдавать себя за глупца – признак наивысшего благоразумия, это знал еще юный Телемах – сын Одиссея. Он добыл победу для отца, и знаешь почему? Потому что в нужный момент притворился безумным.

Я не понял, к чему он вел, но в этот момент меня заинтересовало нечто другое.

– Синьор Альбикастро, – обратился я к нему, – позвольте мне задать один вопрос: почему вы постоянно говорите о безумии?

Вместо ответа голландский музыкант взял свою скрипку и начал играть фолию.

– Святой Павел в своем первом письме к коринфянам писал, – медленно начал рассказывать он, а его смычок тем временем выводил первые протяжные звуки. – «Никто не обольщай самого себя. Если кто из вас думает быть мудрым в веке сем, тот будь безумным, чтобы быть мудрым». И знаешь почему? Потому что Бог предупредил нас, вложив в уста пророка Исайи: «И сказал Господь:…то вот, Я еще необычайнее поступлю с этим народом, чудно и дивно, так что мудрость мудрецов его погибнет, и разума у разумных его не станет».

Любопытство и чары охватили меня при таком странном доверительном исполнении фолии; голландцу, очевидно, доставляло удовольствие завлекать меня – он тихо продолжал играть. Возможно, Атто был прав: слишком много голландец ел сыра.

– Значит, по-вашему, настоящая мудрость скрывается за маской безумия? Но почему, ради всего святого? – спросил я, поднимаясь и направляясь к нему.

– Как убедительно доказал Квинтус Серториус» невозможно вырвать хвост у лошади одним рывком, но это можно легко сделать, вырывая волоски из хвоста по одному, – с невинным видом ответил Альбикастро, при этом трижды ударив смычком по струнам скрипки, изобразив звук рвущихся волосков.

Я не смог удержаться и рассмеялся в ответ на его веселую фразу.

– Если кто-то во время театрального представления сорвет с актера маску, чтобы показать зрителям его истинное лицо, разве не испортит он таким образом все представление? – продолжал объяснять скрипач дальше. – И разве не заслужил он того чтобы его изгнали из театра камнями? Раскрытие такого обмана означает провал спектакля. Все в этом мире – маскарад, но Бог определил, что представление должно происходить именно таким образом.

– Но почему? – нетерпеливо и настойчиво спросил я, побуждаемый внезапно всколыхнувшейся жаждой познаний.

– Представь себе, что мудрец, который упал с неба, неожиданно начнет кричать о том, что один из тех, кто почитается всем миром как властитель, на самом деле не является такоеым, что он даже не человек, а всего-навсего кусок человеческого мяса, управляемый низменными страстями, словно животное; или нет, – что он не лучше самого последнего раба, ибо добровольно служит другим нечестивым господам и правителям, которых даже здесь, внизу, на земле, трудно себе и представить, – скажи мне, чего он тем самым достигнет? Разве что его возненавидят все народы и никто больше не будет слушаться! Нет ничего более губительного как для самого себя, так и для других, как неуместная мудрость.

После этих слов Альбикастро поднялся с порфирной консоли и пошел к винтовой лестнице, продолжая играть фолию.

 
Изрек Теренций ведь когда-то:
«За правду – ненависть нам плата».
 

Продекламировав эти строчки, которые, как я подозревал, были взяты из того же любимого им «Корабля дураков» Себастьяна Бранта, он обратился ко мне в последний раз:

– Мир – это огромная пьянка, мальчик мой. А закон всех пьянок таков: пей с нами или убирайся вон!

* * *

Я услышал, как Альбикастро скрылся внизу. Какое-то время я стоял неподвижно: его слова крутились в моей голове.

– Мы должны смириться с тем, что очевидно.

Я поднял глаза. Атто Мелани вернулся.

– Подарков Капитор здесь нет, – резюмировал он, отчетливо выговаривая каждое слово.

– Возможно, мы не очень тщательно все обыскали, нам нужно попытаться…

– Нет, это бесполезно. Речь вовсе не в тщательности поисков. Эта идея с самого начала была неправильной.

– Что вы имеете в виду?

– Ты сказал мне, что Виргилио Спада, дядя кардинала, твоего господина, был первым хозяином попугая.

– Да, и что?

– Добрый Виргилио обладал, как ты уже знаешь, коллекцией всяких интересных, уникальных вещиц.

– Да, правда, на вилле Спада все об этом знают. Виргилио Спада был очень религиозным, но также ученым, мудрецом и владел коллекцией Mirabilia,собранием странных и редких предметов, которые были довольно знаменитыми, и…

– В самом деле. Я думаю, даже ты должен был уже понять, что когда Бенедетти решил избавиться от трех подарков и отдать их кому-то, то Виргилио Спада был идеальной кандидатурой для этого.

– Минутку: почему Бенедетти должен был отдавать подарки? Разве Мазарини не поручил ему хранить их здесь, на «Корабле»?

– Хранить их, да… Но тут есть еще кое-что.

Так произошло, что Атто пришлось открыть мне то, о чем умолчал четыре дня назад, когда мы впервые пришли на «Корабль», Он рассказал об Эльпидио Бенедетти, архитекторе и владельце «Корабля» и своих отношениях с ним.

– Ну что ж, мой мальчик, каждому человеку, имеющему власть и влияние, приходится ежедневно сталкиваться с самыми разными непредвиденными трудностями, – начал аббат свой рассказ с прелюдии, – поэтому он нуждается в верных и надежных людях, которые помогали бы ему разрешить их.

– Да, синьор Атто, я понял, и что дальше? – перебил я его, даже не пытаясь скрыть раздражения по поводу столь многословного введения, которое, по-моему, служило лишь для того, чтобы завуалировать прежнюю решимость Атто.

– Ну хорошо, кроме официальных секретарей и помощников у кардинала Мазарини была целая толпа… поклявшихся ему в верности поверенных, назовем их так, к которым я тоже имел честь относиться.

Эти поверенные, как элегантно выразился Атто, были шпионами, подставными лицами и интриганами, которые помогали кардиналу решать самые секретные и деликатные дела. А деньги были одним из самых важных дел.

– Если я скажу тебе, что кардинал был богатым, ах, я просто совру. Он был, как бы точнее выразиться… – проговорил Атто и задумчиво закатил глаза, – олицетворением богатства.

Благодаря многолетнему фактическому правлению Францией он смог обогатиться просто сумасшедшим, головокружительным образом. И, конечно, об этом никто не знал. Из всех возможных финансовых источников кардинал всегда часть присваивал себе: от налогов, публичных торгов, концессий, экспорта. Собственную недвижимость Мазарини смешал с недвижимостью короны, и когда встал разговор об их разделении, то из королевской казны к его рукам прилипло много денег.

Подобное богатство (после смерти Мазарини говорили о нескольких миллионах ливр, но никто точно не знал, сколько именно их было на самом деле), естественно, должно было приум жаться в большой секретности.

– Мой бедный друг Фуке был оклеветан и арестован за лр своение имущества, лишен семьи и в конце концов заключен в тюрьму на всю жизнь. Но кардинал, настоящий виновник этого пре ления, никогда не платил за вольности, назовем это так, которые допускал сам, хотя они были несоизмеримо большими, – заметил Атто горько. – Однако доказать это было совершенно невозможно – он знал, как избегать опасности.

Мазарини ловко размещал свое неофициальное, нелегально приобретенное состояние. Тайный капитал был доверен целой сети надежных банкиров, подставные лица жили в основном за границей, чтобы никто, кем бы он ни был, не смог завлечь в ловушку его высокопреосвященство. Деньги были депонированы не только в банках. Мазарини поручил своим посредникам инвестировать деньги в картины, драгоценности и недвижимость, и единственной проблемой были муки выбора. Его высокопреосвященство мог позволить себе все – войско его поверенных работало по всей Европе.

– Здесь, в Риме, например, шестьдесят лет назад Мазарини приобрел у семьи Ланте великолепный дворец Бентивоглио на Монте Кавалло, который стал дворцом Мазарини. Двадцать лет этот дворец арендовала семья Роспильози, и моя хорошая подруга Мария Камилла Паллавичини Роспильози была такдобра, что время от времени давала мне приют.

– Так значит, дворец Роспильози на самом деле дворец Мазарини! – воскликнул я сдавленным голосом и подумал о роскошном здании на Монте Кавалло, к которому я проводил Бюва, чтобы тот мог забрать там свои туфли.

– Точно. Он заплатил за него семьдесят пять тысяч скудо.

– Симпатичная сумма!

– Это тебе в качестве небольшой дегустационной пробы возможностей кардинала. А ты знаешь, кто посоветовал ему купить этот дворец?

– Эльпидио Бенедетти?

– Браво. По поручению Мазарини Бенедетти приобретал книги, картины, драгоценности. Среди прочего я помню прекрасные рисунки Бернини, за которые, однако, он заплатил слишком высокую цену из денег Мазарини. А дворец Манчини на Корсо, где выросла Мария? Бенедетти велел отреставрировать его и выделил громадную сумму на его расширение – и все за счет Мазарини конечно. Когда его высокопреосвященство послал в Рим монсиньора де Шантелу, чтобы тот приобрел несколько драгоценностей именно Эльпидио Бенедетти указал ему на Альгарди, Саччи и Пуссена… Я не знаю, говорят ли тебе что-то эти имена.

– Мне кажется, это знаменитые художники.

– Точно. Кроме того, он приобрел от имени кардинала музыкантов, которых послали в Париж, как и эту жеманную Леонору Барони.

Здесь Атто не стал спрашивать, известно ли мне это имя, но я вспомнил, как он сам рассказывал мне много лет назад, что эта женщина была очень талантливой певицей и его злейшей соперницей.

– Эльпидио Бенедетти был подставным лицом у Мазарини. После смерти кардинала у него должны были остаться деньги записанные на имя Бенедетти, об истинном же их владельце никто не знал. «Корабль» слишком большой и слишком прекрасный, чтобы Бенедетти смог оплатить его строительство из собственного кармана. Не случайно он начал строить виллу сразу же после смерти кардинала.

– Значит, «Корабль»…

– …построен на деньги Мазарини. Как и все, чем обладал Эльпидио Бенедетти, включая его домик внизу, в городе. И как ты думаешь, почему Бенедетти завещал этот «Корабль», как я тебе уже рассказывал, герцогу Неверскому, племяннику Мазарини и брату Марии?

– Таким образом он вернул незаконно приобретенное добро.

– Ну да, не будет преувеличением сказать: он вор, который обокрал вора? – хихикнул Мелани.

Когда кардинал поручил Бенедетти хранить подарки Капитор, он продиктовал ему дополнительное условие: этим трем предметам, приносящим несчастье, нельзя было оставаться на территории его владений. Мазарини постоянно преследовали призраки собственных злодеяний, лишая сна, кардинал не мог освободиться от тягостного чувства, что не только он сам, но и все его владения и имущество должны быть отделены от этих проклятых вещей.

Эльпидио выполнил приказ с такой же тщательностью, как и другие, ведь он тоже был очень суеверным. Значит, оставалось найти место, где можно было бы хранить все три подарка, и при этом не в городском доме, так как тот принадлежал Мазарини. «Корабля» тогда еще не существовало (он будет готов только через шесть лет после смерти его высокопреосвященства), и у Бенедетти не оставалось другого выбора, как доверить эти подарки кому-нибудь другому: Виргилио Спаде.

– Ты помнишь надпись, которую мы видели с тобой на этой вилле? «Для трех друзей я это все построил, / Хоть никогда я больше не увидел их»: мы правильно предположили тогда, что под тремя друзьями подразумеваются три подарка Капитор, но продолжение этой фразы – «никогда я больше не увидел их», – наверное, указывало на то, что здесь есть только их изображение, в то время как сами подарки исчезли бесследно.

– Поскольку они попали к Виргилио Спаде, – закончил я его рассуждения.

– Естественно, никакой продажи не было, а только передача на хранение, – уточнил Мелани, – поскольку, как я уже говорил, кардинал хотел всегда иметь эти три предмета в своем распоряжении, на всякий случай. Поэтому вполне возможно, что подарки Капитор все еще находятся среди сокровищ Виргилио Спады.

– И где?

– Вилла Спада – маленькая. Будь такой большой предмет, как глобус Капитор, там, то ты, бесспорно, уже увидел бы его.

– Точно, – согласился я с ним. – Но подождите: я точно знаю, что у Виргилио Спады тоже был глобус, и даже, насколько я правильно помню, фламандского производства.

– Как и глобус Капитор.

– Именно. Он находится сейчас во дворце Спады. Я никогда его не видел, но слышал, как о нем говорили. Для того чтобы посмотреть на раритеты в том дворце, люди съезжаются со всего мира. Кардинал Фабрицио очень гордится этим. Если глобус находится в кунсткамере его дяди, значит, мы найдем там и чашу Капитор. Но ведь вы должны это знать, – добавил я, – когда мы с вами познакомились в «Оруженосце», вы писали путеводитель по Риму… – Да, к сожалению, – раздосадованно прервал меня Атто. – Разве ты не помнишь, когда я бросил эту работу? С того времени я не приступал к ней. И хотя я посетил почти все дворцы Рима, дворец Спады один из немногих, которые я не успел осмотреть Я знаю о его архитектурных чудесах из книг и других путеводителей по Риму – и только. Теперь нам нужно отправляться, в путь назад, на виллу Спада.

– Вы могли бы воспользоваться экскурсией по дворцу, которую кардинал Фабрицио устраивает для всех гостей в будущий четверг – последний день праздника.

– Чтобы продолжить работу над путеводителем, обязательно Но не для поисков чаши Капитор. До четверга есть еще три дня. Я не могу так долго ждать. И кроме того: прекрасная идея! Во дворце Спады полно гостей, я в это время буду порхать из комнаты в комнату, пороюсь в ящиках и посмотрю шкафчики, – сказал аббат, размахивая руками и изображая любопытную бабочку.

– Так вы говорите дворец Спады? Что за проблема? – раздался звонкий голос позади нас, который был мне хорошо знаком.

Аббат Мелани вздрогнул от неожиданности.

– Наконец-то мы нашли их, синьор Бюва! Я же говорила вам, что они оба наверняка застряли здесь: и мой любимый муженек, и ваш господин.

Клоридия пришла вместе с Бюва, разыскивая меня, и таки нашла.

У нее были новости для нас. Итак, она подробно расспросила у двух наших цыплят (в отсутствие мамы они всегда все хорошенько запоминали, чтобы потом передать ей в мельчайших подробностях то, что услышали) о нашем с Атто деле, прихватила с собой секретаря Мелани, тоже искавшего нас, и отправилась на «Корабль».

Вот при таких довольно необычных обстоятельствах Клоридия и Атто наконец снова встретились, после того как столько раз избегали этого. Мелани едва удалось скрыть недовольное выражение лица, когда он услышал ее голос.

– Добрый день, дева Клоридия, – вежливо приветствовал ее Атто в полной тишине, неожиданно элегантно поклонившись ей. На постоялом дворе «Оруженосец» старый кастрат оставил дерзкую девятнадцатилетнюю куртизанку, а теперь перед ним стояла жена и мать, светло сияя очарованием. Моя жена была прекрасна. Намного прекраснее, чем в то время, когда мы с ней познакомились, однако только сейчас, благодаря удивленному взгляду аббата, который снял с моих глаз пелену супружеской привычки, я увидел ее действительно во всем блеске. Обрамлявшие ее милое лицо локоны, которые она больше не осветляла и не завивала горячим железом, были природного, каштанового цвета, что делало ее та кой естественной. Ненакрашенные глаза и бледно-розовые губы придавали облику Клоридии такую свежесть, которой Атто не видел, когда она была юной девицей.

– Пожалуйста, простите за неожиданное вторжение, – вновь начала разговор моя супруга, отвечая кивком на приветствие Атто. – У меня есть новости. Послезавтра где-то здесь состоится еще одна встреча тех трех кардиналов, которые вас интересуют, – сообщила она без обиняков.

– Когда именно? – спросил Атто.

– В полдень. Только будьте осторожны, прошу вас, – сказала Клоридия с оттенком некоторого беспокойства в голосе.

Я молча улыбнулся. Известие было слишком важным, чтобы моя жена не могла сообщить его нам. И все же мое предположение подтвердилось: первоначальное воодушевление Клоридии, с которым она помогала нам собирать информацию, остыло. Теперь она очень боялась за меня.

– Не беспокойся, я позабочусь о вашем муже, – отважно заявил Мелани притворно сладким голосом.

– Я благодарна вам, – ответила моя супруга, слегка склонив голову.

Затем она с явным удивлением огляделась вокруг и тут же добавила:

– Я сегодня впервые зашла на владения «Корабля». Какое великолепие!

Красота виллы, к счастью, отвлекла ее от опасений за мою судьбу.

– Наш Бюва не может это повторить, хотя в прошлый раз он, вероятно, увидел не много, – засмеялся аббат, вспомнив тот момент, когда Бюва, убежав от княгини Форано, у которой начались роды, весь в крови, неожиданно предстал перед нами.

Секретарь Атто не слышал нас: он был погружен в чтение многочисленных надписей, которыми были испещрены стен зала.

– Она находится в исключительно хорошем состоянии, эта вилла, особенно если учесть, что уже несколько лет стоит заброшенной. Можно подумать, что ее родиной были Счастливые острова называемые также островами глупости, поскольку там родилась богиня Стултития. Там все растет само собой, не надо сеять и ухаживать за растениями, там нет мух и всяких мошек, нет болезней и старости. По крайней мере, так рассказывает ученый Эразм, мой земляк, – добавила Клоридия невинно.

Мы с Атто вздрогнули. Смелое замечание Клоридии очень удивило меня. Ведь у меня еще не было возможности рассказать ей о наших встречах с чудаковатым голландским музыкантом и о коротеньком мотиве фолии, который он исполнял как одержимый, сыпля кругом странными изречениями о глупости. Но она, как казалось, и сама обо всем догадалась, связав вместе «Корабль» и фолию. И не только это: будучи родом из Амстердама, как и Альбикастро, она часто слышала разговоры о панегириках, которые оба ее соотечественника сочинили, вознося хвалу глупости. Я подумал, что здесь сыграла свою роль осведомленность моей жены в искусстве гадания. Атто, кажется, пришел к такому же мнению:

– Вы когда-то были искусны в хиромантии, насколько я помню, – сказал он, с трудом скрывая свое беспокойство. – Позвольте спросить у вас: в чем, по вашему мнению, причина вечной молодости этой необитаемой виллы?

– Ответ очень прост: это то, что греки справедливо называют «хорошим предрасположением души» и что мы, как у нас это любят, можем назвать также безумием.

– Таким образом, вы владеете тайным искусством, с помощью которого можете определить, обладает ли душой место, в котором мы сейчас находимся? – снова спросил Атто, на этот раз не скрывая скепсиса.

– А какая женщина, заслуживающая ею называться, не будет владеть этим искусством? – ответила Клоридия с веселой улыбкой. – Но лучше скажите мне сначала, чего вы хотите. Я слышала, вы намереваетесь попасть во дворец Спады?

Я вкратце изложил ей нашу сложную ситуацию и рассказал о фламандском глобусе и чаше, которые мы хотели поискать в кунсткамере, оставленной покойным Виргилио Спадой.

– Перед вами как раз тот человек, который вам нужен: через пару дней будет разрешаться от бремени жена младшего управляющего по провианту. Вот уже несколько месяцев я посещаю ее. Это будет сложная процедура, она займет много времени, а женщина очень толстая и, конечно, мне потребуется помощь ее мужа. В это время дворец останется без охраны.

– Но ведь там будут бегать другие домашние слуги, – заметил я.

– Ты забыл, что на этой неделе их всех отправили на виллу Спада в помощь тамошним слугам? – ответила Клоридия с лукавой искрой в глазах. – К тому же я хочу поведать вам еще кое о чем: младший управляющий и его жена временно живут в комнатке на первом этаже – так им удобнее все охранять сейчас, когда дворец пуст. Собственно, они тоже должны были отправиться на виллу Спада, но из-за беременности жены им пришлось остаться. Так что это очень благоприятный случай для нас, – задорно закончила она.

«Она стала самоуверенной, моя Клоридия», – подумал я. О моем теле и моей жизни она беспокоилась, только когда меня не было рядом. Если же она могла сопровождать меня или находиться поблизости, как в данном случае, то становилась просто безрассудно смелой, как будто считала себя могущественной богиней, одного присутствия которой достаточно, чтобы сделать меня непобедимым.

– А во дворце точно больше никого не будет? – засомневался Атто.

– Естественно, там будут еще охранники. Но они патрулируют только вокруг здания, – объяснила Клоридия.

– Однако нам нужно попасть во дворец Спады как можно скорее, – возразил Атто. – Мы не сможем ждать, пока наступит назначенный свыше день для вашей беременной.

– Не проблема. Сегодня я иду к ней на осмотр: отвар из крепких, стимулирующих трав… и дело сделано.

– Неужели ты хочешь сказать, что благодаря тебе она может родить раньше? – удивился я, так как до сих пор моя жена никогда не выдавала мне, что повитухи обладают подобными знаниями. – Как это возможно?

– Очень просто. Я заставлю ее матку чихать.

Мы с Атто промолчали – нам стало страшно, что это может иметь какие-то последствия. Клоридия взяла нас под руки.

– Неужели вы хотите заявить, будто женская матка может чихать? – недоверчиво спросил аббат.

– Ну конечно. Это точно так же, как с носом. Нужно взять квент [66]66
  Квент – четверть лота, старой меры веса, равной 12,8 г.


[Закрыть]майорана, по половине квента чернушки, пряных гвоздик и очень мелко истолченного белого перца, смешать, добавив другие ингредиенты, по половине скрупула [67]67
  Скрупул – старая единица аптекарского веса, равная 1,24 г.


[Закрыть]каждый: мускатный орех, белую чемерицу и манжетку. Все это тщательно перемешивают и из смеси делают мельчайший порошок. С помощью пера этот порошок несколько раз вдувают в матку женщины, чем вызывают чудесное чихание. Если этого будет недостаточно, то порошок смешивают с жиром и бросают на сковороду на углях, и тогда пары от нагретого порошка заставят матку чихать. Естественно, матка должна быть широко открытой, чтобы пары могли проникнуть в нее, а этого можно достигнуть, если прочно обмотать женщине пупок покрывалом.

– Простите, – обеспокоенно прервал ее Мелани. – А это не опасно?

– Конечно, нет. И напротив, существуют такие лекарственные средства, действие которых даже очень благоприятно для матки женщины, например аромат мускуса и амбры: они заставляют ее опуститься вниз, так как ей очень нравятся такие запахи. Я уверена, что младший управляющий дворца Спады тут же пошлет за мной после таких маленьких искусных приемов, ведь ребенку очень захочется появиться на этот свет.

– А если это не удастся?

– Удастся. В противном случае мне останется лишь применить средства, которые действуют очень быстро благодаря некоторым тайным свойствам. Например, можно использовать камень орла, привязав его к бедру, кожу оленя или семя портулака, которые лают выпить роженице подмешанными в белое вино, или же послед собаки, истертый в порошок, – им натирают отверстие полового органа, а еще – кожу, которую змея сбрасывает в марте – ее вводят в матку. Но, правда, последняя процедура не так уж безопасна.

Аббат Мелани побледнел, когда услышал, как Клоридия непринужденно перечисляла все эти искусные приемы.

– А когда ты думаешь, что… – спросил я ее, намекая на срок родов.

– Ну, грубо говоря, если учесть, что она достаточно толстая, схватки начнутся не раньше завтрашнего вечера. Это слишком поздно?

– Нет, вполне нормально. Но как мы войдем туда, а потом выйдем? – поинтересовался аббат.

– Когда я буду сегодня во дворце Спады, то между делом хорошенько разведаю всю обстановку. Завтра в первой половине дня я смогу все рассказать вам. Но в одном деле придется обойтись без меня: я говорю о ключах к комнатам.

– Это самое легкое дело, – ответил Атто с довольной улыбкой.

И я знал, о ком он подумал.