Текст книги "Столкновение обстоятельств"
Автор книги: Ришат Садиев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)
Садиев Ришат
Столкновение обстоятельств
Ришат Садиев
Столкновение обстоятельств
...Пусть тебе нынче приснится
Залитый солнцем вокзальный перрон
Завтрашних дней.
А. Городницкий
Эта повесть пришла в редакцию из Казани. Из приложенного к ней письма мы с удивлением узнали, что написана она не одним человеком, а целым коллективом бывших участников СТЭМов казанских и неказанских вузов. Выбранные для автора имя и фамилия – всего лишь аббревиатура, а в основу повести лег реальный, поразивший авторов факт. Не без сомнения взялись мы читать повесть, но с первых же страниц она покорила нас своей искренностью, живостью и какой-то веселой злостью. Мы как бы воочию увидели перед собой компанию очень сыгранных ребят, которые, подсказывая друг другу, подавая реплики вперемежку с песнями любимых бардов, выясняли для себя, что такое истинная интеллигентность.
И мы решили, что большинству из вас будет интересно познакомиться с творчеством этой замечательной студенческой команды.
1
История действительно началась с того, что в поезде парень приставал к девушке. Вошел в вагон, подсел и предложил замуж. Был трезв, но развязен. Скорее из тех, у кого все понятия сдвинуты по фазе. Экстерьер вполне подходящий: заслуженные джинсы, рюкзак, палатка, гитара в чехле, борода, пустые глаза. Один из многих сомнительных летних ходоков по родным просторам. Девушка, видимо, была из них же, но, по крайней мере, ни к кому не приставала. Облик кинозвезды, но джинсы, футболка, кроссовки. Но отсутствие косметики, украшений и кавалера, да еще очки с толстыми линзами...
– Девушка, можно вас потревожить?
– Пожалуйста.
– Девушка, выходите за меня замуж!
...Упрощенность человеческих отношений? Я ошибся. Впрочем, ошибся не один я.
Вчера вечером этот парень распрощался с московскими студентами, с которыми отдыхал на берегу моря две недели, и остался в палатке один. Этих ребят он встретил в Крыму случайно и больше никогда не увидит. Палатку отдаст хозяину в Харькове. Дотащить палатку до Харькова – плата за доброту москвичей, давших кров незнакомцу, не сумевшему снять квартиру за день пребывания в Керчи и пришедшему на берег с намерением перебраться на пароме до Кавказа. Обмена адресами и телефонами не будет, хотя весело общались две недели: такова игра. В Харькове перед хозяином палатки можно разыграть легкий склероз и спросить якобы случайно утерянный адрес московского друга, но этого не будет тоже.
Сегодня утром – этот самый "залитый солнцем вокзальный перрон", и век бы его не видеть. "Хорошо, что меня не возили в Крым в детстве, все юга прекрасны в воображении или воспоминаниях, в реальности – никогда. И кому это мы после беззастенчиво врем о прекрасном юге? Себе..." Парень прыгнул в джанкойский дизель.
Десять минут назад он взял билет. Пять минут назад прыгнул. А сейчас шел из хвоста в голову поезда, искал где сесть.
И разговоры, бесконечные вагонные разговоры...
– Мой-то Сашка язву схватил!
– Радуйся, Настасья, пить не будет!..
Да что это у всех мысли в одну сторону?
– В нашем районе нет английской школы, представляешь, кошмар!
А вот это уже скверно. Стоп, послушаем дальше.
– Миш, а тебе не кажется, что мы зажрались? Ну не будет знать английский, человеком бы вырос.
– Раньше интеллигенция без окна в мир была немыслима. Почитай "Войну и мир". Целые главы на французском!
– И что с того? Кучка дворян – знали языки. А мы сейчас блаженно веруем, что образованной была вся Россия. А знаешь почему? Да потому, что о тех, кто не знал французский, просто не писали. Была страна, дикая, спящая, но о ней не писали. А сейчас мы дошли до повального образования, вот и бесимся с жиру.
– Жора, ты не прав!
Парень усмехнулся чисто одесской фразе, и усмехнулся справедливо: говорившие были одесситами.
– Ты не прав, Жора! Образованны – это еще не интеллигенты! Это даже хуже, чем необразованные неинтеллигенты. Потому что повальное образование стирает критерии! Где он, твой интеллигент, покажи мне его, дай подержаться!
Все ясно, отсюда можно сваливать: сейчас начнут интеллигенцию отпевать...
Парень пошел дальше, но застрял около девицы в очках, о чем-то с ней говорил. Потом, очевидно, она его отшила, он резко встал и отвалил вместе со своим скарбом. Но без остановки не обошлось: одесситы продолжали добивать тему, и парень остановился дослушать.
– Жаргон на биофаке МГУ и в воровской малине один и тот же. Униформа у всех одна. Эрудиция, слава богу, у мещанина сейчас на уровне и книг на полке больше, чем у нас с тобой: он-то достанет. А молодежь легко переходит в лагерь мещанина, потому что он предлагает легкие выходы из всех жизненных кризисов сегодня, сейчас, и называет это "стоять на земле". А стоять на земле, Жора, всем сейчас хочется.
– Миш, ну интеллигенция тоже на земле стоять умеет.
– Да что мы умеем? У него на глазах предают любовь ради карьеры, а мы ему: "Чехова читайте"?! О! Посмотри-ка напротив, вот он, твой интеллигент, полюбуйся! Увидел красивую бабу и уже не знает, какой дипломатией на постель намекнуть...
А, ч-черт... Парень вздрогнул. Речь, безусловно, шла о нем. Дежурный разговор, навязшая на зубах тема вдруг заземлилась на НЕГО.
Одессит лет сорока разошелся не на шутку и схватился за сердце. Только что обруганный бородач в заслуженных джинсах молниеносным движением расстегнул ему ворот, столь же стремительно достал из рюкзака таблетки валидола и нитроглицерина, впихнул ему под язык, рывком открыл окно, стал считать пульс.
– Мерцательная. И давление чуть подскочило. Порядка ста семидесяти. Папазол я сейчас найду. Изоптина, к сожалению, не держу. Живи, Одесса! Вода в этой конторе есть? Хоть пузырь минералки?
И ушел наконец в другой вагон, когда нашли эту несчастную бутыль. ...Врач "Скорой помощи" города Казани Андрюша Панкратов приступил к исполнению служебных обязанностей...
Андрей Васильевич Панкратов, окончивший в этом году Казанский мед, курса с третьего незаметно для других всегда таскал с собой аптечку в дальние вояжи, в дурпоход, а также на особо буйные и массовые вечеринки, хотя сам к своим двадцати трем перенес только аппендицит и на школьном выпускном на спор переплыл Волгу. Безоружным в такой ситуации, как теперешняя, быть не хотел, но афишировать профессию не любил.
...Стук колес и тихий гитарный перебор. Играют Баха в чьем-то переложении для гитары. То ли приемник кто-то включил...
И я возвращаюсь назад, потому что во время разговора между этим бородачом и девушкой в очках что-то произошло...
2
– Девушка, можно вас потревожить?
– Пожалуйста.
– Девушка, выходите за меня замуж!
– Я не ослышалась?
– Нет.
– Вы хотите скрасить дальнюю дорогу светской беседой? Покорнейше благодарю, не нуждаюсь.
– Я хочу, чтобы вы стали моей женой. А вдруг именно мы с вами созданы друг для друга? Так зачем же отнимать у себя этот шанс?
– А если я вас не полюблю?
– Вы еще не забыли, как произносится это слово?
– У меня очень хорошая память.
– У меня тоже. Вы, с вашей хорошей памятью, можете вспомнить какие-нибудь примеры проявлений любви в нашей жизни? Хотя бы замужеств по любви? Не из литературы?
– Боюсь, что нет.
– Я, к сожалению, тоже. Кстати, я не псих. Могу достать справку.
– Ну ладно, хорошо. С вами, кажется, можно поговорить. Садитесь. Когда прикажете замуж?
– Этой осенью.
– Начнем с самого простого: а если я замужем?
– Очки снимите, пожалуйста. Так, очень хорошо. Девушка, милая, ну давайте не будем состязаться в обмане! На вас нет кольца, а глаза честные. Были бы замужем – на юге без кольца не появились.
– Вас устраивает любая невеста?
– Нет, мой выбор пал именно на вас.
– Я польщена. Первый раз в жизни обращаются в транспорте с такой просьбой. Раньше билетик просили передать или нижнюю полку в поезде уступить, а теперь вот замуж... А что меня ждет дальше?
– Рад, что закаляю вас для грядущих битв
– Благодарю. Чему же обязана таким вниманием?
– Вы красивая.
– Это не довод. Красота – это субъективно.
– Отчего же субъективно? У кинозвезд все габариты в дюймах обмерены.
– Можно иметь идеальные пропорции, но выглядеть отвратительно.
– Один – ноль. Но у меня есть еще довод. Вы ведь сейчас не хотели, чтобы я к вам подошел и затеял этот разговор?
– Безусловно, не хотела.
– Но я ведь подошел. И сижу здесь. Значит, вы, сами того не желая, незнакомого человека на что-то толкнули. Значит, вы уже себе не принадлежите. Это участь каждой красивой женщины.
– Я стараюсь быть независимой.
– Вам это кажется. Независимость – это всегда видимость. Мой приятель в Волгограде встретил как-то в автобусе красивую девушку. Ошалел, но знакомиться не стал.
– Почему?
– В транспорте не принято разглядывать человеческие достоинства. Там принято не знакомиться и скандалить, когда пристают. И мой приятель поступил умнее. Он вышел на ее остановке, пошел следом и, когда она шмыгнула в подъезд, даже не остановился. Она его и не заметила. Потом мой друг огляделся, где находится. Находился он в Тракторном районе, в другом конце от своего Заканалья. Мой приятель стал анализировать, девица интеллигентного вида, наверняка кончила английскую школу. А на Тракторный район Волгограда английская школа, как известно, в одном экземпляре. Двадцать восьмая. И стал наводить справки среди ребят, окончивших эту школу. Раз школа с английским сдвигом, то в любом институте ее птенцы имеются. Так?
– Дальше был званый ужин у общих знакомых, и эту парочку свели. Так?
– Ну так. Только не надо так пренебрежительно – "парочку", "свели". Девчонка в детском восторге была, когда он ей рассказал, как ее высчитывал. "Вот это рыцарь! Меня как будто в кринолин одели и в восемнадцатый век окунули..."
– Я бы тоже не отказалась, чтобы из-за меня полгорода на уши поставили и нашли вот так же. Сколько он ее искал?
– Полгода.
– У вас хороший друг. Во всяком случае, пока мне нравится.
– И вас трогает этот рыцарский роман? Вы вдумайтесь: девчонка жила вот эти полгода от встречи до знакомства своим чередом, а вся ее судьба была уже предрешена. И предрешена физической красотой этой девчонки. Будто программу идиотскую кто-то уже в компьютер заложил. Вы сможете мне возразить, что девушку неброскую, но с поразительным духовным миром кто-нибудь так же бросился разыскивать?
– Я могу только сказать, что эта пара распадется тихо и сама собой, если у них не найдется духовной общности.
– Бросьте, девушка. Меня вот уже столько раз на моем коротком веку предавали люди, с которыми была полная видимость духовного единства. Значит, в определении духовности можно ошибиться? А вот красоту можно, простите за цинизм, измерить, взвесить, вычислить. Как в архитектуре "золотое сечение". Значит, красота и есть та неразменная валюта, которой можно верить.
– Вы так поклоняетесь красоте?
– Трудно сказать. Но вот в духовность и интеллигентность уже точно не верю.
– Они от этого существовать не перестанут.
– Давно уже перестали, девушка. Интеллигенция раздавлена.
– И чем же она раздавлена, сударь?
– Она раздавлена общей для всех необходимостью устраивать свою жизнь. А это невозможно сделать, не наступив на горло своей интеллигентности.
– Ну, вам-то, по-моему, страдать нечего. Вы, разумеется, давно и успешно наступили, не так ли?
– Нет. Я выбрал другой вариант: не устраивать свою жизнь.
– Вон как? Тогда зачем же вам невеста? Насколько я помню, неустроенная жизнь должна быть непременно одинокой.
– А если я хочу все-таки один раз в жизни жениться по любви?
– Похвально. Но откуда она возьмется? Мы же ничего друг о друге не знаем и вряд ли узнаем.
– Так это же прекрасно, что ничего не знаем! Между нами сейчас нет сердобольных родителей, о которых я считаю излишним говорить, – все уже сказано в "Ромео и Джульетте". Нет дружеской компании с непреклонным разделением мира на "свое" и "чужое". Нет жилищного кризиса, карьеры, зарплаты. Ну?
– То есть вы хотите сказать, что мы сейчас два чистых листа бумаги... и...
– Да. Это единственный шанс вот так, набело, переиграть всю партию без дураков.
– Понимаю. Но как раз в такой ситуации каждый будет хотеть казаться лучше, чем он есть. Может получиться, что мы просто-напросто обманем друг друга.
– Насчет меня вы ошиблись. Я всегда до смерти боюсь показаться лучше, чем я есть, иначе с меня больше потребуют, чем я могу.
– Все равно давайте расстанемся. И вернемся каждый в свою жизнь.
– А что наша жизнь? Очерченный круг, заборы из условностей, знакомства с чужой подачи... Это что, не безумие? У нас в группе учился один уникум: у него когда спрашивали, на ком он женится, парень без тени смущения говорил: "Кого папа с мамой приведут, на той и женюсь!"
– Дитя своих родителей, очевидно. И потом, это крайность.
– Значит, вы его не осуждаете. Ну, хорошо, крайности брать не будем. Возьмем обычный городской роман. Вас представили, свели. Год или два изысканных жестов, кино, цветы А по том выясняется, что два человека ничего не знают друг о друге. Потому что ухаживанье – это не жизнь. Это скверный любительский спектакль о сладкой жизни.
– Вот на поле боя я тебя перевяжу и к своим на себе. А тут не разберешь, где свои, где чужие...
Одесситы дружно зашлись от хохота. Бородач машинально осведомился у девчонки:
– Вам смешно?
– Скорее скучно. Вы битый час мне доказываете сами не знаете что. Вы выговариваете себе право попирать рамки, которых вам никто не ставил. Да делайте в своей жизни что хотите! Погодите, не перебивайте. Может быть, я ненормальная, но когда мне начинают что-то доказывать и ради маленького доказательства могут сослаться на любой пример или процитировать любое светило, я теряю интерес к этому разговору. Если хотите, я просто не верю этим людям.
– Значит, и мне тоже?
– Значит, и вам тоже...
– В таком случае разрешите откланяться. Честь имею.
– Сомневаюсь, что вы ее имеете.
– Вот что. Я проиграл. Я извиняюсь, то есть прошу вас меня извинить за гусарское знакомство, но я хочу напомнить, что выигрывать, как и проигрывать, нужно с достоинством. И поэтому не вам судить о моей чести. Всего хорошего.
И он ушел в другой вагон, задержавшись ненадолго возле одесситов. Кончилась еще одна обычная словесная дуэль конца второй половины двадцатого столетия. Боже праведный, по какому кодексу чести существуют и прославляются эти дуэли?!
Поезд пилил еще долго. В другом вагоне бородач не заговорил ни с кем. Играл на гитаре, спал, слушал магнитофон через наушники, снова спал. Но когда стал приближаться Джанкой – быстро уложил магнитофон в рюкзак, зачехлил гитару, все проверил и вышел в тамбур раньше остальных пассажиров, чтобы сойти на перрон первым. На всякий пожарный. Привычка.
3
Кто-то дернул его за рукав, когда он уже порядочно прошел по перрону, и сказал ему: "Стой!"
Он обернулся. "Мы давно на "ты"?" И пошел дальше Но она вцепилась мертвой хваткой и остановила его
– Стой, тебе говорят! Не удирай, трус! Поговорить надо!
– Девушка, мы с вами, кажется, уже все основные вопросы обговорили. Ну простите меня, я такой, бабник и циник и очень падок на хорошеньких. А знакомиться нам действительно не надо, я опасный человек, старый штатный ловелас и не украшу вашу жизнь, поверьте.
– Это ты-то ловелас? Да меня еще ни один ловелас не называл красивой. И вообще никто...
– Что же мне теперь с вами делать?
– Я не знаю. И перестань называть меня на "вы". Ну, поговорить хоть бы по-человечески, а?
– О чем? "О полотнах и о моде, о вещах и о погоде"? Я так не умею. Я вообще очень трудно схожусь с людьми. А говорить по-человечески я умею только с близкими, светские беседы мне ни к чему. Да ты ж сама от меня отбивалась, как львица?
– Нет, я сначала хотела тебе доказать, что ты не прав, а потом подумала: у него, наверное, что-то стряслось Что-то давит, и отчаянье ищет выхода. Ты ж не каждый день девушке из электрички замуж предлагаешь?
– Ошибаешься. Я в принципе очень равнодушный человек.
– Слушай, ну ты же сам меня учил не состязаться в обмане. Ты мне сейчас ничего не докажешь. Равнодушие часто как раз последняя степень отчаяния. И отчаяние у тебя на лице было, провалиться мне на этом месте!
– Да не проваливайся ты, живи спокойно. Ну, не люблю я быть слабым. Давай лучше разойдемся по-хорошему, мои передряги останутся при мне, твои при тебе. А то мы сейчас тут заварим кашу – сами не рады будем.
– А может, заварим эту кашу?
– Я себе сейчас напоминаю одного мужика, которого в электричке зажало дверьми, мужик подумал, что ему уже крышка, и выматерился от души на весь вагон. И вдруг кто-то вовремя нажал на стоп-кран и мужик спасся и в этот вагон вошел. И должен был высидеть там всю дорогу. Человек-то был интеллигентный и вдруг сказал о себе людям все, понимаешь ли, очень красноречиво. Так что я пошел класть барахло в камеру хранения, а то я отсюда вообще не уеду. Могу положить и твои вещи, перекусим и расстанемся. Лады?
– Тогда давай считать, что у меня к тебе корысть.
– Это как понимать? Кстати, где твои вещи?
– У меня нет вещей.
– Как?
– А так. Я пришла на вокзал вчера ночью с друзьями поймать мурманский или ленинградский поезд. Заняли очередь в кассу и договорились спать по очереди, как на дежурстве...
– Ты врач?
– Нет еще. Шестой курс. Первый Ленинградский.
– Батюшки! Я ж за твой институт когда-то кровью заплатил.
– Это как?
– Готовили мне после третьего курса бумаги на перевод из Казани в Питер, а я за день до отлета сдуру кровь на дежурстве сдал.
– А почему сдуру?
– А потому что и без меня бы вторую группу в Казани нашли, а мне героизма захотелось. Выкачали из меня пол-литра, и пришлось самолетный билет сдавать. Мне потом неделю ни самолетом, ни поездом никуда чегой-то не климатило. А ты, значит, везучее меня, раз там учишься.
– Да, я жутко везучая. Последние каникулы догуливаю. Вот, догуляла. Утром продираю глаза на вокзале, а мне вот тот, помнишь, одессит Миша и говорит: "Твоим друзьям кто-то продал с рук билеты на мурманский поезд, они в спешке на поезд вскочили и твои вещи забрали". Все правильно. Рюкзак и сумка-то мои рядом с ребятами лежали, а спала я в другом конце вокзала – там скамейка нашлась. Ребята в суматохе про меня и забыли. У меня пятнадцать рэ чудом в джинсах уцелело, паспорта нет – из Симферополя не улетишь. Знаешь, я никогда не думала, что кого-то придется просить, я не знаю, как бы это... сказать. Помоги мне до Харькова добраться, ну пожалуйста!!! Я глазки проводникам строить не умею, и билетов нигде ни черта.. И страшно одной!.. Я больше ни о чем тебя не попрошу, я больше к тебе в душу лезть не буду, прости меня за все, но помоги до Харькова! А там мне родня деньги одолжит, а до Ленинграда я как-нибудь уж сама...
– Как же это тебя угораздило-то? Как это живого человека на вокзале забыть можно? Ты ж не вещь!
– Ну, понимаешь, сейчас время такое – отношения у всех легкие, ни к чему не обязывающие. Знаешь, я это даже непорядочностью боюсь назвать – это именно легкость какая-то... Я ребят ни в чем не виню...
– Ах, вот мы как. Ясно мне теперь, почему одессит Миша считает, что нет больше интеллигенции Я уж чую, ты по приезде вещички заберешь, мило улыбнешься и ни с кем не разругаешься даже. Низзя! Ведь наверняка все чем-то повязаны, может, родители семьями дружат, может, партия уже с кем-то составилась.. А может, ты и сама бы так же кого-нибудь на вокзале посеяла? Да нет, просто вам вместе привычно, ничего не хочется менять. Вот так они и жили... Ну я пошел. Если хочешь, подожди.
И Андрюша пошел класть свои тяжести в камеру хранения, лихорадочно думая на ходу, что же случилось.
"Что же случилось? Меня действительно считают в компании штатным донжуаном, и я уже знакомился с девушками в поездах и на улицах – и все, с иронией и блеском, как хорошая шахматная партия, и каждый раз ухитрялся выманить адрес, и дальше дело не шло... Где-то в разных концах Союза лежат мои адреса настоящие: Казань, Достоевская... И мне никто не пишет и не звонит из ЭТИХ. Значит, мы все не нужны друг другу, как не нужна никому эта красивая девчонка. А почему она должна быть нужна МНЕ? Почему я должен играть в благородство? Мне больше всех нужно? Ну что я плохого сделаю, если вот сейчас сяду на любой автобус и уеду? Тут же сразу на выходе – автостанция. Сесть на любой. И уехать. Я-то ее вещи не заберу, а до Харькова за свои 15 рэ она и без меня доедет. Ну, вспомнит недобрым словом, но зато каждый из нас вернется в свою жизнь. Да-с. Просто все, как самосвал. И подленько. Потому что до Питера без теплых вещей – не дай бог где-нибудь сменится погода, и тогда девчонке худо будет. А родня в Харькове? А вдруг родня дальняя и давно адрес не тот? Или просто родня в отъезде – тоже невелико счастье. Нет. Как я мог ХОТЕТЬ ее бросить? Как я мог?! И наконец, что бы она о себе ни плела, она же все-таки красивая. И одна. И черт его знает, какая сволочь может попасться на пути и что этой сволочи придет в голову. Нет. Мы должны быть в ответе за тех, кого приручили, или как там у Сент-Экзюпери? Нет. Я не уеду. Чем больше негодного творится вокруг, тем больше мы должны оставаться людьми. Господи, только бы с ней не стряслось ничего!.."
Вещи в камеру хранения – и бегом назад. "А вдруг не дождалась? Нет, стоит, значит, тоже во что-то еще верит".
– Как тебя звать-то, коллега ты моя покалеченная?
– Наташка.
– А я Андрей. Пошли заправляться, через сорок минут электричка до Мелитополя. Дальние поезда здесь не штурмуют – это Джанкой.
– Ты на "Скорой" работаешь?
– Да, а как ты допетрила?
– Жаргон у вас, да-а. Немудрено. У наших молодцев на Первой Гвардейской те же обороты, если не хлеще. Ну пошли...
– Ты с Петроградской?!
– Да!
– Здорово! Я там как-то очень не хило встретил Новый год. Ну да ладно, это я как-нибудь потом расскажу. В общем, время, которое у нас есть, – это деньги, которых у нас нет! Погнали!
...Для тех, кто не был в привокзальном ресторане Джанкоя: тут кормят вкусно, дорого и неторопливо. И всегда есть в заначке пепси-кола. Вот и сейчас официантка вынула из холодильника запотевшие бутылочки – "для друга".
– И для меня оставь, мать!
Андрюша хлопнул официантку по плечу. Этот язык официантка явно понимала. Затрапезный вид посетителей ее не смущал: в Крыму не то увидишь.
– Что будем заказывать, молодые люди?
В ресторане в это время рождался очередной скандал. Два пожилых мужика опаздывали на поезд, а кормить их явно не торопились. Днем, видать, пообедать не пришлось. Поезд, куда им садиться, – без ресторана. Лишний день без обеда – годы уже не студенческие. Ситуация читалась легко и однозначно. Мужики допустили тактическую ошибку: сорвались на крик, вызвали ответный, им стали указывать на дверь. Панкратов поймал себя на том, что, хлопнув официантку по плечу, он отбил обед именно у этих двух. И от своего умения находить общий язык хоть с кем, которое со временем приобретает всякий врач "Скорой", стало как-то не по себе.
До их поезда оставалось минут двадцать. До своего – полчаса. Обед уже стоял на столе. Мужчины – о горе! – стали требовать начальство.
– Подойдите сюда, пожалуйста! Да, да, вы! – неожиданно твердо сказал Андрей ошалевшим мужикам. – Садитесь и ешьте, а мы себе закажем еще.
Мужики в нерешительности застыли. И вдруг Наташа сняла очки, подошла прямо к ним и сказала, глядя в упор:
– Ну, пожалуйста. Мы-то сытые, в общем. Я вас очень прошу, садитесь!
...Мужчины доконали обед с волчьим аппетитом, торопливо раскланялись и оставили на столе пятирублевку. Наташка хитро посмотрела на Андрея:
– Господи, мы, оказывается, с тобой еще не забыли человеческий язык?!
– Вспомнишь тут. И без обеда останешься. Ты хоть ела сегодня?
– Завтрак съела, а вместо обеда с горя купаться пошла. Слава богу, купальник на мне остался, так я хоть с морем попрощаться решила.
– Горе ты мое. Сейчас ведь и с ужином распрощаешься!
И тут щелкнул вокзальный матюгальник.
– Пш-пш-ктропоезд Симферополь-Мелитополь опаздывает на сорок минут!
Милый сердцу беспорядок на железных дорогах!
4
Подкатила почти пустая электричка, они вбежали туда, сытые и веселые, и первой заговорила Наталья. Она сняла очки, отчего-то покраснела и здорово от этого похорошела.
– Простите, сэр, а что бы вы делали, если бы меня не встретили? Я понимаю, это несколько нескромный вопрос, но все-таки?
– Извините, мэм, но как раз в этом случае я бы знал, что делать. Я сегодня действительно прочувствовал, что такое – знакомиться в транспорте. Правду дяди и тети говорят – это неприлично и несимпатично! Ты же все мои наполеоновские планы под откос пустила...
– Так тебе и надо, нечего на хорошеньких девочек смотреть! А позвольте узнать, у вас была невеста?
– Была. Сплыла по распределению в целевую аспирантуру.
– Какой полет! А как же любовь...
– Какая там любовь... Была любовь и кончилась, как только я не вписался в орбиту ее полета...
– Тогда это была не любовь, а привычка друг к другу. Обычная история.
– Легко всегда судить постфактум. А пока все происходит с ТОБОЙ, никогда сам себе не признаешься, что любовь у тебя игрушечная. Стыдно же...
– А ты вообще в любовь-то веришь? Может, ее и нет на свете-то?
– Верю, конечно. И есть она, пока по ней кувалдой бить не начинают.
– Какой кувалдой?
– Да все той же. Расчетом, карьерой, "наш" – "не наш". Ну вот, по мне стукнули – я и сдался. Думаю себе: "С любовью у меня не получилось, а жениться надо. По любви не выйдет, по расчету – гадко, остается – на красивой, чтоб не обидно было".
– Высокие же у тебя помыслы. А как с духовной общностью тогда быть?
– Я ж тебе говорил: духовность – ее с ерудицией перепутать легко, а вот красоту – ее ни с чем не спутаешь. У красивых девушек в принципе есть одно уязвимое место. Зачетки у них обычно ни к черту не годятся: учиться-то им некогда. А в городе остаться ой как хочется. Ну вот, они перед распределением и ищут себе жертву. Так что остается только вовремя жертвой прикинуться, остальное уже, как говорится, дело техники.
– А самому потом противно не станет?
– Ну я же с откровенной дрянью знакомиться не собирался. Сколько угодно есть на свете крепких середнячков. Для высоких чувств у них ни воспитания, ни врожденного таланта нет. Все по плану, замужество тоже – ну, как окончание института или покупка телевизора. Люди эти в принципе неплохие, семьи с ними даже крепче получаются, чем по любви.
– А это почему же?
– А потому что расчет – не любовь. Он кувалды не боится, он сам – кувалда. А что любви не было – эти люди потом никому не скажут. Они же книжки читают, телевизор смотрят, знают, что без любви жить не принято. Мне уже обещали с такой девушкой познакомить. И тут – ты...
– Слушала я тебя, слушала и думаю: ты такой же подлец, как все мужики, или все-таки в тебе человека больше?
– Не мне судить. Но я для себя уже решил: чтобы не скатиться на подлость, надо вкалывать в сто раз больше других.
– Не вижу логики. Подлецы тоже часто людишки не ленивые.
– И все-таки когда вкалываешь, то меньше соблазна сподличать ради карьеры. Это уже вроде как лишнее получается.
– С работой – это понятно. А с невестой как?
– С моей-то? А никак. Она заради аспирантуры через меня перешагнула, а я чем хуже? Я тоже через себя перешагну: помимо "Скорой", буду три года свое здоровье гробить, из лаборатории не вылезать. И я ее обгоню с этой кандидатской, невесту свою бывшую. Не в отместку, для себя.
Резкий голос заставил их обернуться назад:
– Памятник тебе из бронзы или из гранита заказывать?
Лысый дядя интеллектуального вида с командировочным "дипломатом", очевидно, уже с утра немного принял.
– Ты одолеешь одну цель, у тебя появится новая. Чем больше достигнешь, тем больше захочешь еще. Я вообще не верю, что кто-нибудь выходит в люди мало-мальски без грязи, просто на ком ее не видно, тому и не стыдно. Так что не пудри даме мозги. Лучше быть проще и скромнее, ближе к массе.
Андрей осведомился довольно сдержанно:
– А по какому праву вы вмешиваетесь?
– Видите ли, я уже человек отпетый. Хронический командировочный, так сказать. Так что я давно уже без тормозов.
– Это что, профессия? Или призвание?
– Скорее судьба. Или, если хотите, диагноз.
– Дядя, тебя какая муха укусила?
– Какая, какая... Такая! Все у тебя хоккей, вот и сидишь болтаешь, что подлость тебе не нужна. Правильно, пока тебе на любимую мозоль не наступят, так и будешь по жизни добреньким ходить. А вот я уже не смогу. Насмотрелся. У меня, между прочим, тоже мыслишки кой-какие насчет жизни есть. Физику учил, борода?
– Учил.
– Закон сохранения энергии помнишь?
– В общих чертах.
– Я тоже не физик. Ну так вот, подлость-то, она тоже из ничего не появляется и никуда не исчезает. Интересная мысль?
– Что же с ней происходит?
– Да мы все передаем ее по цепочке друг другу. Вот тебе сделают гадость или при тебе ее сделают, и у тебя в душе появится такой заряд цинизма, что где-нибудь ты все равно не сдержишься. Наплюешь кому-то в душу или пройдешь мимо там, где мог бы вмешаться и помочь. И следующего человека зарядишь...
– А если не наплюю?
– Это невозможно. Такой заряд в себе долго не протаскаешь. Пока на ком-нибудь не отыграешься, будешь больной ходить. Человек так устроен. Понимаешь, человек так устроен!..
Дядя с "дипломатом" пошел к выходу. Приближалась Новоалексеевка. Не доезжая Мелитополя, они вышли на маленькой станции. Человеческого тепла больше не там, где больше людей, на то и был расчет: в этой дыре со скрипом, но ночлег будет. Объектом атаки выбрали автостанцию. Несколько минут стука разбудили сурового сторожа. "Шо нада?!!" – "Ночевать не пустите?" – "Три рубля с носа, а то много вас тут шляется!"
Не очень уловив связь между твердой таксой и количеством ходоков по запорожской степи, потрепанные молодые люди покорно раскошелились. Комфорт соорудили: расстелили на вокзальных скамейках два московских спальника; завтра в Харькове их отдавать, а пока нечего церемониться. Чем-то закусили, чай одолжили у деда и расхотели спать. Включили Андрюхин "Панасоник", или, по-свойски, "поросенка", что у рижского матросика был куплен по божеской цене – все ночные дежурства за пятый курс. С "поросенком" вылезли на улицу – ночь в августе, на юге, звезды большие – какой тут сон. Мир вовсю гудел музыкой. По "Маяку" Алла Борисовна, по Франции чтой-то разухабистое, под аккордеончик, по Италии Пупо, Тото, кто-то. И вдруг из темноты резкий, чистый, добрый и ироничный голос Джона Леннона. Голос, который знают без малого все четыре миллиарда ныне живущих. Андрей вынес из домика гитару, протянул Наташке:
– Поехали! Песни распевать не стали – время позднее. По очереди задумчиво бренчали, пока из домика не вышел дед:
– Не пойму я вас, черти, за шо тры рубля отдали? Залетай по одному!
Дед забурился и заперся у себя в каморке, а им осталась целая автостанция и два спальника на вокзальных скамейках. Первой разделась и нырнула в спальник Наташа. Андрей тихо вошел, запер автостанцию изнутри и улегся сам. Дедуля оказался молодцом – поднял к первой электричке, помог упаковаться и прямо в электричку их сонными и засунул. До Мелитополя отоспались, в вокзале умылись и перекусили, по очереди сторожа вещи, перед Запорожьем замелькала в окнах днепровская вода и захотелось передышки.
