Текст книги "Душа леса (СИ)"
Автор книги: Рина Зелиева
Жанры:
Любовно-фантастические романы
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)
Annotation
На что ты готова ради достижения цели? А если потребуется переступить черту? Будет ли так сладка твоя месть? И так ли нужна тебе эта свобода? Ты обретешь себя настоящую, но твоя сущность лишь поменяет цвет. Она сольется со тьмой. С той тьмой, от которой ты бежала...
Зелиева Рина
Глава 1.
Глава 2.
Глава 3.
Глава 4.
Глава 5.
Глава 6.
Глава 7.
Глава 8.
Глава 9.
Глава 10.
Зелиева Рина
Душа леса.
Видана сидела в уголке у окна и прислушивалась к тихому размеренному перестуку колес в ночи. В призрачном свете, его романтический ритм, как биение пульса, навевал смертельную тоску. Тоску одиночества. Она опять одна. Ее нет.
На этот раз с попутчиками девушке повезло. В ее купе расположилась семейная пара с ребенком школьного возраста, они вели себя спокойно и прилично. Рано легли спать, уставшие от дневной беготни по огромному мегаполису.
Она же никак не могла разобраться в себе. Поймать чувства и оформить их в мысль. Последние события, как вихрь, смели ее сущность, ее мировоззрение, унося с собой все прошлые заблуждения и сомнения.
Сначала ее думы занимал Илья – парень, которому она позволила себе довериться, пытаясь заполнить пустоту, облокотилась на него, как на надежную стену, безоговорочно вверяя ему свою жизнь. Его простота и чистосердечие пленили ее. Возможно, он жаждал экстремальных ощущений, но без осложнений и неприятностей. Он сломался при первом же перепаде температур. Она не для него, несущая с собой цунами, которому он не смог противостоять. Любить – значит, верить. Верить, ни смотря ни на что. А Ил так просто сдался. Отказался от нее. Или же он просто испугался? Испугался того, что было сильнее его, с чем было бесполезно бороться? Об этом думать как-то не хотелось. Да и не вписывалась подобная мысль в этот образ. Именно образ. Не создала ли она его сама? Потому что хотела. Хотела встретить именно такого человека. Который был ей так нужен в тот момент. А нужна ли она ему? Необходима, как воздух? Видимо, нет. Иначе бы не отступился. Наивные мечты... Никто не станет рисковать ради нее жизнью. С одной стороны Веда этому была рада. Она не хотела, чтобы Илья пострадал. Тем более, заплатил своей жизнью за влечение к ней. С другой стороны, возникало ощущение предательства. И как Видана его не прогоняла, оно не хотело уходить. Но и винить парнишку она тоже не желала.
Потом в ее голове всплыл образ Визарда. Видана все еще никак не могла понять: кто он и что из себя представляет. Обычный бандит, убийца? Профессиональный киллер, который довел свое мастерство до совершенства? Нет, он был чем-то большим. Он даже не был человеком. Веда вынуждена была констатировать для себя этот факт, насколько бы невероятным, фантастическим и бредовым тот бы не представлялся. Кожа девушки похолодела и покрылась пупырышками. Руки задрожали, а над губой выступили холодные капельки пота. Ее бросало то в жар, то в холод. Настолько ей было страшно, все еще страшно. Все еще не верилось, что получилось, получилось сбежать. Навсегда...
Зачем Вир всем этим занимался? И что ему до нее? И если он не человек, то кто? Неординарный, притягательный, какой-то особой завораживающей демонической красоты мужчина, излучающий мощную сексуальную энергию. Ни одна человеческая женщина не могла этому противостоять. Опасность, в которую была окрашена его аура, которую он источал каждой порой своего тела, привлекала к нему глупых мотыльков, как пламя свечи. В своем чувственном магнетизме он и ее превращал в чудовище, подобное ему самому. Тем не менее где-то на уровне подсознания, он ей был ближе, чем Ил. Грубый, жестокий, неистовый и безжалостный, совершенно непреклонный, Визард старался ее сломить, прогнуть под себя. Зачем? Каждой клеточкой своего существа он смаковал страх Виданы, который она и не пыталась скрыть. Он им питался, ужасом, который охватывал ее только при одной мысли о нем? Но Веда же не единственная, у кого он вызывал такую реакцию...
С одной стороны, она была Виру благодарна за то, что он не позволил ей застрять в некой удобной нише, заставляя пройти весь путь до конца, выпить до краев переполненную чашу и достичь финала. С другой, она, как раб, пинаемый на последнем издыхании с требованием двигаться дальше и выполнять приказы, погружалась все больше и больше в океан ненависти. Визард лишил ее последнего шанса зажить нормальной человеческой жизнью. Выйти замуж, родить детей, иметь настоящую семью... А сейчас она должна была искать какую-то эфемерную силу по навету безумной ведьмы...
Ее сжигала неутолимая жажда мести – низкая, слепая и бесплодная. Словно живое существо, в ее теле бродила чистая, неприкрытая ярость, лишавшая сна и аппетита. И думы о том, что эти чувства вполне обоснованы, заставляли ее искать возможность осуществления своих желаний, не подавляя их.
Эта жуткая смесь ненависти и страха отравляла ей кровь, превращая в нечто ужасное. Притупляла все остальные инстинкты, вызывая лишь одно желание – убивать. Но уничтожать ни в чем неповинных людей она не могла. Видимо, в замученном и загнанном животном, с коим себя ассоциировала девушка, еще оставалось нечто человеческое. Христианские правила и устои, моральные принципы, свойственные нормальным человеческим особям. Видана не знала, что будет делать дальше. Но слова Туны горели в ее мозгу огненными буквами. Какая сила ее ведет? А главное, уж очень хотелось знать, куда. Сама она этого не понимала. И ощущала себя, как новорожденный беспомощный и слепой котенок.
Одно Веда уяснила для себя четко: Туна права – нужно найти это самое, что поможет ей противостоять Визарду. Другой дороги у нее нет. После долгих раздумий, девушка все больше была склонна поверить ведьме. Хоть и казалась при этом сама себе не менее безумной, чем она. А как же иначе? Галлюцинации просто потрясали своим реализмом. Ладно, цель, может пока еще очень призрачная, но была. Теперь наиболее сильно, настойчиво терзал Видану вопрос: как достигнуть этой самой цели. И еще: получит ли она удовлетворение, добившись желаемого.
Веда еще не знала, что ноги сами ведут ее, направляемые планидой. С пути уже не сбиться, к какому бы решению она не пришла.
Глава 1.
Девушка одиноко стояла на полустанке, обдуваемая ледяным ветром. Ночью ощутимо морозило. Станция, на которой она вышла, не дожидаясь конечной точки своего маршрута, казалась ей уже не такой привлекательной, какой виделась через окно вагона. Она уже и сама не понимала, почему выбрала именно эту остановку. К мысли о необходимости сойти с поезда гораздо ранее того города, до которого был куплен билет, причем ночью, Видана пришла сразу, как только села в вагон. Проводницы сладко дремали на своих койках. Никто не заметил, как она ускользнула. Вроде, никто за ней не гнался. Иначе бы с этого поезда она вообще не сошла. Итак, первый этап ее плана удался. А дальше что?
– Эй! Куда путь держишь, красавица? – глубокий бас мужчины лет сорока вывел ее из задумчивости.
Это был единственный человек, покинувший поезд вместе с ней. Одетый в дешевый пуховик и ватные штаны, с плюшевой шапкой набекрень, он вызывал ассоциации с русским Иваном-дурачком. Некий деревенский простоватый увалень, добродушный, но со своей особой крестьянской смекалкой. Дядька не вызвал никаких опасений, но заставил задуматься.
А куда она, собственно, направляется? На этот вопрос Веда ответить себе не смогла.
– Мне негде жить, – призналась откровенно она. – Вот и решила уехать в глубинку. Тут жилье снять дешевле. Не посоветуете что-нибудь?
– Так это в зависимости от того, чего ты конкретно хочешь, – удивил ее своими умозаключениями мужик. – Хахаля себе найти, работу или еще чего... Тута ехать можно только в двух направлениях. Село – это километров сорок отсюдова. Но там работы нет. Да и молодежь путная вся разъехалась. А за сотню километров пути – деревушка заброшенная посередине леса. Там одни старики остались. Мало их. Пять домов всего. Так приросли к родной земле, что решили там и умереть. Я оттудова родом. Мать еду навестить.
– Значит, туда мне, – откликнулась меланхолично Веда. – Хахаля мне не надо. А работы я не боюсь. Помогу старикам, в меру сил. Отойти мне от суеты городской нужно, понимаешь? Много не съем, а денег оставлю...
Наличности было маловато. Только те несколько купюр, что она нашла в квартире на буфете. И еще пластиковую карту, от которой девушка поспешила избавиться. Снимать с нее деньги не представлялось возможным. Поэтому Веда оставила ее в сумочке в машине рядом с предназначенным для сожжения трупом незнакомой ей девчонки. В деревне, полагала она, за постой дорого не возьмут.
– Вот это дело, – неожиданно обрадовался незнакомец. – Меня Матвеем кличат. Мотей, то есть.
На этом месте Видана вздрогнула и поежилась, но ее новый знакомый в своем запале не заметил реакцию девушки. – Тебя-то как звать?
– Милада, – представилась девушка. – Можно просто Мила.
Документы на имя Айдан Зариновой, приготовленный для нее Ильей, она использовать не решилась. Ей почему-то казалось, что их специально оставили у него в кармане. С другой стороны, они никак не могли предположить, что ей удастся освободить Ила. Она не могла себе тогда даже представить, с какой стороны так неожиданно придет помощь. И что она вообще придет. В любом случае, рисковать не стоило. Веда попросила Игната сделать ей другой паспорт на древнеславянское имя Милада. Откуда всплыло оно у нее в голове, она и сама не понимала.
– Ух ты! – восхитился Мотя. – Так уже давно никого не называют. Родители, видать, у тебя большие оригиналы были.
– Да уж, – буркнула Видана, подумав, что ее родное имя ничем не лучше.
Ведунья, Дарина, Айдан и Милада... Когда же она сможет быть сама собой?
– Ладно, Милада, так Милада. Там в деревне рядом с нашим домом бабка с дедом живут. Соседи, короче, наши. Хорошие люди, но совсем одинокие. Был у них сын. Да разбился на мотоцикле. Молодой совсем. С тех пор живут они одни. Навещать-то их не кому. Не дал им Бог еще детей. Рады будут кого-нибудь приютить. Мне бабка Маша давно об этом говорила. Вроде того, что тихо тут у нас. А молодежь бы заезжала, там и приняли кого-нибудь, как родного, коль сами уже родить не можем. Благоверная она. Добрая. Видать тебя господь ей послал. Вот и вышла ты на этом месте...
Веда радостно кивнула, соглашаясь. Только она хотела спросить, как они в деревушку эту добираться будут, не пешком же эти километры покорять, как в ночи раздался негромкий цокот копыт по мерзлому асфальту перрона.
– А вот и Лукич за мной приехал, – сообщил Видане ее новый знакомый. – Пошли. Сейчас домчит с ветерком. У нас в хате погреешься, переночуешь. А то вон – уж окоченела вся на морозе-то. А с утреца я тебя с Егором и его бабкой Маней познакомлю.
На печи было жарко, душно и мягко. Запутавшись в куче пуховых подушек, перин и одеял, положив ладонь на свой вздувшийся чрезмерного потчевания живот, Веда думала о том, что несмотря на непривычные условия существования, она впервые чувствует гармонию с миром. Слушая посапывания, всхрапы и шевеления во сне чужой семьи, она, тем не менее, ощущала полноту бытия. Здесь. Это вот и есть – настоящая жизнь.
Видана лежала на узкой кровати возле печки и смотрела в окно. За стеклом, украшенным витиеватыми загадочными узорами мороза стояла тихая и сонная зима. Дед Егор и баба Маня, и в правду, приняли ее, как родную. А характер и поведение девушки, не на что не жалующейся, не чурающейся никакой работы, спокойной и задумчивой, возвели ее, буквально, на пьедестал мечты для стариков. Но только спустя несколько месяцев Веда стала понимать, что уже почти начала отходить от тех кошмаров, что выпали на ее долю. Размеренный безмятежный образ жизни, теплая атмосфера взаимоотношений, неподдельные чувства и участие – и вот, она почти оттаяла. Почти перестала бояться, грустить и даже изредка радовала стариков веселой и безмятежной улыбкой. Однако, какой-то внутренний фиксатор той пружины, что скрутилась внутри нее, не давал ей ощутить себя в полной безопасности, полностью расслабиться. Напротив, это заставляло иногда неожиданно напрягаться, все время подспудно ожидая чего-то. Чего? Она и сама не знала.
Ее смерть была разыграна, как по нотам. Но в то, что Влас поверил и проникся, почему-то верилось слабо. Игнат был сыном своего отца. Инсценировать детективные истории у него получалось ничуть не хуже. Он воспринял ее просьбу без удивления, скорее с энтузиазмом. Она видела, как загорелись его глаза. Подобное хождение по грани, адреналин пиковых ситуаций встряхивали его безоблачную однообразную сытую жизнь.
Нат сказал, что всем займется сам. Проблем нет. И в самом деле: нашел каскадера, безымянный труп девушки по росту и телосложению похожий на нее. Сценарий придумал сам. Оставалось надеяться лишь на то, что задуманное удастся без предварительных репетиций. Время поджимало. Видана считала чудом, что все действительно получилось. Она перевела дыхание только упав на скамью в спальном вагоне. Синявский в это время был где-то в аэропорту. Куда и на какое время летит он – это Веда запретила ему говорить. Никому. Тем более ей. Случиться все еще могло всякое. Она была уверена: Влас, если захочет, достанет и из-под земли.
Девушка устало воткнула лопату в сугроб. Вдохнула полной грудью морозный воздух и прищурилась от слепящего зимнего солнца, отражающегося искрами в кристаллах снежинок, от ослепительной потрясающей белизны горизонта, от всей той девственной чистоты нетронутой людьми природы, спящей под идеально белоснежным пуховым покрывалом зимы.
Это был первый ясный день. С низкого хмурого неба снег падал тяжелыми крупными хлопьями около недели, покрывая все вокруг рыхлым ледяным ковром. Засыпая узкую колею деревенской дороги, единственной, ведущей в небольшое поселение в самой дальней стороне российской глубинки, где доживали свои года несколько стариков да старух, не сетуя на судьбу и давно смирившиеся с этой своей жизнью.
Постепенно сердце Виданы заполняло умиротворение. У нее было время до весны. Сюда больше никому не добраться. Если поставить себе конкретную задачу – то возможно. Но смысл? Она все же надеялась, что на этот раз для всего мира умерла окончательно.
Девушка удивлялась: сколько сил в этих проживших долгую жизнь людях. Ведь держать крестьянское хозяйство – много энергии и трудолюбия требуется. На здоровье бабка Маня и дед Егор не жаловались. Никогда не знавшие химии, полностью черпавшие жизненные силы от природы, они привыкли полагаться только на себя. Старческая немощь, конечно, давала о себе знать. Поэтому и рады были помощнице, нежданно-негаданно объявившейся в их жилище.
Добротный деревянный дом, состоявший из одной единственной комнаты и кухоньки, отгороженной от общего помещения большой русской печью и засаленной шторкой, стал Видане пристанищем на долгие месяцы. К избе примыкал хлев и сеновал. Во дворе располагалась вместительная банька. Воду черпали из колодца. А еду готовили в печи. Самовар, правда, работал от электричества, но старая проводка часто не выдерживала: вылетали пробки. Веду поражало уже только то, что в этой деревушке оно вообще есть, это электричество. Тут даже радио не работало. Единственным проблеском цивилизации являлась спутниковая антенна на крыше, да старенький небольшой телевизор на облупившейся желтой тумбе советских времен.
Старушка была худой и сморщенной, как грецкий орех. Низкого роста, едва доставала девушке до плеча, словно, к земле притягивалась. Выцветшие подернутые пленкой катаракты глаза, когда-то были голубого, а, может, серого цвета. Теперь уже было не разобрать. Но, думалось, они всегда лучились теплом и светом. Ее муж был под стать ей. Невысокий, сгорбленный, худощавый, но еще крепкий старик, обладающий просто кипящим, фонтанирующим чувством юмора. Так и сыпал шутками и прибаутками, во всем умудрялся увидеть положительные моменты.
Дед Егор, его соседи, готовящиеся все, как один, к зимовке, съездили с Матвеем на станцию. Запаслись продуктами: только самое необходимое – соль, сахар, мука, кое-какие крупы, растительное масло. Все остальное изготовляли сами. В мясе, молоке и его производных, овощах нужды не было. Коровы, свиньи, птица, кролики и даже овцы были в каждом дворе. Веда поражалась трудолюбию стариков и силам, сохранившемся в их скрюченных ссохшихся телах, благодаря которым они могли держать хозяйство, обеспечивая себя сами. Живя бок о бок с этими поражающими своей выносливостью и мужеством людьми, она чувствовала, как возрождается. Они словно делились с ней своей стойкостью, которая происходила от их убеждений. И эти убеждения были ей странным образом родственны. Ей также было комфортно на лоне природы вдали от шумных грязных, насквозь пропитавшийся мерзостью, аморальностью и безнравственностью городов. Сколько же времени будет нужно, чтобы этот яд ушел из ее крови? Видана ощущала, как накопилась отрава, негатив от предательства людей, которые становились ей близкими, от жестокости, порочности, зла, лиха, которого она хлебнула через край. И от этого скопившегося яда где-то внутри нее зрел фурункул, наполненный гноем злости, агрессии и ненависти. Стабильность и покой ее теперешнего существования лишь мешали ему прорваться, но не вылечивали. Нужно было что-то еще, какое-то средство, чтобы избавить ее от этой, таящейся где-то в глубине души болезни.
Я лежала на старинной кровати, поистине огромной, чья изящная резная спинка изголовья являлась произведением искусства, а тяжелый балдахин из плотной бархатной ткани бордового кровавого цвета погружал ложе во тьму. Откуда я это знала? Сейчас не могла рассмотреть, так как была придавлена сверху большим тяжелым телом мужчины, горячим и мускулистым. Мои длинные волосы намотаны на его руку. И он тянул за них, вынуждая меня выгибать шею на грани излома. Рот был приоткрыт в беззвучном крике, но я не могла выдавить из себя не звука. Затылок горел огнем, казалось еще чуть-чуть и он оторвет мне волосы вместе с кожей. Его колени находились между моих ног, раздвигая их все шире и шире, а ладонь, помещенная под живот, цинично погладив его, неумолимо подняла мою попку до удобного ему положения. Было очевидно, что последует за этим, зачем он это делает. Но завороженная диким страхом, я не могла даже протестовать. И боялась, страшилась того, что он свернет мне шею.
С губ, прорывая плотину ужаса, сорвался вопль, пронесся по комнате и замер под сводами высокого потолка. Я не смогла сдержать его, когда ощутила резкое бесцеремонное вторжение в то интимное место, которое до сих пор было нетронутым. Боль, смешанная со стыдом, была невыносима. Все оказалась намного, много хуже того, к чему я мысленно готовилась. Пыталась приготовиться. Но самым кошмарным было то, что невозможно было двигаться, сопротивляться. Только кричать. Кричать и плакать. Это сводило с ума. Беспомощность и боль, острая, раздирающая, с каждым его толчком. Слезы обжигающими потоками катились по щекам и капали с подбородка. Громадный пылающий стержень, двигаясь часто и глубоко, казалось, разрывал изнутри. Краем сознания я отметила, как голова стала свободной, а волосы рассыпались по плечам. Насильник остановился, не отпуская, не покидая моего тела. Всего лишь сменил тактику, освобождая свою руку для того, чтобы найти сосредоточие моей женственности, мягко потирая, дразня, а затем с неожиданной силой надавил на чувствительный бугорок промежности, ритмично и жестко массируя его. Длинные сильные мужские пальцы скользнули между увлажнившихся складочек и проникли внутрь лона, сделали несколько глубоких проникающих движений, а потом снова до боли сдавили пульсирующую набухшую горошину, от которой с каждым движением этой бесстыдной руки разливалась по телу сладостная истома. Он повторял свою нескромную ласку, наращивая темп. То нежно, то грубо. Шквал ощущений притуплял рассудок, боль постепенно утихала, сменяясь наслаждением. Это было чудовищно то, что он делал, покрывая мое тело, шею поцелуями, засасывая кожу, прикусывая, находя самые чувствительные точки. Мучительный стыд возбуждения сводил с ума, дыхание перехватывало, губы судорожно ловили воздух. Штормовая волна удовольствия накрыла меня, сметая реалии и уничтожая сущность. Муки и похоть смешивались, притупляя ясность мысли, растушевывая картинку происходящего. Я изгибалась и выла, сотрясаясь в спазмах сладострастия. В спазмах боли и сладостного экстаза. Он порабощал меня, заставляя в страданиях искать наслаждение. Я ненавидела себя. Ненавидела его. Ненавидела весь мир. Но мне было хорошо.
Видана очнулась на своей узкой кровати у бревенчатой стены. Она вся дрожала. А лоб был в испарине. Она все еще ясно ощущала присутствие Вира. Ее партнером в ночи был он, а никто иной. В этом Веда была уверена. Алое марево заката едва поднималось над горизонтом, обещая ясный и морозный день. Подол сорочки, одолженной бабулей, которую про себя девушка именовала скафандром, пропитался соками выделений. Она достигла пика наслаждения. Во сне. В котором ее насиловали. Тело было все еще наполнено негой и блаженством. Позор. Ужас. Ей было самой перед собой стыдно. Но все привидевшиеся было настолько реалистичным, ощущения, картинки, что становилось страшно.
– Че ты? – донеслось с печи. Маня глядела на нее строгим осуждающим взглядом. – Кричала во сне, будто бы, черт мерещился. А потом стонала так.... Прости, Господи...
Девушка съежилась и опустила глаза. Этому сраму она и сама была не рада. И понять бы: как и к чему это. В реальности привидевшееся казалось ее самым жутким кошмаром. Невозможно без дрожи было подумать, что когда-нибудь подобное произойдет с ней на самом деле. Но что за дурацкий бесстыжий сон? Сны, они же из подсознания. Из глубины той части мозга, которая бездействует в реальной жизни. Где-то она про это читала. Надо бы разобраться в себе. Подобные видения говорили о том, что ее сознание ведет борьбу с ее разумом. А вот это было по-настоящему жутко. И ведьма еще эта. Воспоминания не желали отпускать. Нужно бы разобрать все эти заморочки по полочкам. Выяснить: к чему все это.
– Плохой сон, бабуль, – выдохнула Видана, и, поплотней укутавшись в ватное одеяло, отправилась на мороз остыть.
– Замуж ей надо, – ворчала старушка, ворочаясь, стараясь снова заснуть. – Здоровая молодая девка. Чего ей здесь делать в нашем-то захолустье? Сама скоро поймет... Сбегет от нас, эх, сбегет.
– Ну, так что ж, – резюмировал дед, – не век же ей с нами коротать. Старой девой... Целомудрие – оно, конечно, хорошо. От воздержания еще никто не умер. Но и не родился.
Глава 2.
Девушка изнуряла себя физически: отмыла и отскоблила от грязи и копоти избу, взяла на себя полностью уход за животными: коровой – кормилицей, любимицей стариков, которую научилась доить и сама полюбила, десятком кур и пятью кроликами. Разгребала без устали снег во дворе, хотя от этих потуг не было никакого толка. На следующий день наметало снова. Зима выдалась снежная.
Но и этого казалось мало. Ее не отпускало. Тогда она смастерила себе боксерский мешок из подручных материалов, повесила его в просторном предбаннике, где часами отрабатывала удары. Тренировки прекращала только тогда, когда едва могла добраться до кровати, на которую падала в полнейшем изнеможении. Но, несмотря на глубокий, похожий на обморок сон, под утро опять приходили грезы. Кошмары, причину которых она понять не могла. Нет, не каждое утро, но с регулярной периодичностью.
Вот она прикована к стене цепью, которая прикреплена к тяжелому железному ошейнику, больно давящему, ранящему ее нежную шейку. Негромкий металлический звук перекатывающихся звеньев она слышит, будто наяву. На ней нет никакой одежды. Рядом валяется перевернутая покореженная железная миска. Под ней чем-то тухлым воняет растекшаяся жижа. Как унизительно и мерзко. Силится проснуться, но все напрасно. Мрачный каменный мешок. Без окон. Холодно и сыро. Лишь огарок свечи позволяет рассмотреть его слизкие грязные стены. Охапка гнилой соломы, брошенная в углу, служит ей постелью. Она голодна, хочется пить. Со скрипом открывается железная дверь, и входит он. Она не видит его лица, страшась встретиться с ним взглядом. Бездонным, ужасающим, уводящим во тьму. Она и так знает кто это. Умопомрачительно красивый и порочный, обладающий невероятным магнетизмом, чарующий своей звериной жестокостью, беспощадностью хищника. В нем нет ничего человеческого. Да, теперь она это видит ясно. Вновь и вновь задаваясь вопросом: кто он и как ему противостоять.
Плеть безжалостно впивается в ее обнаженное тело, в ее тонкую кожу методично умело с отяжкой, оставляя багровые кровоточащие полосы, местами обдирая кожный покров до мяса. Она забивается в угол, но от него не уйти. Не спрятаться, не вырваться, не скрыться. Ее спина превратилась в одну сплошную рану. Девушка скорчилась, прикрывая лицо локтями. Она уже не кричит, не плачет. Слез нет. Сухие глаза горят. А боль более не выносимо терпеть. Она достигла своего предела. Жар безумия накрывает мозг.
Видана проснулась, дрожа и нервно пытаясь отдышаться. Ей начинало казаться, что она действительно сходит с ума. Веда покосилась на спящих стариков и, отметив, что на этот раз никого не разбудила, с облегчением вздохнула. Нет, определенно, с этим нужно было что-то делать. Понять бы природу этого наваждения. Тогда бы она точно знала, как от него избавиться. Ей даже пришла в голову шальная мысль: отправиться искать Туну. Вот кто уж точно смог бы ей все объяснить, при условии, что посчитал бы нужным... За стеной обиженно замычала корова, требуя завтрак и, тем самым, отвлекла девушку от мрачных размышлений. Жизнь шла своим чередом. В конце концов, это всего лишь сны. От них ведь нет никакого реального вреда. Поэтому не страшно, правда?
Я находилась все в той же жуткой темнице. Лежала на голом каменном полу на боку скрюченная, колени прижаты к груди. Опять абсолютно голая. Стужа от грязных камней с выбоинами и неровностями, которые равнодушно впивались в беззащитную обнаженную плоть, проникала внутрь, пронизывая до костей. Я была зажата в железном треугольнике, похожем на средневековое орудие пыток. Голова в петле, запястья и лодыжки в плену металлических оков. Израненное тело онемело от долгой неподвижности. Однако, вздувшиеся и загноившиеся рубцы уже не доставляли столько страданий. Просто одни мучения сменились другими. Все члены сводили спазмы. Ныли кости и мышцы. От мучительного холода и сырости колотило, зубы выбивали дробь. От голода тошнило, а рот заполняла желчь. Пересохшие губы склеились, язык распух. Я уже даже стонать не могла. Просто лежала и молча плакала. Без слез. Уже сломленная и раздавленная, уничтоженная, согласная на все, лишь бы все прекратилось. Но мне не кому было выразить свою покорность. Никто не приходил. И я ощущала, как из меня медленно уходит жизнь.
Проснувшись в холодном поту, девушка обнаружила, что и вправду замерзла и сильно хочет пить. Она, замотавшись в ватное одеяло и всунув ноги в теплые самодельные тапки из овечьей шкуры прошлепала к ведру с колодезной водой. Долго и жадно пила, затем, рухнув на лавку и прислонившись головой к стене, прикрыла глаза. Видения выматывали и опустошали, словно, в самом деле, высасывали из нее все жизненные силы и энергию. Теперь Веда отчетливо понимала: нельзя больше так. Нельзя больше прятаться, убегать, трусить. Нужно остановиться, возможно, даже вернуться, посмотреть своему страху в лицо. Да, это слишком решительный шаг. Он, безусловно, требует осмысления и длительной основательной подготовки. Но она должна вернуться и сразиться...
О, Боже! Сразиться. На этом месте ее разобрал истерический смех. Она? С кем?
– Опять плохо спала? – обеспокоенно спросила бабушка Маша Видану за завтраком.
Она заботливо подлила девушке молока из кринки и пытливо заглянула ей в глаза.
– Баб Мань, вот скажите: откуда берутся сны? Почему снится человек, про которого стараешься не думать? Да и он, как будто, должен забыть обо мне. Для него я уже перестала существовать.
– Значит, не перестала, – нахмурилась старая женщина. – Не отпускает он тебя. В мыслях своих не отпускает. Или же ты лукавишь. Сама думаешь о нем. Тайком. От себя самой. Тоже не отпускаешь, значит.
Старушка некоторое время сосредоточено жевала еще теплый хлеб несколькими оставшимися у нее зубами, о чем-то задумавшись. Закончив с едой, она внимательно и проникновенно посмотрела на Веду.
– Все мы в этом мире не свободны. Связаны условностями, навязанными стереотипами, убеждениями, идеологией...
– Да не смотри ты на меня так, – усмехнулась она, когда Веда сделала большие глаза. – Я ведь когда-то учительницей была. Много книг читала. Это теперь старая... Мозги сохнут.. Так вот, о чем это я? Сколько люди живут, они будут стараться понять, что же такое свобода, и стремиться к ней. А свобода – она внутри нас. Мы сами загоняем себя в рамки, стараясь подстроится под обстоятельства, приспособиться к жизни общества, да и просто сами для себя выдумывая какие-то правила. По сути и получается два понятия. Свобода от какого бы то ни было внешнего угнетения и принуждения. И внутреняя свобода человека – его само– и мироощущение. Внутренняя свобода не зависит от внешней. В самом свободной стране могут быть зависимые, несвободные люди. В самой несвободной, где все так или иначе угнетены, могут быть свободные. Человек свободный – это человек, свободный внутренне. Как и все люди, внешне он зависит от общества. Но внутренне он независим.
– Так, значит, свободный от всякой морали человек и убивать может? Только так, чтоб об этом никто не узнал, а то общество осудит. Главное – чтобы ему за это ничего не было. Он же свободный. Для него смерть людей – это ерунда. Придумали так, что это плохо. А он уж сам для себя решает, что плохо, а что хорошо. Кому жить, а кто достоин смерти.
Теперь уже на нее вытаращилась бабушка.
– Ну, это ты загнула... Я же вовсе не это имела в виду... От чего свободен внутренне свободный человек? Прежде всего от страха перед людьми и перед жизнью. Свободен от предубеждений. Свободен от зависти, корысти, от собственных агрессивных устремлений. Можно сказать так: в нем свободно все человеческое. Но есть нечто такое, от чего действительно свободный человек не свободен. Это очень важно понять. От чего не свободен свободный человек? От совести. Человек без совести – раб дурных своих наклонностей. Любую, внешнюю и внутренюю свою свободу он употребляет во зло.
– Вот так грузилово, – хихикнула Видана, но задумалась.
