Текст книги "Саня. Шаги по краю (СИ)"

Автор книги: Rina Ludvik

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

========== Болезнь с красивым названием ==========

Саня лежал в онкоклинике уже вторую неделю. За окном вовсю бушевало лето. Раскалённый термометр показывал +30 по Цельсию, но в палате стояла приятная прохлада: кондиционер работал исправно, разгоняя июльскую духоту. Позади остались школьные экзамены, шумный выпускной, а впереди… а вот впереди уже ничего не ожидало. Ещё зимой Саня почувствовал, что в организме творится что-то неладное. Не то чтобы он болел, нет, но с некоторых пор стал быстро уставать, по утрам одолевала слабость, как будто он ночью не спал, а занимался физическими упражнениями.

Он едва досиживал уроки, а придя домой, сразу ложился в постель, свернувшись клубочком. Аппетит тоже пропал. Саня начал стремительно худеть, а кожа из обыкновенной смугловатой – превращаться в блеклую и какую-то прозрачную: сквозь неё на сгибах локтей, запястьях, в области шеи и в других местах на теле стали просвечивать голубоватые венки и мелкие сосудики. Но Саня с детства не привык жаловаться ради привлечения внимания родителей и всё ещё надеялся, что эти странности и недомогания пройдут сами собой, рассудив, что всему виной нагрузки в школе и недосып. В последнее время он частенько подолгу не мог заснуть. Вроде бы и хотелось спать, а сон никак не шёл, и Саня до пол-ночи лежал с открытыми глазами, разглядывая тусклые блики-звёздочки на потолке от ночного светильника, пока наконец не приходил спасительный сон.

Заканчивался последний год учёбы в школе. Класс усиленно готовился к предстоящим ЕГЭ. И Саня, превозмогая слабость во всём теле и частые головокружения, тоже. Родители же ничего не замечали, так как были заняты своими делами. Отец постоянно мотался по командировкам, а мама… мама тоже занималась своими многочисленными заботами, не слишком беспокоясь о сыне. Нужно было поддерживать красивое тело в форме, проводя кучу времени в фитнес-клубах и косметических салонах, следить за новинками моды, театральными премьерами, поддерживать приятельские отношения с жёнами «нужных» супругу людей, совместно посещая модные выставки, рестораны и прочие престижные заведения. Саня рос непроблемным ребёнком: всегда хорошо учился и никогда не доставлял своим никаких хлопот.

Такая уж у них была семья: отец с матерью не слишком утомляли себя воспитанием единственного сына, почти не обращая на него внимания. Обут, одет, накормлен – чего ещё? Приходящая домработница убирала квартиру, готовила еду на обед и на ужин, кормила вернувшегося со школы Саню. Вечерами родители почти всегда отсутствовали: то театры, то застолья у друзей, то ужины в ресторанах. И Саня был предоставлен самому себе. Но он привык к одиночеству и никогда не скучал. Так шло до тех пор, пока однажды, отвечая на уроке у доски, не потерял сознание. С этого всё и началось.

После обследования ему поставили зловещий диагноз: онкология. Саня ещё тогда подумал, что у его заболевания очень красивое название: саркома Юинга. Такого словосочетания он раньше никогда не слышал. Его стали спешно готовить к операции на плечевой кости. Но метастазы уже пробрались в правое лёгкое, и теперь он надолго прописался в больнице. Правда, у его болезни была и хорошая сторона: родители обратили внимание на сына. Отец не стал ездить меньше по делам работы, но зато как только возвращался из очередной командировки, сразу же навещал Саню в больнице. Мама же приходила каждый день, правда задерживалась ненадолго, оправдывая это тем, что больничный воздух плохо влияет на кожу и душевное состояние.

Она была уверена, что сын скоро поправится, и поэтому настоятельно советовала не бросать подготовку к выпускным экзаменам. Почти сразу после операции Сане начали делать химиотерапию. Эта процедура давалась тяжело. В такие дни он почти всё время лежал, превозмогая тошноту и боль во всём теле. К вечеру перед сном ставили обезболивающее со снотворным. Боль уходила, и он засыпал. В другие же дни готовился к экзаменам, почти не расставаясь с ноутбуком. К весне рост метастаз удалось приостановить, и Саню выписали. Чувствовал он себя неплохо, опять начал ходить в школу. Правда приходилось постоянно принимать лекарства и раз в две недели ездить в клинику на химиотерапию.

Когда последний школьный звонок и выпускные экзамены остались позади, а впереди – поступление на юрфак, Сане стало хуже. Обследование показало, что замерший было рост метастаз опять возобновился. Саню вновь положили в больницу. Мама сначала приезжала к нему каждый день, а потом стала появляться всё реже: пару раз в неделю, а то и один раз – в субботу, по пути на какое-нибудь очередное мероприятие. Посидев возле него минут десять, чмокала в щёку, гладила по плечу и убегала, сказав на прощанье дежурное: «Не скучай!»

Отец тоже заскакивал между командировками и тоже ненадолго, в основном общаясь не с Саней, а бесконечными деловыми партнёрами по телефону. Бросая на сына извиняющиеся взгляды, вполголоса кому-то отдавал распоряжения или кого-то отчитывал, прикрывая при этом рот рукой и отворачиваясь к окну. В перерывах между телефонными разговорами присаживался рядом и с бодрой улыбкой: «Ну, как ты тут, герой? Не скучаешь?» – доставал несколько тысячных купюр и клал на тумбочку: «Я тут у вас внизу магазинчик видел. Купишь себе, чего хочешь». Через пять-десять минут поднимался со словами: «Ладно, сын, мне пора, выздоравливай! Я ещё загляну перед отъездом». И пару секунд потоптавшись у кровати, стремительной походкой покидал палату.

Саня не винил их. Сидеть днями возле больного ребёнка, делая вид, что всё нормально, было утомительно, да и общих тем для разговоров, кроме «Как ты себя чувствуешь?» и «Что тебе ещё принести в следующий раз?» не находилось. Им – успешным и благополучным – трудно было себя перестроить на новый уклад жизни, посвятив всё своё время заботам о тяжело, а возможно, и безнадёжно больном сыне. Погоревав первое время и видя, что лечение не принесло улучшения, они как-то смирились и стали жить как жили прежде, делая вид, что ничего особенного не случилось, уверяя себя, что врачи делают всё, что в их силах, а они ничем всё равно помочь не могут. И свалившуюся на них так некстати болезнь ребёнка нужно просто переждать, ведь ещё не всё потеряно, и, возможно, сын выздоровеет.

Они готовы были финансировать лечение, но совсем не готовы быть всё время рядом. Саня же просто не привык, чтобы его слишком опекали. И поэтому, когда мама уходила после очередного непродолжительного визита, прижимая пальчиками с дорогостоящим маникюром бумажный платочек к уголку накрашенного глаза, Саня с облегчением вздыхал.

Вскоре визиты совсем прекратились: родители уехали на отдых за границу, и к Сане стала приходить два раза в неделю домработница. Она привозила на смену свежее бельё, продукты, соки, фрукты и что-нибудь из домашней выпечки. Теперь родители только иногда звонили, чтобы узнать, как он себя чувствует и всё ли у него есть, обещая привезти сувениры и видео мест, где они побывали.

Его родители не были плохими людьми, просто они не умели любить. Их брак был браком, что называется, по расчёту. Ребёнка они не планировали, так как по молодости вели бурную светскую жизнь, много путешествовали, и детям в их жизни просто не оставалось места.

Саня родился по недоразумению. Мама вдруг обнаружила, что беременна, но аборт делать не стала, так как это могло навредить её здоровью, за которым она очень следила. Врачи напугали осложнениями, к тому же роды способствуют, как её уверили, продлению молодости. Так Саня появился на свет.

До двенадцати лет Саней занималась бабушка, мамина мама. Он жил у неё. Они всё делали вместе: учили заданные уроки, ходили в соседний парк на каток, на лыжах, в детский кинотеатр, где можно было перед началом фильма посидеть в кафе, поесть мороженое, посыпанное шоколадной крошкой, выпить фруктово-молочный коктейль, заедая его маленькими пирожными-корзиночками с белковым кремом. Но потом её не стало, и Саня вернулся в родительский дом, где его отдали на руки приходящей воспитательнице. Она была с ним строга, внимательна к его занятиям, аппетиту, прогулкам на свежем воздухе, но и только. В шесть часов вечера она уходила домой, и Саня оставался один.

Он самостоятельно ужинал, находил себе какое-нибудь занятие, а в десять часов вечера умывался, чистил зубы и ложился спать. Так неторопливо текла его подростковая жизнь: без особых событий и без особого внимания со стороны отца с матерью. К родительской любви и заботе он не привык, частенько с тоской вспоминал бабушку, которую очень любил. Иногда перед сном, лёжа в тишине комнаты, перебирал в памяти их совместные прогулки и плакал, подвывая в подушку, чтобы его не услышали.

В ВК у него было несколько друзей, с которыми он любил общаться, часами обмениваясь сообщениями. Все они жили в разных городах и даже странах, так что встретиться в реале не было никакой возможности, даже при желании. Хотя иногда он мечтал об этом, ведь других друзей у него не было. В школе с одноклассниками как-то не сложилось, а в доме, где они жили, было не принято играть во дворе или собираться компаниями. Все жили обособленно, детей одних на улицу не выпускали, у каждого была няня или воспитательница, смотря какого возраста ребёнок.

***

Устав сидеть в палате, Саня спускался в больничный парк и уходил к самой дальней скамейке в конце боковой аллеи, подальше от прогуливающихся больных. Скамейка стояла в тени двух высоких, со стволами, покрытыми у основания буро-зелёным мхом, елей. А разросшиеся вокруг кусты боярышника и дикой спиреи скрывали её от посторонних глаз настолько, что, видимо, и работники клиники, ухаживающие за парком, давно забыли о её существовании.

В отличие от других скамеек, размещённых на центральных аллеях парка, эту давно не ремонтировали и не красили, о чём говорили облупленные сиденье и спинка. Кое-где деревянные бруски были отломаны, и почерневшие от влаги обломки валялись тут же, в траве под сиденьем. Как-то, очищая шершавое сиденье пучком сорванной травы от сора и ошмётков облупившейся и выцветшей от времени краски, Саня подумал, что они со скамейкой похожи: он так же одинок, обделён вниманием и требует ремонта.

В тот день он, как обычно, после полдника пошёл на своё излюбленное место и, подойдя ближе, с разочарованным удивлением обнаружил, что скамейка кем-то уже занята: сквозь листву кустарника просматривались светлые пятнышки чьей-то одежды. Саня уже собрался повернуть назад, как вдруг услышал оклик:

– Эй, куда пошёл? Я что, зря тебя здесь жду уже битых полчаса?

Из-за кустов показался невысокий худой паренёк в больничной пижамной куртке белого цвета в тонкую голубую полоску и таких же, закатанных до колена, штанах. В клинике не разрешалось носить своё, и все ходили в больничной одежде. Голову мальчишки прикрывал натянутый почти до бровей трикотажный светло-серый колпачок. На бледном, как будто выбеленном лице задорно сияли тёмные прищуренные бусинки глаз. Тонкие бесцветные губы были растянуты в приветливой улыбке, отчего весь вид выражал жизнерадостность и расположение к общению.

Саня невольно сделал ещё пару шагов навстречу незнакомцу и остановился.

– Меня?

– Ну да. Ты же всё время здесь прячешься. Я давно за тобой наблюдаю: из палаты никогда не выходишь, ни с кем не общаешься. Вот и решил сам с тобой познакомиться, – быстро говорил пацан, то и дело переступая с ноги на ногу и не переставая улыбаться.

– Я – Женя, можно просто Жека, меня так все здесь зовут. А ты Саня, я знаю.

– Очень приятно… – нерешительно произнёс Саня, с интересом разглядывая улыбчивого мальчишку. На вид ему было не больше пятнадцати, но говорил он уже вполне взрослым мужским баском.

– Так ты тоже с нашего поста? – спросил Саня, чтобы не показаться невежливым и поддержать этот странный для него разговор с не менее странным юношей.

Для Сани действительно всё показалось странным: и то, что именно его, а не кого-то другого заметили и именно его специально ждали. И то, что паренёк так запросто к нему обратился, тоже было странно и непривычно. Обычно с Саней заговаривали только по необходимости, ограничиваясь парой фраз.

– Ну да. Если бы ты выходил в коридор, мы бы раньше познакомились. Я часто в отдыхалке сижу с другими ходячими.

– А что такое «отдыхалка»? – неуверенно перебил Саня словоохотливого паренька.

– Хо! Да это так все зону отдыха называют. Она огорожена от коридора цветами в кадках… ну, там, пальмами разными, фикусами. Мы там в приставку играем, телевизор смотрим и так… общаемся. Здесь много нашего возраста, да и малолеток тоже. Только тем без присмотра из палат выходить не разрешают, – он кивнул на скамейку. – Пошли, посидим на лавочке, – и увидев, что Саня по-прежнему стоит на месте, добавил со смешком:

– Чё застыл? Айда, я не кусаюсь!

Он в одно движение плюхнулся на сиденье и, расслабленно откинувшись назад, растянул руки по верхнему краю скамьи. Саня неуверенно улыбнулся и, подойдя ближе, осторожно присел поодаль. Внезапно Жека закашлялся и, наклонившись к коленям всем корпусом, быстро прикрыл обеими руками рот. Саня с беспокойством подался к парню, но тот протестующе махнул рукой в его сторону и отвернулся, продолжая заходиться кашлем, а Саня сидел в тревожном напряжении, не зная, что делать. Наконец приступ кашля прошёл, и Жека медленно откинулся на спинку скамьи, приводя в норму сбившееся дыхание и вытирая рукавом мокрое лицо.

– Ничё, просто поперхнулся, – сказал, глядя в сторону, ещё тяжело дыша.

Саня не поверил, но всё же согласно кивнул и молча терпеливо ждал, когда Жеке станет легче. Лицо мальчишки по-прежнему оставалось бледным, а на напряжённой шее вздулась и часто пульсировала ярко-голубая жилка. Постепенно дыхание успокоилось. Жека ещё раз теранул по влажному лицу рукавом и с усмешкой посмотрел на Саню.

– Чё, испугался? Ерунда… бывает иногда, не обращай внимания. Мне вообще-то нельзя выходить на улицу, медичка опять ругать будет и доктору нажалуется… но я вот сбегаю. В отделении духота и скучно, охота по парку погонять. Заметил, что ты постоянно на эту аллею ходишь, – Жека прервал себя коротким смешком, – решил посмотреть, чего ты тут забыл.

– А ты давно здесь… лечишься?

– Ха! Я здесь уж полгода, как прописался. Можно сказать, эта тухляцкая больничка – мой дом! А у тебя какой рак?

Саня оторопел от прямоты вопроса. Он ещё никогда ни с кем не разговаривал о своей болезни, и обсуждать вот так просто деликатные, на его взгляд, вещи казалось неуместным. Но, слегка замявшись, всё же ответил:

– У меня саркома Юинга.

– О, знаю! У нас трое в палате с ней лежат… – Жека на секунду примолк, а потом поправился: – лежали. Счас двое осталось.

– А третий выздоровел? – живо поинтересовался Саня.

– Не знаю… его от нас перевели… в другую больницу, – помявшись и быстро отведя глаза от Сани, проговорил Жека.

– Разве есть ещё такие клиники в городе? Я не слышал.

– И чё? Мало ли чего ты не слышал! Сказал же, – повысил в нетерпении голос Жека, рубанув рукой воздух и произнеся последнее слово по слогам: – не-зна-ю! Может, за границу куда отвезли. У кого у родителей с деньгами дела в порядке, многих туда везут – в Германию или Израиль. И вообще, чё пристал? Ты вот в виповской палате лежишь, значит тоже папа с мамой не бедные. А чё здесь застрял? Если за границей операцию сделать, шансов больше, что поможет.

– Мне уже сделали операцию, – негромко ответил Саня, обескураженный таким резким напором.

– Да? Ну… тогда другое дело. Значит, скоро пойдёшь на поправку, – с воодушевлением констатировал Жека и тут же со вздохом добавил, глянув себе под ноги:

– А я донора жду… уже полгода, а он всё никак не находится.

Жека вздохнул и внимательно посмотрел на Саню. Он ещё сам не мог понять определённо, чем его так заинтересовал этот замкнутый, неразговорчивый парень. Вроде ничего особенного в нём не было: обычный пацан, ни с кем не общается, ни на кого не смотрит, и причёска у него дурацкая, как у первоклашки – короткая стрижка жёстких пепельных волос, зачёсанных спереди на косой пробор. Возможно, его зацепил брошенный вскользь взгляд серых глаз, когда они случайно оказались рядом в центральной части парка. Пацан тут же опустил глаза, спрятав их за пушистыми ресницами, и прошёл мимо, направляясь в сторону боковой аллеи. Туда никто не захаживал, так как скамеек там не было, да и засыпанная гравием узкая дорожка, сплошь заросшая травой, никого не привлекала.

Жека задумчиво перевёл взгляд на свои в нескольких местах порванные резиновые шлёпки, непонятно как державшиеся на узких ступнях. Запылённые чёрные носки, натянутые до худых лодыжек, были сплошь покрыты сухими хвойными иголками и мелкими травинками. Постучав нога об ногу, чтобы стряхнуть налипший сор, что, в общем-то, не привело к положительному результату – хвоя прочно прилепилась к носкам – Жека взглянул исподлобья на Саню и невесело хмыкнул:

– У меня лейкоз. Знаешь, что это?

– Ну так… примерно. Что-то с кровью связано, да?

– Ага. Рак крови. Если не найти донора, могу помереть.

Он поднялся со скамейки и подтянул слегка сползшие штаны.

– Ладно, надо идти. Ты как, со мной или ещё останешься?

========== Жека ==========

С того дня Жека стал часто наведываться к Сане в палату. Сестра действительно пожаловалась доктору, и на улицу ему строго-настрого выходить запретили. Гулять на больничной территории разрешалось только с родителями во время свиданий, да и то недолго. Иногда, если не проводился сеанс химиотерапии, Жека заходил перед обедом после лечебных процедур, толкая рядом штатив с капельницей. Прозрачный проводок тянулся сверху от пластиковой бутылки к сгибу правой руки и там, закреплённый от запястья широким бинтом, скрывался под полосками пластыря. Целебный препарат по капле перетекал в больную кровь Жеки, подкрепляя силы поражённого недугом организма и помогая его хозяину дождаться донора.

Жека жил в пригороде в небольшом посёлке Мокино, рядом с железнодорожной станцией. Кроме него в семье росло ещё двое детей – он старший. Не сказать, что их семья была бедной – родители работали на железной дороге, держали хозяйство, но таких денег, чтобы увезти сына в заграничную клинику, у них не было. Жеке обещали сделать операцию по пересадке костного мозга здесь, а пока поддерживали химиотерапией и лекарствами. Искали донора, но он никак не находился… Но Жека не унывал, терпеливо, как, впрочем, и все больные ребята, дожидался прихода своей удачи. Саня, пройдя до полудня, как и Жека, лечебные процедуры, с нетерпением поглядывал на дверь: ждал, когда погромыхивая вкатится пластиковая конструкция на колёсиках, а за ней покажется улыбающаяся хитроватая физиономия друга.

Они усаживались на диванчик и играли в компьютерные игры, незаметно опустошая вазу с фруктами, смотрели смешные видео на Ютубе, хохоча на всю палату, американские фильмы. Жека каждый раз сам выбирал какой-нибудь боевик или детектив и всякий раз удивлялся, что Саня о том или другом фильме даже не слышал. Смотрел на него поражённо, широко раскрыв свои глаза-буравчики, как на инопланетянина.

Жека был интересным рассказчиком. Много рассказывал о семье и о своей жизни до болезни. Его отец работал машинистом локомотива, а мама – начальником поезда. Когда выходные родителей совпадали, они семьёй выезжали в лес или на речку. Жарили шашлыки, удили рыбу, купались, играли в волейбол. Младшие строили крепости из песка, соревнуясь в мастерстве и изобретательности. Как правило, победителей не было: оба в награду за упорство и неуёмную фантазию получали по ломтю хлеба и шпажке вкуснейшего шашлыка, что тут же «приговаривалось» у стен неприступных замков и рвов, заполненных речной водой с помощью пластиковой бутылки. В лес ездили по грибы и по ягоду, и просто побродить, подышать ни с чем не сравнимым «лесным духом», пособирать черёмухи, чтобы наготовить на зиму «кручёнку» с сахаром для сладких пирогов. Зимой катались на лыжах.

В Саниной жизни ничего такого никогда не было: ни грибов, ни ягод, ни отдыха на речке с рыбалкой и шашлыками, ни зимних прогулок. Жекина жизнь казалась ему просто невероятной – волшебным праздником. Если бы он только мог хоть на один день очутиться в той, недоступной ему счастливой жизни! Но это была только мечта, глупая и несбыточная. Иногда летом они семьёй выезжали на море. Но и там Саня предпочитал проводить время в одиночку. Он чересчур утомлялся, если родители дольше обычного находились рядом. Ему нравилось, чтобы никто не мешал и не лез с разговорами, докучая дежурными расспросами, типа: «Чем занимаешься?» – или: «Чем ты сегодня занимался, пока нас не было?» Он всегда занимался одним и тем же: играл в компьютерные игры или читал что-нибудь в интернете, сидя в шезлонге у бассейна, если не было чересчур жарко, или ходил вдоль берега, выискивая в песке ракушки.

Но на море он ездил нечасто. Родители предпочитали отдых в какой-нибудь экзотической стране в зимнее время и без Сани, дабы не отрывать мальчика от учёбы, оставляя его на попечение воспитателя. Летом же обычно снимался дом на другой стороне реки в коттеджном посёлке посреди соснового бора, там и проводил Саня летние каникулы. Воспоминания о тех днях были блеклые и быстро стирались из памяти, как что-то несущественное, оставляя только грустный осадок. Если ты всегда один, то совсем неважно, где ты находишься – у себя в комнате, или в номере дорогого отеля, или за высоким забором, отделяющим тебя от леса и… от настоящей жизни.

В центре посёлка размещалась зона отдыха с торговым комплексом, кафе и спуском на обширный пляж, но одному туда ходить строго запрещалось, а гулять с родителями было скучно. Они всегда вели между собой неинтересные ему беседы, а то и попросту негромко переругивались, не обращая на Саню никакого внимания. Главное, чтобы никуда не отходил и оставался в поле зрения. К ним через каждые три дня приезжала домработница: привозила чистое бельё, убирала дом, готовила еду на несколько дней, и вечером отец отвозил её назад, оставаясь ночевать в городской квартире.

Когда Саня смотрел на шумные компании отдыхающих, на то, как они вместе плескались в речке, смеялись, о чём-то громко разговаривали, перебивая друг друга, или, сидя в кафе за соседними столиками, что-то весело обсуждали, у него щемило сердце: он завидовал их беззаботному веселью. Как бы он хотел оказаться в кругу этих жизнерадостных людей! Быть свободным, как они, никого не стесняясь смело поддерживать разговор, так же заливисто хохотать вместе со всеми. Хотел и… пугался своих мыслей. Это было невозможно, потому что он не умел ни знакомиться, ни общаться, ни веселиться.

В школе он ни с кем не сближался: одноклассники пугали своим шумом, дикими выходками, язвительными насмешками в его сторону. Они, в свою очередь, принимали его застенчивость за высокомерие и не стремились с ним подружиться. Однажды Саню избили. После окончания последнего урока (это была физкультура) в раздевалке спортзала устроили ему «тёмную». Подошли сзади, скрутили руки, ударили чем-то тяжёлым и, натянув на голову его же пиджак, повалили на пол. Молча били ногами. Саня был настолько ошеломлён и напуган, что даже не сопротивлялся, только глухо вскрикивал на каждый удар. Когда он уже перестал подавать признаки жизни, мучители тихо сбежали, оставив его лежать в темноте на холодном кафельном полу.

Его нашла школьная техничка, пришедшая вечером убирать спортзал. Отец не стал устраивать разборки в школе, это был не его уровень. Он позвонил кому-то «наверх», и по указанию «свыше» в школу была направлена комиссия из областного отдела образования вкупе с инспектором ОПДН*, и малолетних преступников быстро выявили. Директора, классного руководителя и физрука уволили по определённой статье, мальчишек, избивших Саню, отправили в спецшколу для трудных подростков. Ещё двоих, которые оказались зачинщиками, но сами в избиении не участвовали, исключили из школы и поставили на учёт в отдел полиции по делам несовершеннолетних.

Саня же ничего этого не знал, отец запретил его допрашивать. Он в это время лежал в городском отделении травматологии с двумя сломанными рёбрами, ушибами по всему телу и сотрясением мозга средней тяжести. Физические травмы ему вылечили, а о психологическом аспекте никто не озаботился. Это было ещё в седьмом классе. Больше его не трогали, а в классе он стал «невидимкой»: его попросту не замечали, как будто его и вовсе не существовало. Саня в одиночку преодолевал полученную психологическую травму, в одиночку переживал обиду и несправедливость, давящее на него отчуждение одноклассников, став из-за этого ещё более замкнутым и неразговорчивым. А потом он заболел, и его без того сложная жизнь превратилась в не проходящий кошмар.

Жека перевернул Санину жизнь. Это был вихрь, свежий воздух – каждодневная, ежечасная, ежеминутная радость: у него появился самый настоящий друг. Самый лучший друг на свете! Саня просыпался утром, и первой мыслью было: «Жека!» И его жизнь сразу наполнялась смыслом, радостным ожиданием, жутким восторгом от того, что он теперь не один, он нужен, он важен, с ним хотят общаться. Это было так необычно, так здорово, что хотелось обнять весь мир, петь, смеяться, шутить, делать для всех что-то приятное. Вот только ничего этого – ни петь, ни делать приятное, ни, тем более, шутить, он не умел… один.

Для всего этого ему был нужен Жека. Он этому только учился. Учился у Жеки. А рядом с ним всё казалось так просто – и шутить, и говорить разные глупости, не боясь, что в ответ скажут: «Что за чушь ты несёшь?» – наоборот, будут вместе с тобой хохотать до одурения над этими глупостями. И они уже и не будут казаться такими глупыми – эти самые глупости. И это, пожалуй, в их дружбе было самое важное! Его ПОНИМАЛИ, его ПРИНИМАЛИ таким, какой он есть, его ПОДДЕРЖИВАЛИ во всём, он был ИНТЕРЕСЕН, его СЛУШАЛИ! Санина самооценка поднималась всё выше и выше с каждым прожитым днём, взлетая до самых небес!

Он уже не отводил взгляд, когда с ним разговаривали, не волновался, когда о чём-то спрашивали, а спокойно и даже иногда с улыбкой отвечал на вопросы, не ограничиваясь односложным: «да», «нет», «спасибо». Напротив, он всё чаще ловил себя на желании «поболтать», на улыбку ответить улыбкой. Он стал верить доброжелательным взглядам. А раньше ему казалось, нет, не казалось – он был уверен, что доброжелательное отношение к нему посторонних – это обычная равнодушная, сухая вежливость и не более того. И он отвечал так же – холодно-вежливо. Такое общение с людьми в его прежней жизни – до Жеки, было нормой.

Жека всё чаще вытаскивал Саню после дневного сна в «отдыхалку», где собирались немногочисленные «ходячие». Саня как-то быстро вошёл в «больничный» коллектив. В детской онкологии лежали ребята разных возрастов и с разными заболеваниями под общим страшным названием «рак». О своих болезнях говорить было не принято, но все всё знали друг о друге: кто сколько уже лежит, чем болен, какие проходит процедуры, насколько тяжела степень заболевания и какова вероятность полного излечения. И все без исключения желали одного – вылечиться и свято верили в выздоровление. Но дни шли, и кто-то «исчезал» из их маленькой «ходячей» компании. Сначала его переводили на «постельный режим», а потом увозили в «синий бокс». Самое удивительное для Сани было то, что к этому относились спокойно, даже буднично. И это было страшно!

Жека ещё раньше рассказал Сане о существовании «синего бокса». Время от времени кого-то из-за резкого ухудшения состояния переводили с их поста в отделение интенсивной терапии – реанимационный блок, прозываемый между больными «синим боксом». Назад оттуда никто не возвращался. Кого-то готовили к операции, затем оперировали и отправляли в другое отделение терапии – послеоперационное. Но таких ребят были единицы. Чаще же это означало неотвратимый исход – смерть. А к смертям здесь привыкли, как к чему-то обыденному. Место ушедшего занимал другой, и начиналось всё сначала – привыкание к новой жизни, и каждодневная борьба за эту самую жизнь, и… надежда.

Надежда на выздоровление.

***

Лето постепенно сходило на нет. Конец августа. Днём ещё припекает солнышко, а под вечер воздух быстро остывает, ветерок, недавно ласкающий теплом, уже холодит: тело под больничной пижамой покрывается гусиной кожей. Деревья ещё сплошь покрыты густой уставшей листвой, но кое-где сквозь зелень виднеются желтеющие проплешины. Трава на газонах ещё зелёная, но под деревьями и вокруг постепенно покрывается опадающей листвой. По воздуху, гонимые ветром, летают серебристые ниточки паутины, заметные только в лучах солнца, но вполне ощутимые, когда попадают на лицо. Утром по ещё спящей земле стелется молочной дымкой туман, и воздух по-осеннему холодный и сырой. Небо – сплошная белая пелена. Начинает накрапывать дождик. И в душе возникает какая-то щемящая непонятная грусть: лето кончилось, осень неотвратимо ступила на порог.

Когда долго лежишь в больнице, кажется, что все дни одинаковые. Отличается только картинка за окном и состояние здоровья. Саня только что проснулся и лёжа в постели смотрел в окно, за которым, как сквозь сито, моросил унылый осенний дождик. Было слышно, как дождинки стучатся в стекло, тонкими дорожками стекая вниз. А вчера ещё вовсю светило солнце и даже немного припекало. К Жеке приезжали мама с братьями, и они вместе гуляли в больничном парке. Теперь Жека, когда его навещали из дома, всегда брал с собой Саню. Как правило, это происходило во второй половине дня, ближе к вечеру.

Они усаживались на свободную скамейку подальше от центральной площадки, где ходило меньше больничного гуляющего люда, и разговаривали. Мама рассказывала о подготовке младших в школу: что уже купили, а что ещё предстоит купить, о домашних делах: какой собрали урожай овощей, о заготовках на зиму, про разные проделки мальчишек, о том, что ещё нужно сделать в огороде и о прочих вроде бы на первый взгляд незначительных мелочах, которыми наполнена жизнь их семьи. И всё это пересыпалось шутками и добрым смехом.

Жека очень внимательно слушал неторопливый рассказ матери, давал советы, живо радовался удачным покупкам, сокрушался, что мама без него делает заготовки и работает в огороде: он всегда был первым помощником в домашних делах. И теперь, подозвав братьев, играющих неподалёку в догонялки, причём их взвизги и смех разносились чуть ли не по всему парку, наказывал им помогать маме: ей одной тяжело справляться с домашним хозяйством.

К тому же мать с отцом работали посуточно, и им обоим требовался отдых, особенно отцу. С его напряжённым графиком работы он редко бывал свободен и не всегда мог принять участие в хозяйственных делах, разве что-то отремонтировать-починить да помочь в огороде, когда без мужской силы уже не обойтись. А забот к осени прибавилось, и надо всё успеть: и с огородом, и птичник утеплить до холодов, чтобы куры зимой не мёрзли, и обычные, каждодневные дела никто не отменял: прибрать, сварить, накормить. Да мало ли каких дел нужно переделать, а руки всего две, и зима ждать не будет.