355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Рик Янси » Бесконечное море » Текст книги (страница 7)
Бесконечное море
  • Текст добавлен: 16 октября 2016, 20:37

Текст книги "Бесконечное море"


Автор книги: Рик Янси



сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

25

В тот вечер, когда они встретились, Эван и Грейс прогуливались по центральной ярмарочной аллее. Свет фонарей разогнал темноту. Они петляли в толпе мимо аттракционов, где люди набрасывали кольца на разные фигурки, метали стре́лки в надувные шары и пытались попасть мячом в баскетбольное кольцо с трехметровой отметки. Из установленных на фонарях динамиков гремела музыка, а внизу фоном журчали разговоры людей. Потоки пешеходов, подобно речным водам, то становились похожи на водоворот, то замедлялись, то ускорялись.

Высокие и стройные, молодые люди выделялись из толпы и привлекали к себе внимание. Эвану было от этого некомфортно. Ему никогда не нравилось бывать в людных местах, он предпочитал уединение в лесу или в полях на ферме родителей. Потом, когда пришло время отчистки, это качество очень ему пригодилось.

Время. Звезды у них над головами двигались по своим орбитам, как огни на чертовом колесе над ярмарочной площадью. Конечно, светила перемещались слишком медленно, чтобы люди заметили, как стре́лки Вселенной отсчитывают обратный ход. Завод часов подходил к концу, и лица гуляющих людей были значками на воображаемом циферблате. Но это не относилось к Эвану и Грейс. Побежденные и непобедимые, они присутствовали здесь, хотя их не существовало физически. Последняя звезда могла погаснуть, сама Вселенная могла исчезнуть, но они бы все продолжали и продолжали жить.

– О чем ты думаешь? – спросила Грейс.

– «Не вечно Духу Моему быть пренебрегаемым человеками, потому что они плоть».[7]7
  Искаженная цитата из Ветхого Завета (Быт. 6: 3).


[Закрыть]

– Что? – с улыбкой переспросила она.

– Это из Библии.

Грейс перехватила белого тигра поудобнее и взяла Эвана за руку:

– Не будь таким мрачным. Чудесная ночь, жаль, что мы уже не увидим друг друга, пока все это не кончится. Твоя проблема в том, что ты не умеешь жить настоящим.

Грейс увлекла его в тень между двумя ярмарочными шатрами. Там она поцеловала его и прижалась к нему всем телом. И в тот момент что-то внутри Эвана открылось. Она вошла в его душу, и жуткое одиночество, которое не отпускало его со времени пробуждения, отступило.

Грейс отстранилась. Щеки у нее раскраснелись, в глазах полыхал голубой огонь.

– Иногда я думаю об этом. О первом убийстве. О том, как это будет.

Он кивнул:

– Я тоже об этом думаю. Хотя меня больше волнует последнее.

26

Эван решил срезать путь и сошел с трассы. Он шагал через поля по узким сельским тропинкам, ориентировался, как в стародавние времена, по Полярной звезде и только изредка останавливался, чтобы набрать воды в каком-нибудь ледяном ручье. Раны вынуждали его часто отдыхать, и каждый раз он видел Грейс. Она и не собиралась прятаться. Грейс хотела, чтобы он знал: она идет следом неотступно. Просто держит дистанцию, чтобы оставаться вне досягаемости для его пули. К рассвету он вышел на Шестьдесят восьмое шоссе. Это была главная трасса, связывающая Хубер-Хейтс и Эрбану. В небольшой рощице у дороги он собрал хворост для костра. У него дрожали руки. Его лихорадило. Он опасался, что в ожоги попала инфекция. Организм Эвана отличался удивительной силой, но даже усовершенствованное тело можно довести до поворотного момента, когда возврата уже не будет. Колено у него распухло и стало в два раза больше здорового, кожа горела, раны пульсировали в унисон с ударами сердца. Он решил сделать привал на день-два, постоянно поддерживая огонь.

Его костер должен был стать маяком и заманить врагов в ловушку. Если, конечно, они прочесывали здешние места. И поддались бы на провокацию.

Перед ним – дорога, за спиной – лес. Он решил остаться на открытой местности. Тогда Грейс пряталась бы за деревьями, ожидая, когда он продолжит движение. Она покинула территорию, к которой была приписана, и теперь для нее не было дороги назад.

Эван грелся у огня. У Грейс костра не было. У него – свет и тепло. У нее – темнота и холод. Эван скинул куртку, стянул свитер и снял рубашку. Ожоги успели покрыться коркой и начали немилосердно чесаться.

Чтобы отвлечься, он выстрогал из ветки, которую подобрал в лесу, новый костыль.

Ему было интересно: рискнет ли Грейс поспать? Она понимала, что с каждым часом силы возвращаются к нему и уменьшаются ее шансы на успех.

Эван видел ее на вторые сутки в полдень, когда собирал хворост для костра. Тень среди теней. Меж деревьев на расстоянии пятидесяти футов замаячила фигура с мощной снайперской винтовкой. На руке и на шее – окровавленные бинты. Когда ее голос зазвучал в морозном воздухе, казалось, что он уходит в бесконечность.

– Почему ты не добил меня, Эван?

Он не стал отвечать и продолжал свое занятие. Но потом все-таки сказал:

– Я думал, что добил.

– Нет. Ты не мог так подумать.

– Может, мне надоело убивать.

– Как это?

Эван покачал головой:

– Ты не поймешь.

– Кто такая Кассиопея?

Эван выпрямился в полный рост. Среди деревьев под свинцовыми тучами свет был слабый, но он все равно смог увидеть ее циничную улыбку и бледно-голубой огонь глаз.

– Та, которая встала, когда любой на ее месте не посмел бы подняться, – ответил Эван. – Та, о которой я не переставал думать, даже когда еще не знал ее. Она – последняя, Грейс. Последний человек на Земле.

Грейс долго молчала. Он не двигался с места. Она тоже не шевелилась.

– Ты влюбился в человека, – наконец произнесла она с удивлением, а потом убежденно добавила: – Это невозможно.

– То же самое мы думали о бессмертии.

– Это все равно что один из нас влюбился бы в морской огурец. – Теперь она улыбалась. – Ты ненормальный. Ты сошел с ума.

– Да.

Эван повернулся к ней спиной, наплевав на то, что она может в него выстрелить. В конце концов он был сумасшедшим, а безумие – это тоже оружие.

– Чушь! – крикнула Грейс ему вслед. – Почему ты не скажешь мне, что на самом деле происходит?

Эван остановился. Хворост посыпался на промерзшую землю. Он повернул голову, но полностью поворачиваться не стал.

– Грейс, в укрытие, – тихо сказал он.

Палец Грейс дрогнул на спусковом крючке. Глаз обычного человека этого бы не различил. Но Эван заметил ее колебание.

– Или что? – с вызовом спросила она. – Ты снова нападешь на меня?

Эван покачал головой:

– Я не собираюсь на тебя нападать, Грейс. А вот их стоит поберечься.

Грейс вскинула голову, напомнив ему ту птицу на дереве, когда он очнулся у костра на стоянке.

– Они здесь, – сказал Эван.

Первая пуля угодила Грейс в бедро. Она пошатнулась, но не упала. Следующая попала в левое плечо, и винтовка выскользнула у нее из руки. Третья пуля – скорее всего, ее выпустил второй стрелок – врезалась в ствол дерева, всего в нескольких миллиметрах от головы Эвана.

Грейс упала на землю.

Эван побежал.

27

Побежал – это явное преувеличение. Скорее, это были отчаянные скачки. Эван прыгал, стараясь переносить бо́льшую часть своего веса на здоровую ногу. Каждый раз, когда пятка сломанной ноги касалась земли, у него перед глазами вспыхивали фейерверки ярких огней. Пробегая мимо тлеющего костра, Эван на ходу подхватил лежащую на снегу винтовку. Он не собирался оборонять свою территорию. Костер Эван поддерживал в течение двух дней, чтобы он послужил маяком. Сигналом «Мы здесь!» Грейс должна была отвлечь противника на себя. На них вышел патруль из двух рекрутов, а может, их было и больше. Эван надеялся на последнее. Так они смогут на некоторое время задержать Грейс.

Сколько еще? Десять миль? Двадцать? Эван не смог бы бежать постоянно с одной скоростью, но, пока он двигался, у него был шанс на рассвете следующего дня выйти к отелю.

Он слышал стрельбу у себя за спиной. Спорадический треск, отрывистые выстрелы. Значит, Грейс действует методично. У солдат должны быть окуляры, это уравняет шансы. Но ненадолго.

Он даже не думал прятаться, шел прямо по шоссе, придерживаясь центра дороги. Одинокая фигура под свинцовым небом. Стая ворон (не меньше тысячи) кружила у него над головой и направлялась на север. Эван стонал, но продолжал идти: каждый шаг – урок, каждый толчок от земли – напоминание. У него подскочила температура, легкие были как в огне, сердце бешено колотилось в груди. От трения ткани полопалась тонкая корочка на ожогах, и скоро намокшая рубашка прилипла к спине, кровь пропитала джинсы.

Эван понимал, что загоняет себя. Система, которая поддерживала его сверхчеловеческие способности, могла в итоге обрушиться.

Он свалился на закате солнца. Падение было замедленным: сначала он ударился плечом об асфальт, потом скатился на край дороги и распластался на спине, раскинув руки в стороны. Он ничего не чувствовал ниже пояса, его колотило, и дрожь не унималась. Ему было жарко даже на морозе. Темнота накрывала землю, а Эван Уокер падал в черную яму, в залитую яркими лучами потайную комнату, и источником этого света было лицо Кэсси. Он не мог найти этому объяснения. Как ее лицо могло освещать темное место внутри?

«Ты ненормальный. Ты сошел с ума».

Он тоже так подумал. Он боролся за ее жизнь, а сам каждый вечер уходил, чтобы убивать других. Как кто-то может жить, когда весь мир погибнет? Она освещала мрак, ее жизнь – источник света, последняя звезда в умирающей Вселенной.

«Я и есть человечество», – написала она в своем дневнике.

Эгоистичная, упрямая, сентиментальная, незрелая, тщеславная.

«Я и есть человечество».

Циничная, наивная, добрая, жестокая, мягкая, как пух, и твердая, словно вольфрамовая сталь.

Он должен был подняться. Если не поднимется, свет погаснет. Непроницаемая тьма накроет мир. Но сама атмосфера с энергией в квадриллион единиц прижимала его к земле.

Система рухнула. Внеземная технология, которая была задействована в тринадцатилетнем человеческом организме, исчерпала свои лимиты. Теперь ему неоткуда было ждать поддержки, и ничто не могло его защитить. Его обожженное тело с переломанными костями ничем не отличалось от других тел – тех, что еще недавно были его жертвами. Хрупкий. Слабый. Уязвимый. Одинокий.

Теперь он не просто один из них, он полностью принадлежит к их роду. Он абсолютно изменился. Он стал человеком до мозга костей.

Эван перекатился на бок. Спину свела судорога. Кровь заполнила рот. Он сплюнул.

Дальше – на живот. Потом – на карачки. Руки у него дрожали и грозили в любой момент подогнуться. Эгоистичный, упрямый, сентиментальный, незрелый, тщеславный.

«Я и есть человечество».

Циничный, наивный, добрый, жестокий, мягкий, как пух, и твердый, словно вольфрамовая сталь.

«Я и есть человечество».

Он полз на карачках.

«Я и есть человечество».

Распластался на земле.

«Я и есть человечество».

Поднялся.

28

Целую вечность спустя Эван наблюдал из своего укрытия под эстакадой за тем, как девушка с черными волосами на спринтерской скорости перебегала через парковку возле отеля. Она взлетела по насыпи, пробежала пару сотен ярдов по Шестьдесят восьмому шоссе, остановилась рядом с внедорожником и оглянулась. Эван проследил за ее взглядом до окна на втором этаже. Там на мгновение мелькнула чья-то тень и тут же пропала.

«Поденка».

Девушка с черными волосами исчезла в лесу у шоссе. Почему она ушла из отеля и куда направлялась, было непонятно. Возможно, группа решила разделиться – это несколько повышало шансы уцелеть. Или у бегуньи иная задача – разведать, где есть место, чтобы переждать холода́. При любых раскладах Эван понимал, что нашел место назначенной встречи.

Девушка с черными волосами покинула укрытие одна. Значит, там оставались еще как минимум четверо, которые держали окна под наблюдением. Правда, Эван не знал, выжил ли кто-нибудь из них после взрыва. Он даже не был уверен в том, что тень, которую он видел, – это Кэсси.

Но все это не имело никакого значения. Он дал обещание. И должен двигаться дальше.

Это нельзя было сделать в открытую. Ситуацию осложняло множество неизвестных. Что, если в отеле находятся солдаты Пятой волны, которые сбежали, когда база взлетела на воздух? Как те, которых он оставил на «попечение» Грейс? В этом случае он и дюжины шагов пройти не успеет – его подстрелят. Да и ребята из отделения Кэсси могут взять его на мушку и уничтожить прежде, чем поймут, кто он такой. При данном варианте шансов на выживание также не прибавлялось.

За попыткой войти в отель следовал еще один набор рисков. Эван не знал, сколько их там. Он не был уверен, что справится с двумя вооруженными детьми на адреналине, которые держат палец на спусковом крючке и готовы с радостью открыть огонь по всему, что движется. Не говоря уже о том, что их там могло быть четверо. А система, которая подпитывала его организм, приказала долго жить.

«Я человек», – сказал он Кэсси.

Теперь он был человеком в полном смысле слова.

Эван все еще взвешивал свои возможности, когда на парковке появилась маленькая фигурка. Ребенок из Пятой волны. Не Сэм. Того экипировали иначе – ему выдали белый комбинезон малолетних, которых недавно подвергли обработке. Этой же малышке, по прикидкам Эвана, было лет шесть или семь. Она побежала по тому же маршруту, что и девушка с черными волосами. Остановилась у внедорожника и тоже оглянулась на отель. На сей раз Эван не заметил никакого движения возле окна на втором этаже. Кто бы там ни стоял, он уже ушел.

Итого – двое. Они покидали отель по одному? Тактически в этом был определенный смысл. Оставалось решить: ждать, когда выйдет Кэсси, или рискнуть пробраться в отель?

Звезды над головой двигались по своим орбитам и вели обратный отсчет времени.

Эван начал подниматься, но тут же прижался к земле. В дверях появился кто-то еще. Этот был крупнее предыдущей беглянки. Толстяк с большой головой. В руках – автоматическая винтовка. Теперь – трое. Среди них Эван не увидел ни Сэма, ни Кэсси, ни парня из ее школы. Как там его звали? Кен? С каждым уходящим из отеля увеличивалась вероятность того, что в этой группе Кэсси нет. Надо ли вообще пытаться туда проникнуть?

Инстинкт сказал Эвану «да». Ни ответов, ни оружия, да и сил практически не было. Инстинкт – это все, что у него оставалось.

И он пошел.

29

Уже более пяти лет Эван полагался на дарованные ему способности, благодаря которым он превосходил людей практически по всем показателям. Слух. Зрение. Рефлексы. Быстрота реакции. Физическая сила. Эти дары испортили его. Он забыл, каково это – ощущать себя обычным человеком.

И вот теперь Эван проходил интенсивный краткий курс.

На первый этаж отеля он пробрался через выбитое окно. Хромая, прошел к двери и прижал к ней ухо, но ничего, кроме биения собственного сердца, не услышал. Тогда он медленно открыл дверь и проскользнул в коридор. Там было темно. Эван стоял без движения, насторожившись и тщетно ожидая, когда глаза привыкнут к темноте. Дальше по коридору в лобби. Его дыхание замерзало в холодном воздухе. Не доносилось ни звука. Очевидно, внизу никого не было. Эван знал, что кто-то стоит в небольшом холле у окна на втором этаже. Он мельком увидел фигуру этого человека, пока подбирался к отелю.

Лестница. Два пролета. К тому времени, когда он поднялся на вторую площадку, у него от боли кружилась голова. Он не мог отдышаться. Во рту чувствовался вкус крови. Света не было. Эвана накрыла кромешная тьма.

Если по ту сторону двери кто-то находился, у него в распоряжении были считаные секунды. Если там был не один человек, то время уже не имело значения – ему конец. Инстинкт подсказывал, что надо ждать.

Эван пошел.

В небольшом коридоре за дверью стоял маленький мальчишка с неправдоподобно большими ушами. Он успел только открыть рот от удивления. Эван провел удушающий захват и, надавив рукой на сонную артерию мальчишки, перекрыл доступ кислорода к его мозгу. Пока Эван тащил пацана в темень лестничной площадки, тот еще извивался, но недолго, он обмяк до того, как щелкнула, закрываясь, дверь.

Эван выждал несколько секунд. В коридоре никто не появился. Его вылазка была быстрой и относительно тихой. Другие – если в отеле вообще был кто-то еще – не должны были сразу заметить исчезновение часового. Эван оттащил мальчишку на первый этаж и пристроил его между лестницей и стенкой. Поднялся обратно. Приоткрыл дверь на этаж. Где-то в середине коридора раздался скрип дверных петель, и возникли две темные фигуры. Эван наблюдал за тем, как они прошли в другой номер. Через пару секунд они снова нарисовались, а затем скрылись в следующем.

Они проверяли помещения. После номеров на очереди лестница. Или лифт. Он совсем забыл про него. Что они решат? Спустятся в шахту и начнут осматривать лестницу с первого этажа?

«Нет. Если их всего двое, они разделятся. Один займется лестницей, второй полезет в шахту лифта. Внизу встретятся».

Эван видел, как они вышли из последнего номера и направились к лифту. Там один придерживал двери, а второй в это время скрылся в шахте. Тот, который остался, с трудом встал. Он определенно был ранен – держался рукой за живот и тихо постанывал.

Эван ждал. В правой руке он держал винтовку, левой прикрывался. Двадцать футов. Десять. Пять. Эван улыбнулся.

«Бен. Не Кен, а Бен».

«Я тебя нашел».

Надеяться на то, что Бен его узнает и не пристрелит на месте, было слишком рискованно. Эван распахнул дверь и что есть силы заехал Бену кулаком в живот. Удар выбил из Бена дыхание, но он все-таки удержался на ногах. Отшатнувшись назад, он поднял винтовку. Эван отбросил ее в сторону и снова ударил Бена в то же самое место. На этот раз Бен не устоял, он рухнул на колени к ногам Эвана и поднял голову. Их взгляды встретились.

– Я знал, что ты не шутил, – выдохнул Бен.

– Где Кэсси?

Эван встал на колени, взял Бена за грудки, за эту его желтую толстовку, и притянул к себе:

– Где Кэсси?

Если бы он был прежним, если бы система, поддерживающая его сверхспособности, не обрушилась, он бы заметил взмах лезвия ножа, услышал бы, как оно рассекает воздух. А так Эван узнал о его существовании только в тот момент, когда Бен вонзил нож ему в бедро.

Эван повалился назад и потащил за собой Бена. Тот рывком высвободил нож, но противник сбросил его с себя и, чтобы нейтрализовать угрозу, прижал коленом его запястье. Потом Эван зажал ладонями нос и рот Бена и надавил. Время словно замедлилось. Бен пытался сопротивляться, он колотил ногами по полу, мотал головой из стороны в сторону и пытался дотянуться свободной рукой до винтовки, которая была всего в одном дюйме. Время замерло.

Когда Бен перестал двигаться, Эван откатился в сторону. Ему не хватало воздуха, он весь взмок от крови и пота, все его тело горело. Но времени на передышку не было. Он должен был идти дальше. В приоткрытую дверь одного из номеров Эван увидел маленькое скуластое лицо.

Сэм.

Эван оттолкнулся от пола, встал, пошатнулся, схватился за стену и упал. Снова встал. Теперь он был уверен в том, что это Кэсси спустилась в шахту лифта, но сначала следовало позаботиться о безопасности ее младшего брата. Вот только малыш захлопнул дверь и начал кричать и по-всякому его обзывать. А когда Эван взялся за дверную ручку, мальчик открыл огонь.

Эван прижался к стене и так стоял, пока Сэм не расстрелял всю обойму. Когда наступила тишина, Эван не сомневался ни секунды: мальчишку надо нейтрализовать, пока он не перезарядил пистолет.

Он стоял перед выбором: высадить дверь сломанной ногой или перенести на нее вес тела и бить здоровой. Оба варианта не сулили ничего хорошего. Эван выбрал первый. В противном случае был велик риск, что он потеряет равновесие и упадет.

Три направленных резких удара. Три удара, которые принесли такую боль, какую он никогда раньше не испытывал. Но в результате замок все-таки не выдержал, и дверь с грохотом отлетела к стене. Эван ввалился в номер, а братишка Кэсси, как краб, пополз к окну. Эвану каким-то чудом удалось устоять на ногах. Он ринулся вперед с протянутыми руками.

«Я пришел. Помнишь меня? Я спас тебя однажды. И спасу тебя сейчас…»

А потом у него за спиной последняя, единственная оставшаяся звезда, та, которую он пронес через бесконечное белое море, та, ради которой он был готов умереть, выстрелила.

Эта пуля «обручилась» с костью и связала их, словно серебряная пуповина.

IV
Миллионы
30

Этот мальчик перестал говорить в то лето, когда пришла чума.

Его отец пропал. В доме почти не осталось свечей, и как-то утром папа ушел, чтобы раздобыть новые. Да так и не вернулся.

Его мама была очень больна. У нее болела голова. У нее болело все. Она жаловалась даже на зубы. По ночам ей становилось еще хуже, чем днем. Ее кидало в жар. Начинался понос. А утром становилось легче. Она говорила, что, может, еще поправится. Она не хотела в больницу. Ходили всякие слухи. Они наслушались жутких историй о госпиталях, о клиниках, где принимают без записи, и разных приютах.

Семьи, живущие по соседству, одна за другой постепенно разбегались из их района. Начались грабежи и мародерство. Ночью по улицам бродили шайки бандитов. Соседа через два дома убили: выстрелили в голову за то, что он отказался отдать грабителям запасы питьевой воды, которая еще оставалась у его семьи. Иногда в их район забредал какой-нибудь чужак и рассказывал истории о землетрясениях и цунами высотой в пять сотен футов, которое затопило всю землю к востоку от Лас-Вегаса. Тысячи погибших. Миллионы.

Когда его мама ослабла настолько, что уже не могла подняться с постели, он стал присматривать за младшим братом. Брату было почти три годика, но они все равно звали его «малыш».

«Не подноси его ко мне, – говорила мама. – Он может заразиться».

Заботиться о малыше было не так уж и трудно. Он почти все время спал. Почти не играл. Крохотный был такой и ничего не понимал. Иногда он спрашивал, где папочка или что такое с мамой. Но вообще чаще всего он просил поесть.

Еда у них заканчивалась, но мама не разрешала ему уходить из дому. Она говорила, что это опасно: он может потеряться, его могут похитить или застрелить. Он даже хотел с ней поспорить. Ему исполнилось восемь, и он был очень крупным для своего возраста. В школе его из-за этого дразнили с шести лет. Он вырос крепким и умел постоять за себя. Но мама все равно запрещала ему покидать дом.

«Я на еду и смотреть не хочу, – говорила она. – А тебе похудеть не помешает».

Она не хотела сделать ему больно, просто пыталась пошутить. Правда, он не думал, что это смешно. А потом настал день, когда пришлось открыть последний пакетик супа. И еще оставалась одна упаковка просроченных крекеров. Он разогрел суп в камине, который разжег деревяшками, теми, что папа успел раздобыть в мебельном магазине. Малыш съел все крекеры, но не хотел есть суп. Он просил, чтобы ему дали «мак с сыром».

«У нас нет чизбургеров. Только суп и крекеры».

А малыш плакал, катался по полу возле камина и кричал, что хочет мак с сыром.

Он принес маме миску с супом. У нее был жар. Накануне вечером из ее желудка стали выходить черные кровавые сгустки, но он тогда еще об этом не знал. Пустыми глазами она смотрела, как он входит в комнату. Это был неподвижный взгляд «красной смерти».

«Что ты мне принес? Я не могу это съесть. Убери это отсюда».

Он взял ее суп и съел, стоя возле раковины на кухне. В это время его младший брат кричал и катался по полу возле камина, а мама бредила, и вирус продолжал пожирать ее мозг. Ее волю, ее память, ту, кем она была, – все убивала чума.

Он доел чуть теплый суп и вылизал миску. Утром он собирался уйти. Ему надо было найти еду.

Он сказал своему младшему брату, чтобы тот сидел дома, что бы ни случилось. А он вернется, когда раздобудет поесть.

На следующее утро он потихоньку вышел на улицу. Он обыскал все заброшенные бакалейные и ночные магазины, облазил все разграбленные рестораны и закусочные фастфуд, все зловонные мусорные контейнеры с уже давно обшаренными и разорванными мусорными пакетами. И только после полудня он нашел что-то съедобное – маленькую, размером с его ладонь, упаковку с кексом. Она завалялась под пустой витриной на автозаправке. Солнце клонилось к закату, и он решил, что лучше пойти домой, а утром снова вернуться. Мало ли, вдруг здесь еще что-то отыщется?

Когда он пришел, дверь была приоткрыта. Он точно помнил, что закрыл ее за собой, поэтому сразу понял: что-то не так. Он влетел в дом и громко позвал малыша. Пробежал по всем комнатам. Заглянул под кровати и в шкафы, даже в машины, которые мертвым грузом стояли в гараже. Мама позвала его к себе. Она спросила, где он ходит, ведь малыш без конца его зовет.

Он спросил маму, где брат, а она закричала: «Ты что, его не слышишь?»

Но он ничего не слышал.

Он выскочил во двор и стал звать малыша по имени. Обыскал задний двор, пошел к соседям и стал стучаться к ним в дверь. Никто не отвечал. Люди или были слишком напуганы, чтобы выйти из дому, или болели, или умерли, или просто ушли. Он прошагал несколько кварталов в одну сторону, потом в другую. Он выкрикивал имя брата, пока не охрип. Какая-то старушка вылезла на крыльцо и завопила, чтобы он убирался. У нее была винтовка. Он пошел домой.

Малыш пропал. Он решил не говорить об этом маме. Что она могла сделать? Ему не хотелось, чтобы она винила его в этом. Надо было взять брата с собой, но он подумал, что дома безопаснее. Дом – самое безопасное место на Земле.

В тот вечер мама позвала его к себе в комнату.

«Где малыш?»

Он сказал, что брат спит. Это была самая худшая ночь из всех. Кровавые ошметки были разбросаны по маминой постели, они лежали на прикроватном столике и на полу.

«Принеси мне моего малыша». – «Он спит». – «Я хочу видеть моего мальчика». – «Ты можешь его заразить».

Она стала его обзывать. Она его проклинала. Она плевалась в него кровавой мокротой. Он стоял на пороге комнаты и нервно сжимал кулаки в карманах. Обертка кекса захрустела, она порвалась из-за жары.

«Где ты был?» – «Искал еду».

Ее чуть не вырвало.

«Не произноси это слово!»

Она смотрела на него ярко-красными, налитыми кровью глазами.

«Зачем ты искал еду? Тебе не нужна никакая еда. Ты – самая мерзкая жирная свинья. Я таких жирных в жизни не видела. Ты зиму можешь перезимовать на своем жире».

Он ничего на это не ответил. Он знал, что это говорит не его мама, а чума. Мама его любила. Когда его в школе совсем задразнили, она пошла к директору и пригрозила, что, если это не прекратится, она подаст на него в суд.

«Что это за шум? Откуда такой жуткий грохот?»

Он сказал, что ничего такого не слышит. Мама очень разозлилась. Она снова начала его ругать и заплевала кровью все изголовье кровати.

«Это ты гремишь. Что ты там теребишь в своем кармане?»

Делать было нечего, пришлось послушаться. Он вытащил из кармана кекс, а она закричала, чтобы он немедленно его убрал и больше никогда не показывал. Неудивительно, что он такой толстый. Ведь он съедает все кексы и конфеты, все маки с сыром, пока его младший брат голодает. Каким надо быть чудовищем, чтобы отнять лакомые кусочки у малыша?

Он пытался оправдываться. Но стоило ему произнести хоть слово, она кричала, чтобы он замолчал, замолчал, за-мол-чал! Она говорила, что ее тошнит от его голоса. Ее тошнит от него. Это все из-за него. Он сделал что-то с ее мужем и со своим младшим братом. Он и с ней что-то сделал. Он виноват в том, что она заболела. Он ее отравил. Он ее травит.

И каждый раз, когда он открывал рот, она кричала: «Замолчи, замолчи, за-мол-чи!»

Она умерла спустя два дня.

Он завернул ее в чистую простыню и отнес на задний двор. Там он облил ее тело жидкостью для розжига угля и поджег. Бросил в огонь и все постельное белье. Потом он еще неделю ждал возвращения младшего брата. Но малыш так и не вернулся. Он искал брата… и еду тоже. Еду нашел, а брата – нет. Он перестал звать малыша. И говорить тоже перестал. Он замолчал.

Спустя шесть недель он шел по шоссе между заглохшими, исковерканными машинами, грузовиками и мотоциклами и увидел впереди черный дым. Через некоторое время он обнаружил, что источник этого дыма – желтый школьный автобус, полный детей. Там были солдаты, они спрашивали, как его зовут, откуда он и сколько ему лет. Потом он вспомнил, что сунул руки в карманы и нашел там старый кекс. Кекс так и остался в обертке.

«Мерзкая жирная свинья. Ты зиму можешь перезимовать на своем жире».

– В чем дело, парень? Ты умеешь говорить?

Сержант-инструктор услышал историю о том, как он появился в лагере: у мальчишки ничего с собой не было, только кусок засохшего кекса в кармане. Раньше сержант звал его Толстяком. Но когда все узнал, дал ему новое имя – Кекс.

– Ты мне нравишься, Кекс. Хорошо, что ты прирожденный стрелок. Готов поспорить, ты пристрелил свою мамочку, и в это время в одной руке у тебя была винтовка, а в другой – кекс. А еще ты похож на помесь Элмера Фадда с чертовым Муфасой.[8]8
  Элмер Фадд, Муфаса – персонажи мультфильмов.


[Закрыть]
Но больше всего мне в тебе нравится то, что ты не говоришь. Никто не знает, откуда ты, где ты был, что ты думаешь, что чувствуешь. Черт, ну и пусть, я плевать на это хотел, да и тебе тоже плевать. Ты немой хладнокровный убийца из самого сердца тьмы, поэтому сердце у тебя черное. Так, рядовой Кекс?

Это было не так.

Пока не так.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю