Текст книги "В Милуоки в стикбол не играют"

Автор книги: Рид Фаррел Коулмен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)

– Если это не подводная лодка, – сказал я, – то, должно быть, бомбоубежище.

– Очень хорошо, мистер Клейн, это именно бомбоубежище.

Гуппи покрутил тяжелое металлическое колесо, разблокировав толстые штыри, которые запечатывали дверь на случай ядерной атаки. Когда «печать» сломалась, явственно почувствовалось движение воздуха. Распахнув дверь, он первым шагнул внутрь и включил свет. Попросил меня войти и подождать, пока он наскоро вернет на место верстак. Покончив с этим, он закрыл дверь и запер ее, закрутив рукоятку.

Мы стояли на верхней площадке небольшой металлической лестницы в окружении голого бетона. Толщина бетона составляла фут или два. Лампочка была заключена в простой стальной абажур-клетку. Внизу лестницы находилась еще одна дверь с подводной лодки, только походила она скорее на люк, а не на дверь. И снова Гуппи повернул тяжелое колесо, чтобы снять «печать». Почти сразу же до меня донеслась из укрытия музыка. Песню я узнал, не узнал только группу. Это была версия в стиле «техно-поп» старой песни Бадди Холли «Мауbе Ваbу». Гуппи открыл люк и указал на рукоятку над ним.

– Ногами вперед, – проинструктировал он, когда я ухватился за рукоятку. – И, мистер Клейн, постарайтесь помнить, что значит для вас отчаяние.

Еще один туманный совет, от которого следовало отмахнуться. Я забрался в люк. Музыка теперь звучала громче, но в комнате было темно. В басы музыки, как мне показалось, вплетался чей-то храп. Забравшийся в убежище Гуппи натолкнулся на меня. Он извинился и, прежде чем включить свет, сказал:

– То, что мы сделали, мы сделали, чтобы спасти невинного человека. У нас были добрые намерения. Вы должны нам верить. Мы не могли предвидеть того, что случится с девушкой.

– Послушайте, я очень признателен за то, что вы для меня сделали, но я уже в самом деле начинаю терять терпение. О чем, черт побери, вы толкуете?

Но Гуппи не пришлось отвечать. Даже не пришлось включать свет. Потому что в темноте раздался голос, который все прояснил:

– Эй, дядя Дилан, это ты?

Справедливость

Вспыхнул свет, и мое сердце, всего на мгновенье, тоже.

Зак соскочил с верхней откидной, ярусом, полки-кровати. Он поцеловал меня, обхватил своими ручищами и несколько секунд сжимал в медвежьих объятиях. Но радость, что я нашел его живым, уже покинула меня. Я оцепенел в его руках. Выпустив меня, он отодвинулся, ища ответы в морщинах и царапинах на моем лице. Гуппи молча стоял позади меня. Бубнила синтезированная музыка, заставляя Бадди Холли переворачиваться в гробу.

– К черту ваши добрые намерения! Ваша дорога в ад выстлана телами невинных жертв, – обернулся я к Гуппи.

– Он не знает о ней, мистер Клейн.

– О ком я не знаю? – нетерпеливо спросил Зак.

– О девушке, которая расцарапала мне лицо после того, как ее задушили. Может, будешь так любезен заткнуть эту гребаную музыку?

Гуппи пробрался между мной и Заком и выключил приемник с таймером, который стоял на маленькой полочке, втиснутой среди самой внушительной и компактной компьютерной системы, которую мне когда-либо доводилось видеть не у профессионалов.

– О ком я не знаю? – повторил вопрос Зак.

– Пожалуйста, – взмолился Гупта, – позвольте нам объяснить.

– Объяснить! – заорал я. – Ты хочешь объяснить? Давай, идиот, где тут телефон? Кто из вас хорошо говорит по-японски?

– По-японски! – отшатнулся Зак.

– Да, Зак, Кира мертва, благодаря вам, двум придуркам. Звоните и объясняйтесь с ее отцом, потому что мне плевать, что вы собираетесь мне сказать. Если хотите поиграть в Бога, станьте писателями. Иначе всемогущество лучше оставить кукловодам и сумасшедшим.

Зак плакал. Гуппи попытался оправдаться:

– Мы пытались спасти…

– … Валенсию Джонс. Я знаю, – сказал я. – В обмен на ее жизнь вы забрали Кирину. Очень хочу надеяться, что Джонс того стоит.

– Она невиновна! – крикнул Зак. – Она невиновна!

– Может, и так, но пока что ее будут судить, а следом и меня. Как ты мог так поступить со всеми нами? Ты пропустил дедушкины похороны. Твои родные места себе не находят. Бога ради, Зак, они думают, что тебя нет в живых! Ядумал, что тебя нет в живых!

– Я не знал, как еще привлечь хоть чье-то внимание, – робко проговорил Зак. – Валенсия должна была надолго сесть в тюрьму, а никто не хотел ничего слушать.

– О, ты привлек к себе внимание, по полной программе. Твой отец нанял детектива в Касл-он-Хадсон, чтобы тот расследовал дело Валенсии. Его похороны, как я полагаю, состоялись вчера. Затем этот парень, Стивен Маркем, который работал в Сайклон-Ридже. Скорей всего, именно он подложил «Изотоп» в машину Валенсии. На днях он очень кстати сломал себе шею, катаясь на лыжах. Пока мы тут разговариваем, догорает Сайклон-Ридж. Твои комнаты в колледже и дома перевернуты вверх дном. Самой лучшей дружбе, какая была у меня в жизни, по-видимому, пришел конец. Меня разыскивают за убийство. И давай не забудем бросить на верх этой кучи тело Киры, как украшают палочку пломбира с орехами вишенкой. Да, Зак, я бы сказал, что теперь тебя слушают.

– Это несправедливо, дядя Дилан.

– Да, – поддержал Гупта, – несправедливо.

– Добро пожаловать на землю, парни. Какое хоть к чему-нибудь тут имеет отношение справедливость?

– Когда я был маленьким, – сказал Зак, – я думал, что для тебя справедливость значит всё. Именно поэтому я с детства уважал тебя, потому что ты не был похож на моего отца. Деньги для тебя не важны. Для тебя важно то, что правильно.

– Легко не волноваться о деньгах, когда их у тебя нет. Справедливость и то, что правильно, не учитываются даже при игре в «подковки».

– Я не верю, что слышу это от тебя, дядя Дилан. Дядя Джош все время рассказывал мне про тебя разные истории.

– Какие истории?

– Про то, как там, где вы жили раньше, все ребята уважали тебя за то, что ты всегда поступал правильно. Даже мой папа восхищается тобой за то, что ты не отвернулся от семьи Ларри Фелда.

– Твой отец ненавидит Ларри Фелда и считал его родителей сумасшедшими. А что касается моего брата Джоша, то именно он прозвал меня паршивой овцой нашей семьи.

– Что ж, думаю, я больше не претендент на трон, а, дядя Дилан? Теперь уже я стал настоящей паршивой овцой нашей семьи

Удар достиг цели, причинив невероятную боль. Я знал, что Зак и Гуппи не хотели никому причинить вреда, а уж тем более не хотели, чтобы кто-то погиб. Разве сам я не совершил немыслимое количество импульсивных поступков, используя в оправдание любовь и отчаяние? Но погибли люди, и невозможно было не обращать внимания на кровавый след, который тянулся к убежищу моего племянника.

– Ладно, – сказал я. – Если мы собираемся спасти задницу Валенсии Джонс от тюрьмы, а мою от смертного приговора, начнем соображать, как это сделать. Упреки оставим до ближайшего обеда в кругу нашего семейства. Согласны?

Они обрадовались этому. Я велел Гуппи надеть пальто и отправляться на встречу с бывшим копом в мужском туалете в кофейне «Манхэттен-Корт».

– А если мистер Макклу отнесется ко мне с подозрением?

– Он уже… – Я умолк. – Кстати, как мне тебя называть?

– Радж, Раджив, Гуппи… Не важно, как вы меня назовете, мистер Клейн. Я пойму, что вы обращаетесь ко мне.

– Господи, откуда я знал, что получу такой ответ? Как я говорю, Макклу уже полон подозрений, а когда он услышит об убийстве Киры, то очень настороженно отнесется к чужому человеку, пытающемуся войти с ним в контакт. Просто скажи ему, что я ненавижу коньяк, даже коньяк Иззи Три Ноги Вайнштейна. Он поймет.

Возмещение затрат

Казалось, мы просидели несколько часов молча, избегая встречаться взглядом. Я снял с рукавов пушинки, которых там не было, посмотрел на часы, которых не носил, поискал грязь под чистыми ногтями. Впервые в жизни мы испытывали неловкость, общаясь как дядя и племянник. Мы с Заком всегда составляли команду – двое мужчин, скроенных по одной мерке. Мы никогда даже не пытались это отрицать. Бедняга действительно был похож на меня и внешне и голосом, хотя Заку не хватало бруклинского говора. Еще у него не было острых углов его дяди и горьких уроков улицы. До сего дня я считал, что это к его же выгоде. Он был не таким подозрительным, мог иногда разглядеть солнце за облаками.

Я вспомнил, как, еще живя в Бруклине, выполнял для Ларри Фелда свое первое задание от страховой компании. Я позволил Заку – он тогда был еще совсем малышом, лет трех-четырех, – провести со мной целый день. Но в ту субботу работа была безопасной и легкой. Для Ларри Фелда всего-то нужно было заснять «Полароидом» потрескавшиеся тротуары и опасные перекрестки. Мы находились на Кингс-хайвей, когда Зак проголодался и сказал, что ему нужно пи-пи. Когда, поев, мы возвращались в машину, Зак потянул меня за руку и спросил:

– Зачем ты это делаешь, дядя Дилан?

– Что делаю, Зак?

– Почему у каждой витрины ты замедляешь шаг и разглядываешь свое лицо в стекле?

Он был абсолютно прав. Я действительно останавливался и пристально себя разглядывал, но никогда особо не задумывался почему.

– Не знаю, – насколько помню, ответил я. – Наверное, я приостанавливаюсь, чтобы дать другим людям пройти. Думаю, мне не нравится, когда кто-то подходит ко мне сзади слишком близко.

Он посмотрел на свою руку, зажатую в моей, и поднял на меня глаза:

– Ничего, что я так близко от тебя, дядя Дилан?

– Ты? Ну конечно, ничего, малыш. Ничего.

Конечно, милый детский лепет, но я не поэтому помнил этот разговор все прошедшие годы. В тот день я понял, что Зак способен заставить меня взглянуть на себя под таким углом и в такой момент, как я ни за что не додумался бы сделать. Словно он был частью меня, которая могла отделиться и показать мне в зеркале темные уголки, которых я избегал. И вот теперь он снова это делал – держал темное зеркало.

– Ты ждал, что я приду, да? – обратился я к Заку.

– Надеялся, дядя Дилан, а не ждал.

– Но в холодильнике у тебя мое любимое пиво.

– Оно и мое любимое. – Поколебавшись, он спросил: – Ты все еще злишься на меня?

– Я все еще зол на всех, от твоего отца до моего агента, от твоего деда до Макклу. Я родился злым, ты же знаешь. А ты – нет, Зак. Это одно из лучших различий между нами.

– Я, бывает, злюсь, здорово злюсь.

– Большая разница между «злиться» и «быть злым», – заметил я, – чертовски большая разница.

– Наверно, да.

– Сходи принеси нам по паре нашего любимого пива. Когда ты вернешься, нам надо будет кое-что друг другу объяснить.

Он рассказал первым. Про Киру и их краткий роман и о том, как они согласились, что лучше остаться друзьями. Воспоминание Зака о его первой встрече с Валенсией Джонс не отличалось от ее версии. Зак себя знал. Знал, что умеет поглощать печаль, а печали у Валенсии Джонс было предостаточно. И хотя колледж в Риверсборо считался бастионом не только гуманитарных наук, но и либерального мышления, Валенсия Джонс почти сразу же стала изгоем. Она была черной, внешне неэффектной, и как только сведения о ее отце разнеслись по кампусу, она превратилась в персону нон грата.

Этого моему племяннику оказалось достаточно. Зак не настолько влюбился в Валенсию Джонс, чтобы полностью проникнуться ее жизнью. Нет, они, конечно, достаточно нравились друг другу, вместе прошли через неловкости сексуальной неопытности и иногда ходили в кино. Зак был ее защитником, ее наперсником. Мне же при знакомстве с ней показалось, что в защитнике она нуждалась меньше, чем в наперснике. Их отношения начали охлаждаться, и, как это обычно бывает, они друг другу наскучили. В сэра рыцаря и деву, нуждающихся в помощи, играть можно только до тех пор, пока это не становится несколько утомительным. Идея жить вместе принадлежала Заку. Отойти и отпустить – это дается Клейнам, всем Клейнам, нелегко. Сначала Валенсия Джонс сопротивлялась, но потом подчинилась из чувства признательности. Даже Зак видел теперь, как подготовил почву для большого спада.

Перед самыми весенними каникулами Валенсия Джонс уговорила его отпустить ее. И Зак, хоть и поупрямившись, как подобает истинному Клейну, согласился на разрыв.

– Виноват был я, дядя Дилан.

– По опыту знаю, что решение об установлении или разрыве отношений принимают двое.

– Да я не об этом! – рявкнул он – Это из-за меня ее арестовали. Ее поездку в Сайклон-Ридж устроил я.

Я даже поперхнулся:

– Не понимаю.

– Я чувствовал себя погано из-за того, что у нас не вышло жить вместе. Вал действительно нужно было отдохнуть от меня: Я это понимал. Она, как и все студенты, собиралась в Дейтону, но я в конце концов уговорил ее покататься на лыжах. Она всегда говорила, что хочет научиться кататься на лыжах, и я обещал, что как-нибудь мы с ней съездим. Но до этого дело так и не дошло. Поэтому я позвонил и забронировал номер. Для студентов колледжа действует специальная скидка. Ты можешь проверить, я даже расплатился кредиткой отца.

– Занятно, что твой отец умудрился забыть рассказать мне об этом. Занятно, сколь о многом он забыл мне рассказать.

– Это его способ держать людей в подчинении, – сказал Зак.

– Ты еще будешь мне рассказывать. Он был моим старшим братом задолго до того, как стал твоим отцом. Значит, ты чувствуешься себя погано, потому что устроил Валенсии Джонс выходные на лыжном курорте? Неправильный ход мыслей, Зак. Откуда ты мог знать, что случится? Задержание с наркотиками скидкой не предусмотрено, не так ли?

– Слабое и очень непоследовательное утешение. Я или виноват, или нет, что не способен предвидеть последствия, но вовсе не то и другое вместе.

– Последовательность – пугало слабых умов, Зак. Но ты все валишь в одну кучу, – упрекнул я. – Когда ты бронировал на лыжном курорте номер для Валенсии, это был невинный жест. Невозможно было предположить, что это выльется во что-то более страшное, чем перелом ноги. А вот в том, что ты скрылся, ничего невинного нет. Ты собрался добиться определенных событий, ты на это надеялся. А это уже манипуляция. И в этом разница между солнцем и водородной бомбой. Некоторые из цепных реакций естественны и неподвластны нашему контролю, другие – вызываются намеренно и являются рукотворными.

Потрясенный Зак подавленно молчал. Поначалу почти незаметно его нижняя губа задрожала. Крупные слезы покатились по щекам. Он не старался вытереть их. Думаю, он хотел, чтобы они в буквальном смысле запятнали его лицо, поставили на нем клеймо дурака. Но продолжал молчать.

– Мне сейчас нужно побыть одному, дядя Дилан, – наконец проговорил он и выбрался из убежища.

Символичность его ухода не прошла для меня незамеченной. Иногда за уроки жизни платим мы. Иногда приходится расплачиваться другим людям. Когда они платят своими жизнями, возмещение затрат становится весьма проблематичным.

Дым

Я обрадовался встрече с Джоном Фрэнсисом Макклу. В тот момент я простил бы ему больше, чем убийство. Ибо Джон всегда олицетворял для меня волшебство. Хотя я не умел плавать, мне казалось, что я никогда не утону, если он будет рядом. Думаю, для сорокалетнего мужчины такое отношение было глупым. Я сознаю его иррациональность, но когда Джонни просунул голову в отверстие люка, меня охватило чувство, что я спасен. Увы, моя эйфория от встречи с ним продлилась недолго, потому что первыми его словами стали:

– Ты в дерьме, Клейн.

Но даже это не смогло полностью разрушить моего настроения. Макклу был кем-то вроде ангела-хранителя неудачников, приемный старший брат, способный выполнить обещания, которые не смогли выполнить родные братья. По каким-то необъяснимым причинам я привык считать Джонни братом не на глиняных ногах. И не в первый раз ошибся.

– Вот уж спасибо, пивохлеб, ирландский раздолбай! – крикнул я, поднимаясь, чтобы обняться с ним. – Я в таком дерьме, что даже счастлив видеть твою уродливую рожу.

Но когда наше объятие закончилось, я увидел, что на его лице ничего не отразилось. Даже холодности, просто ничего.

– Ты счастлив, даже считая меня убийцей?

– Остальной мир считает таковым меня. Думаю, я внезапно стал религиозным человеком. Дома об этом уже знают?

– Когда я уезжал, еще не знали, но, думаю, фотография с твоего удостоверения страхового следователя уже, наверное, транслируется по всей Северной Америке. Позволю себе усомниться и предположу, что это не ты прикончил шлюху. Кто это сделал?

– Она не была шлюхой, Макклу. Она была моей невестой.

– Может, нам лучше привести доказательства?

– Может, так и лучше, – согласился я.

Джонни сел на нижнюю койку и внимательно выслушал все, что я ему рассказал. Свои чувства он выказал только раз, сморщившись, когда я описывал свисавшее с кровати тело Киры – неподвижное, обнаженное, избитое. Не само описание тела причинило ему боль. Я это знал. Как бывалый полицейский, он повидал человеческие останки самого жуткого вида. Он говаривал, что видел такие тела, от которых вывернуло бы самого Джека Потрошителя. Боль ему причинила несостоявшаяся возможность любви. Много лет назад он упустил настоящую любовь и поэтому не умел смириться с потерей любви. Иногда мне казалось, что это Макклу, а не я, обладает душой писателя. Как ирландец, он был с ней рожден.

– Кто это сделал, Клейн? – спросил он, отворачиваясь. – Кто ее убил?

– Или портье, или лыжник, или они вместе. Я, к счастью, был в это время без сознания. Что мне делать, Джон?

И прежде чем он успел ответить, в люк, неся пиво, пролез Гуппи. Макклу сказал, что он предпочитает виски, но этого напитка у Гуппи не было. Он в алкоголь не верил. Он затуманивает разум, ослабляет концентрацию. Пиво покупалось только ради Зака. К религиозности это отношения не имело.

Наконец, когда Гуппи до смерти утомил нас своими объяснениями, Макклу попросил его заткнуться и осведомился, не случалось ли когда-нибудь Гупте давать прямой ответ?

– Нет, – только и сказал тот.

Прикончив пиво, я покусал губу и попросил Гуппи поточнее объяснить, что они с Заком задумали. Все это, конечно, прекрасно, сказал я, что Зак исчез, но какое это могло иметь значение для сети распространителей наркотиков? Почему исчезновение из поля зрения студента колледжа привело к трем смертям и уничтожению лыжного курорта? Возможно, из страха столкнуться с еще одним пространным объяснением, ответил Макклу.

– Зак что-то знает, и наркодилеры знают, что он знает. Более того, у Зака есть доказательства этого. Именно это они и искали, когда обыскивали комнаты Зака и дом Калипарри.

Гуппи просветлел лицом.

– Абсолютно правильно, но в центре ваших выводов есть точка опоры. В центре же нашего плана – туман и пустота.

Хотели прямого ответа – извольте. Мы с Макклу в глазах друг друга прочли страх, но ни один из нас не решался задать вопрос.

– Не мог бы ты изложить это все-таки по-английски, – взмолился я.

Гупта обратился к Макклу:

– Мистер Макклу.

– Джон, – перебил он. – Так короче.

– Очень хорошо, Джон. Джон сказал, что Зак что-то знает и что наркодилеры знают, что он знает. Более того, он сказал, что Зак наверняка обладает уликами. Но правда в том, что мы с Заком ничего не знаем про операции с наркотиками. У нас только догадки, и мы не сможем подтвердить ни одну из этих догадок, хотя это все равно что доказать, что стул – это стул.

– Что? – взволновался Макклу. – Клейн, ты в еще большем дерьме, чем я думал.

– Ощущение, – сказал я Джону, – это всё. Ощущение есть реальность.

– Чего вы накурились? Вы похожи на участников заумного философского конгресса.

– Зак не знает ничего, – пояснил Гуппи, смеясь над замечанием Джона в адрес заумного философского конгресса. – А я знаю еще меньше. Но с помощью компьютера и тщательного плана мы с Заком смогли…

– … создать некоторое впечатление, – подхватил Макклу. – Ты хочешь сказать, что на самом деле вы ничего не знаете.

– Ничего. Нам только известно – то, что мы сделали, сработало. Об этом говорят пожар в Сайклон-Ридже, обыски, убийства и попытка подставить мистера Клейна. Мы разворошили осиное гнездо, но почувствовали только укусы. С самими осами мы так и не познакомились.

– И как вам это удалось? – поинтересовался я.

Гуппи сел за компьютер и быстренько его запустил. Гибкие коричневые пальцы легко скользили по клавиатуре, ненадолго останавливаясь, чтобы Гуппи успел взглянуть на монитор. Явно удовлетворенный, он повернулся к нам:

– Вы знакомы с Интернетом, господа?

Мы оба кивнули утвердительно, но тут же добавили, что только в общих чертах. У Макклу не было даже пишущей машинки. Да боже мой, у него до сих пор стоял телефон с дисковым номером. А я писал свои книжки на строптивом текстовом процессоре «Смит-Корона». Ни один из нас не обладал способностью к восприятию высокоточной техники, присущей представителю поколения Икс.

Гуппи правильно догадался, что мы ни черта в Интернете не смыслим. Поэтому он устроил нам краткое знакомство с веб-сайтами, чатами и иже с ними. Мне все это показалось весьма далеким и де-гуманизированным. У Макклу это вызвало меньшее отвращение, но и он не смог уловить сути.

– Суть в том, Джон, – сказал Гуппи, – что вы можете взять почти любую тему, ну совершенно любую, и найти кого-то, а может, и тысячи людей, кто в этот самый момент интересуется тем же самым. Выберете тему.

– Мужчины, которые занимаются сексом с домашним скотом, – выпалил Макклу.

– И женщины, которые их любят, – добавил я.

Гуппи был слишком занят, терзая клавиатуру, чтобы засмеяться.

– Вот. Пожалуйста, смотрите на экран.

Он принялся прокручивать для нас список групп приверженцев альтернативного секса, и мы с Джоном в изумлении смотрели на, кажется, бесконечные варианты. В какой-то момент Гуппи указал нам на определенную группу.

– А это, мистер Клейн, женщины, которые их любят. Хотите войти в чат?

– Так в чем же суть? – перебил я. – Какое это имеет отношение к стоимости картофеля в Йемене?

– К «Изотопу», Клейн, – ответил Макклу.

– Совершенно верно, Джон, – похвалил его Гуппи. – Хотя с количеством сайтов по альтернативному сексу не сравнить, но все равно в Интернете очень-очень много сайтов, связанных с наркотиками. А многие из них занимаются исключительно «Изотопом». А с каким реальным фактом нам с Заком пришлось работать?

– Что Валенсию Джонс арестовали за хранение очень большого количества «Изотопа».

– Совершенно верно, мистер Клейн, совершенно верно. А поскольку количество было столь велико, то мы с Заком предположили, что люди, подложившие этот галлюциноген в машину мисс Валенсии, являются, не побоюсь этого слова, не мелкими дилерами. В наше время ловкие деловые люди – преступные или законопослушные – все старательно «доят» всемирную паутину. Внимательный мониторинг Интернета жизненно важен для успеха любого предприятия, которое обслуживает людей от тридцати лет и младше.

– И вы их зацепили, – вставил Макклу. – Не знаю как, но вы их зацепили. Вы знали, что они будут отслеживать.

– Мы на это надеялись, – невольно повторил слова Зака Гуппи. – И теперь мы точно знаем это.

В течение почти десяти месяцев Гуппи и Зак тратили по нескольку часов в день, семь дней в неделю, оставляя шифрованные послания в каждом чате, имеющем отношение к наркотикам. Первые послания были очень короткими, только чтобы привлечь внимание:

Мы знаем. Любим Валенсию.

И они повторяли эти послания снова и снова при любой возможности интерактивного контакта. Постепенно они увеличили свои послания по продолжительности и наполнили содержанием:

Мы знаем правду. Любим Валенсию.P.S. Вы так или иначе заплатите. Мы вычислили вашу систему. Любим Валенсию. Мы залезли к вам. У нас есть дискета. Так или иначе – ты заплатишь.

Часы идут. Тик». Тик… Тик… Тик. Хочешь выжить – заплати. Любим Валенсию. Выступим на суде – пойдешь ко дну. За молчанье – шесть знаков возьму.

Они продолжали в том же духе, не зная, читает ли кто их письма или нет. Но после того, как Джеффри отказался браться за дело Валенсии и Заку ничего не оставалось, как взять все в свои руки, они с Гуппи продолжили. Затем, по мере приближения даты суда, мальчишки перешли в наступление, намекая, кто они такие:

Увидишь, я настоящий, как только я спрячусь. Любим Валенсию. Когда в Риверсборо исчезнет студент, ты поймешь, наступил очень страшный момент. Помни про дно и молчание – шесть знаков возьму при свидании.

У Зака и Гуппи была сообщница, о которой мы не подозревали: адвокат Валенсии Джонс. Чтобы защитить клиентку, она держала свое соучастие в секрете даже от Валенсии Джонс. Этим объясняется отсутствие адвоката, когда мы с Макклу приезжали в тюрьму Могаукскилла для встречи с Валенсией. Но самым важным ее вкладом в план Зака и Гуппи было включение имени Зака в список свидетелей защиты на следующий день после сообщения о его исчезновении. Только после этого, раскрыв себя, Зак мог узнать, читал ли кто их послания.

Их реакция была неожиданной – ее вообще не было. Но никогда по-настоящему не задумываясь о неудаче, ребята загнали себя в ловушку. Зак и Гуппи не могли узнать, читали ли их послания на протяжении всех этих месяцев те люди, которым они предназначались. С такой перспективой было сложно смириться, и означала она, что Валенсию Джонс наверняка осудят. Имелась, однако, и другая вероятность, гораздо более жуткая. Мальчишки вдруг осознали, что их послания читали, но противник просто сидел в засаде. Ведь теперь распространители «Изотопа» знали, кто такой Зак, а Зак и Гуппи по-прежнему шарили в темноте, борясь с тенями без лиц.

Именно на этом этапе их план дал сбой. Они надеялись каким-то образом устроить встречу с дилерами и известить полицию. Но когда на таинственное появление имени Зака в списке свидетелей не последовало немедленного ответа, они решили, что их план провалился. У Зака, жизнь которого наверняка подвергалась опасности и который решил, что его блеф раскрыт, не оставалось выбора, кроме как прятаться в убежище до завершения суда над Валенсией Джонс. Какими бы храбрыми и толковыми они с Гуппи ни были, они не видели смысла ни в осуждении Валенсии Джонс, ни в собственной гибели.

Вместо того чтобы сломя голову покинуть судно, они продолжали заполнять чаты, связанные с «Изотопом», своими посланиями:

Раскрыт и все же скрыт. Любим Валенсию. Не стесняйся, и я не буду. Я разрушу твой дом – я не я буду.

Ты раскрыл мой обман. Думаешь, я болван. Любим Валенсию. Шести знаков уже недостаточно нам.

Думаешь, мне страшно, как бы не так. Дискета – вот что важно, а не я, дурак. Тик-так, тик-так.

Опять ничего. Тогда Зак вспомнил про один замысловатый прием на суде, который он видел по телевизору. Суду в запечатанном конверте вручили свидетельские показания для возможного использования. На самом деле их не огласили, но оставили в суде для будущего. Могут ли показания принять или нет, будет обсуждаться, если конверт вскроют и его содержимое будет представлено суду и когда. На следующий день адвокат Валенсии Джонс вручила судье, ведущему этот процесс, запечатанный коричневый конверт. В тот вечер Зак и Гуппи поместили следующее послание:

Один шанс. Второй шанс. Их больше нет у вас. Любим Валенсию. Дискета в конверте – фальшивка, настоящая – у меня, не сделай ошибки. Часы скоро остановятся.

Это послание достигло своей цели, хотя Зак и Гуппи узнали об этом не сразу. В тот вечер, когда они разместили свое сообщение, детектив Калипарри покинул Риверсборо второй – и последний – раз. Его визит не прошел незамеченным, и хотя он был в принципе невинным и абсолютно бесплодным, дилеры «Изотопа» вспомнили про первый приезд Калипарри и про то, что он совал нос в дело Валенсии Джонс от имени Джеффри Клейна. К несчастью для Калипарри, дилеры сложили два и два и получили пять. Видимо, они посчитали сообщение Зака про дискету, доставку таинственного конверта судье и краткое посещение города детективом слишком уж подозрительными совпадениями. Они подумали, что Зак передал настоящее доказательство – которое, разумеется, не было настоящим – на хранение Калипарри. И когда Калипарри не смог предъявить дискету, его устранили.

– Понимаете, господа, – сказал Гуппи, – как только убили детектива, обратный путь оказался для нас отрезанным. Тогда мы поняли, что они все время читали наши послания. Мы только не предвидели убийства.

– А что, по-вашему, они бы сделали, если б ваша встреча когда-нибудь состоялась, – презрительно усмехнулся я, – расцеловали бы вас?

– Так далеко мы не загадывали.

– Как только под пыткой они бы добились от одного из вас правды, тут же вас обоих и ухлопали бы, – неодобрительно покачал головой Макклу. – Вы, ребята, здорово все это придумали. Правда. Но это игра без правил, и по моему опыту, в таких играх у обычных людей нет никаких шансов против убийц. И если последнее время вы не вели счет, то могу сказать, что сейчас они взяли нас за яйца. Не забывайте, что моему товарищу, – он хлопнул меня по плечу, – грозит игла палача.

– Игла палача? – Я не поверил своим ушам. – Душа писателя и синтаксис беженца.

– В моем синтаксисе нет никаких ошибок, которые не исправил бы электрический стул.

– Не понимаю, – озадачился Гуппи, – совсем не понимаю. Почему они взяли нас за яйца?

– Потому что бегство Клейна и обвинение его в убийстве настоящие, – ответил Макклу, – а доказательства и показания, которые у нас есть, фальшивые, как трехдолларовая банкнота.

Внезапно Гуппи посерел, встал и, извинившись, вышел. Сказал только, что ему нужно немного помедитировать перед разговором с Заком. Как и Зак до него, Гуппи осознал, что время игр закончилось и, возможно, только что пошел отсчет времени убийств.