Текст книги "Руслан и Кутя"

Автор книги: Ричи Достян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

РУСЛАН И КУТЯ

Если хочешь иметь друга – будь им.

Народная пословица

ДВОР, В КОТОРОМ КАЖДЫЙ САМ СЕБЯ КОРМИТ

В одном небольшом южном городке, солнечном и зеленом, есть короткая улица, упирающаяся в гору.

Дома на этой улице одноэтажные. Стоят они в маленьких двориках, затененных деревьями и высокими заборами из камня. С этой улицы в очень ясные дни бывает виден Эльбрус.

Машины здесь проезжают редко. Редко бренчат по булыжнику колеса повозок, а шума больше, чем в центре, – от кур, поросят, баранов, собак. Изредка можно услышать даже рыдающий голос ишака.

Но есть и тихие дворы. Например – предпоследний. Там живут пожилые люди. Анна Павловна и ее муж.

Детей у них нет. Нет и надписи на калитке, которая есть у многих: «Осторожно! Злая собака!» Поэтому, когда открываешь калитку и входишь во двор, кажется, что в нем, кроме хозяев, нет ни единого живого существа.

Два разных дома стоят в этом дворе. Справа большой – там живут хозяева. И в левом углу еще домик величиной в одну комнату. Там до самой весны была корова.

Однажды, зимним вечером, поговорив о сене, которое дорого стоит, Анна Павловна и ее муж исписали цифрами целую тетрадь в клетку. Они делали это молча, потому что и без слов понимали друг друга. Ну, а если цифры все-таки перевести в слова, то получалось, что вместо коровы куда выгоднее держать жильца. Это значит – из коровника сделать дачное помещение и сдавать его приезжим.

– А молоко?

– Молока будет – хоть залейся, – уверяла Анна Павловна, – были бы деньги!

– А сад? – спрашивал муж. – А как же трава в нашем саду? Она будет расти так себе? Напрасно будет расти трава?!

Анна Павловна задумалась, а муж опять стал умножать, делить и вычитать, теперь уже считая и траву. Новые длинные столбики цифр кончались коротким словом: коза!

Анна Павловна сразу поняла, в чем дело. Коза очень выгодная скотина! Молоко дает! Мало ест!

Места почти не занимает! Летом ее можно держать в саду. Зимой – где угодно, хоть на кухне.

Так и сделали. Продали корову. Купили козу и в первые же теплые дни переделали коровник в дачное помещение.

Побелили изнутри и снаружи. Повесили марлевые занавески на окно и дверь и стали ждать.

НЕБЛАГОДАРНАЯ МАРТА

Печально живет привязанная к старой груше веселая козочка Марта. Раз в день дают ей остатки супа, разбавленные холодной водой.

Если в похлебке попадаются кусочки мяса или лука, коза перестает тянуть сквозь зубы противное пойло и отплевывается. Лучше уж грызть каменные груши, которые падают с дерева.

Кормят Марту из маленькой голубой кастрюльки. Анна Павловна ставит в ней похлебку на землю и уходит. Марта сразу же бухается передними ногами на коленки перед низенькой кастрюлькой и в такой неудобной позе ест, иногда даже подергивает коротким хвостом, если похлебка забелена молоком. Но случается это редко. Не каждый ведь день у Анны Павловны молоко прокисает от жары.

Марточка, названная так потому, что родилась в марте месяце, – козочка умная и веселая. Она даже на привязи пробует веселиться: встает на дыбки, подпрыгивает, бодает старую грушу.

А вот побегать ей, как видно, не суждено.

Человеку даже представить себе трудно, какая это пытка для шестимесячного козленка…

И это еще не все. Каждый день, на закате, выспавшийся после обеда хозяин надевает соломенную шляпу, закуривает сигарету в длинном янтарном мундштуке и принимается пасти Марту. Как только ее отвязывают, она рвется вперед, но хозяин – мужчина грузный, у него не разбежишься.

Марта понуро бредет, на ходу пощипывая траву. Хозяин стоит над ней и, выпятив живот, смотрит, как она пасется. А пасется она неважно.

Это и понятно. У кого не пропадет аппетит, когда тебе смотрят в рот.

Марта страдает и злится на своего хозяина, а хозяин злится и брюзжит на свою козу, которая не ценит внимания:

– Дура, я сам тебя пасу!

Через некоторое время, считая, что коза достаточно попаслась, хозяин снова привязывает ее к старой груше.

Каждое утро мимо калитки Анны Павловны проходит пастух и собирает соседских коз в стадо. Но Марту в стадо не отдают: пастуху надо платить. Анна Павловна говорит, что не подохнет коза и так. Это верно – коза не подохнет. Но она могла бы жить гораздо лучше.

«ГЕНИАЛЬНАЯ» КУРИЦА

Кроме Марты, по двору бродит, тоже в полном одиночестве, рыжая курица. Но, глядя на нее, нельзя сказать, что она несчастна.

Она большая, болтливая и для курицы слишком хорошо летает, потому что слишком часто приходится улетать от опасности. Соседи Анны Павловны каждый день ловят ее и никак не могут поймать.

Зачем же, спрашивается, ловить чужую курицу?..

А затем, чтобы она не разгуливала по чужим обеденным столам, которые с наступлением жары накрывают в тени под деревьями.

Обычно это бывало так: у соседей справа или у соседей слева раздается крик:

– Опять эта Рыжая здесь!

Анна Павловна хохочет:

– Я не могу курицу на цепь сажать!..

– А почему ты ее не кормишь? Надо кормить, кор-ми-ить!

– Летом? – изумляется Анна Павловна. – Кормить курицу летом?! А зачем бог дал ей клюв? Пусть добывает сама. Хватит с меня того, что я ее зимой кормлю.

А в это время под кустом ежевики рыжая курица громко кокочет – просто покатывается со смеху: «О-ок-кo-ко-ко-о! О-ко-ко-ко-ко-о-ок!»

Соседей это злит, и они грозятся поймать Рыжую.

–Пожалуйста! – дразнит их Анна Павловна. – Попробуйте поймайте – это же гениальная курица!

Чем только не научилась питаться Рыжая! За исключением супа, она ест всё: варенье, печенье, котлеты, рулеты, сосиски, салаты…

Биографию гениальной курицы хозяйка «по секрету» разболтала сама. Пять лет назад, воскресным летним днем, Анна Павловна поругалась со своим мужем. Они и сейчас каждое воскресенье спорят о том, кому идти на базар. Тот воскресный скандал, что был пять лет назад, окончился забавно – на базар хозяева отправились оба! Сначала он. Потом – она.

Не обнаружив во дворе мужа, Анна Павловна решила, что он удрал к соседям играть в козла.

На базаре каждый купил по цыпленку. Так уж принято в этом городке – по воскресеньям здесь едят жаренных цыплят.

Анна Павловна со зла и по жадности купила тощего рыжего. Хозяин, поскольку он не скуп и не злобен, купил отличного белого цыпленка.

Съели, конечно, белого. Рыжий был отпущен.

– Зарежу, когда станет помясистее, – решила Анна Павловна.

Но цыпленок рос и оставался тощим, потому что его не кормили.

В конце концов из тощего цыпленка выросла рыжая хитрая курица. Хитрость была в том, что, как только Рыжая выросла, сразу стала нести яйца – каждый день и даже в воскресные дни. Это ей и обеспечило вечную жизнь, но она не была от этого счастлива.

Куры не созданы для одиночества! Родственников у Рыжей поблизости не было. Она даже не знала, кто купил или, может быть, кто съел ее братьев и сестер.

Так она и осталась одинокой. А раз не о ком заботиться и некого любить – поневоле делаешься эгоистом! Вот почему у Рыжей нет других забот, кроме своего желудка.

Целыми днями она только и рыщет, только и смотрит: чего бы еще такого склевать?

Нехорошо, конечно, сравнивать человека с курицей, но Анна Павловна тоже изо дня в день только и думает об одном: а что бы такое вкусненькое съесть?..

ЛИСТ ЗА ЛИСТОМ

Так и шла жизнь во дворе под горой. И может быть, оттого, что он такой пустынный, тихий, в нем поселилось еще одно существо, которое летом не надо было кормить.

В конце сада из-под кучи дров вдруг вышмыгнул маленький, белый, необыкновенно чистый крольчонок. Он осторожно огляделся. Потом вскинул и оставил торчмя уши, которые были ему явно не по росту. Эти огромные уши, чуть-чуть поворачиваясь, ловили шорохи. Он слушал долго, потом медленно и мягко опустил уши, и они мостиком повисли над его спиной от затылка до самого хвостика. В таком виде крольчонок напоминал троллейбус, у которого опущены дуги.

После этого крольчонок заработал носом. Он ощупывал воздух, как что-то твердое и определенное. Потом потянулся к листьям. Листья, видимо, пахли приятно, потому что розовый крестик его мордочки разомкнулся, и тут кролик показал, как надо есть – красиво, толково, аккуратно и с такой быстротой, какая, наверно, полезна одним только кроликам.

Откуда он взялся – неизвестно. Мальчишки с этой улицы говорят, будто бы за крольчишкой гнались два здоровенных кота и что крольчишка будто бы спасся только потому, что так мал и смог проскочить через щель в заборе, а коты будто бы по очереди совали в эту щель морды, но оба оказались такими мордастыми, что просовывались только по уши. А дальше – стоп!

Быть может, мальчишки всё это выдумали, а может, и нет. Ясно одно – маленький кролик вылез из своего гнезда, заблудился и обратно уже дороги не нашел. Однако если он и впредь будет таким толковым в еде, то отлично вырастет и в саду у Анны Павловны.

Ночует крольчонок под кучей дров, а долгими летними днями неутомимо жует. Лист за листом, лист за листом. Ему хочется вырасти поскорее.

Если внизу свежих листьев нет, он встает перед кустом на дыбки и объедает все на этой высоте, и тогда его слабые передние лапки повисают вдоль выпяченного пузика, как пуховые варежки на тесемке.

КАК ОНИ УЖИВАЛИСЬ?

Отлично! И кролик, и коза, и курица, хотя не всегда могли понять друг друга.

Когда крольчонку вздумается съесть кусочек хлеба, он приходит под грушу, где всегда валяются недоеденные Мартой корочки. Выберет посвежее и, прижав по-собачьи, одной лапкой, спокойно грызет. Марта не прогоняет его.

Посередине дворика, подле дома Анны Павловны, там, где тени нет, обычно лежит толстая доска, а на ней разложены нарезанные для сушки яблоки.

Однажды кролик обнаружил это, важно уселся на своем хвостике перед доской, как сидят за столом, и стал обедать.

Марта, привязанная к дереву, не могла дотянуться до яблок. Она смотрела на кролика и блеяла. Кролик поглядывал на козу и удивлялся, отчего она ноет, – хочется, так иди и ешь!

Не всякий умеет так опрятно есть, как ел крольчонок, – без жадности, ломтик за ломтиком, легонько придерживая обеими лапками. При этом на столе – ни единой крошки. Под столом – никаких огрызков.

За спиной у крольчонка рыжая курица пела свою дурацкую песню про какого-то Кокó. Она прохаживалась взад и вперед, одним глазом поглядывая на яблоки– а вдруг хозяйка нарезала червивые? Рыжая курица прошлась так несколько раз и неожиданно остановилась. Ей показалось, что в сердцевине одного из кружочков что-то приятно шевелится. Она сразу перестала петь, подошла и с размаху треснула клювом по доске с такой силой, как будто в доску одним ударом вогнали гвоздь.

У крольчонка подскочили уши. Он подумал: «Вот сумасшедшая, какие тут могут быть червяки, раз я ем!»

Но куры ведь не верят своим глазам. Они долбят клювом в одно и то же место до тех пор, пока и дураку не станет ясно, что это зря.

Рыжая курица раз пять тюкнула железным клювом туда, где ей померещился червяк, и только после этого потрудилась подумать, что хозяйка ее не такова, чтобы сушить на зиму червивые яблоки. Червивые она продает!

– Как?! – зло крикнула курица на весь двор. – Как? – И пошла наконец прочь от доски.

«Давно бы так!» – подумал крольчонок, мирно сложил на спине уши и продолжал обедать, раз уж представился счастливый случай, что хозяйки так долго дома нет.

«ДИКИЙ»

В начале августа, когда у фруктовых садов уже усталый вид, а в глубине коротких улиц с самого раннего утра колеблется накаленный воздух, в городок из Ленинграда приехал немолодой одинокий человек. Он приехал сюда погреться на солнце, отдохнуть от завода, от городской суеты и немного подлечиться.

Первое, что узнал, сойдя с поезда, Сергей Ильич, это то, что он, оказывается, «дикий». Да, «дикими» здесь называются все, кто приезжает без путевок.

Сергей Ильич пошел искать себе комнату.

Было это в полдень. Улицы в этот час не слишком людны. Не слишком часто, поднимая пыль, проносились «Победы» и «Волги».

Зато очень часто встречались низенькие гремящие повозки, запряженные такими великолепными лошадьми, каких Сергей Ильич никогда не видел.

Он шел и поглядывал на калитки. Остановился наконец у той, где предостерегающей надписи о злых собаках не было. Но не потому, что он не любил собак. Просто в такой двор легче войти приезжему человеку.

Под старой акацией, в рябой, веселой тени, сидела грузная женщина, совершенно разомлевшая от жары.

Как только Сергей Ильич вошел во двор, она поднялась и сказала:

– Пожалуйста, пожалуйста…

– Комнаты у вас сдаются? – вежливо спросил Сергей Ильич.

– Пожалуйста, пожалуйста, – нараспев повторила симпатичная с виду хозяйка. – Меня зовут Анна Павловна, пойдемте, вот вам целый дом!

– Дом не требуется. Мне нужна комната на месяц.

– Так вот же, – сказала Анна Павловна и повела Сергея Ильича в левый угол двора, к маленькому домику величиной в одну комнату.

– Это же настоящий дворец, а не комната!.. Позавчера белили, пожалуйста, входите! Вот вам кровать. Вот вам стол. Вот вам шкаф. Вот вам плитка. Вода своя – на гору таскать не надо.

– А как у вас насчет мух?

– Пожалуйста, пожалуйста! Вот вам занавеска от мух, – и Анна Павловна задернула марлевую занавеску над дверью. – Можете вообще не закрывать дверей – ни мух, ни воров!

– А жара?

Этот вопрос почему-то рассердил Анну Павловну.

– Жара?.. Жара! – закричала она вдруг. – Может, вы хотите, чтобы за тридцать рублей вам охлаждали воздух? Или, может, вы еще чего-нибудь захотите?!

– Я хочу снять эту комнату.

– Так кто же вам мешает, – мгновенно добрея, сказала Анна Павловна, – я думала, вам не нравится.

– Напротив!

– Что напротив?! Напротив никого нет – это наш сад…

– Я хотел сказать – наоборот! Очень нравится.

– Ах да! Да-да… какой вы интересный человек…

А комната Сергею Ильичу и в самом деле понравилась. Понравились чистый двор и сад и то, что по обе стороны от этого двора сквозь плетеные изгороди просвечивали соседние дворы и домики.

Но приятнее всего было то, что эта – на вид такая симпатичная – хозяйка живет отдельно.

НЕ КАЖДОГО ВЕРЕВКОЙ ПРИВЯЖЕШЬ

Когда Сергей Ильич обжился в доме Анны Павловны настолько, что стал говорить и думать: «наш двор» и «наш сад», – он понял, что хозяйка этого дома, и этого сада, и курицы, и козы, и кролика – равнодушный и сухой человек, который считает, что раз домашние животные продаются на рынках, как домашние вещи, то к ним и не следует относиться лучше, чем к лопатам и кадушкам.

Лежа на циновке под яблоней, он видел, как томится козочка Марта, видел и ничем не мог ей помочь. Марта рвалась на волю. А попробуй отвяжи! Анна Павловна тут же привяжет ее снова да еще побьет в наказание, Это настолько удручало Сергея Ильича, что он перебрался со своей циновкой под другое дерево, хотя там было гораздо меньше тени.

Вообще Сергей Ильич не мог спокойно смотреть, как томится живое существо. Из-за этого он не умел отдыхать по-настоящему. Нигде у него не было покоя – ни на работе, ни дома.

И как ни странно, Сергей Ильич нисколько не чувствовал себя усталым или несчастным. Наоборот! Если удавалось кому-нибудь помочь, он радовался ничуть не меньше, чем тот человек, которому он помог.

Можно поэтому представить себе, как улыбался Сергей Ильич, когда Марте удавалось удрать! А это случалось всякий раз, когда ее небрежно привязывали.

Но не думайте, что она, обнаружив слабину веревки, тут же убегает со двора! Ничего подобного! Она ложится на эту веревку и долго ждет.

И только когда во дворе нет людей, поднимается и, на ходу оглядываясь, быстро пересекает двор, копытцем открывает калитку и – шмыг на улицу. Затем слышится топот, и лишь сухой куст крапивы покачивается в канаве между тротуаром и мостовой.

– Опять удрала, проклятая! – вопит Анна Павловна и этим в который раз уже будит Сергея Ильича, отдыхающего в саду. Он, конечно, вскакивает и бежит на крик.

Анна Павловна ругается, глядя куда-то вдаль, на серую горушку в конце улицы, потом набрасывается на Сергея Ильича:

– Ну чего вы так смотрите? Вы имеете понятие, куда она шляется?

Анна Павловна указывает рукой на полотно железной дороги у подножия горушки.

– Я вас спрашиваю, разве это нормальное животное? Трава в саду специально для нее поливается – не ест, а копчеными колючками обжирается!

– Почему копчеными?

– Потому!.. Не знаете, что такое паровоз? Или, может, вы не видите, какого цвета кустарник?.. И этого ей мало – нажрется колючек, а потом валяется на грязной насыпи – отдыхает! Идиотка настоящая!

– М-мда! – говорит Сергей Ильич и направляется к своей циновке.

Он даже пробует снова уснуть под звонкое буханье медной ступки, в которой что-то долго и смачно толкут.

***

А под вечер, когда пришел хозяин, Анна Павловна сердито обозвала его «старым ишаком» и потребовала, чтобы старик немедленно приволок козу.

Сергей Ильич сам напросился идти с ним за Мартой. Всю дорогу хозяин кряхтел и посмеивался:

– Вы сейчас посмотрите – настоящий цирк… Вы посмотрите, какая это скотина! Она будет плевать на нас… Она паровоза и то не боится…

Марта лежала на гребне насыпи, жевала жвачку и гордо смотрела поверх голов идущих к ней людей, поверх целого города, расположенного в долине. Она смотрела на бурые холмы по ту сторону долины и, судя по выражению ее оранжевых глаз, в мечтах своих вся была там, на бурых холмах.

– А ну, слезай! – крикнул хозяин козе. Марта мотнула головой – согнала муху со лба.

– Слезай, сатана, тебе говорят!

Марта смотрела вдаль оранжевыми глазами.

Хозяин начал раздражаться:

– Я с тобой долго по телефону разговаривать не буду! – закричал он и полез на рыхлую насыпь. – Вставай!

Коза, не удостоив хозяина взглядом, перестала жевать. Он еще раз приказал ей встать и носком ботинка поддал под бок. Тогда она очень медленно и важно поднялась на передние ноги, отчего голова ее, откинувшись назад, приняла еще более гордый вид. С той же важной медлительностью Марта поднялась затем на задние ноги.

Поднявшись, выпрямилась – и это было все, что она проделала сама! Хозяин взглянул на нее со злостью:

– Ну… Уже затормозила копыта?

Он попытался спихнуть ее с насыпи. Коза – ни с места.

– Вот теперь уже цирк начинается, – сказал хозяин без улыбки, – теперь вы можете ее палкой бить, и эта скотина не сделает шагу.

Он взялся за веревку, черную от гари, и потащил козу вниз. Марта съезжала с насыпи, как скамейка на ровных деревянных ножках.

Хозяин дотащил ее донизу и, только для того чтобы показать Сергею Ильичу козье упрямство, попытался заставить Марту идти. Она стояла крепко на прямых, несгибающихся ножках, чуть опустив голову, точно собиралась бодаться.

– Который раз тащу ее на спине, как ишак!

Хозяин опустился перед козой на четвереньки, просунул голову под козье брюшко и, взвалив ее на плечи, понес домой, обеими руками придерживая за прямые ножки.

Всю дорогу Марта молча возлежала на плечах своего хозяина, в такт шагам величественно покачивала головой и глядела вдаль, на бурые холмы.

ТЫ КТО ТАКОЙ?

В этот день солнце особенно жгло, а может быть, так только казалось, – воздух был слишком неподвижен. Даже воробьи не хотели ни клевать, ни летать; они прыгали с разинутыми клювами в белесой тени у дома Анны Павловны.

И вот, совершенно неожиданно, сухие листья акаций, опавшие раньше чем надо, сорвались с места и начали носиться по двору с таким хлопотливым видом, как будто потеряли что-то очень нужное.

Сердито зашикали деревья. Запахло пылью.

Люди в таких случаях говорят: «Поднялся ветер».

Маленький кролик на секунду перестал жевать: «Опять свалился ветер». По мнению крольчонка, потерявшего кров, все неприятности в жизни падают с неба: и ветер, и дождь, и лора. Жара, кстати, такая противная штука, что, если вовремя от нее не спрятаться, можно умереть от головной боли.

А деревья раздражались все больше – они шумели, бросая на ветер совсем еще зеленые листья. Рыжая курица побежала через весь двор, вытянув шею и так сильно наклонясь, как будто в зобу у нее была гиря; отчаянно блеяла и рвалась привязанная Марта. Ее стукнуло по голове грушей, и она не хотела, чтобы это повторилось.

Потом очень быстро стала наваливаться темнота. Она пришла откуда-то среди ясного дня, но кролик и не считал это сумерками. Он продолжал есть как ни в чем не бывало. Его не спугнуло даже глухое бабаханье зимних яблок, которые падали вокруг.

Давным-давно попрятались воробьи. Перестали летать мухи. Сергей Ильич и тот предпочел уйти из сада, а крольчонок, удобно сидя на своем мягком хвостике, объедал листья, что были повыше и еще не успели сильно запылиться. Он до того был занят, что даже мигать было некогда.

И вдруг крольчишка подскочил и большими прыжками помчался в конец сада под кучу дров: первая же капля дождя больно клюнула его в спину, а он не любил, когда ему делают больно. Кроме того, он очень берег свою белую шубку, которую должен носить всю жизнь.

После того как спрятался крольчонок, сразу пошел дождь, да такой крупный, тяжелый и частый, что под ним не могли удержаться на ветках спелые сливы и абрикосы, и старые листья, и хрупкие кончики веток. Они крошились и падали в лужи вместе с дождем.

Трудно сказать, как долго это было. Непогода умеет растягивать время, потому что все с нетерпением ждут, когда она кончится.

Дождь остудил деревья и землю. Сырой, не летний ветер выдул тепло из всех укрытий и щелей.

– Да-а, погодка, – проговорил Сергей Ильич, печально глядя в сад сквозь марлевую занавеску. – В такую погоду хороший хозяин собаки из дому не выгонит.

Он закурил с тоски и тут же бросил папиросу – марлевая занавеска над его дверью робко качнулась.

На пороге уселся пес.

Он сел боком, как говорится, в профиль, и этим сразу все о себе сказал: «Я щенок отличной немецкой овчарки. Морда у меня как пистолет – длинная и острая; уши уже поднялись, хотя у левого еще чуть заваливается вперед самый кончик; лапы у меня мохнаты и не по росту велики, как, впрочем, и у всех овчарок, которым нет еще четырех месяцев. Ну, а то, что я кажусь таким тощим, – так это потому, что промок и шерсть ко мне прилипла. Вот и все. Для начала сказано достаточно».

Щенок подрагивал от озноба.

Сергей Ильич приподнял занавеску и позвал его. Но пес боязливо приник к порогу. Не просто оказалось втащить его в комнату. Он упирался и вопил, как будто его бьют.

А когда Сергей Ильич втащил наконец щенка, тот сел пирамидкой, прижался спиной к стене и отвернул вбок морду, чтобы не смотреть человеку в глаза.

Тут обнаружилось, что пес еще не все о себе сказал.

Не сказал, что у него сломан хвост. А это было несомненно– хвост лежал на полу не серпом, как у всех собак, а клином.

Не сказал он и самого главного – отчего у него такие страдальческие шишечки над глазами.

– Кто же ты такой? – тихо спросил Сергей Илаич. – Откуда ты взялся?

Пес, конечно, не ответил.

Сергей Ильич протянул ему кусок хлеба. Щенок жадно цапнул хлеб и – к двери!

– Ага-а, значит, еду тебе приходится воровать! Значит, тебя, беднягу, не кормят?! А может, ты вообще беспризорный?

Щенок держал хлеб в зубах и ждал удобной минуты выскочить во двор.

Сергей Ильич погладил его по мокрой голове и сказал несколько хороших слов таким тоном, чтобы тот понял, что это хорошие слова. И только после этого щенок начал есть. Ел быстро и шумно, заглатывая большие куски, почти не разжевав. Когда наглотался, стал громко икать. От икания все его тощее тело содрогалось, и он, как видно, смущался, то вправо, то влево отворачивая морду.

Дождь наконец перестал.

Сергей Ильич выпустил щенка во двор и очень удивился, потому что пес побежал не к калитке, а уверенно пересек двор, обогнул дом Анны Павловны и в самом углу, там, где начинается плетеная изгородь справа, лег на землю и на пузе прополз в соседний двор.