Текст книги "Рукопись Чейма"

Автор книги: Ричард Скотт Пратер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц)

Глава 7

Да, он стрелял в меня.

Два года тому назад я охотился за одним наркоманом из его шайки – его звали Кейси, и он ограбил особняк моего клиента, восьмидесятилетнего миллионера.

Мне удалось узнать от своего осведомителя, что в одном доме в западной части Лос-Анджелеса у Кейси поздно вечером назначена встреча с продавцом героина. Я поджидал его, благоразумно укрывшись в полутемном переулке напротив старого дома, за которым вел наблюдение.

К несчастью, Кейси не только прибыл в компании Эдди Лэша, но и приближался к дому со стороны полутемного переулка, откуда я так благоразумно наблюдал за домом.

Я оказался в рискованном положении не только потому, что они находились у меня за спиной, но и потому, что во время нашей прошлой встречи я сильно, но не смертельно, ранил парочку узколобых из шайки Эдди Лэша, который с тех пор жаждал меня пристрелить.

Я услышал позади их голоса и обернулся. Я сразу узнал их, хотя в переулке было темновато, и выхватил из-под пиджака свой кольт 38-го калибра. Но они заметили меня первыми, и, пока я разворачивался, Лэш успел выстрелить.

Пуля прошла через мягкие ткани плеча и не задела кость. Но Лэш стрелял из пистолета «магнум», а если его десятиграммовая пуля, летящая со скоростью 1400 футов в секунду, даже слегка вас заденет, она неминуемо сшибет вас с ног.

Меня она и сшибла.

Я упал на правый бок. Пуля пробила мне левое плечо, но правой рукой я сумел удержать пистолет. Я перекатился на спину и разрядил кольт, целясь в смутно видимые фигуры, которые находились от меня не более чем в десяти футах.

Я не сразу понял, что Лэш выстрелил еще два раза, а Кейси – один. Видно, долго вытаскивал оружие. Все три пули пролетели мимо меня. Я попал Кейси в голову, в сердце и задел правую берцовую кость. Не слишком метко, каюсь. Но мне еще повезло: все-таки я попал в него и не отстрелил себе ноги. Да, очень повезло.

Потому что в Кейси мне удалось всадить три пули из трех. А вот в Лэша я один раз промахнулся, зато две следующие пули угодили Эдди в живот и на три месяца испортили ему пищеварение. Кейси отправили в морг, Лэша – в больницу. Я тоже попал в больницу, но только утром.

Потом было следствие. Никого не отправили в тюрьму и даже не предъявили обвинение. Лэш упорно держался версии, что просто прогуливался с приятелем, когда я открыл по ним стрельбу. Почему по переулку? А почему бы и нет?

По крайней мере, в тюрьму я не угодил. А Лэш три месяца провалялся в больнице. До меня дошли слухи, что он поклялся разделаться со мной при первой же встрече. Но с тех пор я этого негодяя не видел.

До настоящего момента.

Конечно, это был шок – неожиданно столкнуться с ним лицом к лицу. Вернее, двойной шок. Потому что, когда я вышел из палаты Гидеона Чейма, Лэш уже протягивал правую руку к ручке двери.

Эдди Лэш? Пришел проведать Гидеона Чейма? Который не знаком ни с какими бандитами?

– Привет, Эдди, – сказал я.

Он не ответил. Мы стояли друг против друга на расстоянии всего какого-то шага. Лэш был футов шести с лишком, чуть ниже меня, но весом я превосходил его фунтов на пятьдесят, а то и больше.

– Ну что же ты стоишь тут? – весело спросил я. – Доложить мистеру Чейму, что к нему пожаловал Эдвард Лэш? – Я взглянул в его жуткие бледно-голубые глаза: – Ты пришел по делу? Хочешь застрелить его?

Лэш так и не произнес ни единого слова. Он никогда не был разговорчив и сейчас только смотрел на меня в упор. Вид у него был пренеприятный. А когда Эдди Лэш вот так, не моргая, пялится с выражением величайшей злобы на физиономии, даже у меня начинают бегать по спине мурашки.

Этот тип был не просто дрянью, а самой отъявленной дрянью среди себе подобных. Мерзавец из мерзавцев, закоренелый наркоман, извращенец. Он был похож на покойника, которого неудачно забальзамировали, на страдающий смертельной болезнью призрак. Высокий, тощий как скелет, с торчащими костями, холодный снаружи и изнутри. Выглядел он больным. В бледном лице ни кровинки, и даже глаза, налившиеся кровью, казались белыми.

– Эдди, похоже, ты окоченел. Может, тебе напиться крови, лечь в свой гроб и отдохнуть до следующего новолуния?

Лэш по-прежнему молчал. Только смотрел на меня.

Пялился он не дольше десяти секунд. Но какими долгими они мне показались! Глаза у него были будто заморожены, такие они были холодные. Казалось, их не растопило бы и летнее полуденное солнце. Глубоко запавшие, тусклые, бледного голубого цвета, на бескровном лице они походили на крошечные отрытые могилы.

– Ну, рад был повидаться. Приятно было снова поболтать с тобой, Эдди. Но мне пора.

Я стал обходить его и только тут заметил, что он, как обычно, пришел с Виком. Виктор Пайн стоял поодаль, прислонившись к стене, и следил за нами. Вернее, за мной. Это была одна из его обязанностей – не спускать глаз с того, кто общается с Лэшем.

Собрат и приятель Эдди, второй человек в банде, он уже добрый десяток лет исполнял обязанности охранника и убийцы. Преступник, гангстер-телохранитель с накачанными мускулами, такой же жестокий и опасный головорез, как и сам Эдди Лэш. Разве только Эдди был башковитее.

Я слегка вздрогнул, увидев Вика Пайна, и почувствовал, как по спине пробежал холодок. Во-первых, я мило поговорил с Эдди, а во-вторых, вспомнил, что Виктор Пайн и Уоррен Барр – приятели. Близкие приятели. Друзья-собутыльники. Барр… и Вик Пайн.

Но времени поразмышлять над этим у меня не оказалось.

Эдди Лэш схватил меня за руку своими костлявыми, но на удивление сильными пальцами и повернул к себе лицом. Не совсем лицом к лицу, потому что не так просто меня повернуть, если мне этого не хочется.

Но все же он довольно сильно рванул меня за руку и наконец хоть что-то изрек:

– Ты что здесь рыщешь, легавый?

Я стоял не шелохнувшись:

– Эдди, запомни раз и навсегда. Держи свои лапы подальше от меня. А сейчас немедленно убери свои клещи и никогда больше ко мне не прикасайся.

Его глаза не отогрелись ни на йоту, не ослабил он и свою хватку. Пожалуй, даже крепче вцепился в мою руку. Каждый из нас в той или иной степени чего-то не переносит.

Я, например, терпеть не могу, когда меня трогают, даже по-дружески. Например, если в подвыпившей компании кто-то в порыве чувств бросается мне на шею и начнет пускать в ухо слюни. Но когда такой тип, как Эдди Лэш, вызывающий у меня физическое отвращение, злобно хватает меня за руку, нервы мои тем более не выдерживают.

Я ухватил его за мизинец и стал отгибать его назад, пока Эдди не отпустил мою руку. Честно признаться, я, видно, переусердствовал, потому что его бледное лицо исказилось от боли.

– Ах ты, падла безмозглая! – прошипел он, стиснув зубы и прищурив глаза. – Псих проклятый!

– Кончай, Эдди. С меня на сегодня хватит. Больше я не намерен терпеть твою брань. Так что заткнись и давай разойдемся.

Однако он не обратил ни малейшего внимания на мои слова. Лицо его утратило привычную бледность и приобрело синюшный оттенок, как будто внутри билась гангренозная кровь.

– Ты кому это говоришь, форсун безмозглый? Мне никто не смеет приказывать!

Я повернулся к нему лицом.

Позади меня тут же возник Вик, но с этим я ничего поделать не мог. Я понимал, что из соображений безопасности нельзя оставлять у себя за спиной Вика, но я был так поглощен Эдди Лэшем, что соображения безопасности отошли на второй план. Хотя я ни на минуту не забывал, что Вик Пайн стоит позади.

Эдди Лэш, однако, оказался еще неосмотрительнее меня. Он не мог не понимать, что я уже наслушался от него столько, сколько не простил бы хорошенькой девчонке, и что коридор больницы – удобное место, чтобы утихомирить его. Но он, то ли по беспечности, то ли утратив бдительность, продолжал выкрикивать ругательства. Голос его срывался на визг, в уголках рта показалась пена.

– Чтоб ты знал, недоносок…

– Не слишком любезно, – вкрадчиво сказал я и со всего размаха ударил его.

Пока он изрыгал ругательства, у меня было достаточно времени, чтобы занять удобную позицию. И когда я нанес правым кулаком удар, я вложил в него всю тяжесть своих двухсот пяти фунтов. Я целился ему в рот. Мой кулак вначале уперся в зубы, потом ощутил лишь десны. Челюсть Эдди отвисла, оцарапав мне кожу на пальцах. Мне показалось, что моя рука попала в пасть голодного тигра. Но Эдди Лэш, видно, уже ничего не чувствовал. Но ничего – почувствует, когда придет в себя.

Голова его дернулась и отвалилась назад, будто оторвалась от шеи. Вслед за головой пошатнулось и туловище, и Эдди рухнул на пол, проехавшись по натертому до блеска паркету.

От такого удара меня по инерции бросило вперед. Я согнулся, едва не потеряв равновесие. Но, выпрямляясь, я уже доставал правой рукой свой кольт, одновременно разворачиваясь лицом к Вику Пайну.

Я мог бы и не слишком торопиться. Жирное лицо Вика с разинутым ртом и вытаращенными глазами выражало полную растерянность. Однако его правая рука уже тянулась к левому плечу.

Ему оставалось совсем немного, и тогда я был бы на волосок от гибели. Откровенно говоря, я не верил, что Вик решился бы пристрелить меня прямо здесь, в коридоре клиники, в общественном месте. Нет, не решился бы, если бы прежде подумал. Тревожило только, в состоянии ли он вообще думать.

Это было недостатком Вика. Одним из недостатков. Он часто действовал – порой очень жестоко – не раздумывая. Не будь Лэш и сам психом, вряд ли он взял бы к себе в услужение почти законченного психопата, каким был Вик Пайн. Не скажу, что Вик выглядел таким уж идиотом. Напротив, нарушения психики у него наблюдались не постоянно. Просто у него бывали такие периоды, или циклы, когда благоразумие полностью его покидало. Остальное время он был относительно нормальным.

Похоже, сейчас он находился в относительно нормальном состоянии.

По крайней мере, его правая рука замерла поверх темного костюма. Он ничего не сказал.

Но я не смолчал:

– Ну что ж ты, Вик, остановился? Давай, двигай руку дальше. Я готов. В любом случае тебе куда-то надо ее девать.

Он опустил руку и осклабился. Сомнения Вику были неведомы. Он был жестоким парнем, по-настоящему жестоким. Еще в большей степени, чем Лэш. Но не внушал такого отвращения, как Лэш. Никто не внушал такого отвращения, как Лэш.

Справедливости ради надо отметить, что Вик был даже привлекательным мужчиной. Не красавец, но крепкого телосложения, с внешностью настоящего мужчины. Он и одевался хорошо. Может, даже слишком хорошо. Бандиты средней руки, располагающие деньгами, порой любят щегольнуть, не то что крупные преступники, главари мафии и им подобные. Они люди опытные. Понимают, что к чему. Как правило, одеваются они скромно, живут в дорогих, но не бросающихся в глаза квартирах в престижных районах города, дают деньги на благотворительность, общественные нужды, а иногда и отдельным лицам, таким, как полицейские, члены муниципального и законодательного советов, а порой и мэру или губернатору. Живут скромно, не шикуют, внимания не привлекают.

Но Виктор Пайн был другой породы. Он любил шик и блеск. Носил костюмы по триста долларов, шил рубашки на заказ с монограммой на левой стороне, вышитой крупными буквами, дорогую обувь ручной работы и, как я слышал, сшитые на заказ жокейские трусы. Драгоценности он тоже носил: часы за тысячу двести долларов и на мизинце левой руки бриллиантовое кольцо за двенадцать тысяч. Я заметил блеск бриллиантов на часах и перстне, когда он по моему приказу доставал пистолет левой рукой.

– Для своей коллекции стараешься, Скотт? – усмехнувшись, спросил он.

– Нет. Брось его на пол, и подальше.

Он наклонился и подтолкнул свой пистолет. Он покатился по полу коридора. В этот момент из-за угла бокового коридора показалась медсестра и быстрым шагом направилась в нашу сторону.

Она заметила странный предмет, который катился по полу, и устремила на него взгляд. Вначале она смотрела на него с любопытством, но, когда он прокатился мимо, она разглядела, что это такое, и, вскрикнув «А-а!», проводила пистолет взглядом, пока он не остановился в нескольких метрах от нее.

Несколько секунд она стояла неподвижно, потом быстро оглянулась, увидела Вика, меня, распростертого на полу Лэша и снова закричала.

Звук лишь на пару децибел был слабее того, от которого лопаются барабанные перепонки.

Я хотел кое о чем потолковать с Эдди и Виком. Но Эдди в данный момент не мог ответить на мои вопросы, да и вряд ли смог бы сделать это позже. На разговор с Виком у меня осталось не более десяти секунд, пока нас не окружили медсестры, врачи, персонал клиники и перепуганные пациенты, решившие, видно, что кого-то оперируют без наркоза.

Я подошел к Вику, убедился, что у него больше нет оружия, и спрятал свой кольт.

– Что Эдди делал возле палаты Чейма? – спросил я. – Они с Чеймом приятели?

Вик улыбнулся:

– Говори громче, не слышу.

Я пожал плечами.

– Ладно, не важно, – заметил я и как бы между прочим спросил: – Правда, что Лэш помирился с Маккиффером и его дружками?

– Ты что, чокнутый? Ведь Мака чуть не уложили…

Он осекся. Казалось, слова вырвались у него непроизвольно. А может, он неплохой актер, о чем я не подозревал? Я спросил его об этом потому, что у меня мелькнула мысль, на первый взгляд, может, и странная: не мог ли Лэш направить по моему следу Маккиффера и Вонючего? А если нет, то почему вдруг на моем пути встретилось сразу столько самых отъявленных головорезов?

Я услышал шум, голоса, чьи-то торопливые шаги. По системе оповещения больницы женский голос коротко объявил: «Доктора Вилленсторпа просят срочно зайти в операционную». Я решил, что пора уходить, пока по трансляции не стали вызывать Шелла Скотта или полицию.

Я повернулся к Вику:

– Успокой медсестру и всех остальных, что Лэш не умер. Просто ему требуется помощь стоматолога. И никаких расспросов ни обо мне, ни о вас.

– Да ну? Ведь это ты порвал ему пасть. Так что прощай, Скотт.

– Я это слышал уже не раз.

– Но не от меня.

– От более крутых, чем ты, Виктор.

Он ухмыльнулся, когда я проходил мимо:

– Ладно, копов звать не будем. А костоправам скажу, что Эдди сам себе пасть повредил. Только поверят ли мне? Как он мог так рот изувечить?

– Своим же ртом, – сказал я, уверенный, что говорю истинную правду.

Глава 8

На стоянке у клиники недалеко от моей машины стоял черный лимузин. Я сразу понял, что в нем приехал Эдди Лэш. А когда увидел парня, сидящего за рулем, окончательно убедился, что это машина Эдди.

Парня звали Фрэнсис Макги, и он еще имел кличку Рыкун. Я никогда не слышал, чтобы его называли Фрэнсисом. Видно, сегодня мне было суждено повстречаться с большинством самых мерзких представителей преступного мира. Так что я пошел поприветствовать Рыкуна. Переднее стекло у машины было опущено.

Внешность Рыкуна была не из приятных. Но никто не смог бы отрицать, что он был личностью весьма примечательной. Даже сидя за рулем лимузина, он производил отталкивающее впечатление. Но чтобы в полной мере убедиться в этом, надо было видеть его, когда он стоит, причем в профиль.

Ростом он был чуть выше пяти футов, а по весу потянул бы фунтов на двести восемьдесят, если не на все триста. Значительная доля этого веса приходилась на его чудовищно большой живот. Он был таким раздутым и так выпирал, что невольно напрашивался вывод: видно, его обладатель ест, как гиппопотам. И вывод совершенно верный. В свое брюхо, как в бездонную бочку, Макги по четыре-пять раз в день забрасывал такое количество разной еды, что даже обжоре показалось бы непомерным: хлеб, мясо, овощи, твердую и жидкую пищу, соления, разнообразные приправы и особенно шипучие напитки.

Многие криминальные личности награждают друг друга кличками, человеку несведущему совершенно непонятными. Но Фрэнсис Макги, как вы, наверное, уже догадались, носил свою кличку вполне оправданно. Он страдал отрыжкой почти постоянно. Икал, рыгал, иногда с присвистом и рычанием.

Он сосал противокислотные пастилки, глотал какие-то липкие снадобья, принимал слабительное и, может, даже молился. Но ничто не помогало. Газы продолжали скапливаться, как на дне колодца, а потом неизбежно выходили наружу. Впрочем, это слишком мягко сказано, чтобы описать, с каким бульканьем, ревом и громыханием они извергались из Рыкуна.

Я взглянул на физиономию Макги: багровая рожа, толстые губы, нос картошкой, выпученные глаза. Он напоминал шар, обтянутый кожей и наполненный газом, который рвется наружу, распирая его круглое брюхо и заставляя чуть не выскакивать из орбит глаза.

– Привет, Рыкун, – сказал я.

– Мое вам.

– Приехал навестить больного друга?

Он не ответил. Я уже слышал, как внутри у него рокочут газы. Может, так у него было всегда, но то, что своеобразная болезнь Макги разыгрывалась особенно сильно, когда он был возбужден, расстроен или чересчур взволнован, было истинной правдой. Видно, в данный момент его одолевали неприятные мысли. Рыкун меня не любил, нет. Я был не в его вкусе. Я даже не был простым жуликом.

– Я пошутил, – успокоил я его. – Когда Чейм звонил Эдди?

– А он разве звонил? Я не знаю.

– Ну Лэш-то сейчас у него или скоро будет у него. Я там… потолковал с Эдди. Что у него за дела с Чеймом?

– Откуда мне знать? Он что, мне докладывает?

Воркотня и урчание в животе Макги становились все настырнее. Я и в самом деле плохо действовал на Рыкуна. Наконец его плоть больше не могла сдерживать свое гнилостное содержимое. Оно поднялось и вырвалось наружу с отвратительным звуком, похожим одновременно на предсмертный хрип старика и плач описавшегося младенца. Эффект был поразительным.

Рыкун уже даже не прикрывался рукой. Я определил, что он ел что-то, содержащее чеснок, лук и скорее всего свежий конский навоз.

– Ну, будь здоров, – попрощался я.

Он не соизволил ответить. Забросил в пасть какую-то таблетку и стал ее жевать. Хотя и знал, как знал я и все остальные, что она ему не поможет.

* * *

В половине пятого уже во второй раз я приехал на площадку, где Уоррен Барр снимался в вестерне. Он был первым в моем списке из трех лиц. После разговора с Гидеоном я, естественно, кроме этих троих, узнал что-то и о других персонажах, связанных с Голливудом. И теперь был как ходячая энциклопедия по скандалам, сексу, прегрешениям и необъяснимым приступам раздражения. Чейм рассказал мне дюжину историй о заправилах и мелкой сошке голливудского кино– и телебизнеса. С подлинными именами, конкретными фактами, иногда доказуемыми, иногда – нет. И вдобавок две-три истории о людях, не имеющих отношения к театру, кино или телевидению.

Только половину из названных лиц можно было отнести к потенциальным жертвам шантажа, к людям, которым было что терять и чем платить за молчание. Из них я выбрал троих как наиболее перспективных с точки зрения урожая, на который рассчитывал шантажист. Именно на них, мне казалось, Джелликоу скорее всего сконцентрировал бы свое внимание. Не Джелли, конечно, а другой, новый мистер Джелликоу, более решительный и дерзкий.

Из трех выбранных мною лиц Барр был самой очевидной жертвой. В течение многих лет он считался одной из самых ярких звезд ковбойских фильмов и мог скопить кругленькую сумму даже из того, что оставалось после уплаты налогов. Я помнил также об истории, рассказанной Лусиллой Мендес: о публичном избиении и унижении Джелликоу, пострадавшего от кулаков Уоррена Барра. Кроме того, красавец Уоррен частенько встречался с Сильвией Ардент, что тоже нельзя сбрасывать со счетов.

Двое других были Дж. Лоуренс Мартин и Зина Табур.

Дж. Лоуренс Мартин, адвокат, один из учредителей ультрареспектабельной фирмы «Мартин, Рид и Вайсс» в Беверли-Хиллз, до переезда сюда был председателем комитета в законодательном собрании другого штата. Группа сомнительных лиц пожелала построить близ столицы того штата на участке в сто акров, где запрещалось играть даже в бинго, стадион для проведения собачьих бегов. Несколько законодателей, включая Джорджа Л. Мартина, как он тогда называл себя, сумели преодолеть сопротивление оппозиции, зональные ограничения и установленные законом запреты простым приемом: они провели через законодательное собрание несколько новых либеральных законов и поправок к старым – либеральным для сомнительных лиц – и устранили путем подмены законов все препятствия.

На следующих выборах эта группа законодателей с Джорджем Мартином в их числе потерпела поражение и лишилась своих мест. Однако большинство из них стали обладателями акций нового законного предприятия, которое со временем превратилось в великолепное спортивное сооружение, где проводились бега не только собак, но и лошадей. Это счастливое событие увеличило сумму поступлений в казну штата и способствовало приобретению новых породистых лошадей.

Капитал Джорджа Мартина и в бытность его законодателем оценивался в два с половиной миллиона долларов, а теперь, даже по скромным подсчетам, составлял свыше десяти миллионов. Нельзя сказать, что подобные сделки были уникальными и грозили Мартину крупными неприятностями. Но все же он не хотел бы, чтобы об этом деле стало широко известно. Особенно теперь, когда он стал руководителем фирмы «Мартин, Рид и Вайсс», был объявлен человеком года за пожертвования на социальные нужды и намеревался, по слухам, снова баллотироваться в законодательное собрание. Только на этот раз он примеривался к Конгрессу, который находился в Вашингтоне, округ Колумбия.

Так обстояли дела с Джорджем Мартином, если факты, приведенные Чеймом, были достоверны.

Кроме того, один из сотрудников фирмы «Мартин, Рид и Вайсс» представлял интересы миссис Глэдис Джелликоу на бракоразводном процессе и помог ей выиграть. Вряд ли этот факт мог породить в душе Уилфреда маниакальную злобу. Конечно, он не вскрыл себе вены из-за того, что за утренним кофе не может больше с любовью лицезреть физиономию Глэдис, но вряд ли он с удовольствием отстегивал каждый месяц три тысячи «зеленых».

Третьей в моем списке значилась Зина Табур.

Вы, конечно, слышали о всех этих конкурсах: «Девушка, с которой мне хотелось бы испечь пирог», «Девушка, с которой мне хотелось бы покататься на лыжах в Альпах», «Девушка, которую я хотел бы видеть на экране» и прочих. Так вот, Зина Табур была избрана большинством мужчин-зрителей как «Девушка, с которой мне хотелось бы поболтать».

Продюсеры достаточно деликатно сформулировали девиз конкурса, однако любой юнец, достигший половой зрелости, мог легко догадаться о его истинном смысле. Зина Табур выиграла конкурс легко, опередив свою ближайшую соперницу – необыкновенно красивую и сексапильную девушку – более чем на миллион голосов.

Она была невысокого роста. Но сложена так, что никому и в голову не пришло бы пенять ей за недостаточную стать. Ее имя – Зина Табур – как нельзя лучше подходило к внешности: смуглой коже, миндалевидным зеленовато-серым глазам, обольстительным губам, густым черным волосам, волнистым покрывалом занавешивавшим всю спину.

Она была не то турчанкой, но то египтянкой, а может, итальянкой или испанкой – в общем, имела экзотическую национальность. Никто точно не знал, откуда она родом – из Стамбула, Танжера, Израиля или Сингапура. Так, во всяком случае, говорили. Но судя по внешности и голосу, в ней было намешано всего понемногу плюс что-то от знойных арабских ночей.

Она убила своего мужа. Застрелила его.

Опять-таки это были только слухи. Никто на самом деле ничего не знал наверняка. Но несколько человек все-таки знали: Чейм, Джелликоу и, конечно, я.

Таков был мой список: Барр, Мартин и Зина. Правда, мне ничего не было известно о каких-либо отношениях между Уилфредом и Зиной. Но более миллиона голосов, полученных ею, что-то значили. И я мог поклясться в свете того, что узнал от Сильвии, что один из этих голосов принадлежал Джелликоу.

Я приехал на студию, когда заканчивалась съемка последней на сегодня сцены с участием Уоррена Барра. Я остановился поодаль, чтобы не мешать перестрелке, и наблюдал за действием, происходившим на площадке. Барр, видно, уже разделался с тремя-четырьмя опасными преступниками и сейчас разыгрывал то, что в «Паническом бегстве» выдавалось за любовную сцену.

Перед камерой лицом друг к другу стояли Барр и не очень стройная девица в обтягивающих джинсах и просторной белой рубашке. Мне не было слышно, что она говорит, но все реплики принадлежали именно ей.

Барр, этакая мощная фигура, просто стоял и смотрел на нее. Неподвижно и молча.

Трах! Девица залепила ему пощечину. Барр шевельнулся. Сложил на груди руки и снова уставился на девицу. Все так же молча и неподвижно.

Она повернулась и торопливо пошла прочь. Но потом замедлила шаг. Легко было заметить, что она просто не в силах отойти далеко от своего парня. Она остановилась. Повернулась. «О, Барт!» – надтреснутым голосом воскликнула она – Барр именовался в фильме Бартом Стилом – и, раскинув руки, бросилась к нему.

Барр – или Барт – продолжал стоять. Молча и неподвижно.

Девица обхватила его будто дерево, на которое хотела взобраться. Обвила руками его шею и повисла на нем, ухитрившись прижаться губами к его суровому лику.

Барт наконец пошевелился: обхватил ее, держа на весу. Ноги ее болтались в воздухе. Барт и девица облобызались.

Выглядело все это ужасно.

– Стоп! – завопил режиссер.

Барт некоторое время продолжал стоять, все так же молча и неподвижно.

– Стоп, чтоб вас всех! – орал режиссер и, когда съемка прекратилась, сказал: – Отлично! То, что надо! Снято! Радость моя, этого мы и добивались. Просто великолепно! – Я не мог понять, к кому он обращается: к девушке или парню. Но в Голливуде так бывает сплошь и рядом.

Уоррен Барр сказал что-то девице, потом с важным видом покинул съемочную площадку и направился в мою сторону. Но как только заметил меня, вся спесь с него слетела. Он остановился как вкопанный. Потом быстро двинулся ко мне. Я смотрел на его развевающиеся волосы, на ямку на подбородке, на свирепое лицо. Казалось, он вот-вот зарычит. Господи! Окажись я на съемочной площадке, мне бы несдобровать!

Но я тоже был раздражен. Сколько мне пришлось всего вытерпеть! Сначала за мной увязались бандиты, потом наорал Чейм, осыпал бранью Лэш, пытаясь заморозить меня своими глазами, обрыгал Рыкун! А сейчас этот проклятущий герой приближался с таким видом, будто готовился к штурму Балаклавы.

Барр остановился напротив меня:

– Что еще вам надо, ищейка?

– Меня зовут Скотт. Шелл Скотт. Я бы хотел немного поговорить, мистер Барр. Если не возражаете.

– Возражаю! Вы что, забыли? Так что валите отсюда.

Я грустно покачал головой:

– Боюсь, не смогу. А вернее, не захочу. И на всякий случай, приятель, если вы не расслышали: меня зовут Скотт.

Как я уже говорил, у Барра было квадратное мускулистое лицо. Сейчас оно казалось мне еще более квадратным и мускулистым. Он напряг скулы, стиснул губы, нахмурил брови. Ямка на подбородке углубилась. Выглядело все это весьма эффектно. К тому же я заметил его сжатые кулаки.

– Смотрите, как бы я не сорвал с вас парик, – предупредил я. – Не доводите меня, мистер Барр. Личико я постараюсь вам не подпортить, но за другие места не отвечаю. Сверну шею, порву селезенку, отломаю каблуки.

Правая рука Барра, сжатая в огромный кулак, – с шрамами на пальцах – была опущена, и пока он ее не поднимал.

– А я смотрю, вы нахал!

– С нахалами и сам нахал. Кто первый начал хамить?

Он пожал плечами:

– Я начал, я и закончу.

Барр отступил назад, перенес всю тяжесть тела на левую ногу и, вне всяких сомнений, приготовился нанести мне удар.

– Я знаю, о чем в пятницу с вами говорил Джелликоу, – сказал я. И, пока Барр не замахнулся, добавил: – Но если вы меня ударите, я доставлю вас не в полицию, а в ближайшую больницу.

И опять произошло то же, что и утром. Агрессивное выражение исчезло с его лица. Даже сквозь загар было видно, как он побледнел. Черты лица, как и при первом нашем разговоре, болезненно исказились, кожа потускнела, поблекла. Только теперь это было более заметно. Наверное, оттого, что он был чисто выбрит. Перед любовной сценой, надо думать, полагается бриться.

– На что это вы намекали, упоминая про полицию?

– Избиение – это уголовное преступление, не так ли? – Я назвал ему дату, город, штат и приговор. – Вы выступали под именем Тигра Йейтса и были отличным боксером. Но и помимо ринга вы были парень не промах. Первые двое или трое дилетантов, которых вы уложили, не стали подавать на вас в суд. Профессионал, избивающий обычного гражданина, по сути дела, совершает преступление – нападение с применением смертельных приемов. Но вы, я думаю, об этом знаете.

Барр сложил на груди мощные руки:

– Ну, продолжайте.

– Однако в следующий раз вы отделали парня, оказавшегося мужем девчонки, которую вы угощали выпивкой. И он не пожелал вам этого простить. Короче, вы влипли в неприятную историю, и больше года вам пришлось провести в тюрьме. А потом бывший заключенный подался в Голливуд и стал знаменитым и богатым. – Я помолчал. – Но только и здесь вы ухитрились кое-кому напакостить. Правда ведь?

Барр молчал. Потом снова сказал:

– Продолжайте.

– Об этом вам и напомнил в пятницу Джелликоу.

Барр молча и как-то странно посмотрел на меня:

– Короче говоря, я не крал у старушек кошельки и не отнимал у детей сласти?

– Не начинайте все сначала, Барр. Мне удалось узнать, что Джелликоу встал на кривую дорожку шантажа. Он завладел рукописью, напичканной скандальными разоблачениями, которые при желании можно использовать в целях вымогательства. Первый шаг он уже сделал, и полагаю, он будет не единственным. Вы – уже вторая, а может, и третья жертва.

Наступило долгое молчание.

– Уилли – шантажист? Ха! – произнес наконец Барр. – И вы думаете, он пытался взять меня за глотку тем, что вы только что рассказали?

– Вы же не станете отрицать, что информация верна?

Барр покачал головой:

– Нет. Все это близко к истине. Я действительно отсидел срок. – Он задумался. – Вот только не пойму, чего добиваетесь вы, Скотт. Хотите остаток жизни провести на Бермудах?

– Не валяйте дурака, Барр. Мне ничего от вас не нужно, кроме информации о Джелликоу.

– Но я уже утром говорил, что не могу вам помочь.

– Вы и утром затевали свару. Ну, так это правда, что Джелликоу пытался припугнуть вас вашим прошлым бывшего боксера и уголовника?

Барр окинул меня пристальным взглядом:

– Ну, пытался. Но если это называется шантажом, то ему лучше поискать себе другое занятие.

– Ой ли?

– Я вам уже утром говорил, зря этот парень суетится, как старая дева.

И снова произошло что-то непонятное: Барр не только не испугался, а как бы даже расслабился.

– Уилли действует мне на нервы. Отчитывал, как капитан рядового. Будто он – глава студии. Вот я и разозлился. Чуть не влепил ему.

– А он что?

– А он руки вверх и как заверещит: «Я тебя в тюрьму упрячу. Я все знаю про тебя». В этом духе.