Текст книги "Больше, чем страх"

Автор книги: Ричард Скотт Пратер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)

Сквозь серую мглу тяжелых туч тусклым пятном просматривалось заходящее солнце. Унылый дождь монотонно моросил, и его капли, пробиваясь сквозь густую крону дерева, падали на нас с Моник. Вдали, почти у самого горизонта, разрывая свинцовые тучи, время от времени вспыхивали молнии, после которых только спустя некоторое время доносились раскаты грома, больше похожие на шепот, нарушающий тишину. Здесь, под кронами деревьев, было почти совсем темно.

Я подвинул тело водителя поближе к Моник. Затем, подойдя к девушке сзади, обхватил ее голову руками и повернул ее так, чтобы она могла видеть восковое лицо покойника. Даже если бы она зажмурила глаза, ей бы это не помогло: воображение всегда рисует картину еще более ужасную, чем та, которую видят глаза.

Продолжая сжимать голову Моник, я стал медленно и четко произносить слова, постепенно понижая голос:

– Моник, послушай. Для начала я вас обоих раздену донага. Он, похоже, умер. Более того, я почти уверен, что он мертв. Затем я привяжу вас друг к другу. Ты прижмешься своим горячим телом к этому трупу, уткнешься носом ему в щеку. Я обовью ваши руки вокруг друг друга, крепко свяжу их, после чего вас оставлю. Со стороны вы будете смотреться как любовники. Ты скоро почувствуешь, как постепенно начнет остывать его тело. Кожа мертвеца ближе к ночи станет влажной и холодной. Когда наступит ночь, черная ночь, ты услышишь вокруг себя странные звуки. Эти звуки будут раздаваться везде: в высокой траве, в густой кроне деревьев. Это сейчас, пока я рядом и еще светло, ты знаешь, что это гуляет ветер или копошатся насекомые. Но в объятиях коченеющего трупа тебе будет казаться, что вокруг тебя ходят, летают и ползают жуткие твари. И эти звуки будут вгрызаться в твой мозг, словно трупные черви.

Становилось все темнее, и я продолжал рисовать Моник картины ужаса:

– А потом, Моник, ты почувствуешь, как труп в твоих объятиях придет в движение. В этом нет ничего необычного – у мертвецов при остывании всегда сокращаются мышцы и натягиваются сухожилия. Его руки начнут давить тебе на спину, и ты все плотнее и плотнее будешь прижиматься к холодному мокрому трупу. И скоро ты ощутишь себя в объятиях Смерти. Хоть ты и будешь знать, что он мертв, тебе все равно будет казаться, что труп ожил. Вглядись в него, Моник. Ты уже сейчас видишь, как шевелятся губы мертвеца, как он тянется к тебе с поцелуем. Скоро... скоро ты придешь в его объятия...

– Хватит! Хватит! – закричала Моник с несвойственным ее голосу надрывом.

– Нет, не хватит. Еще не все, Моник.

Сказав это, я сорвал с дерева лист, окунул его в кислоту, провел им по тыльной стороне ее ладони и продолжил свою речь. Хоть Моник уже должна была ощутить легкое жжение, тем не менее, я еще раз провел по ее руке смоченным в кислоте листком.

– Ну, чувствуешь, Моник? Действие кислоты? Она уже начала сжигать твою кожу. Перед тем как оставить вас, я смочу ею твое лицо. Кислота съест твою кожу до самых костей, и от твоей былой красоты ничего не останется. Даже глаз. Сначала ты ослепнешь, потом...

– Прошу тебя, Шелл! Умоляю! Я знаю, что ты этого не сделаешь. Ты не решишься. Ты меня только пугаешь.

Незаметно для девушки я за ее спиной заменил колпачок с кислотой на тот, в котором была смесь воды и бензина.

– Сделаю, Моник. Я сделаю, что задумал, – решительным голосом сказал я и занес второй колпачок над ее головой.

Было еще не так темно, чтобы она не смогла разглядеть, что у меня в руке. Она подняла голову и испуганно посмотрела вверх:

– Шелл, убери! Не надо! Ты этого не сделаешь...

– Тогда скажи мне правду.

В ответ она промолчала, и тогда я наклонил колпачок. Моник завизжала еще до того, как жидкость попала ей на лицо. Я держал ее одной рукой, а она, заливаясь в отчаянном визге, дергалась из стороны в сторону, пытаясь увернуться от льющейся на нее тонкой струйки. У нее уже намокло лицо, а когда смесь воды и бензина попала ей в глаза, она завопила:

– Мои глаза! Боже, мои глаза! Прекрати, Шелл!

– Так теперь расскажешь или нет?

– Да. Только прекрати, Шелл!

Я поставил колпачок на землю, вынул носовой платок, вытер им лицо Моник, промокнул ей глаза.

Тело девушки сотрясалось в рыданиях.

Когда первый приступ отчаяния прошел, она спросила сквозь слезы:

– Я теперь ослепну, Шелл? Я стану слепой?

– Нет, – ответил я. – Ты не ослепнешь.

Я чувствовал, что поступил мерзко, отвратительно. Только такими словами можно было определить мои действия. Ее голос потряс меня до глубины души. Для меня Моник все еще оставалась женщиной, с которой я провел прошлую ночь, которой шептал нежные слова, которую целовал до самозабвения и которая до сих пор была желанна. Я еще не успел привыкнуть к мысли, что она – исчадие ада.

Метод психологического давления применять больше не пришлось, так как Моник начала говорить. Я сидел и внимательно слушал ее, и по мере приближения рассказа к концу чувство жалости, которое я все же испытывал к девушке, постепенно улетучивалось, пока не исчезло совсем.

Глава 15

То, что я услышал от Моник, поразило меня. Оказалось, результаты научных исследований доктора Баффингтона, его опытов над обезьянами не являлись секретом. О газе, полученном доктором, который я назвал нервно-паралитическим, знали многие сотрудники Юго-Западного медицинского института. Они расценили неудачу доктора как рядовой эпизод в ходе проведения научных поисков. Но в этом институте, как и в большинстве подобных учреждений, работавших по секретной тематике, также были коммунисты. Как известно, их менталитет не такой, как у свободных людей. Они поняли, что с помощью вещества, полученного в лаборатории доктора Баффингтона, можно создать смертоносное оружие массового уничтожения. С Баффингтоном в одном институте трудился доктор Филипп Крэнстон, коммунист с многолетним стажем, секретарь партийной ячейки, состоящей из пяти членов. Он внимательно следил за работами своего коллеги, за ходом опытов по созданию препарата против полиомиелита. Посещение высокими армейскими чинами лаборатории доктора Баффингтона еще больше подогрело интерес Крэнстона к неудавшемуся эксперименту. Он решил, что если препарат доктора может служить основой для производства мощного оружия, то сведения о нем должны быть непременно переданы Советскому Союзу, этому «неустанному борцу за мир во всем мире». Филипп Крэнстон информировал об этом свое партийное руководство и получил от него задание выкрасть или сфотографировать хотя бы часть записей доктора Баффингтона. Но он не сумел этого сделать – Баффингтон успел все уничтожить.

План похищения доктора созрел у коммунистов два месяца назад. Хотя вся документация, касающаяся методики проведения эксперимента, пропала, у Баффингтона осталась голова на плечах. Люди Кремля, от которых исходили все инструкции, приняли простое, весьма немудреное решение – выкрасть ученого и заставить его работать на них. Перед Моник, которая к тому времени уже закончила легально действующую в Нью-Йорке партийную школу и посещала ряд подпольных семинаров американских коммунистов, была поставлена задача: познакомиться с доктором Баффингтоном и его дочерью и втереться к ним в доверие.

Инструкции своего партийного руководства девушка выполнила с блеском. Она подружилась с Бафф и стала почти членом семьи Баффингтонов. Моник очень быстро поняла, каким страстным поклонником доктрины «мир любой ценой» является доктор. И вот ей стало известно, что в сентябре он собирается лететь в Мехико, чтобы выступить там на Всемирном конгрессе сторонников мира.

Коммунистам показалось, что Мехико является идеальным местом для похищения доктора Баффингтона: там доктор будет в незнакомой стране, без друзей и знакомых. Более того, если он пропадет в столице Мексики, никто так и не догадается, куда он исчез, а то, что его выкрали, никому и в голову не придет. Вероятно, решающую роль в выборе места сыграло то, что неподалеку от Мехико располагался центр Кулебры, где можно было спрятать доктора. Разрабатывая свой план, коммунисты предусмотрели даже создание в этом центре хорошо оборудованной лаборатории, где доктор Баффингтон смог бы заниматься получением своего препарата. Оснащение такой лаборатории предполагалось провести согласно рекомендациям Филиппа Крэнстона и других коммунистов, окопавшихся в Юго-Западном медицинском институте. Было решено выкрасть доктора Баффингтона сразу же после его выступления на конгрессе, затем похитить его дочь, после чего обоих доставить на базу Кулебры.

Моник сообщила мне и самое главное, что меня интересовало: местонахождение центра. Располагался он, как оказалось, в том самом сером строении, свет окна которого мелькнул в тумане еще до того, как Моник и водитель «плимута» набросились на меня. От того места, где мы сейчас находились, до базы Кулебры было около полумили. И еще одна важная деталь – под кличкой Кулебра скрывался не кто иной, как Антонио Вилламантес.

Сама Моник сегодня уже успела побывать на базе. Она провела там целый час, поэтому прекрасно знала, что на ней творится. Несмотря на то что доставленному в центр доктору угрожали смертью в том случае, если он не будет работать на коммунистов, он отказался от сотрудничества. Тогда ему пригрозили, что подвергнут истязаниям Бафф. На эту мысль Вилламантеса натолкнула Моник, которая знала, с какой трепетной любовью относится к дочери отец. Пожертвовать Бафф доктор Баффингтон не мог, поэтому он согласился работать в специально созданной для него лаборатории. О том, что он быстро сумел получить то, что от него требовал Вилламантес, наглядно свидетельствовала гибель Амадора.

Член подпольной группы проник в квартиру Амадора, оглушил его, а когда тот упал, вылил на ковер возле его лица ядовитую жидкость и незаметно сбежал. С одной стороны, это была грубая работа, а с другой – они поступили достаточно хитроумно: убийца благополучно скрылся с места преступления, капитан Эмилио прибыл на квартиру убитого, чтобы убедиться, действительно ли Амадор мертв, получил медицинское заключение, которое затем должен был передать курьеру, то есть Моник. Смерть Амадора подтверждала, что доктор не обманул Вилламантеса, он создал заново свой смертельный препарат, от которого очень быстро погибали не только обезьяны, но и человек. Действие препарата сказалось и на мне, правда, в меньшей степени, чем на Амадоре, так как я получил гораздо меньшую дозу ядовитых паров, чем мой приятель. Однако мне и этого вполне хватило, чтобы представить, какие муки испытывал Амадор перед смертью.

В том случае, если газ окажется эффективным при применении на людях, русские должны были предпринять попытку его массового производства, и тогда доктор Баффингтон, как и многие до него, затерялся бы навсегда на бескрайних просторах Советского Союза.

Доктор хорошо знал, какую опасность для человечества таят в себе его разработки при их использовании в военных целях. Поэтому я хорошо представлял, какие мучения испытывал он оттого, что был вынужден работать на Вилламантеса.

– А почему газ испытали именно на Амадоре, а не на ком-либо другом? – спросил я Моник.

– У нас был большой выбор. Изначально хотели попробовать действие газа на генерале Лопесе.

– Да, представляю себе, наверняка и я значился в вашем списке.

Она не отреагировала на мое замечание.

– Мы знали, что Амадор помог тебе выбраться из тюрьмы, – сказала она. – И твое освобождение могло доставить нам массу хлопот. По твоей просьбе я была вынуждена позвонить ему, потому что, если бы я этого не сделала, у тебя сразу же закрались бы подозрения относительно меня. К тому же я и не предполагала, что Амадору удастся тебе помочь. Мы не сомневались, что ты, выйдя из тюрьмы, сразу же начнешь искать доктора Баффингтона, будешь пытаться выйти на людей, которые, по твоему мнению, причастны к его исчезновению. Допустить этого было нельзя. Едва ты вышел из камеры, как я уже догадалась, что связывает тебя с женой генерала Лопеса, почему она помогла тебе оказаться на свободе. Ты стал для нас вдвойне опасен, и тебя решили убрать.

– Так ты знала, что в тюрьму приходила сеньора Лопес?

– Конечно.

Затем Моник сообщила нечто, что удивило меня еще больше. Оказывается, после того как Амадор помог мне выйти из тюрьмы, за его квартирой установили наблюдение. Когда я зашел ненадолго к Амадору после первого покушения на меня, человек, следивший за его домом, меня засек. Он, прихватив еще троих сообщников, отправился за мной в «Эль Гольп».

– Нам было неизвестно, насколько Амадор посвящен в проблемы сеньоры Лопес, поэтому мы не хотели рисковать. Так что выбор Вилламантеса пал на Амадора, – объяснила Моник.

– И Амадора использовали для проведения опыта как морскую свинку?

– Мы должны были проверить, не саботажничает ли доктор. Для этого полученный им газ необходимо было испытать на человеке.

К сожалению, в темноте я не смог разглядеть выражение ее лица, с которым она произнесла эти слова.

– Моник, выходит, я должен благодарить тебя за то, что вместо меня отравили Амадора? Так ведь?

Было видно, что Моник колеблется с ответом.

– Шелл, после того, что между нами произошло той ночью, я... не могла допустить, чтобы убили тебя.

– Черт подери. Выходит, не покувыркайся я с тобой в постели, меня бы уже не было в живых. Но всего лишь час назад ты и не вспоминала о наших любовных утехах, – воскликнул я и задумался. – В котором часу Вилламантес ожидает получить бумаги от Эмилио?

– Не позже семи.

Я зажег спичку и посмотрел на часы. Было уже семь. Я уже открыл рот, чтобы сказать, что мы опоздали, но вовремя остановился.

– Сейчас почти половина седьмого, – решив схитрить, сказал я. – Что будет, если ты до семи не доставишь Вилламантесу бумаги?

– Не знаю. Никто не знает, что он тогда сделает. Но Вилламантес сразу же поймет, что что-то не так, и может решить, что доктор его обманул и изготовил безобидное вещество. Не знаю.

– А что грозит доктору? Он же не решится его убить.

– Нет, Вилламантес доктора не ликвидирует, пока не получит от него состав препарата. На базе есть еще один ученый-химик, который вслед за доктором Баффингтоном повторяет его эксперименты. Но учти, Вилламантес, для того чтобы заставить доктора на него работать, избил Бафф. Так что, скорее всего, он отыграется на его дочери. Кулебра жестоко расправляется с теми, кто не подчиняется его приказам. А когда срываются его планы, он становится совсем свирепым.

– Сейчас уже восьмой час.

Моник вдруг захохотала, затем остановилась и произнесла:

– Относительно Вилламантеса я тебя не обманула. Уж я-то точно знаю, как он рассвирепеет, станет просто бешеным. Против доктора он ничего не предпримет. Пока.

Она снова залилась смехом. Я поднялся. Мне ничего не сделать одному, подумал я. Если можно было бы обратиться за помощью к генералу Лопесу, но он находился слишком далеко. На то, чтобы добраться до Мехико и вернуться обратно, ушло бы много времени. А позвонить было неоткуда. Я подумал о деревне, которую мы проехали недавно. Возможно, в ней есть бензозаправочная станция, на которой имелся телефон. Но даже если бы мне и удалось с нее дозвониться до генерала, то как же долго придется ждать, пока он приедет. У меня же не оставалось времени даже на то, чтобы добраться до этой деревни.

Через две-три минуты я узнал от Моник некоторые подробности относительно расположения центра, где содержались доктор и Бафф. Размещалась штаб-квартира Кулебры в здании церкви, в которой уже многие годы не проводилась служба. Вилламантес выкупил ее и приспособил для нужд своей партии. К доктору в помещение лаборатории проникнуть было невозможно. Бафф содержалась в угловой комнате в северо-западной части строения. Во дворе под ее окном был выставлен вооруженный охранник, другой контролировал пространство между зданием и каменной десятифутовой стеной, огораживающей старую церковь. Сейчас в центре находилось порядка двадцати человек, в основном мужчины.

Наконец я решился.

– Моник, я вынужден тебя оставить. Если со мной что-то случится и я не вернусь, можешь благодарить своих сподвижников, – сказал я.

– Ты не можешь бросить меня одну.

– Я просто вынужден это сделать. С собой тебя взять не могу. Отныне я перед тобой чист, и совесть меня не мучает.

– А мое лицо? С ним ничего не произойдет?

– Нет, оно останется прежним. Та жидкость была смесью воды и бензина, – сказал я. – Мне надо было заставить тебя поверить, что это кислота.

Девушка помолчала, а потом сказала:

– Только... только не оставляй меня рядом с трупом.

– Хорошо, я его уберу, – ответил я, и, взвалив убитого на плечи, отнес его на пятьдесят футов от дерева, под которым сидела Моник, и сбросил на землю.

Подойдя к «плимуту», я снова открыл его багажник, достал остатки проволоки, сделал из нее петлю наподобие аркана и сел за руль. Моник жалобным голосом позвала меня, но я тронул машину с места и поехал в сторону центра.

От Моник мне было известно, как добраться до базы Кулебры. Свернув с шоссе направо, я выехал на узкую проселочную дорогу, изрытую глубокими колеями. Затем я разорвал предназначавшиеся Вилламантесу бумаги на мелкие клочки и развеял их по ветру.

Проехав с полмили, я потушил фары и стал двигаться дальше по намокшей грунтовой дороге со скоростью менее двадцати миль в час. Часы показывали четверть восьмого. Отсутствие Моник должно было встревожить Вилламантеса. Я уже представил себе, как он постепенно выходит из себя и начинает метать гром и молнии. Хоть я еще и ощущал слабость, но головокружение пошло на убыль, а тело перестало покрываться холодным потом. Видимо, действие газа, которым я надышался в квартире Амадора, стало проходить. Я очень на это надеялся. Машина неожиданно въехала в раскисшую от дождя колею, и я на секунду включил фары. Вот-вот должно было показаться здание церкви, поэтому мне пришлось еще больше сбросить скорость.

Через несколько десятков футов я чуть было не просмотрел огромную ухабину. В последнюю секунду, увидев на дороге большое черное пятно, я все же успел круто повернуть руль вправо, и машина плавно заскользила по глинистому грунту. Оторвав от дороги глаза, я увидел впереди церковь, в которой размещался центр.

Поначалу церковное строение, возвышавшееся в конце дороги на расстоянии ста ярдов от меня, предстало передо мной огромной темной глыбой. Я затормозил, переключил двигатель на холостой ход. «Дворники» продолжали скользить по лобовому стеклу, сметая с него капли дождя. Небо рассекла яркая молния, и, прежде чем все вокруг вновь погрузилось во мрак, я успел разглядеть это таинственное сооружение, в котором обитал дьявол.

Одного вида этого сооружения было достаточно, чтобы у меня пошлине пробежал холодок. Я знал, что, когда проникну в него, мне предстоит увидеть куда более жуткое зрелище. База Вилламантеса располагалась в низине, у подножия холма, через который проходила дорога. Зловещего вида здание выглядывало из-за высокой каменной стены, опоясывавшей его в виде прямоугольника. Мне невольно вспомнилась картина Эль Греко «Вид на Толедо». Но больше всего эта церковь за толстой каменной стеной была похожа на огромное надгробие на могиле великана. Я проехал еще пятьдесят ярдов, затем аккуратно развернул машину задом к центру и отключил двигатель. Вытащив из нее заднее сиденье, я, увязая в грязи, направился с ним к стене. Убойный револьвер 45-го калибра и кольт 38-го лежали в карманах моего плаща. В одной руке я держал проволочную петлю-удавку. Наконец я достиг каменной стены, которая оказалась выше моего роста на целых четыре фута. Большие деревянные ворота, к которым вплотную подходила грунтовая дорога, были закрыты. Пройдя влево вдоль стены ярдов двадцать, я остановился. По моим расчетам, отсюда до комнаты, в которой томилась Бафф, было ближе всего. Вот только еще бы незамеченным преодолеть высоченную ограду и проскочить внутренний двор. Где-то там должен был находиться охранник.

Вновь полыхнула молния, и верхняя часть каменной стены по всему периметру заблестела. Я оторопел: в стену были вцементированы острые осколки стеклянных бутылок. Вынув из карманов револьверы, я свернул плащ в несколько раз, приставил к стене сиденье машины, встал на него и положил свернутый плащ на острые осколки.

Отсюда мне не было видно часового, сторожившего Бафф, но зато мои руки могли легко дотянуться до края стены. Моя голова не доходила до ее верха всего на какую-то пару дюймов. Положив обе руки на плащ, я, ощущая под тканью битое стекло, вцепился в стену, подпрыгнул и лег на нее. Свернутый плащ защитил мою грудь и живот от глубоких порезов, но ладонь ближе к запястью я все-таки слегка поранил. Подтянув ноги, я одним махом перекинул их через стену, спрыгнул с нее и во весь рост растянулся в грязи. Да, теперь я был в церковном дворе, но сиденье машины, благодаря которому мне удалось перелезть через стену, осталось по другую ее сторону.

Прижавшись к земле, я вглядывался в здание старой церкви и ждал новой вспышки молнии. Через несколько секунд молния озарила темное небо, и я успел заметить два силуэта: один – слева, в двадцати футах от меня, а второй – прямо напротив меня. Тот, что был напротив, стоял, прислонившись спиной к церковной стене, увитой диким виноградом. Над его головой тусклым пятном светилось окно. За этим окном должна быть Бафф, подумал я. Меня с ней теперь разделяли всего какие-то несколько ярдов. Я досчитал до двадцати в расчете, что другой охранник отойдет подальше, потом пополз к церковной стене, к тому месту, где только что заметил часового.

Я уже покрыл половину расстояния до часового, и едва взял немного вправо, как вновь сверкнула молния. Я снова распластался на земле, а когда стало темно, продолжил путь. Неподалеку от меня в кромешной темноте вспыхнул огонек сигареты, который тут же погас. Обмотав концом удавки запястье, я пополз дальше и уже добрался до стены здания, когда огонек сигареты снова вспыхнул и, описав большую дугу, растворился во тьме.

Судя по черному силуэту, рельефно выступавшему на фоне увитой виноградом стены, часовой находился совсем рядом. Поднявшись с земли, я двинулся к нему, держа над своей головой руку с проволочной удавкой. Вот уже до него осталось шесть футов, потом всего один ярд. Затаив дыхание и глядя на профиль часового, я вытянул правую руку вперед, и в этот момент он увидел меня.

– Que...[34]34
  Что... (исп.)


[Закрыть] – только успел произнести он, и проволочная петля сильно стянула ему шею.

Охранник захрипел, а я продолжал стягивать удавку, пока он не свалился на землю. Ударив его с размаху ногой по голове, я наклонился над ним и обеими руками что было сил потянул за конец тонкой проволоки. Часовой, издав слабый стон, перестал хвататься руками за землю, перебирать ногами и навсегда затих. Ничто, кроме шелеста дождя, больше не нарушало тишины.

Я знал, что второй охранник скоро должен пройти мимо того места, где находились я и убитый часовой. Нащупав лозу какую потолще, я освободил руку от проволоки, закинул руку мертвого часового себе на плечо и, подняв его, прислонил к стене. Стараясь прямее держать его тело, я крепко привязал труп проволокой к толстой виноградной лозе. Теперь мертвец, склонив на плечо голову, висел вертикально на стене здания, едва касаясь земли ногами.

В нескольких футах над моей головой все таким же тусклым светом горело окно. Я подумал, там ли сейчас Бафф или ее куда-нибудь увели. А вдруг в ее комнате кто-нибудь из подручных Вилламантеса? Хорошо – один, а если их несколько? Моник сказала, что Бафф секли хлыстом, а Вилламантес при этом присутствовал. Я мог представить себе, с каким удовольствием он наблюдал, как после удара на нежном теле девушки вздувались кровавые рубцы, как отчаянно кричал доктор, обливаясь слезами, как он потом согласился сделать то, что требовал от него этот садист.

Из-за угла церкви вынырнула тень, а потом показался силуэт второго часового. Выхватив из кармана револьвер, я спрятался за спину убитого, схватил его за волосы и поднял ему голову. Когда охранник, тяжело ступая, медленно прошел мимо, я перевел дух.

Цепляясь за плети дикого винограда, я поднялся вверх по стене на несколько футов и оказался у окна. Оно было закрыто. Более того, продольные перекладины оконной рамы были стянуты металлическими болтами. Я задумался, затем поднялся по виноградной плети еще на фут, вцепился в нее обеими руками и ударил ногой по деревянной крестовине один раз, потом еще. Стекло треснуло, и оконные створки распахнулись внутрь комнаты. Я влез в окно и раздвинул тяжелые шторы.