Текст книги "Дураков нет"

Автор книги: Ричард Руссо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 41 страниц) [доступный отрывок для чтения: 15 страниц]

Некоторые фразы способны поистине волшебным образом поднять прошлое со дна озера жизни, и для Салли, как для всех заблудших отцов, такой фразой была “только матери не говори”. Он не пускал ее в ход лет тридцать. Но слова эти мигом нашлись, словно им не терпелось, чтобы их сказали, – священное заклинание. Салли от рождения суждено было произносить эту фразу, он узнал ее от отца, а если бы ее не существовало, Большому Джиму пришлось бы ее выдумать. “Зайдем на минутку, – привычно говаривал он у любимой таверны, и Салли с братом ждали, чтобы отец открыл перед ними тяжелую дверь и подтолкнул их в прохладную темноту, предупредив попутно: – Только матери не говорите”. Внутри Салли и Патрику неизменно совали взятку – горсть пятицентовиков, мальчики играли в шаффлборд и пинбол, а Большой Джим усаживался у барной стойки и заказывал виски с пивом, первый стакан из многих, оплаченных деньгами, которые он утаил от матери Салли, – жене он выдавал определенную сумму, ни центом больше, – и теперь эти деньги лежали небрежной кучкой на стойке, обеспечивая Большому Джиму радушный прием. Иногда, если Салли уставал от пинбола (ему приходилось стоять на деревянном табурете, и все равно он с трудом дотягивался до кнопок) или у него кончались монетки, он подходил к отцу и глазел на кучку банкнот, сознавая, что это и есть те деньги, о которых мать говорит с такой горечью, пока отец не слышит, – деньги, которые она потратила бы на еду и одежду, если бы они у нее были, купила бы приличные вещи. Отец пил уже третий стакан виски с пивом и стервенел все больше; заметив, как Салли таращится на банкноты, он отвешивал сыну крепкий подзатыльник. “Матери не говори, – приказывал он. – Я не обязан отдавать ей все до последнего цента”. Салли обещал, что не скажет, опасаясь очередного подзатыльника – они раз за разом становились сильней, а не легче. Потом Большой Джим заказывал очередной стакан виски или швырял доллар, лежавший наверху уменьшавшейся кучки, бармену, по совместительству букмекеру. “На победителя, черт возьми, – неизменно говорил Большой Джим, определившись, на какую лошадь ставить. Ставки на второе и третье места он считал трусостью, этот грошовый выигрыш был ему даром не нужен. – Ты меня слышал? Только на победителя”.

Заканчивались такие посиделки, как правило, одинаково: Большого Джима просили уйти, потому что чем больше он пил, тем сильнее стервенел и рано или поздно лез в драку. Порой кто-то из посетителей старался его образумить и предотвратить стычку. Чего он добивается, зачем так ведет себя при детях? – спрашивал посетитель. Казалось бы, эти слова должны были подействовать, но нет. Большой Джим Салливан был не из тех, кто не уверен в себе, а уж в чем он точно не сомневался, так это в своем таланте воспитателя. Если ему хотя бы намекали, что он не самый примерный отец, Большой Джим, дабы доказать свою правоту в этом вопросе, пускал в ход кулаки, и хорошо, если намекнувший успевал увернуться.

К сожалению, после нескольких стаканов виски с пивом кулачный боец из него был никудышный. Большой Джим всю жизнь полагал, что надо бить первым, и действовал, не мешкая, – по крайней мере, не предполагал мешкать. Беда в том, что его излюбленный удар с разворота оповещал о себе задолго до прибытия, так что у противника была масса времени увернуться, и когда Большой Джим, размахнувшись что есть мочи, по инерции разворачивался, вдруг оказывалось, что его уже захватили полным нельсоном[25]25
  Захват со спины с обездвиживанием рук и плеч противника.


[Закрыть] и ведут к двери, которую кто-то держит открытой. Обнаружив, что сидит на тротуаре, Большой Джим неизменно поднимался с большим достоинством и, сообразив, где находится, ковылял домой, начисто позабыв, что в таверну пришел с сыновьями.

Однажды – Салли до сих пор живо помнил тот день – отец затеял драку с человеком, который не был завсегдатаем и не знал здешнего обычая выдворять Большого Джима из таверны, не покалечив. Быть может, тот человек, поскольку не был завсегдатаем, не догадывался, что пьяный Большой Джим вовсе не так опасен, как кажется, – для всех, кроме собственной жены и детей. Большой Джим отчего-то прицепился к этому человеку, оскорблял его полчаса кряду, наконец человеку это надоело, он сообщил об этом Большому Джиму, тот, как водится, широко размахнулся, но человек изящно ушел от удара. Большой Джим, промахнувшись, качнулся вперед, но противник не дал ему упасть, встретив Большого Джима коротким сдержанным апперкотом, и апперкот этот не только сломал Большому Джиму нос, но и свернул его набок. От этакого удара отец Салли выпрямился, вновь обрел равновесие, неизменно свойственное ему пьяному, и утратил это чудесное равновесие лишь после того, как ему нанесли еще с полдюжины ударов, причем каждый следующий оказывался сильнее предыдущего. И никто – даже те, кто прежде так милосердно обходились с отцом Салли, – не вмешался. Наверное, им тоже надоело.

В конце концов Большой Джим – лицо его превратилось в кровавую маску – опомнился от града обрушенных на него ударов, последний удар развернул его к двери, и отец Салли, пошатываясь, выбрался на улицу, точно и сам собирался уходить. Дождавшись, пока за ним закроется дверь, он упал на колени, наблевал на тротуар и отключился. Он пролежал без сознания добрые десять минут, за это время вокруг него успела собраться небольшая толпа и кто-то послал за доктором. Брат уверял Салли, что Большой Джим просто-напросто потерял сознание, но Салли не сомневался, что отец мертв, да и могло ли быть иначе: глаз заплыл и не открывался, нос свернут набок – разумеется, мертв. Но еще до прихода врача Большой Джим закряхтел, очнулся и поднялся на ноги – по всей видимости, сон придал ему сил. И когда он, пошатываясь, поплелся к дому, никто его не остановил. Салли с братом Патриком двинулись следом – на безопасном расстоянии, как они полагали, – но в квартале от дома Большой Джим почуял, что они тут, обернулся, схватил сыновей за ворот и подтянул к своему изувеченному лицу, так близко, что Салли почувствовал запах крови и рвоты. “Матери не говорите”, – предупредил отец.

И даже после развода с Верой Салли считал себя лучшим отцом Питеру, чем был ему Большой Джим, хотя и признавал, что это не бог весть какое достижение. Салли с грустью понимал, что на самом деле он лишь немногим лучше Большого Джима. Салли не бил Питера – он просто его не замечал, не вспоминал о нем месяцами, и эту простую правду ему было непросто принять, но и отрицать невозможно. Время пролетело незаметно, а Вера с помощью Ральфа сумела отлично позаботиться о сыне. Порой Вера этого не говорила, но давала понять Салли, что у них все хорошо и без него, – кажется, так и было. Вера уверяла, что Ральф относится к Питеру как к родному, хоть он ему и не родной, что Питеру хватает и любви, и всего остального. Мы – семья, сообщала Вера таким тоном, что Салли понимал: если он попытается навязать им свое общество, то тем самым поставит под угрозу благополучие семьи. Так Салли нашел предлог оставаться в стороне и, если честно, был благодарен за свою свободу.

Именно Ральф, а не Вера время от времени находил его и зазывал в гости – повидать мальчика, посмотреть, какой он стал большой, такой большой, что Салли его не узнает. Это была неправда. Салли всегда узнавал Питера по странному обеспокоенному выражению лица, это его выражение унаследовал Уилл, но Уиллу оно идет, подумал Салли. Нечастые вылазки с сыном давались ему с трудом, он понятия не имел, что сказать вечно хмурому мальчику, который всегда следит за спидометром и докладывает матери, с какой скоростью ехал Салли. Обычно они проводили время в людных местах – в кино или луна-парке, – чтобы не оставаться наедине.

Как родитель Салли действительно был опасен. Он не видел ничего страшного в том, чтобы накормить ребенка корндогом и потом катать на карусели, пока корндог не полезет обратно, после чего Салли приходилось отмывать мальчика, чтобы можно было везти его домой. В каждую из таких вылазок они рано или поздно оказывались в грязном мужском туалете, где Салли, намочив бумажные полотенца, пытался оттереть кислую рвоту с рубашки и брюк сына и слышал, как говорит голосом Большого Джима Салливана: “Только матери не говори, ладно, парень?” Потом они садились в машину, Салли опускал все стекла и гнал как сумасшедший, надеясь, что по дороге до дома одежда Питера высохнет на ветру.

Порой Питер на обратном пути засыпал, привалившись к нему, и когда они приезжали к Вере, Салли относил сына в дом. Волосы мальчугана всегда пахли чисто и сладко, как сейчас у Уилла. Они пахли хорошим домом, вдруг понял Салли, чистотой, благопристойностью, безопасностью. Всем тем, что обеспечивали Питеру Вера и Ральф. Поэтому Салли и не приезжал к Вере, пока Ральф в очередной раз не отправлялся его искать.

В круглосуточном кафе возле съезда на федеральную автостраду Салли купил внуку креманку мороженого с вишенкой наверху. У него самого в животе зловеще урчало, но себе он взял только кофе.

– Побольше кофеина, – сказал он официантке.

Девушка, которая приняла заказ, явно была слишком расстроена тем, что пришлось работать в праздник, и не отреагировала на шутку. Когда принесли мороженое, Салли отошел к таксофону у входа в кафе. Вера взяла трубку после первого же гудка.

– Привет, – сказал Салли. – Вы там никого не хватились?

– Я так и знала, – ответила его бывшая жена. – Где ты?

– Не твое дело, – отрезал Салли. – И ты не могла этого знать, я сам только что это обнаружил. Он спрятался в кузове пикапа.

Из телефонной будки Салли видел, что внук нервно ерзает. Наконец он привстал на коленях на сиденье и заглянул поверх спинки дивана. Салли помахал мальчику, тот улыбнулся – вид деда его успокоил.

– Они прочесывают квартал. – В голосе Веры по-прежнему сквозил укор.

– Значит, пусть возвращаются домой, – сказал Салли. – Я привезу его через полчаса.

Повисло такое долгое молчание, что Салли подумал, Вера повесила трубку, а он не услышал щелчок.

– Ты еще там?

– Не знаю.

– Не знаешь, там ты или нет?

– У тебя разве не бывает такого ощущения?

– Какого?

– Как будто тебя нет.

Он не собирался обсуждать подобные вещи с бывшей женой, чья способность жалеть себя, по мнению Салли, не знала границ.

– Никогда, – ответил он. – Ни разу такого не было.

Он так сказал, потому что это правда и потому что Салли хотел, чтобы Вера ясно поняла: он ни капли ей не сочувствует.

– Твое счастье. – И Вера повесила трубку.

Уилл доел мороженое, и Салли показал ему венерку, та по-прежнему валялась у него в кармане, он обнаружил это, когда разговаривал по телефону.

– Это ракушка. – Уилл потрогал лежащую посередине стола венерку.

– Точно, – сказал Салли. – Но внутри кое-что есть.

Уилл отдернул руку, по-новому взглянув на венерку.

Салли постучал по ней рукояткой ножа. Венерка зашипела.

– Оно может вылезти?

– Оно держится за ракушку изнутри, – пояснил Салли. – И вылезать не желает.

– Я бы вылез, – заметил Уилл.

– Не вылез, если бы был венеркой. Внутри безопасно, – сказал Салли. – Вы с братом все время деретесь?

Уилл не знал, что ответить на этот вопрос. По сути, они никогда не дрались, если не считать дракой Шлёпины террористические атаки. Если дедушка Салли называет “дракой” эти атаки, то они с братом все время дерутся. Уилл решил ответить уклончиво.

– Иногда, – сказал он.

– Мы с братом тоже дрались, – сообщил ему Салли.

– Уже не деретесь?

– Он погиб в аварии, – пояснил Салли.

Это известие поразило Уилла, ведь он едва не пожелал брату смерти, остановил его лишь страх, что желание сбудется и об этом узнают.

– Я буду жить с папой, – выпалил Уилл свое желание и сам себе удивился.

До чего странный день. Он отомстил Шлёпе, водил машину и вот теперь беззастенчиво наврал деду. Весь прошлый месяц Уилл представлял себе новую лучшую жизнь. Родители разведутся, и он будет жить с отцом. Сперва эта мысль его напугала. Он понимал, что развод – ужасная штука и мечтать о нем дурно, но не так дурно, как желать смерти Шлёпе, а Уилл боялся, что если он не найдет выход, то этим все и закончится. И он выбрал развод. Конечно, расставаться с матерью было жалко, но тут уж ничего не поделать. Придется ею пожертвовать.

Самое приятное в фантазиях о разводе была уверенность в том, что без Шлёпы Уилл сумеет доказать отцу, какой он хороший мальчик, такой мальчик достоин большой любви, такой мальчик никогда – или почти никогда – не доставит хлопот. И как только семья разделится, мать догадается, что все беды на самом деле от Шлёпы. Пока что она этого не понимает. Что бы ни случилось, кто бы ни был виноват, она равно наказывала обоих. Кричала на обоих мальчиков, шлепала обоих мальчиков, отправляла обоих мальчиков в их комнату. Но после развода Уилл исчезнет, а проблемы останутся, тогда она позвонит отцу и они сопоставят факты. Мать скажет, что Шлёпа всю неделю вел себя плохо, а отец ответит: “Очень жаль. Уилл вел себя идеально”. И до родителей дойдет.

В конце концов мать с отцом снова сойдутся, с неизменной радостью думал Уилл. Но все уже будет по-другому. Они поселятся в доме, не в квартире. У каждого мальчика появится своя комната, родители по рекомендации Уилла запрут Шлёпу в его комнате, а еду будут просовывать под дверь. И не выпустят его, пока Уилл не вырастет и не съедет. Он возьмет с родителей слово не говорить Шлёпе, где он живет. Это важно, потому что когда Шлёпа наконец вырвется из запертой комнаты, он будет вне себя от злости.

Все это Уилл изложил Салли. Стоило начать, и он уже не мог остановиться, новая воображаемая жизнь казалась ему реальнее от того, что он рассказал о ней. Если дед и заметил в его плане какие-то недостатки, то ничего не сказал. Дед Салли слушал молча, и Уилл был ему благодарен. За всю его жизнь никто из взрослых ни разу не выслушал его без возражений и доказательств, что все на самом деле не так, как думает или хочет Уилл. Он говорил, никто его не перебивал, и Уилл проникался уверенностью и вдохновением. Он описал дом, где поселится с отцом, и ужасные наказания, которым подвергнут Шлёпу, как только все откроется. Дед изумленно молчал – именно о таком признании мечтал Уилл. Он никогда не был счастливее. Мороженое никогда не было вкуснее. Обычно Уиллу было не до вкуса того, что он ел. От страха еда подступала, кислая, к горлу. Но это мороженое было такое вкусное, что он вылизал креманку.

– Ты будешь навещать нас когда захочешь, – сказал он Салли, точно дед до сих пор не общался с ними исключительно из-за Шлёпы.

– Непременно, – заверил Салли и посмотрел на часы. Мальчик не умолкал уже полчаса, им давно пора домой. – Нам лучше вернуться, как думаешь?

У Уилла вытянулось лицо.

– Я хочу жить с тобой.

– Если ты будешь жить со мной, тогда я не смогу тебя навещать, – указал Салли. – Да и если я украду тебя у мамы с папой, они посадят меня в тюрьму. Бабушка Вера об этом позаботится.

Уилл понимал, что это правда. Возвращаться он не хотел, однако не хотел и чтобы деда Салли посадили в тюрьму. Но один лишь разговор с дедом странным образом придал Уиллу храбрости. Он уже не так боялся Шлёпу. Да, Шлёпа непременно отомстит ему за стульчак, но когда это случится, Уилл будет думать о тех годах, которые его брат проведет взаперти.

Салли заплатил за кофе и мороженое. В соседней кабинке кто-то ел куриную отбивную, она выглядела и пахла славно. Желудок у Салли чуть успокоился, и он вспомнил, что не ел весь день. Не позвонить ли Вере, подумал он, выходя из кафе, но решил, что не стоит. Через десять минут они уже будут у нее.

Так и случилось бы, но у Салли кончился бензин. Утром оставалось больше четверти бака, однако почти весь бензин Салли сжег, когда сидел в машине у дома бывшей жены, и теперь в баке не осталось ни капли, Салли заметил бы это, если бы по дороге в кафе догадался взглянуть на датчик уровня топлива.

Салли опять позвонил – к счастью, на этот раз трубку взял Ральф, и пятнадцать минут спустя, когда на парковку возле кафе заехал “бьюик”, за рулем тоже был Ральф.

– Дед спешит на помощь, – весело рассмеялся он, когда Уилл бросился к нему, и тут же покраснел, сообразив. – Я, в общем, считаю себя их дедом, – признался он Салли.

– Все в порядке, – заверил его Салли. – Я тоже считаю, что ты их дед.

– Садись-ка ты лучше в машину, – сказал мальчику Ральф. – Ты без курточки.

Так и было, хотя Салли этого не заметил. Уилл забрался на переднее сиденье, за руль “бьюика”. Ральф вручил Салли пятигаллонную канистру бензина, которую привез с собой.

– Откуда у него эта шишка на лбу? – заговорщицким тоном спросил Ральф, поскольку понимал, что дома от него потребуют объяснений.

Салли виновато объяснил. Вера всегда твердила, что он человек опасный, и он догадывался, что она скажет, когда мальчик приедет домой с шишкой на лбу. Ральф, в отличие от нее, понимал, что такое бывает.

– Черт, – сказал он. – Мы даже не сразу его хватились. Думали, убежал. Я так обрадовался, когда узнал, что он с тобой.

– А вот Вера не обрадовалась.

– Ты же ее знаешь.

– Да уж, знаю. Как я понимаю, она до сих пор уверена, что никто ее не любит.

– У нее был трудный день. Отец совсем плох, да еще эти гости. Она вся на нервах.

– И как я не подумал, что приходить не стоит, – ответил Салли, тронутый искренностью Ральфа. – Хотя, впрочем, подумал.

– Не говори так. – Ральфа обидели его слова. – Тебе всегда рады.

– Спасибо, что приехал, я очень тебе благодарен, – ответил Салли. – Я, наверное, сжег пять галлонов, пока стоял у вашего дома.

Салли открутил крышку канистры, вставил съемный носик.

– Выливай все, – предложил Ральф. – Я еще долго не буду стричь газон.

– У тебя нет снегоуборщика?

Ральф печально покачал головой.

– Надо бы купить, конечно. После операции я уже не могу чистить снег лопатой. Сегодня чуть не сдох, а ведь еще дожидался, пока половина растает. Стареть противно, да?

Убедившись, что залил достаточно бензина, чтобы доехать до города, Салли снял носик с канистры и закрутил крышку.

– Лей все, чего ты, – сказал Ральф.

– Мне и этого хватит, – ответил Салли. – Спасибо.

– Может, заедешь? – предложил Ральф. – Все успокоилось. Тебе даже не дали индейки.

– Ничего страшного, я приехал не ради индейки, – заверил его Салли. – Что там у Питера с Шарлоттой?

Ральф пожал плечами.

– Никогда мне этого не понять, – признался он. – Не знаю, почему люди не могут поладить.

– Не знаешь? – спросил Салли. – Сколько тебе лет?

– Ведь поладить не так уж трудно, – гнул свое Ральф. – Относись к людям хорошо, и они будут хорошо относиться к тебе – по крайней мере, большинство.

Салли кивнул:

– Не считая тех, кто не будет. И не считая тех случаев, когда тебе не хочется относиться к людям хорошо.

– Мне обычно несложно относиться к людям хорошо, – сказал Ральф.

– Знаю, – согласился Салли, – но ты исключение.

Он достал сигареты, предложил Ральфу – тот явно не спешил возвращаться. Потеплело, на парковку транслировали “Пусть Бог дарует вам радость, джентльмены”[26]26
  “Пусть Бог дарует вам радость, джентльмены” (God Rest Ye Merry, Gentlemen) – английский традиционный рождественский гимн.


[Закрыть].

От сигареты Ральф отказался.

– Вера заставила меня бросить, – пояснил он. – И пиво тоже, теперь пью разве что тайком.

Салли закурил.

– Я никому не скажу.

Ральф ухмыльнулся, покачал головой.

– Если честно, мне стало лучше, – сказал он. – На самом деле курить мне запретили врачи. Вера просто следит, чтобы я не курил.

– Кому, как не ей.

Ральф уставился на ботинки.

– Зря ты с ней развелся, многое потерял, – произнес он, удивив и себя, и Салли.

– Может, ты и прав, – согласился Салли, не столько потому что действительно так думал, столько потому что его тронули слова Ральфа, тронуло, что один мужчина может сказать такое другому о женщине, на которой оба были женаты.

– Я знаю, она любит командовать, – продолжал Ральф. – И не успокоится, пока не попытается всех переделать. Но она не злая.

– Злой Вера никогда не была, – подтвердил Салли. – Но она раздражается, если не может настоять на своем.

– Наверное, как все женщины.

– Как и мы, – заметил Салли.

Ральф задумался над его ответом.

– Я – нет, – наконец произнес он. – Мне нравится, когда люди ладят. Мне неважно, кто настоит на своем. Какая разница кто? – допытывался Ральф. Раз уж он признался, что уступает Вере, он хотел бы, чтобы Салли признал такую тактику мудрой.

Салли пожал плечами.

– Меня сегодня весь день пытаются накормить индейкой, – сказал он. – А мне больше всего хочется куриную отбивную. Так почему бы мне ее не съесть?

Салли выбрал пример наобум и, сам того не зная, задел за живое. Ральф обожал жареное, но ему было нельзя.

– Это вредно, – слабо заметил он, понимая, что такой аргумент вряд ли убедит Салли.

– А если я все равно хочу?

– Почему ты хочешь того, что тебе вредно?

– Хороший вопрос, – признал Салли. – Но так всегда и выходит. – Он затушил окурок о подошву, словно поставил точку. – Кстати, – добавил он, когда они пожали друг другу руки, – один мой знакомый дешево отдает снегоуборщик.

– С чего вдруг? – удивился Ральф. – Ведь настоящая зима вот-вот начнется.

– Переезжает во Флориду, – солгал Салли.

– Да уж, там ему это вряд ли понадобится.

– Если тебе интересно… – продолжал Салли. – Он практически новый. Я сам им пользовался.

– Не знаю. – Ральф отвел взгляд. – И сколько он просит?

– Может, даже даром отдаст, – сказал Салли. – Пусть снегоуборщик будет у тебя, а я, если что, возьму попользоваться.

Ральф явно не понимал, в чем подвох. Снегоуборщики дорогие, продать подержанный проще простого, тем более в это время года. Сам Ральф всегда был склонен верить Салли, но жена его такой склонности не проявляла. Вера непременно учует недоброе, а может, и придумает, как оскорбить Салли за такое предложение.

– Было бы здорово, – печально произнес Ральф, как мальчишка, который сообщает друзьям плохую новость: мама не разрешит.

– Я тебе позвоню, если выгорит, – пообещал Салли и кивнул на внука: – Не удивляйся, если он захочет за руль.

Ральф с улыбкой посмотрел на Уилла:

– Вот бы дожить и увидеть, как мальчики вырастут. Мне было бы куда спокойнее, если бы я знал, что у них все благополучно.

– С чего ты взял, что не доживешь? – спросил Салли.

Его вопрос, очевидно, приободрил Ральфа.

– Может, и доживу. – Он пожал плечами, лицо его прояснилось. – Черт, может, мы оба доживем.

– Вот так и думай, – сказал на прощанье Салли, они снова пожали друг другу руки, и Салли вернулся в кафе.

От сигаретного автомата возле входа ему было видно, как Ральф осторожно выехал задом с парковки и направился к Бату; он вел машину как человек, который не хочет погибнуть в аварии. Салли мельком заметил, как его внук прижался к великану Ральфу, точно искал у него защиты.

Салли вернулся в кафе, и к нему подошла та же официантка, что обслуживала их с внуком.

– Еще кофе? – спросила она и на этот раз улыбнулась.

– Окей, – кивнул Салли. – И к нему куриную отбивную.

Девушка моргнула.

– Вы хотите куриную отбивную?

– Именно, – сказал Салли.

– У нас сегодня скидка на фаршированную индейку, – сообщила официантка. – И любой гарнир, за все шесть долларов девяносто пять центов.

– Замечательно, – ответил Салли. – Вдруг не наемся куриной отбивной.

Улыбка девушки испарилась. Ее бы воля, она законом бы запретила острить в День благодарения.

* * *

На дорожке у дома Робаков стояла машина Карла, и Салли припарковался за ней. Поискал взглядом снегоуборщик, но не нашел. Когда Салли постучал и вошел, Карл сидел за столом на кухне и таращился на полупустую бутылку виски.

– Знаешь, – Карл поднял глаза, – когда мы покупали этот дом, риелтор клялась, что таких, как ты, к нашему кварталу близко не подпускают.

Салли выдвинул себе стул.

– Ты, наверное, ее неправильно понял, – ответил он. – Должно быть, она говорила, что сюда не пускают негров.

– Я всегда считал тебя негром, – сказал Карл. – Ты выполняешь работу для негров, и платят тебе как негру. Хотя у негров, конечно, запросы повыше.

Салли закурил и выдохнул дым в сторону Карла.

– Я был бы счастлив, если бы мне удалось заставить тебя выплатить мне мои негритянские деньги. Других запросов у меня нет.

Карл глубоко вдохнул дым его сигареты.

– Дай закурить.

Салли бросил ему пачку. Карл пододвинул к нему бутылку.

– Будем пить прямо из бутылки, как мужики, – сказал Карл. – Устроим мужские посиделки в casa[27]27
  Дом (исп.).


[Закрыть] Робак. Стаканы? Нахрена нам стаканы? – Он глубоко затянулся сигаретой. – Ты ведь не ходишь в кино?

– Не хожу, – признался Салли.

– У тебя наверняка даже видака нет.

– Наверняка нет, – подтвердил Салли.

Карл покачал головой:

– Салли, Салли, Салли. Несовременный ты человек.

– Если бы у меня был видак, я был бы счастлив, как ты? – уточнил Салли.

– Ну, может, не так же, – ответил Карл, глотнул из бутылки (Салли к ней так и не притронулся) и поставил ее на стол. И вдруг рассмеялся, запрокинув голову, уставился в потолок, запустил руку в волосы. – Твою мать, – сказал он. Голос у него был вымотанный.

– Ты соблюдаешь хоть какие-то рекомендации врача? – спросил Салли.

– Все соблюдаю, – сообщил Карл потолку. – Все до единой.

– Он посоветовал тебе пить, курить и трахаться напропалую?

– Кроме этих, – пьяно ухмыльнулся Карл. – Это глупые требования. Если бы он меня знал, он бы такого не посоветовал.

– Если бы он тебя знал, он не стал бы тебя откачивать. Где Тоби?

– Какая Тоби?

Салли не ответил.

– Где-то здесь. Вряд ли она захочет посидеть с нами. – Карл Робак устремил на Салли мутный взгляд. – Очень надеюсь, что я не кончу так, как ты.

Салли кивнул.

– Я тоже на это надеюсь, – покладисто ответил он.

Карл покачал головой:

– Шестьдесят лет, а все влюбляешься, как школьник. Надеюсь, я в твоем возрасте буду умнее.

– Надежда умирает последней, – сказал Салли. – Если ты рассчитываешь поумнеть, пора бы потихоньку начинать.

Карл снова поскреб в волосах.

– Вот и жена так думает, – согласился он. – Она сейчас злится на меня, хотя я по твоему совету утром приехал домой. Но по пути успел дважды потрахаться. А потом по глупости рассказал ей об этом и попросил прощения. Кажется, я испортил ей праздник.

– Хочешь, ночуй у меня на диване, – предложил Салли, поднялся, затушил сигарету в раковине и смыл пепел.

– Это самый говенный диван в Бате, – ответил Карл. – Мне на нем снились кошмары. – Он достал кошелек, вынул пачку банкнот и бросил их на стол перед Салли: – Купи себе новый диван, черт подери. Нельзя класть гостей на диван, на котором снятся кошмары.

Салли мизинцем пересчитал купюры. Что-то около тысячи долларов.

– Я завтра заеду, – сказал он, – тогда и заплатишь.

– Бери сейчас, – посоветовал Карл. – Когда жена со мной разведется, мне будет уже все равно. Это твой шанс. Бери все, что я тебе должен, по твоему мнению.

– Не боись, – сказал Салли. – Я возьму все, что ты мне должен. Причем возьму, когда ты протрезвеешь. И деньги получу, и тебя побешу.

Карл покачал головой:

– Ты работаешь, как негр, получаешь, как негр, а гонору как у белого. Неудивительно, что у тебя нет видака.

– Или снегоуборщика.

Карл расхохотался и от удовольствия густо покраснел.

– Скажу тебе как на духу. Единственная приятная минута за весь сегодняшний день была, когда я украл у тебя этот сраный снегоуборщик.

– Ладно. Пусть побудет у тебя, пока снова снег не повалит, – согласился Салли. – Только в следующий раз хотя бы прикрути перила на место. Если моя хозяйка упадет, она отсудит у тебя фирму.

– Да пусть забирает, – отмахнулся Карл. – Если луна-парк не построят, я все равно не сумею ее продать. – И добавил, спохватившись: – Кстати, этому любопытному мудаку я ничего не сказал.

Салли замер в дверях:

– Какому?

– Ну тому, утром.

– Какому – тому?

– Тому, который пришел ко мне в контору после тебя.

Салли вспомнил о незнакомце в темном седане, том самом незнакомце, который сказал ему, что он не вполне трезво оценивает ситуацию.

– Такому коренастому? – уточнил Салли. – В костюмчике?

– Угу, ему самому.

– Его машина стояла неподалеку от твоей конторы, – сказал Салли. – Я бросил в него снежком. Он, кажется, не обрадовался, что я его заметил. Я подумал, его нанял чей-то недовольный муж.

– Он спрашивал, работаешь ли ты у меня. Я ответил – нет. Кстати. Заезжай ко мне завтра, – сказал он. – У меня, может, найдется работа для тебя и твоего карлика.

– Окей, – отозвался Салли. – А ты чего спать не идешь?

– Я не устал.

– Видел бы ты себя. Выглядишь как выжатый лимон.

– Может, я и выгляжу как выжатый лимон, – согласился Карл, – но я не устал.

Когда Салли вернулся в пикап, там уже сидела Тоби Робак. Лампочка в машине не горела, и о присутствии Тоби сообщал только тлеющий огонек сигареты.

– Ты чего такой дерганый? – спросила она.

Салли и правда испугался.

– Я тебя не ждал, – ответил он.

Она посмотрела на него:

– Твоя жизнь, должно быть, полна сюрпризов.

Так и было, Салли не стал отпираться. Вот и сегодня весь день сюрприз на сюрпризе, с утра до вечера.

– Как же ты его пустила?

– Я не пускала, – ответила Тоби. – Наверное, Хорас дал ему ключ, грязный двуличный гад. Я вернулась из Шуйлера, а Карл уже дома.

При упоминании о Шуйлере Салли кое-что вспомнил.

– Мне неприятно это говорить, но о тебе ходят сплетни.

– Правда? – Тоби с деланым восторгом хлопнула в ладоши. – Радость-то какая! Рассказывай.

– У тебя любовник в Шуйлере.

Тоби устремила на него серьезный взгляд, и Салли поежился, насмешив Тоби.

– Бедный Салли, – проговорила она. – Ты такой забавный.

Как почти всегда с женщинами, Салли вдруг почувствовал, что назревает разговор.

– Я же не сам это выдумал, – пояснил он. – И я ответил тому, кто мне об этом сказал, что я ему не верю.

Тоби Робак вновь рассмеялась, но на этот раз успокоилась быстрее.

– Ты правда очень милый, – произнесла она, стараясь сохранять серьезность.

– Так и есть, – подтвердил Салли. – Вот бы все женщины это понимали.

Карл подошел к окну и украдкой, по-скаутски, выглянул. Вряд ли он увидел что-то, кроме собственного отражения. Салли завел мотор, догадавшись, что, наверное, Карл подошел к окну, потому что не слышал, чтобы Салли уехал.

– Может, тебе сегодня не ночевать дома, – предложил Салли. – Он совсем развинтился.

Тоби заметила, куда смотрит Салли.

– Я так больше не могу, – призналась она. – Ты погляди на него.

Карл, приставив ладонь ко лбу, по-прежнему таращился на улицу. Он явно едва стоял на ногах, того и гляди покачнется и выпадет в окно.

– Ты можешь уехать ненадолго, – предложил Салли. – Я за ним присмотрю.

Его предложение вызвало улыбку.

– Смешно. Чтобы ты и за кем-то присматривал…

– А что тут такого?

– Ой, да ладно, не обижайся, – сказала Тоби. – Я знаю, что ты предложил от чистого сердца. Но ты же через пару минут отвлечешься, забудешь о нем и вспомнишь только через две недели после похорон. Будешь ходить по городу и удивляться: чего это Карла давно не видно?