Текст книги "ДНК миллиардера. Естественная история богатых"

Автор книги: Ричард Коннифф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Насколько богаты богачи?

«Телефон для Арманда – как гидрант для собаки. Он не может пройти мимо, не воспользовавшись им. Разница только в том, что вместо лапы он поднимает трубку».

Миссис Арманд Хаммер

Если мужчины произошли от Марса, а женщины от Венеры, откуда тогда взялись богачи? Быть может, они, как часто подозревают обычные люди, – представители внеземной формы жизни? Не цвета ли денег их кровь? Нет ли у них специальных антенн, улавливающих, как любят говорить корреспонденты, малейшие признаки грядущих прибылей и потерь? Могут ли они видеть сквозь стены? Действительно ли между созвездием Большого Пса, в котором они живут, и миром, в котором обитают карлики вроде нас с вами, целые световые годы? Правда заключается в том, что богатые люди совсем не являются отличным от нас видом. Скорее, они имеют признаки особого подвида.

Сами богачи часто говорят, что хотят быть обычными людьми и вести нормальную жизнь. «Я просто хочу принадлежать к среднему классу», – любили повторять разбогатевшие благодаря Интернету миллионеры в конце 1990-х годов. Если эта двойственность по отношению к богатству и неподдельна, она все же немного неискренна. Джеф Безос стал не только миллиардером, но еще и народным героем эпохи, потому что водил старенькую «хонду» и превозносил скромность. «Я не думаю, что богатство действительно меняет людей», – заявлял он. Но как раз в это время он отказался от аренды квартиры площадью 900 квадратных футов в центре Сиэтла, купив в зеленом пригороде Медины за десять миллионов долларов расположенный на берегу особняк. Его новыми соседями оказались Билл Гейтс, Йон Ширли и Натан Мирволд. В дальнейшем он решил перестроить и сделать свою резиденцию побольше, по-видимому, сочтя 7 тысяч квадратных футов излишне скромными в таком блестящем окружении. Таково богатство.

Хотят люди этого или нет, процесс обогащения неизбежно отчуждает их друг от друга. Он изолирует богачей от основной массы населения, что является первой ступенью эволюции, и неумолимо заставляет их меняться. Они входят в особое сообщество с собственными моделями поведения, системами знаков, языком и средой обитания.

«Я нормальный человек, – сказала мне одна чрезвычайно богатая женщина, – не похожий на большинство богачей. Я действительно много работаю. Как правило, состоятельные люди только и делают, что едят, пьют, спят и, простите за выражение, трахаются или развлекаются как-то иначе».

Их дети или внуки создают пары главным образом с равными себе, как, например, Уитни с Вандербильтами или Файрстоуны с Фордами. (Если вы собираетесь сделать маленький подарок Дженнифер Гейтс Безос, начинайте копить на него прямо сейчас.) Так из «первичного бульона» возникает нечто новое и удивительное – культурный подвид Homo sapiens pecuniosus.

Как выявить эту породу? Разве существует голотип, типовой экземпляр вида, выставленный где-нибудь в музее, сравнивая с которым новичка можно было бы сказать, богат он или нет? Можно ли представить группу, в которую одновременно входят такие изящные персоны, как французский коммерсант Бернар Арно – владелец Louis Vuitton и других роскошных марок, – и хулиганы вроде звезды баскетбола Шакила О’Нила, весящего 330 фунтов и вытатуировавшего на левом бицепсе словечко «TWISM» («The World Is Mine»)? Можно. Для начала нужно определиться с тем, что мы подразумеваем под словом «богач».

Игры с числами

Однажды в Аспене я пил кофе с местным парнем. В тот день он оказался уже вторым человеком, сообщившим мне в самом начале беседы, что ему нет нужды работать. Он женился на девушке из видной семьи, а так как названная им фамилия не произвела на меня должного впечатления, он присовокупил: «Им принадлежала корпорация General Dynamics (производитель самых смертоносных систем вооружения), а еще они владели Empire State Building. У вас есть Forbes 400?» Оказалось, сейчас их состояние достигает 3 миллиардов долларов.

Рядом со мной сидел крепкий парень с прямой, почти балетной осанкой, некоторая надменность сквозила только в манере постоянно говорить «мы».

«Мы действительно, действительно изо всех сил стараемся не одеваться лучше других, не водить классные машины (любой выскочка может купить „рейндж-ровер“) и держать в тайне свою благотворительную деятельность. Иногда реклама неуместна».

Он нелестно отзывался о честолюбцах. Возможно, это оттого, что сам он оказался в этом мире сравнительно недавно. «Вы не должны притворяться, что способны бежать со скоростью гепарда, будучи мулом», – сказал он. Особенно его раздражал новый городской клуб, выделивший «некоторых жителей Аспена как принадлежащих к высшему разряду, как своих среди чужих. Его сделали таким эксклюзивным, что многих из нас затошнило». Мой собеседник записался членом-основателем, просто чтобы иметь возможность время от времени сыграть короткую партию в гольф. Но прочим членам клуба, как оказалось, в среднем было шестьдесят четыре года. Мулы, а не гепарды. Они играли каждую партию по пять с половиной часов. Поэтому, вступив в клуб за 60 тысяч долларов, он продал свое членство за 175 тысяч и мог теперь наслаждаться своим нравственным совершенством.

Он, как и все прочие, с кем я беседовал, поинтересовался, какое определение богатству я предполагаю дать, на что я ответил, что думаю принять в качестве низшего предела 5–10 миллионов долларов инвестиционного капитала. «Мне не кажется, что это большая сумма», – последовал ответ. Это может показаться странным, но такое суждение вполне резонно. Пять или десять миллионов потребуются только на приличный дом (в среднем в Аспене они стоят 3,4 миллиона долларов, но поскольку это, безусловно, будет второй ваш дом, то потребуются дополнительные средства на уход за ним, полеты туда и обратно и развлечение ваших новых рафинированных соседей). В любом случае, добавил мой собеседник, деньги не имеют значения: «Они меня не слишком занимают». Под богатством он понимал главным образом довольство своей судьбой: «Я считаю, что богатство – это способность владеть всем, что имеешь, независимо от количества. Если ты имеешь 50 миллионов, но носишься как угорелый, устаешь до смерти и в сущности являешься рабом того, к чему стремишься, я бы ни в коем случае не назвал это богатством». Я возразил. Парень с 50 миллионами может быть их рабом, но люди все равно танцуют под его дудку.

«Значит, в вашей книге будут просто игры с числами? – спросил он. – Важно только содержимое моего кошелька?» Он достал бумажник и показал мне, чтобы продемонстрировать мою непроходимую глупость. Сверху лежал один доллар, вероятно, в качестве свидетельства присущего ему сдержанного достоинства. Затем он отогнул его, показав мне пачку купюр по сто долларов.

Я вновь обнаружил потерянный было след.

Деньги меня не интересуют

Этот случай заставил меня вспомнить, сколь странное и противоречивое животное я решил изучать. Речь шла не просто о новых или старых состояниях, а о старых состояниях, сочетавшихся с мужьями-нуворишами, а также о женщинах в поисках охотничьих трофеев, которые продаются сначала одному «большому папочке», а потом другому – еще больше. Затем, конечно, есть богачи работающие и богачи праздные. Деспоты в первом поколении и потомственные прожигатели жизни. Богачи, читающие Эпиктета и искренне задающиеся вопросом «как сделать этот мир лучше?», и богачи, которых главным образом занимает другая проблема – «кем бы сегодня закусить?». Богачи Сиэтла, в большинстве своем живущие спокойно, не привлекая к себе внимания, и богачи Лос-Анджелеса, просыпающиеся под крещендо литавр. Новые деньги, на которые покупаются пони для поло, и старые деньги, расходуемые на роликовые коньки.

Что у них общего? Почти все, с кем я общался, так или иначе выразили мысль о том, что деньги как таковые их не особенно интересуют. Сначала это показалось мне четвертой большой ложью наряду со словами «я пошлю вам чек по почте» и тому подобным. Даже если и так, то это ложь со своей традицией. Так, в библиотеке семидесятикомнатного загородного поместья The Breakers Корнелиуса и Элис Гвин Вандербильт в Ньюпорте (Род-Айленд) была белая мраморная доска с древней надписью на французском языке: «Мало я забочусь о богатствах и не сокрушаюсь, теряя их, ибо в конечном итоге только ум представляет ценность». Биограф Барбара Голдсмит пишет, что Вандербильты не видели иронии в покупке этой доски, которая была оторвана от камина четырехсотлетнего замка в Бургундии. Маловероятно, чтобы и строитель замка сделал такую надпись ради смеха. Богатые люди всегда считали, что особенными их делает одаренность, ум, стиль, физические данные, но отнюдь не деньги.

Тем не менее мои собеседники часто вели себя так, как будто их интересовали деньги и только деньги. Они поддерживали скучные светские беседы о том, кто, сколько и на что тратит: «Проблема Арни в том, что хотя он может позволить себе нанять чертовски хорошего пилота за 250 тысяч долларов, но нанимает того, который стоит 150 тысяч». Они с дико высокомерной развязностью приклеивали ценники к самым деликатным вопросам семьи и брака. Фотограф, делавший портреты двух красивых молодых женщин, перед этим случайно услышал рассказ о нетрадиционных сексуальных домогательствах пожилого мужа. О характере его запросов ничего (к счастью или сожалению) узнать не удалось, за исключением того, что они были отвергнуты супругой. Поэтому муж предложил ей сначала 100, а затем и 200 тысяч долларов. «ТАКОГО я не делаю», – отвечала она. На это муж заявил: «Триста пятьдесят тысяч, и это мое последнее слово». Она недолго поколебалась, возможно вспоминая материнское наставление о важности взаимных уступок в браке или просто прикидывая, хватит ли этих денег на шубу из русского соболя, и наконец молвила: «За 350 тысяч – сделаю».

В шкуре «большого пса»

И все же фраза «деньги меня не интересуют» повторялась так часто и порой с такой откровенной скукой при мысли о еще одном заработанном или потерянном миллионе, что я начал думать, что это, возможно, и не такая уж большая ложь. Деньги, живые деньги, безусловно, важны. Однако после того, как проходит головокружение от первой крупной суммы наличных, большинство людей обнаруживает, что одних только денег недостаточно. Зато открывающиеся благодаря им возможности завораживают. «Не делайте поспешных выводов, все делается ради любви», – сказал однажды банкир одной состоятельной семьи по поводу устремлений богачей. Конечно, он был в какой-то степени прав. Однако мой опыт натуралиста заставляет меня думать, что чаще всего богачами движут те же мотивы, что и высшими животными в естественной среде обитания: стремление к контролю, доминированию, выбору лучших половых партнеров и (самое главное) укреплению статуса.

Деньги всего лишь вводят вас в игру, и цена входа может сильно варьироваться в зависимости от окружения. Поэтому вопрос оказался гораздо сложнее тех, которые мы задавали первоначально: «Что значит быть богатым?» или «Как вы понимаете богатство?». В гималайской стране Бутан я путешествовал вместе с принцем – кузеном короля, – не имевшим денег в том смысле, который вкладывают в это выражение американцы и уж тем более жители Аспена. Но говорившие с ним люди прикрывали рот, чтобы их дыхание не коснулось его. Он обладал той же аурой, что и его кузен, и поэтому был богат по меньшей мере в одном традиционном смысле. Английское слово rich восходит к тому же индоевропейскому корню, что и кельтское rix, латинское гех и санскритское rajah, имеющие значение «король», а во многих культурах понятие богатства тесно связано с близостью человека к королевской власти. Мой бутанский принц также мог считаться богатым по местным экономическим стандартам. Если, как предположил один наш спутник, вас начинают считать богатым, когда ваш заработок в двадцать или тридцать раз превосходит местный доход на душу населения, тогда в Бутане, где годовой доход на душу населения составляет 510 долларов, человек, получающий 15 тысяч, вероятно, мог бы жить как король.

А в США? «Состояние в один миллион долларов – это не более чем достойная бедность», – заметил в 1888 году один известный человек из числа четырехсот самых богатых ньюйоркцев. Тем не менее слово «миллионер» сохранило значение своего рода талисмана. Телевизионное шоу «Кто хочет стать миллионером?» популярно вопреки стараниям ведущего Реджиса Филбина. Книга «Миллионер по соседству» стала бестселлером, хотя ее героями были застенчивые души, отдававшие предпочтение домашним посиделкам субботними вечерами, «бьюикам» и кредитным карточкам J. С. Penney. Эти миллионеры фактически имели средний годовой доход в размере 131 тысячи долларов и принадлежали к разряду людей, готовых за 200 долларов «дать личное интервью или участвовать в фокус-группе». Словом, они были «работягами» с довольно скромным капиталом.

Начальное богатство

Для достижения поставленных в данной книге целей правильнее рассматривать богатство нескромное, бесстыдное, непристойное. Недавнее исследование, подготовленное для нужд индустрии финансовых услуг, показало, что в США насчитывается 590 тысяч «пентамиллионеров», и автор предсказывал, удовлетворенно потирая руки, что к 2004 году их будет уже 3,9 миллиона. Эта экономическая когорта полностью состоит из людей, чей чистый капитал (не считая стоимости основного жилья) составляет пять или более миллионов долларов. В других докладах появляются такие понятия, как «сантимиллионер», а также изумительные и фантасмагорические «газиллионер» (gazillionaire) или даже «кабиллионер» (kabillionaire).

Однако слово «миллионер» все еще будоражит воображение, даже если и требует нового истолкования, отвечающего новым временам. В ходе проведенного недавно The Wall Street Journal опроса большинство людей оценивали богатство не размером собственности, а размером дохода – не менее миллиона долларов в год. Это перспективный путь. В 1999 году налоговое управление США получило примерно 205 тысяч налоговых деклараций, в которых был указан скорректированный общий доход в один или более миллионов долларов (при этом большая часть из них являлась совместными налоговыми декларациями). Напрашивается вопрос: можно ли вести жизнь богатого человека с меньшими деньгами? Иначе говоря, можно ли в каком-то райском местечке делать все то, что хочется (и о чем вашим соседям остается только мечтать), не особенно беспокоясь о том, как за это заплатить?

Если вы думаете, что богатые могут не заботиться о том, что думают соседи, то вы ошибаетесь. Искусство быть богатым – это, по крайней мере отчасти, способность внушать зависть и управлять ею. Если вы больше всего любите клеить куклы из вчерашних газет, уютно устроившись на чердаке, то при всем своем состоянии и удовлетворенности жизнью вы не можете называться богачом. Вот если бы вы клеили куклы из стодолларовых купюр…

Так какова же волшебная сумма, делающая вас богатым? Не обращаясь к каким-либо опросам или экономическим факторам, если не считать беглого взгляда на счета за последний месяц, скажу – по моему впечатлению, с доходом менее миллиона можно жить очень неплохо. Годовое жалованье в размере 500 тысяч долларов может и не сделать из вас богача, поскольку останется необходимость вскакивать по будильнику и лизать задницы тех, кто выше вас в иерархии, однако такой же доход от собственного портфеля ценных бумаг уже говорит о приятной независимости. Таким образом, порог, за которым начинается богатство, расположен, как мне (а также большинству инвестиционных консультантов и успешных фандрайзеров) кажется, пусть и не в экзотичной, но весьма приятной области пентамиллионеров. Любые точные числа будут иметь довольно субъективный характер. Все зависит от того, что вы любите делать и где вы любите это делать. В Аспене или Палм-Бич инвестиционный портфель в 5 или 10 миллионов долларов, конечно, никого не заставит вскочить с места, чтобы поглазеть на вас. В Нью-Йорке банкиры называют состояние в 10 миллионов «начальным богатством» (junior wealth). Не меньше (а, скорее всего, гораздо больше) вам потребуется отдать за квартиру на Парк-авеню, дом в Хэмптоне и обучение детей в Брирли или Спенсе. Однако в большинстве городов США, Европы и Японии (следовательно, и в менее развитых странах) это будет отличным началом для того, чтобы стать «большим псом».

Но постойте! Прежде чем устремиться в погоню за богачами, нам нужно обсудить два взаимосвязанных понятия, необходимых для определения богатства и характера нашего подвида. Первое понятие – относительная депривация – применимо для описания момента, когда сам богач чувствует, что становится «большим псом»; второе – социальная изоляция – относится к тому, как выбирается среда обитания, в которую врывается зверь, чтобы сказать: «Ррр-гав!»

Относительная депривация

Неотъемлемой частью трудноуловимой природы богатства является то, что люди с деньгами редко думают о себе как о богачах. По крайней мере, они стараются не произносить вслух слова «я богат», даже общаясь со своими супругами. Недавно в одном из баров Парижа я встретил прелестную скромную женщину, которая проводит все свое время в компании очень богатых людей. Чтобы лучше понять мотивы, которые движут ею, я решил спросить, не выросла ли она в семье среднего класса. Подумав, она не решилась дать определенный ответ. Вместо этого она описала свое детство: дом в Париже, водитель, повар, служанка, дом на юге Франции для отдыха в июле, еще один в Нормандии, где они проводили август, картины Моне и Сислея на стенах.

«И вы еще сомневались?» – спросил я.

«Во Франции, – объяснила она, – у нас существует понятие grande bourgeoisie, а не средний класс». В любом случае она уверена, что сейчас отнюдь не богата.

Сейчас с этим вообще трудно. Так, в ходе недавнего опроса людей, чей капитал составляет от 1 до 4 миллионов долларов, лишь 9 % сказали, что считают себя богатыми. (Вероятно, в устах людей, проводивших опрос, слово «богатый» звучало слишком вульгарно.) Остальные признали себя обеспеченными или, возможно, «хорошо обеспеченными». Около половины респондентов определили богатство как состояние в пять и более миллионов долларов.

Когда же я в ходе собственного исследования беседовал с людьми, чей капитал составляет примерно 5 миллионов долларов, волшебное число чаще равнялось 10 миллионам. Люди, имевшие 10 миллионов долларов, говорили уже о 25 миллионах, и так далее по нарастающей. Есть люди, которым никакая сумма не кажется достаточной. Когда коммодор Корнелиус Вандербильт незадолго до смерти мучился от болей в животе, врач назначил ему шампанское. «Я не могу себе этого позволить, – ответил Вандербильт. – Думаю, сойдет и содовая». В то время, в 1876 году, его капитал равнялся 110 миллионам, на пять миллионов превышая федеральный резерв США. Зачастую богатство производит именно такое действие – манит в недосягаемые дали.

Нельсон Пельц, например, сколотил состояние, энергично суетясь на скупке контрольных пакетов компаний, организованной Майклом Милкеном в 1980-х годах. Сейчас он живет в поместье High Winds площадью 130 акров в Бедфорде (штат Нью-Йорк) и любит раздражать своих богатых соседей, летая на шестиместном вертолете Sikorsky до ближайшего магазина. (Ладно, признаюсь, что это неправда. Он так заботится о покое и хорошем настроении своих соседей, что использует вертолет только в очень важных случаях, например, чтобы избежать тягостной пятиминутной поездки до аэропорта округа Уэстчестер.) Пельц сейчас имеет 970 миллионов, то есть является «сантимиллионером», что, конечно же, превосходно, досадно только, что немножко не хватает до заветного слова «миллиардер». «Ты видишь этих парней с тремя или четырьмя миллиардами долларов, – сокрушался недавно Пельц, – и думаешь: „Что я сделал не так?“».

Психологи называют относительной депривацией склонность оценивать себя не по объективным показателям, а в сравнении с равными себе. Именно поэтому даже сверхбогатые люди часто не думают о себе как о богачах. Либо есть кто-то немногим богаче, либо кто-то идет по пятам, угрожая стать богаче. Отсюда и фраза Джона Рокфеллера, узнавшего в 1913 году, что собственность Дж. П. Моргана не превышала 80 миллионов долларов: «Подумать только! Он даже не был богатым человеком». Как это ни странно, одна из причин, по которым богатые тянутся друг к другу, образуя привилегированный круг, состоит в том, что это облегчает процесс сравнения. Стремление собираться вместе, чтобы бередить раны относительной депривации, а также наслаждаться чувством относительного превосходства, – одна из причин, по которой богатые склонны к социальной изоляции.

Блистательная обособленность

Однажды в Лос-Анджелесе я свернул с бульвара Сансет и поехал извилистыми зелеными дорогами в Бель-Эйр, чтобы навестить голливудского продюсера Питера Губера в его доме. Губер, чьим наибольшим коммерческим успехом был фильм «Бэтмен», живет в расположенной на вершине холма резиденции, занимающей двенадцать акров, огороженных высокой каменной стеной с массивными воротами «под дуб». Таким мог быть вход в жилище Бэтмена. Когда я назвал себя в интерком, ворота беззвучно отворились. Дорога по спирали поднималась вверх к дому, где помощник пропустил меня сквозь еще одни ворота во внутренний двор, затем провел по мраморному коридору, украшенному Дюбюффе, через еще одну пару похожих на ворота дверей в бильярдную. Там я остался ждать, сидя под фотопортретом Греты Гарбо работы Харрелла, которая с высоты глядела довольно сурово. На кофейном столике лежала книга, на обложке которой красовалась репродукция картины Чарльза Белла, очень напоминающая большую картину того же художника, висящую на стене и изображающую внутренности автомата для игры в пентбол. Другая книга – о Луисе Комфорте Тиффани – подсказывала, что настольная лампа от Тиффани со стрекозами на абажуре куплена не на блошином рынке.

Губер оказался высоким, худым, веселым человеком в синих джинсах и спортивной рубашке, с маленьким перышком, невесть как оказавшимся в его волосах. В тот момент он был одержим размышлениями о разборках в индустрии развлечений, что было темой книги, над которой он работал. Кроме того, он «зализывал» раны, нанесенные его репутации, ведь он был «большим псом» в момент несчастного для Sony прихода в Голливуд, и в одной книге говорилось, что он помог осуществить «самое откровенное надувательство в истории бизнеса». Принимая это во внимание, решение жить за каменными стенами казалось вполне разумным. «Если люди знают, что ты убийца, они хотят убить тебя», – назвал он первую причину, а затем добавил: «Иногда происходят разборки, а ты даже не осознаешь, что тебя уже заказали. Ты возвращаешься домой или идешь в ресторан и падаешь мордой в суп».

Губер не только отличался воинственным характером, он имел собственную территорию и охранял ее. Он владел прибрежным участком площадью 200 акров на Гавайях и ранчо в 1000 акров в Вуди-Крик (район Аспена), где висели объявления, предупреждающие, что лыжня будет закрыта, если люди не перестанут добираться до нее по его дороге. В Лос-Анджелесе из окон его дома был виден знаменитый отель Bel-Air, «где каждый гость становится частью легенды». Губер вел переговоры о строительстве длинной гранитной лестницы к отелю с отдельным входом, чтобы ему не приходилось толкаться среди рядовых легенд у парадной двери. Также шла речь о круглосуточном обслуживании его дома на случай, если среди ночи ему вдруг захочется лосося с икрой и маринованными огурчиками. И все же в какой-то момент нашей беседы Губер заметил: «Будучи богатым, ты встречаешься только с другими богачами. Такая вот неприятность».

В какой-то степени он, вероятно, говорил серьезно. Но богатые, безусловно, специально организуют жизнь так, чтобы встречаться только с другими богатыми людьми. Именно поэтому одни и те же люди появляются в Аспене по большим праздникам, так переполняя аэропорт, что самолеты Learjet ютятся, будто птенцы, под крыльями Gulfstream V. Поэтому в рождественскую неделю можно увидеть миллиардеров, стоящих в половине пятого утра в очереди за шезлонгом у бассейна в отеле Four Season Maui (здешним работникам каким-то образом удалось создать систему, при которой невозможно дать взятку или послать кого-нибудь сторожить ваше место – нужно показаться самому еще до рассвета). Поэтому люди, проводящие вместе лето на Фишерз-Айленд, вместе отдыхают и зимой в Бока-Гранде, а те, кто обедает во вторник в Le Cinq в Париже, могут узнать своих соседей в пятницу днем в Hotel du Сар на берегу Средиземного моря. Они устраивают свою жизнь так, что в любом месте встречают одних и тех же людей. Их, имеющих вес, от силы несколько сотен. Может показаться, будто никого, кроме них, в мире нет.

Богатый чудик

Отчасти они поступают так потому, что для широкой публики богатый человек – своего рода «чудик». «Почтальон, девушка из химчистки – все они смотрят на меня так, будто у меня ценник на лбу, – говорит Лесли Уэкснер, миллиардер, разбогатевший на розничной торговле. – Я читаю это в их глазах. Я финансовый чудик». Люди пялятся на вас в общественных местах, откуда ни возьмись появляются старые друзья, и все чего-то хотят, причем отнюдь не вашего приятного общества. Гертруда Вандербильт Уитни, например, была чрезвычайно богатой женщиной, мечтавшей добиться известности как художница, но этот талант, увы, был невелик. Однажды она, как пишет биограф Барбара Голдсмит, организовала в своей студии в Гринвич-Виллидж своеобразное состязание художников, в ходе которого каждый из них должен был за три дня написать полотно. Художник Джордж Лаке напился и следовал за Уитни по пятам. «Мистер Лаке, почему вы ходите за мной?» – наконец спросила она. «Потому, миссис Уитни, – ответил он, – что вы чертовски богаты».

Такова жизнь богатых, если только они не остаются в окружении себе подобных. Миссис Уитни оставалась все так же чертовски богата, когда возвращалась в естественную для себя среду обитания в Верхнем Ист-Сайде или в загородный дом в Олд-Уэстбери, но здесь контраст между ней и ее соседями не был столь вызывающим. Они тоже везде побывали, все повидали и выглядели так, будто им все давно наскучило. Точно так же и Джеф Безос, должно быть, чувствовал себя неловко, болтая с новобрачными из квартиры 2-D, когда его состояние стало сравнимо с ВВП Исландии. В Медине его новые соседи тоже богаты, как целые страны. Поэтому, как это ни парадоксально, богатые стараются встречаться только с себе подобными, чтобы жить как нормальные люди.

Потом они обнаруживают, что им это по душе. Они продолжают сближаться и сравнивать себя с людьми сходного статуса, а также стараются вызвать зависть у равных. Они обнаруживают, что становятся членами своего рода международного клуба. Тогда происходит странная вещь. Вы могли бы подумать, что огромное богатство позволяет людям оставаться непохожими на других, suigeneris, быть самими собой. Вместо этого богачи обычно становятся похожи друг на друга. Они нанимают одних и тех же архитекторов, покупают картины у одних и тех же торговцев живописью в Нью-Йорке и Париже (если они тратят на это хорошие деньги, то кураторы музеев и специалисты аукционных домов начинают виться вокруг них и обхаживать, стараясь не казаться слишком назойливыми). Они носят одинаковую одежду (магазины на Гётештрассе во Франкфурте – Chanel, Cartier, Bulgari, Gucci и прочие – почти не отличаются от одноименных магазинов на Уорт-авеню в Палм-Бич или в Peninsula Hotel в Гонконге). В конце концов, богачи пересказывают друг другу одни и те же сплетни.

Псевдовид

Стремление групп людей разделяться на обособленные социальные единицы, напоминающие биологические виды, и создавать барьеры между собой и другими группами является частью процесса, который австрийский зоолог Конрад Лоренц назвал «культурным псевдовидообразованием». Этот процесс, естественно, протекает «неизмеримо быстрее», нежели эволюция биологических видов. Кроме того, он наблюдается чаще. Лоренц писал, что «его первые проявления – развитие характерных особенностей поведения в группе и дискриминация чужаков – могут быть замечены в группе детей». Однако он считал, что должны смениться как минимум несколько поколений, прежде чем «социальные нормы и ритуалы группы станут стабильными и незыблемыми». В 1960-х годах, когда писал Лоренц, многие племена туземцев, казалось, сохраняли эту стабильность. Богатые дорожат ею и сейчас, причем в большей степени, чем многие другие группы. Лоренц, принадлежавший по рождению к привилегированному слою, фактически говорил о псевдовидообразовании на языке представителя высшего класса: «Когда я встречаю человека со слегка снобистским гнусавым выговором выпускника Шоттен-гимназии в Вене, у меня возникает необъяснимое расположение к нему, более того, я почему-то склонен ему доверять…»

Сходное поведение, речевые особенности и т. д., конечно, помогают богатым узнавать себе подобных, не позволяя заподозрить, что попавший в их среду – чужак.

Кроме того, так становится возможным акцентировать мелкие различия. В книге «Теория праздного класса» преподаватель экономики Чикагского университета Торстейн Веблен описывал поведение богатых в основном через призму престижного, демонстративного потребления. Однако неприметное потребление во многих отношениях интригует сильнее. Так, почти все павлины имеют бросающиеся в глаза хвостовые перья, которые они поднимают вверх и которыми трещат, чтобы привлечь внимание самок. Самки небезразличны к размерам перьев и выносливости их носителей, эти качества – своего рода входная плата, как и размер состояния для богатых. Но, кроме того, самки очень восприимчивы и к мелким деталям, таким как блеск и симметричность перьев. Если самцу недостает каких-нибудь пяти из примерно 150 хвостовых перьев, привередливые самки пренебрегают его приглашениями на танец.