Текст книги "Огарок во тьме. Моя жизнь в науке"
Автор книги: Ричард Докинз
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]
“Рассказ предка” и “Капеллан дьявола”
Когда я предложил Джону Брокману следующую книгу – “Бог как иллюзия”, – он не пришел в восторг. Он считал, что в Америке не продать книгу с нападками на религию, и в те времена (в 1990-е) он, возможно, был прав. Позже явился Джордж Буш – младший и заставил его передумать. Но тогда, в 1997 году, в очередной уик-энд в идиллических Котсуолдских холмах, Энтони Читэм обратился ко мне с предложением, которое меня одновременно взволновало и напугало. Написать исчерпывающую историю жизни на Земле, в глобальных масштабах – как он выразился, эволюционный аналог “Истории искусства” Эрнста Гомбриха.
От размаха проекта меня объял ужас. Потребовалось бы невероятно много прочитать и возродить знания, впавшие в спячку со студенческих времен (я с горечью вспомнил замечание Гарольда Пьюзи, которое уже приводил в этой книге, – о том, что во время экзаменов в Оксфорде в вашей голове концентрируется больше знаний, чем когда-либо еще в жизни). Кроме того, многое из моих студенческих знаний уже устарело и вытеснено новыми данными, потоки которых льются отовсюду, особенно из лабораторий молекулярной биологии. Хватит ли мне выносливости справиться с предложением Энтони на достойном уровне? Задача казалась чрезвычайно тяжелой. С другой стороны, я уже два года занимал должность профессора общественного понимания науки (позже я расскажу об этом подробнее) и был освобожден от бремени консультаций и семинаров. Наверное, таков мой долг перед Чарльзом Симони, моим спонсором, – написать что-то великое, чтобы оправдать все то свободное время, которым он в своей щедрости одарил меня, то есть создать opus достаточно magnum, чтобы моим последователям было на что равняться?
Я колебался в смятении несколько дней и ночей без сна. Солнечным утром мне казалось, что я справлюсь, и я даже начинал набрасывать заметки для плана. Темными ночами мне являлся призрак жернова, который придавит меня на много лет. Лалла советовала, чтобы я взялся за книгу. Она заметила, что я могу распределить работу на несколько лет, разбить книгу на главы и работать над ними по одной – так задача уже не будет такой гнетущей. Это укрепило мою решимость, и в марте 1997 года я подписал контракт с Энтони. Тогда же Джон заключил сделку с “Хотон Миффлин”, которые взялись издать книгу в Америке; там моим редактором должен был стать Имон Долан.
Я начал писать в приподнятом настроении, радостно глядя на расстилающуюся впереди долгую извилистую дорогу, но стараясь трезво оценивать ее протяженность и груз, который мне придется по ней пронести. Но два года спустя сам масштаб задачи отбросил меня обратно в бездну отчаяния. Лалла старалась меня приободрить. Она освободила комнату, где располагалась ее художественная мастерская, чтобы я мог завесить всю стену огромной схемой книги – картой истории жизни. Смена обстановки разогнала тучи уныния, но лишь ненадолго: срок завершения контракта нависал надо мной с нарастающей угрозой. На меня напало малодушное стремление бросить весь проект и вернуть аванс издателям. Я почти решился на это, но тут Лалла метнулась в Котсуолдские холмы одна, на спасательную операцию; там она встретилась с Энтони, и в результате их кризисного совещания, в феврале 1999 года, он написал мне следующее письмо (нужно объяснить, что рабочим названием книги на тот момент было “Голоса предков” – позже мы отказались от него, поскольку выразительная цитата из Кольриджа уже слишком много раз использовалась в других местах):
Дорогой Ричард…
По поводу “Голосов предков”:
Мне бы не хотелось, чтобы ты хоть на минуту терял сон или чувствовал уколы сожаления в связи с этим проектом. Если сроки давят на тебя, мы их поменяем. Эта книга мне слишком важна – уверен, что и тебе тоже, – чтобы обращаться с ней как со статьей в воскресную газету. Предлагаю конфиденциальное соглашение между нами: если это точно твоя следующая книга, то сроки определяешь ты, а не мы или дата, записанная в контракте.
С наилучшими пожеланиями,
Энтони
Вот письмо великого издателя и книжника. Выбраться из пучины отчаяния мне также помогло осознание, что щедрый аванс за книгу, которого добился Джон Брокман, позволит мне оплатить работу ассистента-постдока на полную ставку. В конце концов, именно для таких вещей и придуманы авансы. Идеальный кандидат на эту роль был совершенно очевиден – и к тому же прямо под рукой. Янь Вон, один из моих лучших студентов со времен славы Марка Ридли и Алана Грейфена, как раз дописывал свою диссертацию под руководством Алана (получается, я был ему и руководителем, и праруководителем). Янь испытал живейший интерес к этой задаче примерно по тем же причинам, по которым я колебался, прежде чем взяться за книгу: для нее потребуется немало потрудиться и перечитать огромное количество фактической информации. Меня это отпугивало, а Янь, моложе меня на тридцать лет, видел в этом увлекательный вызов.
Янь начал работать со мной в начале 1999 года. Моя профессорская должность официально относилась к Оксфордскому музею естественной истории, и Янь получил небольшой кабинет в этом великолепном здании (его архитектура напоминает готические скелеты динозавров, хранящиеся внутри), где трудился в окружении костей, окаменелостей, пыли и шкафов со стеклянными дверцами. Мы часто встречались, чтобы обсудить подробности книги и распланировать ее структуру. Изначально Энтони задумывал, что история жизни будет разворачиваться в традиционно принятом направлении – вперед во времени. Но он увидел преимущества изложения в обратном порядке, как хотели мы с Янем, и согласился с нами. Наши доводы были убедительны. Слишком много раз кульминацией рассказа об эволюции становился человек. Первая глава “Рассказа предка” называется “Высокомерие ретроспективы”, вот как это там объясняется:
Это высокомерие ретроспективы: соблазн усматривать в прошлом лишь пролог к настоящему (будто в жизни героев этого спектакля не нашлось дела важнее, чем быть нашими предшественниками). Стивен Джей Гулд однажды заметил, что главным символом эволюции в поп-культуре является карикатура, почти такая же вездесущая, как миф о леммингах, прыгающих со скалы: вереница неуклюжих обезьяноподобных предков, которые постепенно разгибаются, следуя за Homo sapiens sapiens. Человек здесь – венец эволюции (причем всегда мужчина, а не женщина).
Мы хотели избежать человеческого высокомерия, но в то же время мы должны были признать, что читатели, будучи людьми, больше всего захотят узнать именно об эволюции человека. Как нам было удовлетворить этот простительно антропоцентричный интерес, не потакая мифу, что эволюция шагает лишь вперед к вершине, то есть к человечеству? Рассказать историю в обратном порядке! Если начинать с возникновения жизни и продвигаться вперед, ваша история может с одинаковым на то правом завершиться на любом из миллионов ныне живущих видов. Homo sapiens не должен получать исключительных преимуществ, как не должны получать их Ranunculus repens, Panthera leo и Drosophila subobscura. Но если рассказывать историю в обратном направлении, можно выделить любой из современных видов и проследить его происхождение вплоть до тех же самых истоков – общих для всех. Это дает нам свободу выбирать в качестве начальной точки тот вид, который нас больше всего интересует, – наш собственный.
Мы с Янем разыграли путешествие в обратном направлении в духе чосеровского паломничества – паломничества человека к истокам всего живого. К паломникам-людям постепенно присоединялись в разных точках “рандеву” их близкие родственники, затем более дальние, затем совсем дальние. Это давало нам дополнительную возможность подчеркнуть, что современные виды – не предки других современных видов, но родственники вроде двоюродных братьев. Как ни странно, “рандеву” набралось всего тридцать девять. Это число так мало, потому что на некоторых рандеву присоединяется сразу много родственников. Например, на рандеву № 26 к сборищу паломников присоединяется большинство беспозвоночных, в том числе насекомые, а как съязвил Роберт Мэй (знаменитый физик, ставший биологом, который занял пост главного советника по науке в британском правительстве и президента Королевского общества), в первом приближении все виды – насекомые.
Нам требовалось слово для покойных предков, общих для наших современных паломников в разных точках рандеву. Выудив из памяти остатки школьного греческого, я предложил “филарх”, но это звучало недостаточно броско. И вот жена Яня, Никки, придумала идеальный вариант: “сопредок”. Например, сопредок 15 – это общий предок всех современных млекопитающих.
Мы добавили еще одну чосеровскую нотку: некоторые паломники, которые присоединялись к человеческому путешествию в прошлое, вели у нас свой собственный “рассказ”. Эти рассказы были откровенными отступлениями, которые оправдывали добавление интересных биологических историй, уместных для всей книги и не ограниченных конкретным существом-рассказчиком. Например, “Рассказ кузнечика” посвящен расам, в особенности непростому вопросу человеческих рас – а кузнечику он отдан потому, что там приводятся и некоторые исследования о расах кузнечиков. “Рассказ они-хофоры” – о кембрийском взрыве[55]55
Кембрийский взрыв – резкое увеличение количества и разнообразия ископаемых остатков живых существ в отложениях начала кембрийского периода, около 540 миллионов лет назад.
[Закрыть]. “Рассказ бобра” – о расширенном фенотипе. Рассказы я веду от своего лица: было бы слишком слащаво вложить их в уста животных.
Будет, безусловно, справедливо сказать, что книга не была бы завершена без Яня Вона. Он упомянут как соавтор нескольких глав, и рад сообщить, что я только что при помощи “Брокман инкорпорейтед” договорился, что выйдет новое издание книги, с дополнительными материалами, которые собрал Янь, и с его именем на обложке в роли полноправного соавтора.
В один из кризисных моментов, в 2002 году, я постарался задобрить издателей и оттянуть сроки, предложив другую книгу – которая потом получит название “Капеллан дьявола”. И Энтони, и Имон Долан из американского издательства “Хотон Миффлин” хотели издать сборник моих уже опубликованных заметок и журналистских статей. И я знал, к кому надо обратиться за помощью, чтобы их отредактировать. Лата Менон была родом из Индии, но давно жила в Оксфорде и закончила Оксфордский университет: она была находчивым и удивительно сведущим редактором Encarta — энциклопедии, которая выходила под эгидой Microsoft. Несколько лет я состоял в редколлегии Encarta и посещал ее ежегодные собрания в Сомервиль-колледже, где председательствовал знаменитый историк Эйса Бриггс, а Лата руководила почти всеми подобными обсуждениями. Она произвела на меня колоссальное впечатление, и когда работа над Encarta подошла к концу, я с успехом отрекомендовал ее на должность редактора научных изданий в “Оксфорд юниверсити пресс”. Не возьмется ли она за дополнительную подработку – отредактировать антологию моих заметок? Она согласилась. Она уже читала почти все, что я в жизни написал, и поэтому помогла мне выбрать подходящие тексты и распределить их по семи разделам. Разделы я озаглавил в основном поэтическими аллюзиями: “Много света будет пролито…” (о дарвинизме), “Мне, Гераклит, сказали…” (некрологи и воспоминания), “Даже ряды этрусские…” (разные статьи, связанные со Стивеном Джеем Гулдом) и “В нас есть вся Африка с ее чудесами…” (обо всем африканском)[56]56
Источники аллюзий: “Происхождение видов”, Чарльз Дарвин; “Гераклит”, Уильям
Джонсон Кори; “Гораций”, Томас Маколей; Religio Medici, Томас Браун. – Прим. ред.
[Закрыть]. Последний раздел, “Молитва о дочери”, состоит из одной главы: это письмо, которое я написал своей дочери Джулиет, когда ей было десять. Оно стало кульминацией книги, а теперь, когда ей исполнялось восемнадцать, новую книгу я посвятил Джулиет в честь ее совершеннолетия.
Молитва о дочери
Может показаться странным, что я написал своей десятилетней дочери письмо про “Хорошие и плохие основания чему-нибудь верить”[57]57
Цит. по: Р. Докинз. Капеллан дьявола. Пер. П. Петрова. М.: Corpus, 2013.
[Закрыть]. Почему бы мне просто не поговорить с ней? У этого есть объяснение – невеселое, но не редкое: мы не так часто виделись. Джулиет жила со своей матерью, моей второй женой Ив. Ив была красива, умела развеселить и составить компанию, но у нас с ней было не так много общего – за исключением любви к Джулиет. Расставание становилось все более неизбежным. Мы разошлись, когда Джулиет было четыре: мы надеялись, что в этом возрасте это меньше ей повредит, чем если бы мы отложили это на потом. После развода мы с Джулиет виделись регулярно, но проводили меньше времени вместе, чем мне бы хотелось (время визитов определяют адвокаты с их психологией противостояния с “противной стороной” – надо ли что-то еще говорить?). Время наших встреч было слишком дорого, чтобы тратить его на тяжеловесные беседы о смысле жизни. В ее детстве мое ограниченное время пролетало слишком быстро – за чтением ее любимой книги про горилл, или “Рассеянной Мяули”, или “Слоненка Бабара”, или за игрой на фортепиано, или за прогулками к реке с ее щенком Пепе, милым маленьким уиппетом.
Но я хотел передать ей и нечто более глубокое – а редкость наших встреч воздвигла барьеры. Я даже немного стеснялся ее, благоговея перед ее кротким нравом и красотой с первого дня ее жизни. В ее присутствии я странным образом лишался дара речи. Религиозные родители отправляют детей в воскресную школу или беседуют с ними о вере. Наверное, я хотел чего-то равнозначного. Она была умной, хорошо училась в школе, и я подумал, что ей понравится длинное продуманное письмо. Потороплюсь добавить, что ни в коем случае не хотел навязать ей свои убеждения. Весь посыл моего письма был направлен на то, чтобы вдохновить ее думать самостоятельно и делать собственные выводы.
Она прочитала письмо и сказала, что ей понравилось, но мы не обсуждали его. Как оказалось, Джон Брокман тогда редактировал книгу очерков для детей, которую хотел подарить своему сыну Максу на бар-мицву. Он попросил поучаствовать и меня, и очевидным выбором было отправить в книгу мое письмо Джулиет. Так оно стало открытым письмом. Опубликованную версию благосклонно приняли родители из самых разных стран, которые дали ее прочитать своим детям или прочитали им вслух. И, как объясняется выше, я перепечатал это письмо в качестве последней главы книги “Капеллан дьявола” и посвятил всю книгу Джулиет на ее восемнадцатый день рождения.
Джулиет было семь лет, когда я встретил Лаллу, восемь – когда я на ней женился. Кажется, они нашли общий язык с самого начала. Мы наладили режим: Джулиет проводила у нас с Лаллой каждые вторые выходные, и мы с Джулиет и ее подругой Александрой несколько раз прекрасно отдыхали в самой западной части Ирландии, в доме, восстановленном моими родителями, среди песчаных холмов, с видом на Двенадцать Пиков Коннемары. То были счастливые времена; они запечатлены на прелестной вышивке, которую Лалла сделала в подарок моим родителям.
Но когда Джулиет было двенадцать, у Ив начали появляться зловещие симптомы. Ей диагностировали рак надпочечника. Она перенесла масштабную операцию, которая временно спасла ей жизнь, – но потом возникли метастазы, и она попала в замкнутый круг химиотерапии, со всеми изнурительными побочными эффектами. Она переносила это с безграничной стойкостью и отвагой, со своим фирменным черным юмором (который среди прочего и привлек меня в ней). Например, как-то раз, когда Лалла собиралась отвести Пепе к ветеринару, моему племяннику Питеру Кеттлуэллу, Ив сказала: “Раз ты все равно туда идешь, попроси у Питера что-нибудь, чтобы меня усыпить. Думаю, хватит дозы для немецкой овчарки средних размеров”. И отважно расхохоталась в лицо смерти.
Между Лаллой и Ив тогда зародилась удивительная дружба – и, думаю, это укрепило отношения Лаллы с Джулиет. Лалла всегда сопровождала Ив к онкологу, каждую неделю водила ее обедать в паб и, думаю, подбадривала ее, когда здоровье той ухудшалось. Мы с Лаллой наняли профессиональных сиделок, дружелюбных умелых девушек из Австралии и Новой Зеландии, которые помогали ухаживать за Ив и Джулиет. Все мы знали, что прогноз неблагоприятен, и мы отправили Ив отдохнуть вместе с Джулиет – в роскошный круиз по Средиземному морю; думаю, ей понравилось.
Подозреваю, что именно в те ужасные два года болезни матери у Джулиет зародилось стремление стать врачом. Правильно это или нет (на самом деле уверен, что правильно), но мы решили ничего от нее не скрывать. Она знала обо всем, что происходило при каждом посещении больницы. Меня душат слезы, пока я пишу об этом – вспоминая, как прелестная маленькая девочка повзрослела намного раньше срока, заботясь о матери, проходящей один за другим курсы химиотерапии, совершенно не по-детски скрывая собственные дурные предчувствия и горе, сохраняя спокойствие и здравый смысл даже тогда, когда нам всем это не очень удавалось. Когда наступил конец, в старой больнице Рэдклиффа, Джулиет была – что я могу сказать – четырнадцатилетним героем.
Я попросил Эдварда Хиггинботтома, знаменитого органиста и регента хора Нового колледжа, найти для похорон певицу, которая споет Ave Maria Шуберта. Он нашел сладкозвучное сопрано: ее чистый голос на самом деле довел меня до слез в такой щемящий момент, а Джулиет повернулась и обняла меня. После похорон я вывел мать Ив под руку к выходу, и мы все отправились к нам домой на поминки.
Джулиет так долго держалась бодро – трудно удивляться тому, что после трагической утраты матери горе накрыло ее с головой. В те тяжелые годы Лалла удерживала нас от распада благодаря своему несравненному интуитивному психологическому дару сочувствовать – и удерживать от распада. Но школьная учеба Джулиет пострадала, и она сильно отстала, борясь с программой Оксфордской старшей школы, знаменитой своей трудностью. Мы забрали ее оттуда и отправили в колледж Довербрукс, который больше ей подходил и, думаю, показал ей, каким может быть настоящее образование. Она на время утратила интерес к медицине и поступила в Университет Сассекса на южном побережье Англии, изучать “науку о человеке” – смесь биологии и социологии, с которой я был знаком, потому что немного поучаствовал во введении похожей специализации в Оксфорде и отвечал за “человековедов” в Новом колледже.
Джулиет очень нравилось направление естественных наук в Сассексе. Джон Мэйнард Смит тогда уже ушел в отставку, но еще был жив, а биологию Джулиет преподавала чудесная молодая женщина из Австралии, Линделл Бромэм, которая рассказывала об эволюции в духе еще не потускневшего наследия Дж. М. С. А вот социальные науки Джулиет не радовали: ей трудно было увязать их со своим собственным интеллектуальным научным подходом. Последней каплей для нее стало высказывание одного из преподавателей: “Красота антропологии в том, что два антрополога могут, глядя на одни и те же данные, прийти к противоположным выводам”. Может быть, это было сказано с иронией, но вкупе с антидарвинистским духом некоторых преподавателей социальных наук это обескураживало пылкую молодую исследовательницу.
В ней возродился интерес к медицине, и ее карьера получила новый мощный импульс, когда ей удалось перейти в Сент-Эндрюсский университет в Шотландии, проучившись всего год в Сассексе. Здесь она смогла наконец учиться медицине. Сент-Эндрюс – один из великих университетов Британии (а древнее его только Оксфорд и Кембридж), и для нее это было чудесно. Я с теплом думаю, что она для Сент-Эндрюса тоже была неплоха. Она была популярна, у нее появились друзья на всю жизнь, она выпускала студенческую газету, ходила на балы и вечеринки – и все равно получила диплом первой степени с отличием. В Сент-Эндрюсе нет клинической кафедры, так что студенты-медики, получив степень бакалавра, разлетаются кто куда. Большинство отправляется в Манчестер, но Джулиет остановила свой выбор на Кембридже и в 2010 году получила там диплом врача. Ив бы ею очень гордилась – как горжусь и я.
“Бог как иллюзия”
В начале 2005 года, вскоре после выхода книги “Рассказ предка”, Джон Брокман сообщил, что больше не имеет возражений против попытки опубликовать в Америке книгу “Бог как иллюзия”. К такой глобальной перемене, несомненно, привел в том числе крен Джорджа Буша – младшего в сторону теократии: он сказал дословно, что вторгнуться в Ирак ему велел Бог. Джон попросил меня изложить проект-предложение книги в виде письма к нему, которое он бы мог впаривать издателям. Приведу здесь первые абзацы письма:
Новый колледж, Оксфорд, OXi 3BN
21 марта 2005
Джону Брокману
“Брокман Инкорпорейтед”, Нью-Йорк
Дорогой Джон!
“Бог как иллюзия”
Как Вы знаете, я собираюсь заняться написанием и съемками масштабной телепередачи с критикой религии как “Корня всех зол” (рабочее название, которое позже будет заменено). Заказ поступил от отделения религии Четвертого канала: они хотят нанести мощный удар, атаковать религию во всеоружии – никакой мирной и объективной успокоенности, как в недавнем сериале Джона Миллера об истории атеизма. В спорах с продюсером за умеренность ратую я!
Четвертый канал покажет передачу либо в два приема по часу, либо в виде единого двухчасового блокбастера (мы с продюсером предпочитаем второе). Съемки начнутся в мае-июне 2005 года, показ предварительно запланирован на конец 2005-го – начало 2006 года. Несомненно, Четвертый канал приложит все усилия к тому, чтобы продать его и за пределы Британии. Тем временем продюсер усердно трудится, подготавливая съемочные площадки в разных уголках мира, в том числе в Америке, Европе и на Ближнем Востоке.
Пока моя голова занята этой темой, кажется разумным написать об этом и книгу. Предлагаю название “Бог как иллюзия”. Не думаю, что она должна прямо совпадать с телевизионным материалом.
Далее в письме я набросал список глав, в котором уже узнается оглавление в итоге написанной книги – кстати, больше, чем обычно в моих проектах. Я представил книгу Джону на основе телепередачи, но это совсем не один и тот же материал. Книга и телепередача заметно различаются и почти не дублируют друг друга.
В Америке Джон продал книгу в издательство “Хотон Миффлин”, где уже вышли “Рассказ предка” и “Капеллан дьявола”. В Британии он открыл новые перспективы. Книгу купило издательство “Трансуорлд”, филиал “Рэндом хаус”, где моим редактором стала Салли Гаминара. Наш дуэт оказался удачным, и с тех пор все мои книги издавала она. Недавно Салли написала мне о том, как получила то самое, процитированное выше, первое письмо, которое ей переслал Джон. “Я показала его своим коллегам, они тоже воодушевились – и мы заявили об участии в аукционе за права на публикацию в Британии, и выиграли его”. Дальше она описывала свои впечатления от рукописи самой книги. Особенно я доволен тем, что удалось ее рассмешить:
Я не знала, что покупаю еще и блестящий юмор. Я предполагала, что буду чуть-чуть улыбаться, но не хохотать во весь голос снова и снова. Это было потрясающе увлекательно.
Ее реакция прямо противоположна той репутации, которую книга приобрела, вероятно, среди тех, кто читал лишь пересказы – она считается грубой и напористой. К этому я еще вернусь позже. Салли в письме продолжала:
… Никогда не знаешь, насколько твой собственный вкус созвучен вкусам публики, так что на этапе подготовки к публикации (в сентябре 2006 года) я снова начала нервно грызть ногти. Перед выходом книги я запросила рецензии у обширной аудитории писателей и мыслителей, и многие прислали чудесные хвалебные отзывы – больше, чем обычно, так что я позволила себе снова предаться восторгу. Но только когда Вы дали первое интервью об этой книге – его организовала Пэтси Ирвин, на телепередаче “Вечер новостей” (Newsnight) с Джереми Пэксменом, – только тогда мы начали догадываться, что впереди нечто грандиозное.
С тех пор мы едва успевали допечатывать книгу: вызванный ею резонанс распространялся, читателей становилось все больше, рецензии сыпались одна за другой – и почти все хвалебные. Помню, как позвонила Вам домой и говорила с Лаллой (мы еще не были с ней знакомы) – Вас не было дома, и я взволнованно тараторила в трубку, пытаясь объяснить, что происходит нечто исключительное. Исключительными были не только продажи: книга затронула важные струны в душах читателей. Думаю, не будет преувеличением сказать, что с нее началась (по крайней мере, для этого поколения) принципиально новая полемика о религии и ее месте в обществе; эта книга произвела фундаментальный сдвиг.
Фундаментальный сдвиг? Скажем так, “Бог как иллюзия” действительно разошелся тиражом более трех миллионов экземпляров: более двух миллионов на английском, остальное – на тридцати пяти других языках, в том числе четверть миллиона на немецком. Пожалуй, еще одной лакмусовой бумажкой может служить выдающаяся коллекция “блох”, которых собрала книга. На моем сайте RichardDawkins.net стали собирать книги с названиями вроде “Докинз как иллюзия”, “Дьявол как иллюзия”, “Бог не иллюзия”, “Ричард Докинз как иллюзия”. Мы называли их “блохами” – как в стихотворении У. Б. Йейтса, которое тогда крутилось у меня в голове:
На цветной вклейке я привожу одиннадцать избранных примеров таких “блох”.
Но оставим продажи и “блох”. Казалось ли тогда, что книга произвела “фундаментальный сдвиг”? И да и нет. Не знаю, откуда взялось название “новые атеисты”. Один из вариантов – статья 2006 года в журнале Wired пера Гэри Уолфа, одного из редакторов журнала[59]59
http://archwe.wired.com/wired/archwe/14.11/atheism.html. – Прим. автора.
[Закрыть]. В эту категорию он включил Сэма Харриса, Дэна Деннета и меня. Если бы к тому времени вышла книга “Бог не любовь”, то, наверное, туда вошел бы и Кристофер Хитченс. А еще Виктор Стенджер, чьи книги, написанные с точки зрения физика, не так популярны, но не менее значительны. Вику принадлежит запоминающийся афоризм, который часто по ошибке приписывают мне: “С наукой вы летите на Луну. С религией вы летите в небоскребы”. О его смерти стало известно, когда я готовил эту книгу к публикации. Его сильного голоса будет очень недоставать.
Откуда бы ни пошло название “новые атеисты”, оно закрепилось – как и “четыре всадника апокалипсиса”, видимо, пришедшие на смену “трем мушкетерам” с выходом книги Кристофера. Я не возражаю против этих названий. Но важно отрицать любое предположение, что “новый атеизм” в философском смысле отличается от предыдущих версий, приверженцами которых были, скажем, Бертран Рассел или Роберт Ингерсолл. Тем не менее, хоть он на самом деле не очень нов, но как журналистская придумка “новый атеизм” имеет право на существование, поскольку между выходом “Конца веры” в 2004-м и “Бог не любовь” в 2007 году в нашей культуре действительно что-то произошло. “Бог как иллюзия” вышла в 2006-м, как и “Разрушая чары” Дэна Деннета и небольшая мощная книга Сэма Харриса “Письмо к христианской нации”. Наши книги задели пресловутые струны – так, как не удалось этого многим прекрасным книгам наших предшественников, по крайней мере, со времен обжигающе ясной книги Рассела “Почему я не христианин” (которая так воодушевила меня, когда я прочитал ее в школьной библиотеке Аундла в 1950-х).
Может быть, наши книги были особенно прямолинейными и смелыми? Возможно, да. А может, что-то витало в атмосфере первого десятилетия этого века – Zeitgeist парил на расправленных крыльях в ожидании восходящего потока от четырех новых книг? Может быть, и так – а еще, несомненно, дело было в том, как Джордж Буш – младший все больше двигался в сторону теократии и одновременно над миром нависала угроза Мечети Воинствующей.
Могу с уверенностью сказать, что наша четверка не строила никаких общих планов. Конечно, мы читали книги друг друга – те, что уже вышли до наших собственных. И неизбежно в какой-то степени мы повлияли друг на друга. Если говорить о самых первых книгах – я не слышал о Сэме Харрисе, пока не открыл “Конец веры”. На первой же странице Сэм с леденящим литературным мастерством описывает сцену взрыва в автобусе, устроенного молодым террористом-смертником. Вы с самого начала понимаете, что произойдет. После того как оседает пыль, гвозди, шарики от подшипников и крысиный яд – семья молодого человека скорбит по нему, но переполнена гордостью: они знают, что их сын попал в рай для мучеников. Соседи осыпают их материальными утешениями: едой и деньгами, – воздавая дань уважения подвигу юноши. Концовка истории – будто сокрушительный удар, и его разгромная сила парадоксальным образом лишь возрастает от того, что мы видим, как весь ход рассказа ведет именно к этому. Что мы знаем об этом молодом человеке? Был ли он беден или богат, сколько имел друзей, был умен или глуп? Может быть, он был подающим надежды студентом? Может быть, инженером? Мы практически ничего о нем не знаем. Но вот в чем дело:
Почему же тогда так просто – так очевидно просто, хоть руку дай на отсечение – угадать религию этого юноши?
И, конечно, Сэм не называет его религию прямо. В этом не было и нет необходимости.
Думаю, к написанию книги “Бог как иллюзия” меня подтолкнула в том числе элегантная смелость Сэма в “Конце веры”. А также, как я уже упоминал, перемена мнения Джона Брокмана. Хочется верить, что книги Всадников в целом написаны не хуже “Конца веры”, и это их свойство стало попутным ветром в парусах меняющегося Zeitgeist и в какой-то мере привело к успеху “Нового атеизма”.
Еще одним крупным издательским событием стала книга “Бог не любовь” Кристофера Хитченса. Подзаголовок американского издания – “Как религия все отравляет” – обладает недюжинной силой, и я неспособен понять, как британские издатели могли поменять его на “Аргумент против религии”. Какое заурядное решение. Но потом они, похоже, одумались: издание в мягкой обложке вышло с американским подзаголовком. Вот и опять мой обычный пунктик: зачем издатели ковыряются в заголовках книг, когда издают их по ту сторону Атлантики?
Когда Хитченс скончался от рака в 2011 году, атеистическое движение потеряло своего самого красноречивого представителя – пожалуй, он был лучшим оратором из всех, кого я когда-либо слышал, независимо от тематики. Искусство публичных выступлений – это не просто децибелы, но об этом часто забывают народные вожди, проповедники и, увы, легковерные слушатели. У Кристофера был великолепный баритон, напоминавший Ричарда Бертона в шекспировских ролях, и он владел им в совершенстве. Но главным образом его риторическое мастерство зиждилось на интеллекте, остроумии, молниеносной находчивости, на его внушительном арсенале фактических знаний, литературных аллюзий и личных воспоминаний из самых опасных уголков мира – ведь он был не только вооружен интеллектуально, но обладал и физической отвагой.
“Бог не любовь” и “Бог как иллюзия” не конкурируют, но дополняют друг друга. Я, как ученый, больше всего обеспокоен тем, как религиозная вера соперничает с наукой за право все объяснять, а Кристофер протестует больше с политической и нравственной точки зрения. Ему противна сама идея небесного диктатора, который требует полной преданности и подчинения и готов обречь на вечное наказание тех, кто от него отступится – или хотя бы усомнится в его существовании. Он приводил как пример тиранию Северной Кореи: по крайней мере, если умереть, то ты от нее избавишься. Но у божественного “любимого руководителя” смерть – это только начало ваших мучений. О Кристофере я еще напишу в этой книге.
