Текст книги "Критик, или Репетиция одной трагедии"

Автор книги: Ричард Шеридан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

Дэнгл. Вот золотые слова. Клянусь честью, хоть он и друг мне, я тоже так думаю.

КАРТИНА ВТОРАЯ

Гостиная в доме Дэнгла. Миссис Дэнгл, синьор Пастиччо

Риторнелло, синьорины Пастиччо Риторнелло,

переводчик, музыканты.

Переводчик. Je dis, madame. j'ai l'honneur представиль вас и просиль votre protection pour синьор Пастиччо Риторнелло и его прелестный famille {Я говорю, мадам, я имею честь представить вас и просить вашего покровительства для синьора Пастиччо Риторнелло и его прелестной семьи. (Франц.)}.

Синьор Пастиччо. Ah! vosignoria, noi vi preghiamo di favoritevi colla vostra protezione {Ах, ваша милость, мы просим вашего благосклонного покровительства. (Итал.)}.

Первая синьорина Пастиччо. Vosignoria fatevi quesi grazie {Мы были бы очень признательны вашей милости. (Итал.)}.

Вторая синьорина Пастиччо. Si, signora {Да, синьора. (Итал.)}.

Переводчик. Мадам, я переводит по-английски. C'est a dire они просиль вас de leur faire l'honneur {Это значит, они просят оказать им честь. (Итал.)}...

Миссис Дэнгл. Уверяю вас, господа, я ни одного слова не понимаю из того, что вы говорите.

Синьор Пастиччо. Questo signore spieghero... {Этот синьор переведет. (Итал.)}

Переводчик. Oui. Я переводит. Нас имеет леттр рекомендасион pour м-сье Дэнгл.

Миссис Дэнгл. Честное слово, сэр, ровно ничего не понимаю.

Синьор Пастиччо. La contessa Rondeau e nostra padrona {Графиня Рондо наша покровительница. (Итал.)}.

Третья синьорина Пастиччо. Si, padre, et miladi Fugue {Да, папа, я еще миледи Фуга. (Итал. и англ.)}.

Переводчик. О, я, я переводит. Мадам, она сказаль на английски, знашит – qu'ils ont l'honneur d'etre proteges de ces dames {Что они имеют честь пользоваться покровительством этих дам. (Франц.)}. Ви понимайт?

Миссис Дэнгл. Нет, сэр, я ничего не понимайт.

Входят Дэнгл и Снир.

Итальянцы (хором). А-а! Синьор Дэнгл!

Миссис Дэнгл. Мистер Дэнгл, вот эти два чрезвычайно учтивых джентльмена изо всех сил стараются мне что-то объяснить. Но я никак не могу понять, который из них переводчик.

Дэнгл. Гм... Э бэн.

Переводчик. М-сье Дэнгл, le grand bruit ваши талан pour la critique и ваши interet avec messieurs директор всем театр... {Громкая слава о ваших критических талантах и о ваших связях с господами директорами всех театров. (Франц.)}.

Синьор Пастиччо (одновременно с переводчиком) Vosignoria siete si famoso par la vostra conoscenza, e vostra interessa colla le direttore da... {Ваша милость столь прославилась вашими знаниями и вашими связями с директорами. (Итал.)}.

Дэнгл. Пожалуй, переводчик – это тот, у которого уж и вовсе ничего понять нельзя.

Снир. Как, Дэнгл, а я всегда считал вас превосходным лингвистом!

Дэнгл. Так оно и есть. Только они чертовски быстро лопочут.

Снир. Так вот что я вам скажу: чем тратить время на разговоры, послушаем лучше их пение. Ведь они, кажется, за этим и явились? (Обращается к синьору Пастиччо, после чего гости начинают петь трио.)

Дэнгл, не попадая в такт, отбивает ногой. Входит слуга и, нагнувшись,

шепчет Дэнглу на ухо.

Дэнгл. Просите.

Слуга уходит.

Браво, браво. Восхитительно! Брависсимо, восхитиссимо. Ах, Снир, ну разве можно у нас в Англии найти подобные голоса?

Снир. Да, таких, пожалуй, не сыщешь.

Дэнгл. Но, видите ли, Пуф уже здесь. Синьоры и прелестнейшие синьорины. Я вас весьма признальтиссимо. Споьа синьора Данглена, миссис Дэнгл, прошу вас, уведите их в другую гостиную, угостите, и, пожалуйста, пусть оставят вам свои адреса.

Миссис Дэнгл, синьор Пастиччо Риторнелло, синьорины Пастиччо Риторнелло,

и переводчик церемонно удаляются.

Входит слуга.

Слуга. Мистер Пуф, сэр. (Уходит.)

Входит Пуф.

Дэнгл. А, дорогой мой Пуф!

Пуф. Приветствую вас, дорогой Дэнгл.

Дэнгл. Мистер Снир, разрешите вам представить мистера Пуфа.

Пуф Так это мистер Снир? Очень рад, сэр. Давно добивался чести познакомиться с джентльменом, чьи высокие критические таланты и непревзойденное суждение...

Снир. Дорогой сэр...

Дэнгл. Не скромничайте, Снир. У моего друга Пуфа просто такой способ выражаться. Он говорит с вами на языке своей профессии.

Снир. Профессии?

Пуф. Да, сэр. Я никакой тайны из своего ремесла не делаю. Вот Дэнгл знает, среди друзей и братьев писателей я люблю обо всем говорить откровенно, на чистоту и с удовольствием рекламирую себя самого. Я, сэр, специалист по панегирикам, или, говоря попросту, мастер пуфа к вашим услугам и к услугам всех желающих.

Снир. Вы очень любезны, сэр. Поверьте, мистер Пуф, я не раз восхищался вашим дарованием на страницах наших газет.

Пуф. Да, сэр, могу с гордостью сказать! что в этом отношении я веду гораздо более обширную деятельность, чем вся писательская братия. Трудился все лето не покладая рук. Дьявольски была жаркая работа, дорогой Дэнгл! Никак до сих пор в себя не приду. И ходят слухи, будто директоры зимних театров на меня в обиде.

Дэнгл. Что вы, какая же может быть обида? Напротив, они очень довольны.

Пуф. Ну, этому уж никак нельзя поверить. Разве что они стараются делать вид. Я их так высмеял, что у них теперь надолго пропадет охота смеяться.

Снир. А, это в ваших юмористических заметках... А я всегда думал, мистер Пуф, что вопросы, относящиеся к области литературы, лучше предоставить самим литераторам.

Пуф. Ну что вы! У них это получается очень неискусно, и мы обычно рассматриваем такие попытки как вторжение в нашу область и сейчас же занимаем прямо противоположную позицию. Ах, сэр, вы, вероятно, думаете, что половина хвалебных статей и заметок, появляющихся в печати, пишется людьми заинтересованными или их почитателями. Ничего подобного, сэр! По меньшей мере на девять десятых все это заготавливается мной и входит, так сказать, в круг моей деятельности.

Снир. Скажите!

Пуф. Да-да, сэр! Представьте себе хотя бы такую вещь, как аукцион; хотя эти мошенники с некоторых пор так наловчились работать языком, что даже сумели снискать доверие публики, но разве они способны создать хоть сколько-нибудь тстоящую рекламу! Они только мастера кричать да размахивать молотком, а вынь у них молоток из рук, они сразу становятся скучнее самого скучного прейскуранта. Да, сэр, это я обогатил их нищий стиль, я уснастил их жалкие рекламы обильными дифирамбами и громкими эпитетами, обгоняющими друг друга в превосходных степенях, как наддатчики цен на аукционах. Я расцветил их убогий слог яркими блестками небывалых метафор, раздул в них искру фантазии и выдумки. У кого, как не у меня, научились они воздвигать невиданные сады, где призрачные деревья ломятся от воображаемых фруктов, где услужливые ручейки орошают отсутствующие клумбы, а учтивые кустики склоняются в благодарности, прославляя благодетельную почву! Кто открыл им способ выращивать могучие дубы, не прибегая к помощи желудей, создавать приятнейшее соседство без единого соседа в округе, водружать храмы богине здравия Гигее в самых зловонных трущобах Линкольншира!

Дэнгл. Да, сэр, вы поистине оказали обществу неоценимые услуги, потому что, если теперь у какого-нибудь потерпевшего крах джентльмена имущество идет с молотка, для него это получается нечто вроде торжественного чествования!

Снир. Услуги! Да, если у этих людей в сердцах есть хоть капля благодарности, они должны воздвигнуть ему памятник при жизни, изобразить его в виде Меркурия, бога торговли и надувательства, а вместо жезла вложить ему в руку аукционный молоток. Но скажите, мистер Пуф, что впервые натолкнуло вас на мысль употребить таким образом ваши дарования?

Пуф. Клянусь, сэр, голая необходимость. Подлинная мать искусства, которое сродни вымыслу. И должен вам сказать, мистер Снир, что стоило мне только взяться за рекламу, я сразу так преуспел, что жизнь моя внезапно превратилась в нечто поистине фантасмагорическое.

Снир. Любопытно!

Пуф. Целых два года я существовал исключительно за счет невероятнейших бедствий.

Снир. Бедствий?

Пуф. Да, сэр. Я добывал себе пропитание тяжкими болезнями и всякими невообразимыми несчастьями. И могу сказать, они меня очень недурно кормили.

Снир. Тяжкие болезни и несчастья? Ага, понимаю, вы избрали себе одновременно ремесло лекаря и стряпчего, или, как говорят, ходатая по чужим делам.

Пуф. Да нет, упаси боже, сэр, все это были мои собственные несчастья и болезни.

Снир. Ну, этого я уж никак не могу себе представить; каким образом?

Дэнгл. Представить трудно, сущая правда.

Пуф. Исключительно при помощи воззваний "К милосердным и сострадательным", "К избранцам, коих провидение благословило достатком".

Снир. А, понимаю.

Пуф. И, право, могу сказать, я честно заслужил даяния милосердных, ибо никогда в жизни на долю одного человека не выпадало столько непостижимых бедствий, сколько их сразу сыпалось на мою голову. Пять раз, сэр, я был ввергнут в пучину разорения и краха, лишался всего имущества, и злой рок доводил меня до нищенской сумы. Потом – скромный, честный ремесленник – я дважды сгорал дотла и оба раза оставался без крова. Эти пожары очень недурно содержали меня целый месяц. После этого я был прикован к постели самым мучительным недугом – у меня отнялись руки и ноги. Это был очень прибыльный недуг, он был заверен и скреплен внушительными печатями, и сам я ходил с подписным листом.

Дэнгл. А-а, вспоминаю, это было, вероятно, в тот самый раз, когда вы впервые появились у меня в доме?

Пуф. В ноябре прошлого года? О нет, в то время я томился в заключении в Маршальси за то, что добровольно взял на себя чужой долг, пожертвовал собой ради друга. После этого мне дважды прокалывали живот от водянки, которая перешла в довольно прибыльную чахотку, а потом... ах нет, еще до этого я был несчастной вдовой с шестью беспомощными малютками. И всех моих одиннадцать мужей одного за другим силком забрали во флот, а я каждый раз оставалась на восьмом месяце, и мне, горемычной, не на что было пойти в родильный дом.

Снир. Это удивительно! И как только у вас хватало терпения все это переносить?

Пуф. О да, признаться, я не раз делал попытки покончить собой, но, когда я убедился, что такие скоропалительные меры ни к чему не приводят, я раз навсегда покончил с этими невыгодными попытками. Так вот, сэр, на всех этих банкротствах, пожарах, водянках, параличах, тюремных заключениях и прочих прибыльных бедствиях я собрал довольно круглую сумму, после чего расстался с этим доходным делом, ибо должен сказать, оно было мне не совсем по душе. Я мечтал о более широкой деятельности. Мне хотелось использовать мой редкий надувательский дар на более приятном поприще – ежедневной печати. Вот вам, сэр, вся моя история.

Снир. Ваша откровенность делает вам честь. Я убежден, сэр, что если бы вы напечатали вашу исповедь, вы принесли бы немалую пользу благотворительности, наглядно показав, как ловкие плуты и притворщики вводят в обман сердобольных даятелей. Ну, а ваша теперешняя профессия, мистер Пуф, – я надеюсь, вы не делаете из нее тайны?

Пуф. Тайны? Нет, сэр. Но должен сказать, что к этому предмету никогда не пытались подойти научно и установить для него какие-то общие правила.

Снир. Правила?

Пуф. Ах, боже мой, сэр, боюсь, что вы в этом деле совершенно невежественны! Искусство пуфа, сэр, да будет вам известно, отличается удивительным разнообразием жанров. Самые главные из них суть: пуф прямой, или пуф непосредственный; пуф предварительный, пуф косвенно воздействующий, пуф тайно направленный и, наконец, пуф обиняком, или пуф подразумевающийся. Все эти различные виды пуфа облекаются, смотря по обстоятельствам, в самые неожиданные формы, как, например, "Письмо к издателю", "Случайный анекдот", "Беспристрастная Критика", "Заметка Репортера", "Обращение Заинтересованных Лиц".

Снир. Так, значит, пуф прямой, или непосредственный, это, насколько я понимаю, просто...

Пуф. Да, это вещь несложная. Ну вот, к примеру сказать, готовится к постановке новая комедия либо фарс в каком-нибудь из наших театров, которые, признаться, и половины того не ставят, что им следовало бы ставить. Автор сей комедии, допустим, мистер Смэттер, либо мистер Даппер, или еще кто-нибудь из моих друзей. Накануне первого представления я сочиняю подробную заметку о том, как пьеса была принята публикой. Содержание пьесы мне известно от автора. Остается только добавить: "Смело очерченные характеры – красочные образы – чувствуется рука мастера – живой юмор – масса выдумки – изящный диалог – тонкое остроумие..." А потом переходишь непосредственно к исполнению: "Мистер Додд был исключительно удачен в роли сэра Гарри. Глубокое, разностороннее дарование мистера Пальмера никогда еще не проявлялось с большим блеском, чем в создании образа полковника. Нет слов, чтобы воздать должное изумительному таланту мистера Кинга, он имел громадный успех у избранной публики, его без конца вызывали бурными аплодисментами. Все единодушно признают бесподобное искусство и фантазию прекрасного живописца Лаутербурга. Короче говоря, трудно сказать, что больше восхищает и пленяет нас в этом спектакле – непревзойденный гений автора, глубокая продуманность постановки, удивительное мастерство декоратора или бесподобное искусство исполнителей".

Снир. Недурно, сэр, очень недурно!

Пуф. Но это сущие пустяки, сэр, по сравнению с тем, что мне иной раз приходится делать.

Снир. И вы полагаете, что есть люди, на которых это может повлиять?

Пуф. А как бы вы думали, сэр? Ведь количество людей, способных утруждать себя собственными суждениями, очень невелико.

Снир. Так, сэр, ну, а что же представляет собой пуф предварительный?

Пуф. О, этот вид пуфа очень успешно действует в виде предостережения, ну, скажем, в делах романических. Допустим, сэр Флимзи Госсамер жаждет добиться расположения леди Фанни Фит. Он обращается ко мне, и я тут же создаю ему благоприятную наступательную позицию при помощи нижеследующей заметки в "Морнинг пост": "Достойной, очаровательной леди Ф четыре звездочки Ф тире Т советуют остерегаться небезопасных склонностей сэра Ф тире Г, который при всех своих подкупающих и обольстительных качествах отнюдь не отличается _постоянством своих привязанностей_..." Последние слова, курсивом. Таким образом, внимание леди Фанни Фит усиленно привлекается к сэру Флимзи Госсамеру, и если она раньше, быть может, и не замечала его, теперь, после этого публичного предостережения, у нее, естественно, рождается желание встретиться с ним, а то, что их знакомство привлекает к себе всеобщее внимание, вызывает у обоих чувство невольного замешательства. Это в свою очередь создает общность интересов, и даже если сам сэр Флимзи не в состоянии достичь большего, он может удовлетвориться уже тем, что их имена упоминаются рядом весьма многозначительным тоном в некоторых определенных кругах. В девяти случаях из десяти это все, к чему стремятся наши современные донжуаны.

Дэнгл. Эге, Снир, вы скоро станете великим знатоком по этой части.

Пуф. Да-да, так вот далее, сэр, пуф косвенно воздействующий обычно подается в виде приложения к какой-нибудь газетной рекламе и нередко облекается в форму анекдота: "Вчера, в то время как знаменитый Жорж Бонмо прогуливался по Сент-Джемс-стрит, ему встретилась очаровательная леди Мэри Миртл, выходившая из парка. "Боже мой, леди Мэри, я изумлен, вы – в белом жакете! Никогда не ожидал вас видеть иначе, как в полной военной форме и кавалерийском кивере с султаном!" – "Что вы говорите, Джордж, боже мой, откуда вы знаете?" – "Не отпирайтесь, леди Мэри, я только сейчас видел ваш портрет в новом журнале "На бивуаке". А знаете, кстати сказать, очень забавный журнал и продается вот здесь, рядом, в двух шагах от типографии, дом номер три, на углу Айви-Лейн и Патерностер-роу, стоит всего один шиллинг".

Снир. Да, это весьма остроумно!

Пуф. Но вот, так сказать, последнее слово пуфа – пуф тайно направленный; он действует под маской самой непримиримой враждебности. К нему прибегают отважные книгопродавцы и предприимчивые поэты. "Нам пишет возмущенный читатель, что новый сборник стихов, озаглавленный "Котильон Вельзевула, или Сельский праздник Прозерпины", представляет собой одно из самых недопустимых произведений, какие когда-либо появлялись в печати. Саркастическая едкость в изображении некоторых персонажей невольно поражает читателя. Произведение изобилует крайне рискованными описаниями, которые не могут не задеть женскую скромность, и нездоровое любопытство избранной светской публики, жадно раскупающей эту книжонку, еще раз ярко свидетельствует о распущенности вкусов и упадке нравов в наш век". Тут, как видите, запрятаны две неотразимые при* манки: первая – никто не должен читать, вторая – все наперерыв раскупают. Опираясь на это, издатель смело выпускает десятое издание, не успев распродать и десяти экземпляров первого. И весьма успешно сбывает его с рук, помогая себе угрозой уголовного преследования за оскорбление общественной нравственности.

Дэнгл. Ха-ха-ха! Сущая правда! Могу подтвердить!

Пуф. И, наконец, пуф обиняком, или пуф подразумевающийся. Это до такой степени многообразный и обширный жанр, что его трудно пояснить примером. Он прельщает громкими заглавиями и потрясает авторским правом, пугает прекращением подписки и, ссылаясь на небывалый спрос, угрожает стечением публики и давкой в общественных местах. Он любит выявлять скрытые заслуги и при этом под маской полнейшего бескорыстия иногда становится в позу благожелательного наставника и поучает с отеческой мягкостью. Он отличается изумительной памятью по части парламентских дебатов и при случае может с самой лестной точностью повторить слово в слово выступление какого-нибудь популярного оратора. Но где он поистине чувствует себя в своей сфере и совершает чудеса, так это в распространении всяких слухов и предположений. Он раньше всех бывает осведомлен, кто будет выдвинут на тот или иной пост и заранее обеспечивает себе высокое покровительство. Он предсказывает внезапное продвижение по службе никому не известных личностей, которые и сами не подозревают об этом, распускает слухи о необходимости представить такого-то к ордену за предполагаемые заслуги, умеет своевременно ввернуть словцо в беглой заметке и протолкнуть на командный пост какого-нибудь офицера, рвущегося к высоким чинам. Вот, сэр, последняя и, я бы сказал, высшая ступень искусства пуфа, и я надеюсь, что вы согласитесь со мной и признаете его высокие совершенства, ибо он обладает даром вдохновлять общественное мнение и раздувать в публике пламя восторга. Он служит и торговле, и любовным делам, и критике, и политике, поощряет таланты, насаждает благотворительность, превозносит героев, отстаивает интересы воротил, прославляет ораторов, наставляет министров.

Снир. О да, сэр, вы вполне убедили меня в чрезвычайной важности и необыкновенной тонкости вашей профессии. И если есть что-нибудь на свете, что могло бы еще повысить мое беспредельное уважение к вам, так это ваше милостивое согласие удовлетворить мою просьбу и разрешить мне присутствовать сегодня на репетиции вашей новой тра...

Пуф. Тс-с! Ради бога – моей трагедии? Нет, Дэнгл, это просто нехорошо с вашей стороны. Вы же знаете, как я опасаюсь, чтобы публике раньше времени не стало известно, что трагедию эту сочинил я.

Дэнгл. Клянусь честью, я бы никогда не заикнулся, но ведь это уже опубликовано в газетах! И ваше имя полностью объявлено в "Морнинг кроникл".

Пуф. Ах, проклятые газетчики! Не могут они держать язык за зубами! Конечно, мистер Снир, вы окажете мне великую честь, я чрезвычайно счастлив, крайне польщен...

Дэнгл. А не пора ли нам идти? Мы могли бы сейчас и отправиться все вместе.

Пуф. Нет-нет, еще рано. Они вечно опаздывают в этом театре. Пожалуй, мне придется встретиться с вами там, потому что я должен написать еще несколько заметок и послать их в газеты. (Заглядывает в свою записную книжку.) Вот "Добросовестный пекарь" – это насчет поставки хлеба в армию; "Враги кирпичной кладки выступают в защиту новоизобретенной штукатурки" обе заметки в эпистолярном стиле, вроде писем Юниуса, и обещаны мною на завтра. Кроме того, на очереди судоходство на Темзе – пустить в ход Воротил и Пустомелей против ила и мелей. И еще несколько политических заметок. Ага! Захватить в плен Поля Джонса и вывести суда Ост-индской компании из Шэннона! Послать подкрепление адмиралу Байрону. Заставить голландцев... Да-да! Все это мне надо подготовить для сегодняшних вечерних газет или в крайнем случае для "Морнинг геральд", потому что завтра мне, сверх того, предстоит еще подтвердить в "Паблик адвертайзер" единодушие нашего флота и покончить с Чарльзом Фоксом в "Морнинг пост". Так что сами видите, ни минуты свободной!

Дэнгл. Ну хорошо, тогда встретимся за кулисами.

Удаляются все вместе.

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

КАРТИНА ПЕРВАЯ

Зрительный зал перед поднятием занавеса. Входят Дэнгл, Пуф и Снир.

Пуф. Нет-нет, сэр! То, что Шекспир говорит об актерах, гораздо больше подходит к самой драме. Это она должна быть "иносказательной и краткой летописью века". Поэтому, когда история, в особенности история нашей собственной страны, предлагает автору какой-нибудь подходящий ко времени сюжет, то если этот автор печется о своих интересах, он, конечно, сумеет воспользоваться им. Вот потому-то, сэр, я и назвал свою трагедию "Испанская Армада". Действие происходит перед крепостью Тильбери.

Снир. Да, это, несомненно, находка!

Дэнгл. Ей-богу, находка! Я вам сразу сказал. Но только я одного не понимаю – скажите, пожалуйста, как же вы умудрились пристегнуть сюда любовь?

Пуф. Любовь? Что может быть проще? Это же самая обычная вещь у поэтов! Если история дает вам подходящее героическое обрамление, вы легко можете втиснуть туда некоторую дозу любви, и в большинстве случаев вы только восполните этим пробелы истории касательно частной жизни в изображаемую вами эпоху. На мой взгляд, я справился с этим довольно удачно.

Снир. Надеюсь, без всяких пикантных подробностей из жизни королевы Елизаветы?

Пуф. Да нет, что вы, упаси боже! Просто дочь коменданта крепости Тильбери влюбляется у меня в сына испанского адмирала.

Снир. И все?

Дэнгл. Замечательно придумано. Просто, можно сказать, бесподобно! Но только не покажется ли это несколько... невероятным?

Пуф. Ну и что же? Пусть покажется. И черт с ним! Пьесы не затем сочиняются, чтобы показывать то, что вы и так можете видеть изо дня в день. Наоборот, в них показывают разные удивительные вещи, которые, может быть, никогда не случались, но могли бы случиться.

Снир. Конечно, если это возможно физически, то ничего сверхъестественного в этом нет.

Пуф. Святые слова! Так вот, Дон Фероло Ускирандос, мой юный герой, вполне мог оказаться у нас в свите испанского посла, а Тильберина, так зовут мою красотку, вполне могла влюбиться в него, слыша о нем тысячу рассказов или увидев его портрет, или просто потому, что именно в него-то ей и не полагалось влюбляться. Ну и еще по каким-нибудь там женским причинам. Во всяком случае, факт таков: хотя она всего-навсего дочь бедного рыцаря, влюбляется она не хуже высокородной принцессы.

Дэнгл. Ах, бедняжка! Мне уже и сейчас жаль ее до слез! Ведь только подумать, какой у нее получается конфликт между этой ее страстью и чувством долга, любовью к родине и любовью к дону Фероло Ускирандос.

Пуф. Да! Ужасный конфликт! Ее нежное сердечко так и разрывается от этих двух противоречивых страстей, точь-в-точь как...

Входит суфлер.

Суфлер. Сцена готова, сэр! Можно начинать.

Пуф. Прекрасно, не будем терять времени.

Суфлер. Я только опасаюсь, сэр, как бы ваша пьеса не показалась вам слишком короткой, потому что все исполнители так и ухватились за ваше любезное разрешение.

Пуф. Как? Что такое?

Суфлер. Разве вы не помните, сэр? Вы же разрешили им вырезать или опустить все, что им покажется слишком тяжелым или необязательным, и я считаю своим долгом предупредить вас, что они весьма широко воспользовались вашей снисходительностью.

Пуф. Ничего, ничего. Они, надо сказать, превосходные судьи, а я, право, иной раз впадаю в излишества. Итак, мистер Гопкинс, прошу, если у вас все готово, можете начинать.

Суфлер (оркестру). Пожалуйста, сыграйте несколько тактов. Так что-нибудь, для вступления.

Пуф. Да-да, правильно! Ведь мы сегодня репетируем с декорациями и в костюмах, так что будем считать, как будто мы с вами на премьере. Только антрактов не надо, действия будут идти без перерыва.

Суфлер удаляется. Начинает играть оркестр. Затем раздается звонок.

Отойдите, подвиньтесь! Ничего не видно. Знаете, как у нас обычно кричат перед началом? "Сядьте, сядьте! Снимите шляпу! Тс-с..." Ну вот, теперь занавес поднимается. Сейчас мы с вами увидим, что нам преподнесет декоратор.

Занавес поднимается.

КАРТИНА ВТОРАЯ

Крепость Тильбери. Двое часовых спят на посту;

Дэнгл. Крепость Тильбери! Она самая! Замечательно! Точь-в-точь как на самом деле!

Пуф. А догадайтесь, с чего у меня начинается?

Снир. Трудно себе представить...

Пуф. С часов. Слышите?

Бьют часы.

Дэнгл. А скажите, пожалуйста, часовые, – им так и полагается спать?

Пуф. Да, крепким сном! Как обычно спят ночные сторожа.

Снир. Все-таки это, пожалуй, несколько странно в такое тревожное время.

Пуф. Возможно, но такие мелочи обычно отступают на задний план. Все внимание зрителя должно быть приковано к важной вступительной сцене. Это уж так водится. Дело в том, что в эту самую минуту сюда, на это самое место, являются два великих государственных мужа. Нельзя же допустить, что эти великие мужи позволят себе проронить хоть слово, если часовые будут глазеть и слушать? Мне оставалось либо убрать их с поста, либо усыпить.

Снир. А, ну если так, тогда все понятно. А скажите, кто же те двое, которые должны сюда прийти?

Пуф. Сэр Уолтер Рэли и сэр Кристофер Хэттон. Вы сейчас же узнаете сэра Кристофера по походке. Он ходит, выворачивая носки, – славился как отличный танцор. Я люблю сохранять эти мелкие характерные черточки... Ну, теперь внимание.

Входят сэр Уолтер Рэли и сэр Кристофер Хэттон.

Сэр Кристофер.

Да, Рэли доблестный!

Дэнгл. Это что же, они, значит, разговаривали по дороге?

Пуф. Ну да, разумеется! Всю дорогу, пока шли сюда. (Актерам.) Прошу извинить, джентльмены! Это мои близкие друзья, и их тонкие замечания могут быть нам всем полезны. (Сниру и Дэнглу.) Пожалуйста, не стесняйтесь! Прерывайте, как только вас что-либо заденет!

Сэр Кристофер.

Да, Рэли доблестный!

Отчизны дорогой защитник верный,

Тебе вопрос один задать я должен,

Которого досель не задавал.

Что значит это страшное оружье,

И общее военное волнение,

И полководцев грозные ряды?

Снир. Простите, пожалуйста, мистер Пуф, ну как это может случиться, чтобы сэр Кристофер до сих пор ни разу не задавал этого вопроса?

Пуф. Как? До того как началась пьеса? Да как же он мог, черт возьми? Когда бы он успел это сделать?

Дэнгл. Вот именно, никак не мог! Совершенно ясно! Пуф. Но вот вы сейчас услышите, что он сам по этому поводу думает.

Сэр Кристофер.

Увы, мой друг, увы, когда я вижу

Палаток этих ровные ряды,

И вдалеке оружья грозный блеск,

И слышу ржанье гордых жеребцов,

А боевой трубы призыв тревожный

В душе моей невольный отклик будит,

Когда десница девы венценосной,

Надевшей латы, как сама Афина,

Зовет нас в бой, и все, что полнит слух

И поражает взор, все здесь кругом

О бденьи, о дозоре говорит,

Я не могу – прости меня, мой друг,

Но, право, должен я предположить,

Что государству нечто угрожает.

Снир. Предположение, я бы сказал, в высшей степени осторожное.

Пуф. Да, знаете, такой у него характер! Он до тех пор не выскажет своего мнения, пока не убедится вполне. Но послушаем дальше.

Сэр Уолтер.

О мой достойный Кристофер!

Пуф. Заметьте, он обращается к нему просто Кристофер, чтоб показать, что они коротко знакомы.

Сэр Уолтер.

...Я вижу

Твой мудрый взор грядущее читает

В следах минувшего. О да, ты прав!

Пуф. Образная речь!

Сэр Уолтер.

И опасенья эти справедливы.

Сэр Кристофер.

Но кто – откуда – как – и чем – и где

Нам угрожает? Вот что знать хочу я.

Сэр Уолтер.

Едва лишь солнце дважды обошло

Свой круг, а полный месяц трижды,

Филипп надменный вражеской рукой

Нанес урон торговле нашей славной.

Сэр Кристофер.

Сие известно мне.

Сэр Уолтер.

Ты знаешь, горд Филипп, король испанский!

Сэр Кристофер.

Да, это так!

Сэр Уолтер.

...И подданных своих

Он в ересь католическую ввергнул;

Тогда как мы, как ты отлично знаешь,

Привержены мы к вере протестантской.

Сэр Кристофер.

Ты прав, мой друг...

Сэр Уолтер.

...Тебе известно также,

Что славный флот его, Армада эта,

С благословенья папы...

Сэр Кристофер.

...Вышла в море,

Дабы напасть на наши берега,

Как я читал в последних сводках наших.

Сэр Уолтер.

А сын испанца адмирала, сын

Единственный, очей его отрада...

Сэр Кристофер.

Фероло Ускирандос...

Сэр Уолтер.

...Да, он самый,

Случайно в плен попался и у нас

Здесь в Тильбери...

Сэр Кристофер.

...Теперь находится...

Да, это так, не раз в той верхней башне

Случалось видеть мне надменный облик

Испанца непокорного в цепях.

Сэр Уолтер.

Тебе известно также...

Дэнгл. Мистер Пуф! Ну раз ему все так хорошо известно, зачем же сэр Уолтер это ему рассказывает?

Пуф. Но ведь публике-то ровно ничего не известно! Как же тут быть, по-вашему?

Снир. Совершенно правильно. Но мне кажется, вам это здесь не совсем удалось, потому что в самом деле непонятно, почему сэр Уолтер пускается в такие откровенности.

Пуф. Ну, это уж одно из самых неуместных замечаний, какие я когда-либо слышал. Чем меньше у него оснований распространяться об этом, тем больше вы должны быть ему благодарны, потому что без него-то вы уж наверняка ничего бы не знали.

Дэнгл. А ведь и правда! Ровнехонько ничего не знали бы! Пуф. Но вы увидите, что сейчас он и сам перестанет.

Сэр Кристофер.

Довольно друг, все ясно, и теперь

Не удивляюсь я...

Пуф. Ну вот видите, не для себя же он все это выспрашивал.

Снир. Нет, в самом деле, он проявлял поистине бескорыстное любопытство!

Дэнгл. А что? И правда ведь! Конечно, мы должны быть очень благодарны им обоим.

Пуф. Ну я же вам говорю. А сейчас появится сам главнокомандующий, герцог Лестерский, он, как вы знаете, ни у кого особенно любовью не пользовался, за исключением королевы. Мы прервали вас на словах "Не удивляюсь я..."

Сэр Кристофер.

Не удивляюсь я. Но вот идет, гляди,

Достойный Лестер. Он высокой властью

И милостью монаршей облечен.

Сэр Уолтер.

Боюсь, что в наше время роковое

На этот пост не столь пригоден он.

Сэр Кристофер.

Да, это так, клянусь! Но тс-с... Он здесь!

Пуф. Вам ясно? Они ему завидуют.

Снир. А кто же это с ним такие?

Пуф. О, это все доблестные рыцари! Один из них комендант крепости, другой начальник конницы. Ну, а теперь, полагаю, вы уже услышите совсем другие речи. В первой сцене я вынужден был выражаться скупо и ясно, ибо там очень много вещей, которые зрителю просто необходимо знать, а теперь пойдут тропы, метафоры, образы, их будет не меньше, чем имен существительных.