Текст книги "Не ее дочь"

Автор книги: Риа Фрай

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

– Зачем ты это делаешь?

– Я подумала, что ты, наверное, устала от этой одежды. Я постираю твое красное платье, хорошо?

– Ладно.

Мы двигаемся дальше по магазину, по всему огромному списку покупок: одежда, обувь, нижнее белье, влажные салфетки, аптечка, одноразовый сотовый телефон, батарейки, электронная игрушка, чипсы, туалетные принадлежности, витамины, носки, книги, мишка Леденец, Барби и Лего. Я толкаю тележку из прохода в проход, посматривая, не задержит ли кто на нас взгляд, надеясь и молясь, чтобы мы благополучно сели обратно в машину и уехали, прежде чем поднимут тревогу, прежде чем «отсутствует дома несколько часов» превратится в похищение.

У стеллажа с детскими креслами меня одолевают сомнения. А не слишком ли она большая для детского сиденья? Не слишком ли тяжелая? Я смотрю на торчащие из тележки длинные ноги. Читаю установленные для каждого кресла ограничения по весу.

– Эмма, ты сидела в машине на кресле со спинкой или без?

Она поводит плечами.

– По-разному. В папиной машине одно, а в маминой другое.

Я подруливаю к весам и вынимаю их из коробки. Эмма с интересом наблюдает, как я вытаскиваю ее из тележки, наступаю ногой на весы, пока они не начинают показывать ноль, а потом ставлю на них ее. Она стоит смирно, цифры мелькают и в конце концов останавливаются на отметке 40,8 фунта.

Я возвращаю ее обратно в тележку. Какое кресло надежнее? Я выбираю «Грако» со спинкой. Нам предстоит долгий путь, и я хочу, чтобы Эмма была в безопасности.

Кассир завязывает вежливый разговор. Сегодня у девочки день рождения? Мы переезжаем? Как же ей повезло, столько всего нового! И мое сердце бешено стучит, подскакивая к горлу, пока я пытаюсь перевести разговор на любую другую тему, кроме девочки в моей тележке.

Кассирша совсем молоденькая, жует жвачку и покрыта татуировками. Ее работа слишком утомительна, чтобы еще и следить за сообщениями о пропавших детях. Я так дергаюсь, что забываю отдать бирки от одежды Эммы. Когда кассирша называет сумму, я на секунду задумываюсь, но расплачиваюсь за все наличными и вывожу Эмму в ночь, а моя футболка становится влажной от холодного пота.

– Ну вот, малыш, у нас тут куча всего интересного.

Эмма оглядывает тележку за своей спиной, до краев наполненную полиэтиленовыми пакетами.

– Это все для меня?

Я киваю.

– А для кого же еще, глупышка?

– Правда? – Она хлопает в ладоши, подпрыгивает на сиденье и улыбается. – Спасибо! Даже не знаю, с чем поиграть.

– Играй, с чем хочешь.

Я вытаскиваю ее из тележки и сажаю в машину. И в ту же секунду понимаю: пусть остатки совести и нашептывают мне, что следует отличать правильные поступки от неправильных, я сделаю все возможное, чтобы малышка жила в безопасности.

Вот в чем все дело: я хочу, чтобы она была в безопасности. Вопреки всему, что я сделала. Просто мне кажется, что так правильно. Я должна быть рядом с Эммой.

И это единственное, в чем я уверена.

до того

– Почему мы снова этим занимаемся?

– Потому что нужно поддерживать отношения с местным сообществом, – сказал Брэд, поправил новые очки, а потом ремень из змеиной кожи.

Если Тревис был моей правой рукой, а Мэдисон левой, то Брэд составлял все оставшееся тело. Без его одобрения не происходило ничего. Он был креативным директором, главным переговорщиком и дизайнером. Мне повезло переманить его из ведущего маркетингового агентства, находящегося чуть дальше по улице. Я обещала ему свободный график и любой софт, который понадобится.

Он упер руки в бока и с театральным вздохом вильнул бедрами.

– Лонгвью в штате Вашингтон, но близко. Всего в двух милях от Келсо, где находится твой любимый сельский рынок. Помнишь? Мы ездили туда в прошлом году, и ты не перестаешь твердить, какой это милый городок. Мы еще ели там суши и останавливались в гостинице «Хадсон Мэнор».

– Боже, суши и правда были отличные. Но это в Келсо, а не в Лонгвью. Кто в здравом уме поедет в Лонгвью?

– Мы поедем в Лонгвью. До Келсо можно практически пешком дойти! – воскликнул он, хлопнув папкой по столу. – Когда это ты стала таким снобом?

– Я не сноб. Если честно, я просто устала. До сих пор пытаюсь доделать все заказы после поездки и создать новую линейку учебных пособий.

Я знала причины, по которым это считалось удачным решением для бизнеса, ведь мы должны расширяться на новые территории, но после поездки за границу у меня было такое насыщенное расписание, что хотелось просто забиться в офис и сосредоточиться только на электронных продуктах.

– Может, тогда поехать только нам?

– Нет, я поеду. Это важно. Просто я надеялась, что неделя будет менее напряженной.

Он фыркнул, а Мэдисон уткнулась в телефон.

– А когда у тебя бывали ненапряженные недели?

– Ладно, ладно, принято. Правда. Я просто не знаю, зачем ехать в маленький городок, если в Портленде пятьдесят миллионов школ Монтессори или около того.

– Потому что они нас вызвали. В Лонгвью. Куда мы поедем… – он взмахнул рукой и поправил деревянные часы на запястье, мой подарок на прошлое Рождество, – через двадцать минут. – Он склонился над бумагами на моем столе и провел пальцем по тексту, пока не нашел нужное название. – Дом детства Монтессори. Если приглашают, нужно ехать.

– Видишь? Тебе пришлось посмотреть на заказ, потому что ты даже не помнишь название школы, куда мы едем.

– Слушай, босс, мы только смотаемся туда и обратно. Это наш шанс внедриться в систему Монтессори. А для нас это огромный шаг, сама знаешь. И я позабочусь о том, чтобы впредь мы ездили только в самые классные места с бешеным бюджетом.

– А Монтессори разве не классные? Разве не в этом все дело?

– Я про классные города, зануда. Ты только задумайся. Стоит нам внедриться в школы Монтессори, и следующие на очереди вальдорфские школы!

Я засмеялась.

– Устроила я тебе встряску, да? Я просто решила сначала протестировать твое умение вести переговоры, прежде чем мы поедем заключать сделку.

– И как я справился?

– Отлично.

Мэдисон суетилась рядом, складывая вещи для поездки. Она прислушивалась к разговору, но не вмешивалась в перепалку.

– И ты единственный, кто может безнаказанно назвать меня занудой. Ты ведь в курсе, правда?

– Ага-ага, – закивал он. – И ты это обожаешь. – Он сложил бумаги и компьютер в сумку и перекинул ее через плечо. – Ну что, мы готовы?

– Почти. Дай мне пять минут, собрать кое-что.

Я разобралась с несколькими неотвеченными имейлами, попутно засовывая в сумку папки. В приемной мы с Мэдисон и Брэдом помахали Тревису, который отвечал по телефону на запросы от зарубежных клиентов.

Мы обещали привезти ему из штата Вашингтон какие-нибудь забавные сувениры, распрощались и пошли к фургону «КУРСа». Дважды пересчитали учебные пособия и загрузили их.

Когда мы выехали на шоссе, я заглянула в свой блокнот. Я знала, какие трудности нас ожидают в школе Монтессори – у них свои критерии успешного обучения. Они полагаются на определенные методы, рабочие циклы и учебные блоки. Мне хотелось показать, как мы можем дополнить их метод, не изменяя его.

За полчаса до места назначения мы попали в пробку.

– А объездных дорог нет?

– Если ты не знаешь какие-нибудь, не обозначенные в картах Google, тогда нет, – огрызнулся Брэд, не сводя глаз с дороги.

К вождению он относился серьезнее кого-либо из моих знакомых – никаких телефонных сообщений, никакой громкой музыки, и он почти не разговаривал. Он ненавидел напряжение от вождения, но всегда настаивал, что сам сядет за руль.

Я ухмыльнулась в сторону Мэдисон, и она подняла брови.

– Ты такой чувствительный, – пробормотала я.

– Серьезно, Сара? Собираешься перемывать мне косточки? Я веду машину.

– Разве? У тебя даже пальцы не побелели от напряжения, и ты не сидишь вплотную к рулю, бабуля.

– Вообще-то моя бабушка сидит дальше от руля, – добавила Мэдисон.

– Ну ладно, паршивки, – выдохнул он и выпрямился еще сильнее, положив руки в классическую позицию «на десять и два часа».

– А знаешь, я где-то читала, что руки, на самом деле, нужно держать на одиннадцати и трех, так безопаснее.

– Вон из машины немедленно! Обе!

– Не понимаю, почему ты всегда так настаиваешь, что поведешь сам, если ненавидишь сидеть за рулем.

– Потому что никто другой не довезет нас вовремя. Разве это не очевидно?

Мы с Мэдисон засмеялись и помогли ему сориентироваться по карте. Мы знали, когда надавить, но и понимали границы, а он был уже почти на грани. У школы мы остановились за две минуты до назначенного времени, и я уставилась на домик в сельском стиле, с ярко-красной дверью.

– Погодите. Это то самое место? Точно?

На другой стороне улицы стояла церковь. Помимо нее здесь были только теснящиеся друг к другу жилые дома.

– То самое.

Брэд со стоном поднял десять детских наборов и положил их на тележку, чтобы ввезти внутрь.

Мы с Мэдисон помогли ему с коробками, еще раз пересчитали их в приемной и определились с комнатой для презентации. Вокруг столпились разновозрастные дети, игнорируя призыв учителя сесть и подождать. Мы представились и нырнули в привычную суматоху вопросов и ответов, которые должны были заинтересовать ребят, прежде чем мы дадим им испробовать нашу продукцию.

Несмотря на постоянные разъезды, я любила презентации. Я лично создавала каждый набор, от концепции до воплощения, с головой погружаясь в исследования, тестирование и производство прототипа. Счастливые детские крики доставляли мне огромную радость.

Мэдисон осталась, чтобы поговорить с учителем, поскольку была лучшим продавцом в нашей команде. Если она не завалит переговоры, Брэд завершит сделку. Как только все будет подписано, я займусь логистикой – ценой, доставкой и возможной подпиской на обслуживание. Я сделала несколько фото и сказала, что пройдусь по окрестностям и осмотрюсь. Мне хотелось побольше поснимать, чтобы выложить фото на нашем сайте.

Я решила пройтись по улице, может быть, найти поблизости кофейню или просто выпить сока. Я шла мимо домов, чувствуя, как ноги наливаются силой, а организм окончательно просыпается.

– А-а-а-ах!

Я остановилась. Детский крик сиреной разнесся в утреннем воздухе. Я схватилась за грудь и завертела головой по сторонам, не в состоянии определить источник звука. Потом услышала громкий удар и новый крик. Я пробежала несколько шагов вперед, рассматривая ряд из трех похожих домов. Я надеялась увидеть какое-то движение. Или еще раз услышать крик. Различить хоть какие-то признаки жизни.

Мои ноги приросли к земле, мимо проехали несколько машин – не то хозяйки спешили по магазинам, не то местные жители на работу. Но ни в одном из домов я ничего не заметила. Может, мне почудилось? Или я не так поняла? Но крик был явно не радостным.

– Сара!

Я обернулась. По тротуару ко мне бежал запыхавшийся Брэд.

– Вот ты где. Пошли. Ты нам нужна.

– Извини, я просто решила осмотреться.

Я подскочила к нему.

– Поверить не могу, что ты заставила меня бегать.

– Это тебя не убьет. – Я покрутила в руках камеру. – Я только что слышала безумный вопль.

– Я просто выкрикнул твое имя.

– Нет, – покачала головой я и сняла лямку камеры с шеи. – Это был крик… боли. И похож на детский.

– Наверное, кто-нибудь из ребят. Мы как раз к ним и идем.

Мы направились обратно к школе, пересекли коридор и вышли через заднюю дверь. В одном из классов дети погрузились в наши наборы, а учителя с удовольствием за ними наблюдали. Во дворе находилась затейливая игровая площадка. Там были стенка для скалолазания, сад, альпийская горка с небольшим ручьем и даже шкафчики для резиновых сапог, зонтиков и рюкзаков.

– Потрясающе.

– Вот видишь. Я же говорил, что Лонгвью не так уж плох.

Брэд ткнул в меня костлявым плечом.

Для нескольких классов как раз наступило время перерыва на игру. Дети копошились в песочнице, гуляли, держась за руки, и распевали немелодичные песенки. Брэд разложил на столе для пикника один наш набор, и стоило ему об этом объявить, как раздался топот крошечных ножек.

Я увидела на площадке учительницу и подошла к ней.

– Здравствуйте. Я из «КУРСа». Мы только что делали презентацию в классе Б.

– Да. Прекрасные наборы.

– Спасибо. Можно сделать несколько снимков, как с ними занимаются дети? Ваш директор уже заполнил бланки разрешения на съемку детей.

– Конечно.

Я поблагодарила ее и присела, чтобы сделать снимки играющих с нашими наборами детей. Посмотрев на фото, посетителям нашего сайта захочется узнать подробности, а возможно, и другие школы системы Монтессори захотят купить наши учебные пособия.

– Давай-ка я побуду фотографом, – сказала Мэдисон, протягивая руку к камере. – С тобой хочет поговорить директриса. Нас ждет крупный заказ.

Я отдала камеру и отыскала директрису, которая разговаривала с Брэдом. Я пригладила волосы и направилась к ним, хрустя гравием.

– Рейчел? Вы хотели поговорить?

Она держала Брэда под руку, и оба смеялись. Директриса перевела взгляд на меня. От хохота на ее глазах выступили слезы.

– Конечно, Сара. Вы знаете, какое он сокровище?

– Еще бы, – ответила я. – Он особенный.

Брэд покраснел.

– Ой, прекратите. Но продолжайте. Хотя прекратите.

Он отошел в сторонку, предоставив нам обсудить деловые вопросы. Через сорок минут мы заключили сделку, записали заказы и вернулись в машину, собираясь найти место, где можно пообедать.

– Так что, неплохой денек, верно? – спросил Брэд, расслабившись на пассажирском сиденье – за рулем была Мэдисон. Он всегда жаждал вести машину до места назначения, но на обратном пути не проявлял инициативу.

– Да, Брэд. Ты был прав.

Я театрально закатила глаза и полистала фотографии, решая, какие из них опубликовать в соцсетях и на сайте. Сначала нужно дождаться разрешения родителей детей, мне бы не хотелось разместить фотографии, а потом…

– Твою ж мать!

– Что такое?

Мэдисон посмотрела на меня в зеркало заднего вида, а Брэд повернулся, намереваясь задать тот же вопрос.

– Ты что-то забыла?

– Я… нет. Просто вспомнила кое о чем важном. Не волнуйтесь. И простите.

– И кто теперь играет роль примадонны? – спросил Брэд, поправляя солнечные очки.

Я опустила голову, и мои пальцы скользнули по колесику, увеличивая фотографию девочки в песочнице. Снимков было три – сзади, сбоку и спереди. Под разными углами мелькал красный бант, словно готовая взлететь птаха. Это могла быть любая девочка, но это была она. Те же серые глаза и опущенные уголки губ. Это она. Эмма. Она носит красный бант в качестве какого-то спасательного круга? Неужели и впрямь она? Я посмотрела еще раз, хотя и была уверена на сто процентов. Чем больше я увеличивала изображение, тем становилось яснее, что даже платье на ней то же самое.

– Я… Знаете что, ребята…

– Что?

Да, что? Что я им скажу? Остановите машину? Давайте вернемся?

– Нет, ничего. Просто вымоталась. Совершенно забыла об одном проекте. Мы можем поехать сразу в город?

Мне хотелось вернуться в школу. Хотелось поговорить с Эммой, с ее родителями или учителями. То, что и она, и я оказались там одновременно, не может быть просто совпадением. Ее лицо в камере, лежащей у меня на коленях.

– О каком проекте?

– Ага, мы знаем обо всех проектах, – добавила Мэдисон. – И не в твоих привычках отказываться от еды.

– Просто веди машину, ладно? Мне нужно домой.

Остаток пути мы проехали молча, я не сводила глаз с трех фотографий, изучая их под разными углами – контуры лица, кончик носа, глаза и бант.

Сколько прошло времени? Два или три месяца с тех пор, как я видела ее в последний раз? Почему она в той же одежде? Я пыталась рассмотреть ее туфли, но она подогнула под себя ноги, зарыв их в песок. Других детей на снимке не было – только Эмма.

Мне хотелось спросить Мэдисон, почему она сделала три фотографии девочки, что такого она заметила, что взяла в кадр только ее.

Когда мы подъезжали к офису, я уже подыскивала гостиницы в Келсо. Нужно разобраться, был ли тот инцидент в аэропорту случайностью. Может, ее мать не чудовище, а у нее просто был неудачный день. В противном случае кто-то должен вступиться за девочку. Помочь ей.

Я даже не знала, чем ей помочь – я ведь не соцработник и не детский психолог, и это не дурацкое кино длиною в жизнь, в котором я заставлю ее родителей осознать свои ошибки. Это реальный ребенок в реальной жизни, и последствия будут самыми настоящими. Я не имела права влезать в ее жизнь, но мне нужно было знать, что у нее все хорошо. Каким-то образом нужно было в этом убедиться.

во время

Я заношу вещи в свой «Тахо» и прикрепляю велосипед к багажнику. Мы с Итаном обычно катались на велосипедах каждую неделю, лавируя по мокрым улицам и избегая столкновения с машинами с изяществом гонщиков Тур де Франс. Я стала мастером, настоящим профессионалом, но все равно никогда не расслаблялась. Я знаю, как легко влететь в яму, стоит только зазеваться, или столкнуться с машиной, которая поворачивает, нарушая правила, и вот ты уже падаешь, сдираешь кожу, ломаешь кости и разбиваешь зубы об немилосердный бетон.

Я поменяла в машине масло, накачала шины и все проверила. Наличные с карточки сняла в двух банкоматах в разные дни и при случае разменивала купюры в магазине. Карманы набиты долларами, чемодан собран. Я всегда предпочитала платить наличными, чтобы следить за цифрами и счетами. Но при мысли о предстоящем деле я чувствую опасность, хотя пока не знаю, в чем конкретно она заключается. Я просто хочу взглянуть на все собственными глазами. Последить. Собрать информацию. Все совершенно невинно. Ничего страшного. Я не делаю ничего плохого.

В офисе я сказала, что навещаю отца, живущего у черта на рогах, в штате Вашингтон, в маленьком домишке, который не ремонтировался уже лет пятнадцать. Меня не будет некоторое время, не о чем волноваться. Я беру с собой компьютер, чтобы заниматься делами в обычном режиме.

Мэдисон, Тревис и Брэд практически вытолкали меня за дверь. Они считают моей обязанностью подбодрить отца. Вот только не понимают, что подбодрить его невозможно, поскольку он сам этого не хочет. Такое случается из-за разбитого сердца, и проходящие годы ничего не меняют. Потеряв Итана, я стала очень хорошо понимать его состояние, но не собиралась в итоге оказаться в печальном доме, на продавленном диване и упиваться до смерти. Я не такая, как отец.

Я завершаю дела со срочными заказами и грядущими продажами и, прежде чем загрузить машину, отправляюсь на пробежку. Сама не знаю, что делаю. Может, я просто так скучаю и настолько обезумела, что изобретаю занятия, лишь бы как-то убить время?

Я сниму номер в бутик-отеле в Келсо на фальшивое имя. Расплачусь наличными. Для бронирования я покупаю предоплаченную карту «Виза». Надеюсь, документы у меня не попросят, а если попросят, то покажу, но расплачусь все равно наличными. Мило улыбнусь и скажу, что бронировала номер для сестры, и она скоро приедет, а я приготовила ей сюрприз. И вот сейчас оплачиваю номер. Как чудесно! Благодаря «КУРСу» я умею очаровывать и правильно сыграю свою роль.

Час в пути проходит быстро, но комнату мне уже приготовили. Я оставляю велосипед, шлем и ботинки в машине. Осматриваю номер – отличная двуспальная кровать с бельем под старину, разномастные ночные столики, дисковый телефон, позолоченное зеркало – и иду в город в надежде перекусить. Отель находится недалеко от школы, но я твержу себе, что я просто ненадолго заскочивший в город турист.

Я нахожу кафешку, беру клаб-сэндвич с индейкой и пакетик чипсов, запиваю их свежевыжатым лимонадом. Иду на прогулку, немедленно пожалев о съеденных жирных чипсах, и вытаскиваю карту, чтобы найти дорогу в Лонгвью. Он всего в четверти мили. Мне хочется отправиться туда немедленно, но нужно дождаться более удачного времени. Прибыть до окончания уроков и вызнать, кто забирает Эмму из школы. Не знаю, как меня скорее заметят – если я буду пешком или на велосипеде, но все-таки выбираю велосипед. Если я спрячу волосы под шлем и надену свитер-унисекс, можно надеяться, что никто не задержит на мне взгляд.

Возвращаясь в гостиницу, я смотрю на часы. Сейчас два. По прошлому визиту я знаю, что уроки заканчиваются в половине четвертого, но понятия не имею, остается ли Эмма на продленку.

Я решаю надеть велосипедный костюм под платье и иду к припаркованной на улице машине. Сажусь внутрь, снимаю платье и засовываю ключи и сотовый в задний карман. Надеваю ботинки и снимаю велосипед с багажника, засовываю бутылку воды в держатель, надеваю шлем и, прежде чем его застегнуть, еще раз сверяюсь с картой. Ехать недолго, но мне невтерпеж. Очень хочется снова ее увидеть. Подойти к ней. Убедиться, что у нее все хорошо.

Несколько минут спустя я уже огибаю школу и радуюсь хорошей погоде. На улице совсем тихо, даже жутковато, лишь с игровой площадки доносятся детские голоса. Я снова вспоминаю тот детский крик, пронзительный и полный боли.

Я проезжаю по кварталу, осматривая дома, и гадаю, близко или далеко живет Эмма. А если она живет в получасе езды отсюда? Я даже не смогу догнать ее на велосипеде. В три я решаю выпить эспрессо в кафе, находящемся в трех кварталах от школы. Благодарю владельца, стараясь не привлекать к себе слишком много внимания, быстро выпиваю чашку и бегу обратно. Чтобы разглядеть что-либо на задворках школы, приходится прижиматься к забору и смотреть в щели. Я подумываю пойти в лесок и пробраться между кустов и деревьев, но боюсь, что меня кто-нибудь увидит.

В четверть четвертого у школы выстраивается вереница машин. Похоже, существует определенное время, когда положено забирать детей: машины паркуются, из них доносится музыка, а родители отходят в сторонку с мобильными телефонами. Я проезжаю чуть дальше, слезаю с велосипеда и нагибаюсь, делая вид, что осматриваю заднее колесо.

Но я – вся внимание: выискиваю Эмму или ее мать, но никого из них не вижу. А если все это – ошибка? Если девочка на фотографии не Эмма?

Уже половина четвертого. Ни Эммы, ни ее матери. Ни похожего на богомола отца. Ни малыша-брата. Я жду до половины пятого и объезжаю квартал. Каждый раз, заворачивая за угол, я гадаю, не пропустила ли ее.

В пять часов я сдаюсь. После эспрессо я взвинченная и голодная. Я на максимальной скорости возвращаюсь к гостинице, чтобы успеть до часа пик, и убеждаю себя, что все это полное безумие, я все выдумала, нужно вернуться в Портленд, к нормальной жизни, и навсегда забыть об этой девочке.

* * *

Я слезаю с велосипеда, возвращаюсь в номер и сразу же звоню Мэдисон узнать, что нового в офисе. Она отвечает после первого гудка.

– Как твой папа?

Она чем-то шуршит, и я отодвигаю телефон от уха.

– Он… все нормально. В общем, как всегда.

Я раздражена, расстроена и не знаю, что делать дальше. Еще не стемнело, и мне хочется снова вернуться к школе и прочесать окрестности на случай, если я что-то упустила.

Я уже заглянула на страницу школы в Facebook. Посты в группе увидеть нельзя, если нет приглашения, а я не родитель и не хочу просить, чтобы мне дали допуск. Я поискала в Интернете «Эмму Грейс», «Эми» и «Лонгвью», но ничего не нашла.

– Где ты витаешь, Сара? Ты меня слышишь?

– Что? Прости. Папа меня кое о чем спрашивал. Что ты сказала?

– Я говорила, что из Эфиопии и Сенегала прислали отчеты. В обеих странах восторженные отзывы, не считая пары мелких заковык в Сенегале. – Она листает свои заметки, и я снова включаюсь в работу, выдвигаю предложения о том, как им ответить, и намечаю задачи для Тревиса на завтра.

– Когда ты вернешься? Особой спешки нет, – добавляет она. – Ты должна побыть с отцом.

– Пока не знаю. Надеюсь, я здесь ненадолго. Спасибо, что обороняешь крепость в мое отсутствие.

Я завершаю разговор, принимаю душ и спускаюсь в бар. Я могу выпить, поесть и лечь в постель или прогуляться по окрестностям и попытаться найти то, что упустила. Я решаю, что еда подождет, и выхожу на улицу. Люди гуляют с собаками, наслаждаясь летним теплом.

Я машу им рукой, улыбаюсь и вставляю наушники. Заворачиваю за угол школы и обхожу квартал, как в тот раз, когда услышала крик. Лают собаки. Звенят трехколесные велосипеды, раздается топот бегунов. Несколько велосипедистов даже фыркают «Слева!», со свистом проезжая мимо.

Я рада почувствовать ритм города, приятно знать, что Эмма живет не в какой-нибудь дыре, отрезанной от приятного гула пригородной жизни.

Я обхожу квартал и не вижу никаких следов девочки или ее семьи. Темнеет. Мне хочется есть. Над головой пламенеют облака. Я заворачиваю обратно к гостинице.

Нервы скручиваются узлом – мне хочется остаться и поглубже зарыться в собственноручно созданную загадку. Я не хочу бросать эту девочку. Пока не удостоверюсь, что ей ничто не грозит.

Завтра я попробую снова. Дам себе еще один день.

* * *

Просыпаюсь я рано, накидываю вчерашнюю одежду, в которой ездила на велосипеде, и перехватываю кофе с кексом внизу. Сажусь на велосипед и спешу к школе, надеясь, что сегодня мне повезет больше. Сегодня я ее увижу. Наверняка.

Я смотрю на часы: половина восьмого. Судя по расписанию на их сайте, привозят детей обычно в восемь, так что у меня куча времени. Я еще несколько раз объезжаю квартал, надеясь, что не слишком бросаюсь в глаза, и тут вижу родителей, ведущих детей в школу. Дети не похожи на Эмму, хотя из-за пары девочек я притормаживаю. Но ни красного банта, ни рассерженной матери. Я продолжаю кататься.

К восьми я уже утомляюсь, мне надоедает ездить по одним и тем же кварталам. Я легко могла ее пропустить. Может, она заболела? Я изо всех сил сдерживаюсь, чтобы не войти в школу под предлогом каких-нибудь дел с «КУРСом» и найти ее. Но это создаст кучу очевидных проблем.

Я решаю сделать еще круг. Еду по тому же кварталу, удаляясь от школы, и тут слышу крик. Тот же крик, что и в первый раз. Полный страдания. У меня замирает сердце, я нажимаю на тормоза и оглядываюсь, поставив одну ногу на землю. Сердце стучит уже где-то в горле. Но ничего не происходит.

Мимо спешат машины, нетерпеливо объезжая остановившегося на обочине велосипедиста. Не знаю, ехать мне дальше или нет, мне хочется понять, откуда шел крик.

Я решаю ехать дальше, снова наворачивать круги и тут слышу голос, такой знакомый, что хочется закричать.

– Идем! Сию же минуту! Ты уже опаздываешь.

Крик несется из дома справа от меня, маленького зеленого коттеджа с припаркованным пикапом. Двор запущен, по гравию позади дома шуршат шаги. А потом появляется мать Эммы, все такая же красномордая, и тащит за руку малыша с заплетающимися ногами. Где же Эмма?

Папаши не видно. Я проезжаю чуть дальше и торможу, устанавливая зеркало так, чтобы видеть происходящее сзади. Мать усаживает малыша в пикап. Верхняя половина ее тела скрывается внутри, а нижняя покачивается вправо и влево, пока женщина пытается пристегнуть малыша. Она захлопывает дверь с силищей десяти мужчин и скрывается за домом. Разговор на повышенных тонах сливается с уличным шумом, а потом она снова появляется и забирается в пикап. Скрипят колеса, когда машина выезжает задом на улицу, словно женщина пытается сбежать. Она катит вниз по улице, и я молюсь, чтобы какой-нибудь ребенок или собака не вздумали в эту секунду выскочить на мостовую.

Пикап едет по кварталу, явно торопится. Когда он мчится мимо школы, охранница дует в свисток и машет руками. Похоже, Эми уже чем-то расстроена. А может, просто опаздывает? Или все в жизни ее раздражает?

Я качу обратно к дому, гадая, где сейчас Эмма, и тут она появляется на дорожке, шурша по гравию, чтобы посмотреть, куда подевалась мама.

Колышется красный бант. Алые туфельки замирают. Она такая же красавица, какой я ее запомнила, и меня поражает материнский инстинкт, который вызывает у меня эта незнакомая девочка. Я потрясена наглостью поступка матери, просто бросившей своего ребенка, но потом замечаю отца, он выходит из-за угла и кричит Эмме, чтобы возвращалась сию же минуту, иначе ее ждут неприятности.

Интересно, что за неприятности? Я их увижу? Надежда, что он не такая уж свинья, быстро испаряется, из-за его присутствия я чувствую одновременно облегчение и тревогу. Я рада, что Эмма не одна на гравийной дорожке наблюдает за уезжающей матерью, но все же хочу, чтобы она осталась одна. Это было бы явным доказательством, что о ней не заботятся, и тогда я могла бы… Что именно?

Я боюсь отвечать на этот вопрос.

Я перемещаюсь на противоположную сторону улицы, не сводя взгляда с заметного красного банта в зеркале заднего вида. Папаша дергает Эмму за руку и велит поторапливаться. Бросает к ее ногам рюкзак. Она накидывает потрепанные лямки на одно плечо. Отец с дочерью идут к школе, находящейся всего в нескольких кварталах. Он не держит Эмму за руку, да и она явно не ждет от отца такого.

Я вспоминаю собственную мать, как она иногда протягивала правую руку, если мы вместе куда-то шли, – с негнущимися пальцами, словно она звезда гонки, а я должна передать ей эстафетную палочку для следующего этапа. Она никогда не оглядывалась, и если я не припускала рысью и не успевала ухватить ее за руку, она отдергивала пальцы, возмущенно вздыхала и прибавляла шаг.

Однажды на блошином рынке я остановилась, чтобы завязать шнурки, и полностью потеряла ее из вида. К тому времени я уже знала, что следует найти какого-нибудь взрослого приличного вида – никаких ужасных усов, желательно вообще не мужчину, и уж, конечно, не бездомного, – и тогда Элейн появится с написанным на лице нетерпением, словно это я ее бросила.

Эта семья находится в таком же взвинченном состоянии, их вечно кидает из жара в холод, как будто кто-то вертит водопроводный кран. Эмма резко останавливается в конце подъездной дорожки, а ее мать уносится прочь, ни о чем не заботясь. Отец гаркает на дочь, и она стремглав бежит к нему. И так проходит все общение родителей с Эммой: они сосредоточены не на ней, а на себе. Они действуют так в уверенности, что никто за ними не наблюдает.

Но я наблюдаю.

И теперь Эмма идет слишком близко к краю тротуара. Я судорожно вздыхаю, слезаю с велосипеда и снова пригибаюсь, осматривая якобы спущенную шину. Я понимаю, что если Эмма случайно попадет под машину, все изменится. Родители будут в унисон сочинять историю их жизни с дочерью, нормальной и счастливой жизни, и им все сойдет с рук. Хотя родители они дерьмовые.

Она бегом поднимается по лестнице школы. Не машет отцу на прощание. А он не гладит ее по голове и не желает хорошего дня. Он занят своим телефоном, подносит его к уху и размахивает руками в какой-то перепалке с утра пораньше. Учительница ведет Эмму внутрь и качает головой.

Я решаю ехать дальше, обрадовавшись, что увидела ее и убедилась в ее существовании и в том, что родители по-прежнему ведут себя ужасно. А она по-прежнему здесь, все та же девочка с милым красным бантом и в том же красном платье. Девочка, которую я впервые увидела в аэропорту. Она снова ворвалась в мою жизнь, когда я только начала ее забывать.