Текст книги "Не ее дочь"

Автор книги: Риа Фрай

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Риа Фрай
Не ее дочь

Девочке с красным бантом…

Я до сих пор тебя помню.

Я люблю ее, и это начало и конец всего.

Фрэнсис Скотт Фицджеральд

© Рокачевская Н., перевод на русский язык, 2020

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2021

Сара

во время

Я хватаю ее за руку. На маленькую ладошку налипла грязь, под ногтями черные полумесяцы. Я прижимаю девочку к себе, закрывая от моросящего дождя. Ее красный бант подпрыгивает в такт нашим быстрым шагам. Даже здесь я не могу скрыться от дождя.

Не останавливайся.

Сердце выделывает пируэты и методично стучит где-то в центре лба. Обычно это предвещает страшную головную боль, но сейчас это просто нервы. Ноги неуверенно скользят, неся нас обеих к следующей цели.

Она поднимает на меня взгляд. Брови сведены вместе, левая щека распухла и покраснела. Девочка открывает ротик и тут же закрывает. Не раздумывая, я перемещаю зонтик и подтягиваю ее повыше, так что тонкие ножки обвивают меня за талию. Лодыжки болтаются у моих бедер, мешая идти.

Еще несколько шагов, и мы на месте. Еще несколько шагов, и я разберусь в том, что делаю, куда иду и что натворила.

Мы входим в небольшой пустынный вестибюль. Я закрываю зонтик и крепче прижимаю ее к бедру. Туфли скрипят на скользком мраморном полу в клетку. Я поднимаю ладонь, прикрывая красный бант и распухшую щеку – на случай, если вдруг кто-то посмотрит в нашу сторону. Потом двигаюсь к лифтам и нажимаю на поцарапанную золотистую кнопку. Притоптываю, стряхивая воду. Я прижимаю девочку крепче. Ее несвежее дыхание обдает щеку. Я осторожно оборачиваюсь через плечо. И тут сердце предупреждающе екает.

Двери открываются. Из лифта выходит пожилая пара. Я нажимаю на цифру «четыре» – верхний этаж бутик-отеля – и наконец-то аккуратно опускаю девочку.

И только теперь она на меня смотрит, по-настоящему смотрит, а потом вжимается в сверкающую зеркальную стенку. Я подавляю желание сказать, чтобы вела себя поаккуратнее со стеклом.

– Где мама? – шепчет она, и мне приходится наклониться, чтобы расслышать.

– Она… – Я размышляю над ответом. Ее мать дома. Ищет ее. Но уже упустила свой шанс. Я выпрямляюсь. – Она дома, забыла?

Я вижу написанный на лице Эммы вопрос: «А почему же тогда я не с ней?» Но мы уже поднялись на этаж и выходим. Не сводя взгляда с Эммы, я выуживаю из портмоне ключ-карточку. Она идет как обычный ребенок, который никуда не спешит.

Я прикасаюсь ключом к замку, вижу зеленый огонек и слышу тихий щелчок, а затем толкаю тяжелую дверь. Мы входим в темноту. Тут влажно, в воздухе висит густой запах средств для уборки. Я зажигаю свет и оглядываю аккуратную комнату. Девочка стоит в нескольких шагах, и только ее дыхание нарушает тишину.

– Ты как? Есть хочешь?

Она поворачивается ко мне. Красный бант подрагивает на каштановой макушке. Эмма качает головой: «нет». Ее глаза наполняются слезами. Нужно это прекратить, но я не знаю, что сказать или сделать. Мы ведь почти незнакомы.

– Мама меня ищет?

Она говорит уже громче, с большей уверенностью.

Мне хочется сказать, чтобы она забыла о матери – где бы ни искала ее эта жалкая женщина, она нас не найдет.

– Точно не знаю, солнышко.

Я прохожу дальше и запихиваю вещи в сумку, борясь с желанием сбежать отсюда со всех ног. Вероятно, в запасе у меня час, а может, и больше, прежде чем в городе всех поднимут на уши.

Я подхожу к ней, снимаю бант и бросаю его в сумку.

Первая улика.

– Нам пора идти, – говорю я. – Пойдешь со мной?

Она кивает и вытирает нос ладошкой, вздрогнув, когда пальцы задевают больную щеку. За номер я уже заплатила вперед, и наличными, но мы все равно уезжаем. От нас останется лишь пустая, душная, отдраенная комната.

Я беру Эмму за руку, и мы снова идем к двери. Девочка чуть отстает и подволакивает ноги по ковру, а рукой касается обоев в цветочек, словно ступает по воде. Я нажимаю кнопку лифта и прочесываю взглядом коридор. Хлопают несколько дверей, но никто не выходит. Дверь лифта открывается. Там пусто. Хорошее предзнаменование? Маленький подарок судьбы? Я снова зову Эмму, предельно ласково, и она входит в лифт.

– Нажмешь кнопку? – Я показываю на цифру «один», но Эмма качает головой и быстро отходит в угол. Я тыкаю в кнопку пальцем, и двери закрываются. Мы едем вниз. С каждым этажом мы все ближе к свободе.

Изо всех сил приглушаю панику. Я толком не понимаю, что делаю и что натворила, но нужно двигаться дальше. Нужно добраться домой. И я заберу с собой Эмму, милую, ни о чем не подозревающую Эмму. Теперь я за нее в ответе и буду оберегать. Я перепишу ее историю, преображу воспоминания, заменю дрянное детство отрывочными фрагментами: до того, во время и после. Тогда, сейчас, когда-нибудь.

Я судорожно дышу в ожидании. Лифт останавливается на первом этаже. Колотится сердце. Двери разъезжаются в стороны. Мы выходим.

И идем дальше.

до того

Я открыла глаза.

Прошла целая минута, прежде чем я осознала, что Итана нет рядом, что он не обхватывает меня, словно собирается перекатить на пол. По утрам у него никогда не бывало плохого запаха изо рта, и это удачное обстоятельство позволяло ему наслаждаться утренними поцелуями. Каждое утро я в полусонном состоянии выпутывалась из его объятий, чтобы почистить зубы и мазнуть себя дезодорантом.

Нужно избавиться от этой квартиры, прежде чем нахлынут ежедневные напоминания: отсутствие кофе, тишина в спальне, натягивание одежды в одиночестве, нетронутая простыня с правой стороны кровати. Итан был в нашем любимом кафе. На заросших травой глинистых тропах. Стоял на платформе в метро, ждал в кондитерской с булочкой в руках и улыбался. Воспоминания о нем преследовали повсюду.

Люди расстаются каждый день. Теряют кого-то. У многих случаются настоящие трагедии, а не просто банальные истории знакомства и разбитого сердца. Мне пора уже было с этим справиться.

Но из миллиона мелочей, по которым я так скучала без него, сейчас мне больше всего недоставало кофе. На день рождения Итан подарил мне особую кофеварку, «Кемекс», и хотя сам он не пил кофе, но исследовал процесс заваривания и превратил его в чистую науку.

– Ты будешь его пить?

Я развернулась, вдыхая ароматы темного шоколада и древесины очередного сорта кофе, который он купил, и мы стукнулись локтями.

– А что?

– Всего три пузыря. Дерьмовый кофе. – Он осмотрел пакет, детально его изучив, словно пропустил что-то важное, скрытое под биркой с ценой – семнадцать девяносто девять. Когда Итан находил хороший сорт и кофе пузырился как мыльная пена, он хлопал ладонью по столешнице, словно победил в соревновании кофеманов. Именно это я в нем и обожала, как он вкладывал всего себя во что-то важное для меня, а не для него. Тогда я считала себя такой везучей, ведь мне посчастливилось найти Его. Единственного и на всю жизнь. Не было такого мира, в котором мы существовали бы порознь.

Теперь же мне не хотелось быть частью этого мира.

* * *

В девять утра я поднялась на седьмой этаж и пробежала взглядом по логотипу компании. «КУРС: Координировать. Усваивать. Решать. Создавать». Итан вырезал эту табличку из орешника и сам помог прикрепить ее к стене почти три года назад.

– Доброе утро, босс, – поприветствовала меня Мэдисон из-за стойки администратора.

– Доброе утро. Уже дел невпроворот?

– Ты же знаешь. – Она вышла из-за стола, чтобы забрать мои вещи. – Как всегда. Хочешь начать с кофе?

Я кивнула, вошла к себе, сразу направилась к окну, моей любимой части кабинета, и прижала пальцы к холодному стеклу. Шел дождь, которого я уже почти не замечала, ведь он практически никогда не прекращался.

Переехав в Портленд, я сначала думала, что вечный дождь – это просто фигура речи, но дождь и впрямь лил постоянно, как и говорили. Моросящий липкий дождь, от которого волосы и одежда становились раздражающе влажными. Волосы закручивались в кудряшки, и приходилось стягивать их на макушке в пучок и закреплять вечно выскакивающими шпильками. Итан находил шпильки повсюду – в диванных подушках, на полу, на улицах. Он разгибал их и искал какое-нибудь новое применение, к примеру, вычищал серу из ушей (к моему ужасу) или выковыривал косточки из вишен, увидев это на YouTube.

Я коснулась ожерелья в виде ключа, теребя металл и размышляя о делах на ближайшие недели. Я занималась Эфиопией и Сенегалом – в этих странах «КУРС» еще не присутствовал. Мы готовили для каждой страны новую продукцию, а кто лучше, чем глава компании, сумеет продемонстрировать детям учебные пособия?

Как и многие компании, «КУРС» начал с малого – персонализированных электронных книг для детей. Дети или родители заполняли вопросники о возрасте, любимых игрушках, темах и занятиях, а я создавала персонализированные рассказы, чтобы помочь детям с обучением. Мне присылали фотографии игрушек, домашних животных и портрет самого ребенка, чтобы дети становились героями личных приключений. За несколько месяцев наши книги стали популярными в Интернете, и меня попросили заняться настоящими учебными пособиями, хотя я предпочла ограничиться электронным форматом, чтобы снизить издержки. Но, в конце концов, меня вдохновила идея персонализированного учебного пособия на основе культурных традиций, а не возрастной группы. Компания так удачно вышла на мировой рынок, что три претендента отчаянно хотели ее купить. Раз в неделю они звонили с предложениями, которые будоражили мозг перспективами полной финансовой свободы, но я пока не была готова. Я по-прежнему была увлечена своим делом и хотела сосредоточиться на росте компании как на местном, так и на международном рынке.

Мои мысли прервала Мэдисон с огромной кружкой кофе.

– Отхватила у Тревиса последнюю порцию с его домашним миндальным молоком.

– Отлично, спасибо.

Я взяла кружку и сделала большой глоток.

Мэдисон принесла свой планшет и огласила список недавних заказов, программу моей поездки, а также какие продукты нуждаются в изменениях.

– Брэд со своей командой уже начали работу над багами, так что не стоит тревожиться. Я серьезно. Они справятся.

Мэдисон пожевала нижнюю губу. Она хорошо меня знала: при возникновении неполадок я обычно занималась ими сама. Меня считали склонной к излишнему контролю, даже паникершей, но я училась распределять ответственность.

– Отлично. – Я ободряюще улыбнулась. – Я им доверяю. Что там дальше?

Я выпрямилась в кресле и развернулась лицом к окну, занимающему всю стену. Колесики возмущенно скрипнули, и я поморщилась. Морось уже прекратилась, сквозь облака неожиданно выглянул клочок солнца.

– На ближайшие двое суток это все. – Мэдисон вытащила из нижнего ящика стола аэрозольный баллончик с маслом и брызнула на колесики кресла. Потом вытерла руки и посмотрела на часы. Это был своего рода нервный тик из-за моей сверхпунктуальности. – У тебя встреча с Тревисом в одиннадцать, то есть через два часа. – Каблучки ее туфель от «Прада» зацокали к двери. – Открыть или закрыть?

– Закрыть.

Следующие два часа испарились в завалах электронной почты и подготовке к поездке. После третьей чашки кофе я сделала перерыв и открыла браузер. Я удалила Facebook с телефона, но он по-прежнему манил меня на компьютере. Чем занят Итан? С кем-нибудь встречается? Что нового он продает в магазине? Неизвестность впивалась в кожу острыми коготками.

– Не делай этого, Уолкер, не надо.

У меня заныло сердце. Кого я пытаюсь обмануть? Стоило мне оказаться в Сети, и первым делом я думала о нем. Каждый раз, проматывая ленту новостей, я надеялась его увидеть. При каждом звонке телефона я тайно надеялась, что это он написал СМС, позвонил или прислал имейл.

Сначала я просмотрела свою страницу, а потом новости друзей, заметив последний тест: «На кого из знаменитостей вы больше всего похожи?» Я кликнула по нему, разрешила Facebook загрузить мои фотографии и данные профиля – и вуаля! Он выдал результат: «Поздравляем! Вы классическая красавица на все времена. Вы похожи на Энн Хэтэуэй». Я изучила фото Энн и свое. Сходство и впрямь имелось. Мы обе высокие, с белой кожей, темными волосами и большими нежными глазами. Итан говорил, что у меня томный взгляд. Будто лучше всего я выгляжу сразу после пробежки, когда смываю с лица косметику. У нас с Энн одинаковые пухлые губы. Но она худощава, а я спортивного телосложения, у меня фигура бегуньи, а она гибкая, как тростинка. Я закрыла окно, решив не выставлять результаты теста на всеобщее обозрение.

Я упивалась комплиментами Итана и как будто выстраивала на них всю свою жизнь. Как это меня характеризует, если даже сейчас, когда я колдую над цифрами и отправляю заказы на детские учебные пособия, я без мужчины неспособна разобраться в собственной жизни? Очевидно, Итан заполнял для меня пустоту, как и карьера. А теперь мне стало казаться, что испарились все надежды на нормальную жизнь – брак, детей, традиционный дом и отпуска всей семьей.

– Сара? – Мэдисон сунула голову в приоткрытую дверь. – Тревис готов.

– Уже иду.

Я подвинула мышку к крестику в уголке, чтобы закрыть окно. Лучше бы Итан заблокировал меня, как только мы разошлись, но он был не из таких. Он не стал бы выставлять напоказ новые отношения, но ему бы и не пришло в голову, что я просматриваю его страницу. Сейчас мне уже полегчало, и я заглядывала на нее не чаще раза в неделю, но все же. За полгода после расставания мы даже ни разу не столкнулись друг с другом в излюбленных местах.

Я вздохнула и набрала фамилию Итана. И тут же выскочила его фотография, снятая три дня назад, с обгоревшим на солнце лицом и искренней улыбкой. Его рука лежала на плече девушки.

Я наклонилась ближе, разглядывая каждую подробность ее внешности. Слегка поникший левый уголок нижней губы. Изгиб маленьких ноздрей. Неестественно выгнутые брови, явно выщипанные. Прекрасные белокурые волосы, собранные в пучок на макушке и блестящие на солнце. Их улыбки говорили об отношениях, о которых я не желала знать.

Я закрыла ноутбук и взяла его на встречу с Тревисом, снова погрузившись в рабочий режим. Остаток дня прошел в тумане задач, встреч и приготовлений. Как будто если я не буду думать об Итане, узел в груди как-нибудь рассосется и я опять стану собой…

* * *

Когда я снова подняла голову, уже стемнело. Я смахнула пелену с глаз и уставилась на мигающие огоньки, утонув в городском шуме, – автомобильных гудках, сиренах и скрипе шин на мокром асфальте. Я собралась с мыслями, заперла кабинет и спустилась в лифте на первый этаж.

Я понимала, почему сегодня у меня никак не получается изгнать из головы мысли об Итане – была наша годовщина. Так болезненно было воображать, как мы могли бы ее отметить, как пытались бы перещеголять друг друга в подарках и широких жестах. Даже когда мы не отмечали эту дату, то встречались неподалеку от его мебельного магазина после работы, выбирали какой-нибудь бар и болтали о радостях и огорчениях дня. Иногда мы заскакивали в книжный Пауэлла, бродили между стеллажами и выбирали книги в подарок друг другу. И хотя мы уже так долго были вместе, я каждый раз с трепетом встречалась с Итаном после проведенного в офисе дня. Как будто мы только что познакомились. Каждое свидание – как первое. А теперь я шла домой и находила утешение в том, чтобы улыбаться незнакомцам, для которых вечер только начался.

В квартире я надела пижаму, заказала еду и выпила слишком много вина. И тут зазвонил мобильный.

– Привет, пап. Ты как по часам.

– Я так предсказуем?

– Ага. Прямо как новости. Только не наводишь тоску.

Он хохотнул. Звук напоминал скрежет наждачки по неровной древесине. После стольких лет плача папин голос ослаб.

– Ну, что нового?

– Просто хотел узнать, чем занята моя любимая дочь.

– Эта шутка никогда не устареет. – Я потянулась и подавила зевок. – Да как всегда – путешествую, работаю изо всех сил, чтобы пораньше обеспечить себе пенсию. А ты?

– Ну, в общем… – Паузу заполнил шелест бумаг, наверное, стопки счетов, аккуратно лежащих у телефона, или сложенной втрое ежедневной газеты. – Мне тоже есть чем заняться.

Мы оба знали, что означает «есть чем заняться». Все вечера он валяется на диване, лишь изредка выбираясь на прогулку по ближайшим окрестностям. Отец больше не утруждал себя работой. Его интерес к торговле увял вместе с интересом к жизни. Он жил самым скромным образом, а через два года существования моей компании в качестве рождественского подарка я оплатила его ипотеку. Деньги он тратил только на запчасти для любимого «Мустанга» и на виски. Я посмотрела на часы, зная, что он наверняка уже уговорил треть бутылки.

– Хотелось бы увидеться. Мне как раз предстоит большая поездка, но потом могу заскочить на несколько дней. Как тебе? Или ты всегда можешь приехать сюда…

Я предлагала это при каждом разговоре. Приезжай в Портленд. Выбирайся из зоны комфорта.

– В ближайшее время не получится, но был бы рад увидеть тебя здесь. – Его тон изменился. – Я подумал, что после расставания с Итаном ты будешь приезжать чаще.

– Знаешь, пап, мне все-таки нужно управлять бизнесом. – В разговор вкрались укоризненные нотки, и я тут же сдала назад. – Прости. Я понимаю, о чем ты. Работой я просто убиваю время.

Он не ответил, но я почувствовала, как он кивает. После смерти мамы он только и делал, что убивал время. В этом он был мастером. Как и я.

– Ну ладно, детка, надеюсь, скоро увидимся.

– Я тоже, пап. Люблю тебя.

– И я. Будь осторожна.

Я повесила трубку, хотя настроение после звонка не улучшилось. Каждый раз, когда звонил телефон, я ожидала какого-нибудь сюрприза: он перебрал с выпивкой и его арестовали, или совершил неудачную попытку самоубийства, или наконец-то начал с кем-то встречаться. Но текли годы, и жизнь шла по той же неизменной колее, лишь мои успехи отмечали разницу между вчерашним днем и сегодняшним. Как бы я ни пыталась улучшить его жизнь, ничего не менялось.

* * *

Мой самолет улетал в Эфиопию в четверг. Я попросила Мэдисон забронировать самый дешевый билет, не сообразив, что дешевый означает непрямой. Из Портленда я летела в Калгари. Оттуда в Торонто и после бесконечной пересадки и двадцати восьми часов полета приземлялась в Аддис-Абебе. Я не впервые летала в эту страну, но, взглянув на билет, поняла, что впервые лечу не первым классом.

Я встала в очередь на контроль и сложила обувь и компьютер в два серых контейнера. Я всегда ненавидела эту часть поездки, теперь полеты стали такими тягостными, слишком обременительными. Я поставила сумку на ленту, мысленно повторяя список главных дел в Эфиопии.

Когда-то, разговаривая об ужасном сексуальном насилии в этой стране, мы с Итаном обсуждали возможность удочерить эфиопскую девочку и как наша дочь будет гордиться своим наследием, а мы – навещать ее страну, готовить эфиопские блюда и знакомить дочь с культурными традициями. Говорил ли он всерьез? Может, я пропустила какой-то очевидный, кричащий знак?

Я покачала головой. Вечно ищу везде знаки. Я слегка суеверна и постоянно заключаю пари сама с собой, будто это каким-то образом может и в самом деле изменить жизнь. Если на борту самолета будет пять детей, он не разобьется. Если я отвечу этому клиенту согласием, обо мне напишут в «Форбс». Если я досчитаю до трех и загорится зеленый, я не буду ныть до конца дня. Если я сегодня откажусь от десерта, то завтра закажу мексиканскую еду.

Я зевнула в ожидании, пока другие пассажиры подтолкнут свои контейнеры по ленте. Мысли блуждали где-то далеко – мне хотелось выпить огромную чашку кофе и полистать журнал со светскими сплетнями. И тут я увидела ее.

Внутри у меня что-то надломилось. Девчушка лет пяти или шести в красном платье с блестками, которые мерцали при каждом ее движении. На тощей каштановой косичке громоздился красный бант, на тонких ножках в белых носках – красные туфельки, как у Дороти из «Волшебника страны Оз». Такой рождественский вид. Я глупо улыбнулась ей, словно узнала, ведь она и впрямь выглядела такой знакомой, как моя собственная дочь.

– Прекрати, Эмма! Что ты делаешь? Я же сказала – прекрати!

Справа от меня кричала раздобревшая дамочка в синей футболке и тесных джинсах. По ее лицу рассыпались красные пятна (угри? экзема?), она тяжело дышала и прижимала к бедру измученного младенца. Девочка в красном стояла как раз за ней. Она шагнула вперед, сверкнули туфли, но мать отпихнула ее с дороги, словно уличного приставалу, а не собственного ребенка. Девочка покачнулась, и я машинально протянула руки, чтобы ее подхватить.

Худой и вялый отец стоял неподалеку, явно не замечая, что происходит. Он писал что-то в телефоне, а потом спрятал аппарат в карман. У их ног стояли сумки. Не выпуская из рук малыша, мать решила взгромоздить на ленту чемодан, а папаша схватился за него же, пытаясь помочь.

– Это моя рука! Что ты делаешь?

– Просто помогаю тебе, боже ты мой.

– Отпусти мою руку, Ричард. – Женщина с укором воззрилась на мои контейнеры. – У нас нет контейнеров. Теперь из-за этого мы опоздаем на самолет.

– И чего ты от меня хочешь, Эми? Чтобы я наколдовал контейнеры?

– Понятия не имею. Просто хватит болтать. И хватит вот так произносить слово «контейнер»! Бога ради, хватит болтать! – Эми отвернулась и стиснула зубы, прыщавая челюсть задрожала. – Эмма, я же сказала – прекрати! Да что с тобой такое?

Девочка раскачивалась взад-вперед на каблуках и тянулась к материнской руке. Каждый раз, когда мать отмахивалась от ее ладошки, девочка прикасалась к какой-нибудь другой ее части тела – талии, локтю или бедру. Ногти у нее были обгрызены до крови, а на левом запястье я заметила выцветающий синяк.

– Может, мы все-таки попытаемся попасть на самолет, Ричард?

– Ох, да хватит уже! Даже не пытайся обвинять меня. Сама знаешь, что это ты во всем виновата.

– Я? В том, что у нас нет контейнеров? В очереди? В том, что дети не могли вовремя собраться? Это такой важный для меня день…

– Да, именно в этом. Ты сама виновата. Не я.

– Ну и свинья же ты.

– Сама свинья.

– Что-что?

Он неуклюже поднял руки, признавая поражение.

– Ладно, ладно, просто к слову пришлось.

Они взгромоздили оставшийся багаж на ленту и выхватили несколько контейнеров из рук принесшего их служащего.

– Пошли, Эмма!

Эмма старательно поправляла родительский контейнер, она почему-то решила, что он неправильно повернут.

– Хватит его теребить, пошли!

Мать протянула широкую ладонь и подтолкнула девочку, стукнув по маленькой впадинке между лопаток, так что руки Эммы хлопнули как крылья. Женщина затолкала дочь в рентген-аппарат, и служащий аэропорта велел ей развести руки в стороны и пройти дальше.

Я шагнула в сканер и подняла руки над головой, пока меня просвечивали в поисках скрытого оружия. Ожидая подтверждения, что я не перевожу контрабанду, я увидела, как Эмма тянется к ножкам брата. Мать вывернула ей пальцы, стряхивая руку. Потом повернулась спиной к девочке, которая схватилась за больную руку и начала подпрыгивать, пытаясь привлечь внимание матери. Женщина возилась с малышом и переругивалась с папашей. А девочке так и не удалось добиться внимания матери, она прекратила попытки и рассеянно уставилась в пространство, пряча руку в складках красного платья.

Я забрала вещи и посмотрела на охранников аэропорта, которые были слишком заняты, раздавая указания, подгоняя людей и зевая, чтобы что-то заметить. Подхватив обувь и ноутбук, я все ждала, когда кто-нибудь обратит внимание на агрессивное поведение мамаши.

Я вспомнила собственную мать, как она всегда шла впереди меня на парковках и в супермаркете, даже когда мы переходили улицу. Не знаю, то ли она меня стеснялась, то ли ей было просто на меня плевать. Я вечно тащилась позади, как нечто вторичное, и пыталась умаслить ее комплиментами: «Мам, ты сегодня так хорошо выглядишь!», «Мам, мне так нравится твоя прическа!», «Обожаю эту юбку, мама!»

Она с отвращением вздыхала и всегда отвечала, что я говорю это не искренне, а боясь получить нагоняй. Я никогда не могла сделать все как надо и теперь узнала себя в этой девочке, в том, как она подволакивает ноги по ковровому покрытию аэропорта и ждет, пока кто-нибудь наконец обратит на нее хоть чуточку внимания.

Много лет проработав с детьми, я понимала, что у родителей бывают плохие дни. А аэропорт – это воплощение стресса для семьи. Я знала способность детей выводить из себя и действовать на нервы. А иногда у них без причины начинаются истерики, так что ты срываешься и из милого человека сам вдруг превращаешься в чудовище. Я все понимала, но при виде явно беспричинной жестокости мне хотелось врезать этой женщине по физиономии.

Я отошла в сторонку, надела туфли и положила ноутбук в сумку. Когда я проходила мимо той семейки, папаша снимал сумки с ленты. Рядом с ними я замедлила шаг и прошла так близко, что дотронулась до головы девочки.

– Мне нравится твой красный бант, – сказала я.

Все трое повернулись, реакция малыша была чуть более замедленной. И тут лицо Эммы просветлело, она заулыбалась, как положено маленькой девочке.

– Очень красивый, – сказала я и пошла дальше, не оглядываясь и пытаясь выбросить этих людей из головы.

Я отстояла очередь в «Старбакс», и после первого поспешного глотка туман в голове рассеялся. Я купила несколько журналов вдобавок к роману, проверила, не задерживается ли рейс, и погрузилась в дурацкие сплетни о знаменитостях. Выхлебав половину кофе и прочитав полстатьи о голливудских актрисах, застигнутых без макияжа, я подняла голову. И у ворот слева от моих увидела эту парочку. Они ругались.

– Пошли!

Эми подтолкнула Эмму. Та подвернула на ковре ногу в красной туфельке и упала, приземлившись на четвереньки.

Мать закатила глаза, перехватила малыша поудобнее и дернула Эмму вверх за локоть. По детской руке расплылись красные пятна, которые позже превратятся в багровые синяки. Эмма встала и потерла больной локоть и содранные о ковер коленки.

Парочка что-то пробурчала и уселась в креслах у гейта. Они так возбужденно размахивали руками, что, казалось, вот-вот взорвутся. Только Эмма, главная жертва, оставалась невозмутимой, мурлыкала что-то себе под нос и играла с собственными туфлями, пока ее мать громко вздыхала на весь терминал и укачивала малыша так рьяно, что его чуть не стошнило.

Я пролистывала глянцевые страницы журнала, но думала только о девочке. Я посмотрела в телефон. Осталось полчаса до посадки. Как будто нарочно, мамаша схватила Эмму за руку и поволокла в туалет. Эмма наполовину шла, а наполовину бежала за женщиной, которая держала младенца одной рукой, а другой вела Эмму. Я выждала несколько секунд, закинула на плечо сумку и пошла за ними.

Красные туфли Эммы мелькали под дверью кабинки, а мамаша с малышом стояли в дальнем углу. Грязный подгузник валялся на краю складного стола для пеленания.

– Быстрее, Эмма.

– Хорошо, мама.

Я оглядела кабинки, в основном пустые, и нырнула в одну из них. Девочка встала на цыпочки, чтобы достать до унитаза. Она стукнула крохотными каблучками по двери и что-то промурлыкала: это вызвало у меня невольную улыбку. Повозившись с туалетной бумагой, Эмма наконец спустила воду.

– Подойди сюда. Мне тоже надо в туалет. Присмотри за Робертом, чтобы он не стукнулся головой и ничего не трогал. Мне только не хватало, чтобы кто-нибудь из вас подхватил заразу.

Они зашли в угловую кабинку для инвалидов, по грязному полу замелькали и зашуршали туфли. Я спустила воду и собралась уходить, но потом остановилась.

– Осторожней с его ногой, Эмма! Ты чуть на него не наступила!

– Я не наступила!

– Нет, наступила! – Мальчик расплакался, а мамаша, судя по звукам, пыталась помочиться и одновременно управиться с двумя детьми. – Ты можешь… Господи, возьми его, Эмма, он падает! Уйди с дороги!

Кабинка затряслась от громкого удара, а потом Эмма заревела.

– Послушай-ка меня, паршивая девчонка! Я сыта твоим поведением по горло, ясно тебе? Прекрати кривляться, иначе придется отменить поездку. Ты поняла?

Я наклонилась над раковиной и начала мыть руки. Распахнулась дверь, стукнувшись о стену. Лицо Эммы покраснело, бант съехал набок, она судорожно всхлипывала. Я быстро осмотрела ее, но не увидела никаких увечий, только слезы.

– Как твои дела, милая?

Мамаша резко дернула головой в мою сторону. Ее челюсти дрожали.

– Эмма Грейс, не смей разговаривать с незнакомыми и вымой руки.

Пока мы все мыли руки, я не сводила глаз с мамаши. Взгляд у нее был печальный, словно вся ее жизнь – сплошная ложь. Она отвернулась первой, и я посмотрела им вслед, поправив сумку на плече и не зная толком, что делать дальше. К соседней раковине подошла женщина и прыснула на руки несколько капель мыла.

– Вы тоже это слышали или мне померещилось?

Немолодая женщина с татуировками на коже покачала головой и отряхнула ладони.

– Слышала, но это ведь не ваш ребенок, правда? И что вы тут можете сделать?

И что я могла сделать? Сообщить сотрудникам аэропорта? Службе по защите детей? Даже я не такая идиотка, чтобы решить, будто происшествие в туалете аэропорта, в условиях стресса, может означать нечто большее, нежели обычное право матери побранить, да пусть даже и шлепнуть собственного ребенка. Я кивнула женщине и вернулась в зал ждать объявления о посадке. Я опять погрузилась в журнал, но по-прежнему слышала голос мамаши, видела, как она толкает и волочет за собой дочь, словно ненужного щенка на потрепанном поводке.

Настало время посадки, я дождалась, когда назовут мое место. У соседнего гейта семейство Эммы тоже стояло в очереди на посадку, мы расходились своими дорогами.

Я еще раз взглянула на Эмму, глаза у нее остекленели, а мать подгоняла девочку, толкая в спину – быстрее, шевелись быстрее. У стойки несколько человек повернулись к ним, явно обескураженные резким поведением женщины с заплаканной дочерью.

Я протянула бумажный билет – не люблю пользоваться телефоном в поездках, опасаясь технических сбоев, – и вывернула шею влево. Эмма стояла позади матери в ожидании посадки на борт большой стальной птицы, летящей бог знает куда. Домой? В отпуск? В школу-интернат? Я попыталась рассмотреть место назначения на табло с номером рейса, но так и не разобрала.

Я долго смотрела на нее, прежде чем повернуться к стойке. Когда я шагнула ближе ко входу в открытый рукав, температура изменилась. Я никак не могла выбросить из головы тот красный бант, глаза девочки, синяк на локте, громкий шлепок и злобное, покрытое коростой лицо ее матери.

Я не могла забыть Эмму.

Не могла.

во время

Дрожащими пальцами я с трудом открываю машину, распахиваю сначала заднюю дверь, а потом дверь водительского сиденья.

Эмма заглядывает внутрь, поднявшись на цыпочки, как балерина.

– А где же кресло?

Я запихиваю сумку в багажник и смотрю на девочку.

– Что-что?

– Детское кресло. Где оно?

Совершенно нормальный вопрос в далеких от нормальных обстоятельствах.