Текст книги "Дочь Империи"

Автор книги: Рэймонд Элиас Фейст (Фэйст)

Соавторы: Дженни Вурц
сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 36 страниц)

Мара понимающе приподняла брови:

– Значит, когда Кейок отклонил твои заботы о внуке, ты решил остаться и посмотреть, кто появится раньше – я или армия Джингу?

– Именно так, – пальцы Текумы стиснули шлем. – Если бы на этом холме показались солдаты Минванаби, я вошел бы в поместье для защиты моего внука.

– А я бы его остановил, – ровным голосом сообщил Кейок.

Мара одарила критическим взглядом обоих – и своего военачальника, и свекра:

– В таком случае вы сделали бы за Джингу его работу. – Она с досадой тряхнула головой. – Это моя вина. Я обязана была предусмотреть, что тревога Анасати за внука может привести к войне. Ну что ж, Текума, теперь беспокоиться не о чем. Твой внук в безопасности.

Властительница Акомы помолчала, вновь переживая чудо своего избавления.

– Джингу принял смерть... от собственной руки.

– Но... – ошеломленный Текума нахлобучил шлем на седые волосы.

– Я знаю, – перебила его Мара, – ты не получал такого донесения. Как это ни печально для Анасати, твой осведомитель тоже мертв.

От этого известия глаза Текумы превратились в щелки. Ему, несомненно, было любопытно, каким образом удалось Маре проведать о Теани, но он промолчал. Сохраняя полное спокойствие, властитель Анасати выслушал остальные новости, которые Мара сочла нужным ему сообщить:

– Текума, мы направляемся сюда, чтобы завершить празднование дня рождения Имперского Стратега. Поскольку из всех властителей на торжестве отсутствовал ты один, быть может, ты пожелаешь загладить это упущение и присоединишься к нам на оставшиеся два дня? Только, прошу тебя, пойми: я вынуждена настаивать на том, чтобы ты ограничил свой почетный эскорт, как и все остальные, пятьюдесятью воинами.

Старый властитель кивнул: наконец-то можно вздохнуть с облегчением и перейти от военных приготовлений к радостям мирной жизни. Мара коротко приказала своему почетному эскорту продолжить путь к усадьбе; Текума не сводил глаз с хрупкой фигурки невестки, испытывая чувство, близкое к восхищению.

– Я рад, Мара, что нам не довелось увидеть, как солдаты Минванаби штурмуют этот холм. – Взглянув на решительного воина, шагающего по другую сторону от носилок, он добавил: – Твой военачальник был бы вынужден быстро податься назад, а тем временем моему отряду пришлось бы собрать все силы, чтобы удерживать Джингу на расстоянии. Наше положение было бы не из легких.

Кейок молча повернулся и рукой подал сигнал Люджану, стоявшему позади передовой линии войск Акомы. Тот, в свою очередь, передал сигнал солдату, находившемуся дальше. Видя, что Мара смотрит на него с любопытством, Кейок объяснил:

– Госпожа, переданный мною сигнал означает, что сотня чо-джайнов, ожидающих в засаде, может беспрепятственно возвращаться в родной улей. Теперь, если ты сочтешь это своевременным, я прикажу солдатам отходить.

Мара поневоле улыбнулась: Текума был явно потрясен, услышав о чо-джайнах, которые встретили бы его авангард, даже если бы ему удалось прорвать оборонительные линии Акомы.

– Кейок, позаботься о почетном карауле для встречи гостей, – велела Мара. Кейок отсалютовал и двинулся исполнять приказ, а Мара обратилась к Текуме: – Дед моего сына, после того как ты отдашь необходимые распоряжения своим войскам, возвращайся и окажи мне честь быть моим гостем. – С этими словами она приказала носильщикам нести ее к дому.

Текума задумчиво наблюдал, как удаляются носилки. Даже ненависть к Маре, постоянно тлевшая в его сердце из-за смерти Банто, на миг сменилась восхищением. Он взглянул на дорогу, по которой приближались многочисленные гости, и порадовался в душе, что заботы об их питании, размещении и развлечениях лягут не на его плечи. Маленький хадонра – как его там, Джайкен? – наверняка в столбняк впадет, когда узнает, что от него требуется.

Однако Джайкен вовсе не собирался впадать в столбняк. Он узнал о возвращении хозяйки намного раньше дозорных: слух об этом ему передал скороход из гильдии, которого отправил со срочным донесением один из торговцев. Торговец уведомлял Джайкена о бесчисленных судах знати, пришвартованных в Сулан-Ку, среди которых выделялась бело-золотая барка Имперского Стратега. У охваченного паникой Джайкена совершенно вылетело из головы, что нужно предупредить Кейока и воинов. Вместо этого он взял в оборот всех рабов и ремесленников, ранее созванных в господский дом для защиты Айяки на тот случай, если неприятельскому войску удастся пробиться к дому; всем им Джайкен раздал работу, наказав почистить фрукты на кухне и проветрить белье. Мара со своей почетной свитой прибыла в самый разгар бешеной подготовки к приему гостей.

– Так вот, значит, где все мои полевые работники! – воскликнула властительница Акомы, как только носилки опустились во дворе дома.

Теперь можно было дать волю веселью: маленький хадонра, на едином дыхании выпаливший свой доклад, не успел разоружиться, и на нем все еще красовались собранные впопыхах и где попало части доспехов, а голову вместо шлема венчал котелок, позаимствованный им у поваров. Слуги, сновавшие по двору, имели экипировку под стать начальнику; повсюду валялись мотыги, грабли и косы, которые они намеревались использовать вместо оружия. Но Мара не успела всласть посмеяться, услышав ворчливые стенания Накойи: после всех этих переездов по воде и по суше первая советница была чуть жива и мечтала лишь о славной горячей ванне.

– Ты получишь все, чего твоя душа пожелает, мать моего сердца. Мы дома.

Впервые с тех пор как Мара отправилась в Священный Город Кентосани, у нее словно тяжелый камень свалился с плеч. Лишь сама властительница Акомы знала, какой груз давил ее все это время.

Освободившись наконец от нелепых доспехов и подвязывая на ходу шнурки привычной ливреи, Джайкен поспешил из господского дома на лужайки, где сооружались огромные павильоны для размещения нескольких сотен властителей, их жен, чад и домочадцев, первых советников, почетных стражей и бесчисленных слуг. Во всех покоях господского дома, где надлежало поселить Альмеко с его ближайшими родственниками и Имперскими Белыми, скоро будет негде шагнуть. Для избранной части слуг найдется пристанище в солдатских казармах, остальным придется удовольствоваться бараками и хижинами рабов. Рабам, а также свободным, но невезучим челядинцам предстояло провести три ночи под открытым небом. Мара чувствовала, как согревает ей душу преданность слуг и солдат: никто не ныл и не сетовал -а ведь из-за ее внезапного возвращения все в доме пошло кувырком. Даже домашние слуги готовы были встать на защиту Айяки... хотя что могли бы они поделать со своими садовыми вилами и кухонными ножами против бывалых солдат, вооруженных до зубов? Но это отнюдь не умаляло их храбрости: такое поведение не укладывалось в рамки обычной верности, на которую вправе рассчитывать господин.

Растроганная столь явным проявлением добрых чувств, Мара поспешно переоделась и вернулась во двор, поскольку на горизонте показался во всем своем великолепии кортеж всесильного Альмеко. Имперские Белые проявили чудеса четкости и слаженности действий, когда помогали своему господину выйти из носилок. Запели трубы, загремели барабаны, тем самым возвестив о начале церемонии прибытия в резиденцию властительницы Акомы.

Мара грациозно поклонилась.

– Добро пожаловать в наш дом, господин мой. Да пребудут с тобой мир, покой и отдохновение.

Имперский Стратег, первый из вельмож Цурануани, чуть заметно поклонился в ответ.

– Благодарю. Однако не сочтешь ли ты возможным впредь обходиться меньшим количеством формальностей, чем это было заведено у... нашего предыдущего хозяина? Чествование, которое растягивается на целый день, может прискучить, а я хотел бы получить возможность поговорить с тобой наедине.

Мара вежливо кивнула и взглядом попросила первую советницу оказать гостеприимство одетым в черное магам и проводить их в отведенные им покои. Плечи старухи горделиво расправились, и со свойственной ей материнской заботливостью она приняла под свое крыло двух посланцев Ассамблеи Магов так просто и сердечно, словно всю жизнь имела дело с существами столь непостижимой природы. Мара только головой покачала, дивясь жизненной силе Накойи. Затем она позволила Альмеко взять ее за руку, и вдвоем они вступили в мирную тишину сада, где Мара любила предаваться размышлениям и созерцанию.

У входа в сад встали на часах четверо воинов: двое – в зеленых доспехах гарнизона Акомы и двое – в белой форме Имперской гвардии. Задержавшись у чаши фонтана. Стратег снял шлем, смочил водой седеющие волосы, а затем взглянул в лицо властительнице Акомы; тихо, чтобы не слышали гости и слуги, он произнес:

– Должен поздравить тебя с успехом, девочка. За последние два года ты сумела показать себя в Игре и заставила с собой считаться.

Мара взмахнула ресницами, отнюдь не уверенная в том, что правильно понимает, к чему клонит Альмеко.

– Господин, я делала лишь то, к чему обязывала меня необходимость отомстить за отца и брата и защитить свой дом от убийц.

Альмеко расхохотался, вспугнув раскатами невеселого смеха стаи мелких птичек, рассевшихся на верхушках деревьев.

– И что же такое, по-твоему. Игра, госпожа, если не искусство выжить, избавившись от своих врагов? Прочие игроки вьются вокруг Высшего Совета и хорохорятся друг перед другом, негодуя по поводу каждого союза, заключенного без их участия... Ты же тем временем не просто обезвредила второго по могуществу своего противника, но, по сути, превратила его почти в союзника, а самого сильного врага – уничтожила. Если это не мастерская победа в Игре, значит, я ничего в ней не смыслю. – Он примолк, но после недолгого колебания заговорил снова. – Этот пес Джингу слишком много возомнил о себе. Вполне допускаю, что он намеревался разделаться с тремя противниками: с тобой, с властителем Анасати, а напоследок и со мной. Выходит, мы с Текумой некоторым образом в долгу перед тобой, хотя, конечно, не забота о наших интересах побуждала тебя к действию. – Несколько мгновений Имперский Стратег испытующе вглядывался в Мару. – Прежде чем мы расстанемся, хочу тебе сообщить: я бы позволил Джингу убить тебя, если бы так распорядилась судьба. Но сейчас я рад, что жива ты, а не он. Тем не менее моя благосклонность имеет очень ограниченные пределы. Доныне ни одна женщина не щеголяла в белых с золотом одеждах, но это для меня еще недостаточное основание, чтобы считать твое честолюбие менее опасным.

– Ты чересчур льстишь мне, господин. Все мое "честолюбие" сводится к одному: я хочу видеть, что мой сын растет в мире и спокойствии, – ответила Мара, несколько ошеломленная этим признанием.

Альмеко водрузил шлем на голову и мановением руки подозвал стражу.

– Право, не знаю, – Альмеко словно размышлял вслух, – кого следует опасаться больше: одержимого честолюбца или того, кто борется за жизнь? Хотелось бы надеяться, что мы станем друзьями, властительница Акомы, но чутье подсказывает мне, что ты опасна. Поэтому давай согласимся на том, что сейчас у нас нет причин ссориться.

– И я благодарю за это богов, господин, – ответила Мара, склонившись в поклоне.

Альмеко вернул ей поклон и удалился, чтобы принять ванну. Когда Мара вышла вслед за Стратегом из сада, к ней немедленно подошел Кейок.

– Вайо?.. – выговорил он.

Мара горестно качнула головой: скорбь была общей.

– Он умер как воин, Кейок.

Лицо военачальника не выражало никаких чувств, когда он произнес:

– Никто не может требовать большего.

Прекрасно понимая, что Накойя сейчас показывает себя во всем блеске в многотрудных хлопотах размещения гостей и вполне может еще какое-то время управиться без нее, Мара предложила:

– Проводи меня, Кейок, до поляны моих предков.

Военачальник умерил шаг, подстраиваясь к шагу своей хрупкой хозяйки, и молча открыл перед ней боковую калитку. Когда они отошли от господского дома и гул голосов сменился щебетаньем птиц, Мара вздохнула:

– Нам будет нужен новый командир авангарда.

– Приказывай, госпожа, – отозвался Кейок.

Но Мара решила придержать свое мнение при себе.

– Кто лучше всего подходит для этой должности?

– Мне не по нутру говорить это, – с неожиданной горячностью ответил военачальник, – но нет никого достойнее Люджана, хотя иногда он позволяет себе возмутительное нарушение приличий. Тасидо служит дольше и лучше владеет мечом... но я не встречал офицера, равного Люджану в вопросах тактики, стратегии и руководства людьми, с тех пор... – Он поколебался, но потом решительно договорил: – Да, с тех пор как погиб твой отец, госпожа.

Мара подняла брови:

– Настолько хорош?

Кейок улыбнулся, а это случалось столь редко, что Мара от неожиданности чуть не споткнулась и остановилась на месте.

– Да, настолько хорош. Он прирожденный вожак. Именно поэтому Папевайо так быстро привязался к шельмецу. Если бы твой командир авангарда восстал из праха, он сказал бы то же самое. А случись так, что властитель Котаи остался бы в живых, Люджан, вероятно, уже сейчас был бы командиром авангарда.

От Мары не укрылся оттенок боли, прозвучавший в голосе Кейока, и она поняла, сколь много значил Папевайо для старого служаки, любившего его, как сына. Но затем возобладали навыки цуранской самодисциплины, и верный военачальник снова стал таким, каким она знала его с детства.

Мару обрадовал выбор Кейока.

– Значит, Люджана назначаем командиром авангарда, а его место займет кто-нибудь из сотников.

Они шли под деревьями, где когда-то Папевайо, преклонив колени, просил как милости позволения умереть от собственного меча. Мара знала, что скорбь о его гибели еще долго будет сжимать ее сердце. Но сейчас она размышляла о том, что могло бы случиться, если бы она не переиначила традицию, связанную с черной повязкой осужденного. Вдоль спины пробежал холодок: на какой тонкой нити висела ее жизнь!

На этот раз неожиданно резко остановился Кейок. Впереди высилась живая изгородь, преграждающая вход на поляну, и по традиции военачальник мог сопровождать Мару только до этого места. Затем Мара заметила одинокую фигуру человека, поджидающего ее перед Поляной Созерцания, священным местом успокоения ее предков. В руках он держал хорошо знакомый красно-желтый шлем, отсвечивающий медью в свете предзакатного солнца, а ножны, висевшие на боку, были пусты.

Спокойно отпустив Кейока, Мара шагнула навстречу властителю Анасати.

Текума пришел без почетной стражи. Алые и желтые доспехи рода Анасати скрипнули в тишине, когда он поклонился, приветствуя невестку.

Мара ответила на поклон, невольно отметив про себя, что с наступлением вечера птицы на деревьях смолкли.

– Я надеялся найти тебя именно здесь. На этом месте мы разговаривали с тобой в последний раз, и мне показалось, что будет лучше всего, если мы начнем сначала на той же самой земле. – Он бросил быстрый взгляд на гомонящую толпу гостей, запрудившую двор, и снующих между ними слуг. – Я опасался, что в следующий раз, когда мне доведется ступить на эту траву, я увижу одетых в оранжевое воинов, сметающих все на своем пути, а не этих весельчаков, что сейчас явились сюда пировать и чествовать тебя.

– Они явились чествовать Имперского Стратега, – поправила Мара свекра.

Текума всматривался в лицо невестки, словно увидел его впервые.

– Нет, госпожа. Конечно, они празднуют день рождения Альмеко, но на самом деле чествуют тебя. Между нами никогда не будет душевной приязни, Мара, но вас связывает Айяки. И я осмеливаюсь считать, что мы уважаем друг друга.

Мара поклонилась Текуме ниже, чем когда-либо прежде, и с полной искренностью ответила:

– Ты не ошибаешься, Текума. Я не раскаиваюсь ни в чем, жаль только, что невинным людям пришлось страдать... – Мысли Мары обратились к отцу, брату, Папевайо и даже Бантокапи, и она добавила: – И умереть. Все, что я сделала, совершено для блага Акомы, которая в один прекрасный день перейдет к Айяки. Надеюсь, ты понимаешь меня.

– Понимаю. – Текума собрался было уходить, но вдруг тряхнул седой головой, и за маской его невозмутимости блеснула невольная улыбка. – Представь себе, понимаю. Быть может, когда Айяки достигнет совершеннолетия и примет бразды правления, я загляну в свое сердце и обнаружу, что простил тебя.

Мара только диву давалась, какой странный оборот могут принять события в Игре Совета.

– Я рада уже тому, что по крайней мере сейчас у нас нет оснований для вражды, – ответила она.

– Вот именно, сейчас, – Текума вздохнул едва ли не с сожалением. – Кто знает, что могло бы случиться, будь ты моей дочерью, а Банто – сыном властителя Седзу.

Он надел шлем с таким видом, словно не намерен больше никогда возвращаться к этому разговору. Волосы, не заправленные под шлем должным образом, нелепо торчали у него над ушами в разные стороны; вдоль шеи болталась узорная застежка шлема, но при всем том Текума отнюдь не выглядел смешным. Он сохранял достоинство вельможи, у которого остались за плечами и которого ждали впереди долгие годы власти; перед Марой стоял правитель, умудренный возрастом, опытом и знаниями, – владыка с головы до пят. И из его уст прозвучали слова:

– Ты истинная дочь Империи, Мара из Акомы.

Это была высокая честь, и, не имея представления о том, как следует отвечать в подобной ситуации, Мара лишь низко поклонилась.

Охваченная глубоким волнением, она проводила взглядом Текуму, который возвратился к ожидающей его свите. Оставшись в полном одиночестве, она вошла на Поляну Созерцания.

Казалось, тропа к натами вечна и неизменна, как само время. Опустившись на холодную землю, где до нее преклоняли колени многие и многие предки, Мара погладила пальцами высеченную на камне птицу шетра.

– Спи спокойно, отец, и ты, брат мой. От того, кто отнял вашу жизнь, остался лишь пепел. Он понес кару за пролитую кровь. Честь Акомы не запятнана, и род ваш продолжится, – тихо промолвила Мара дрогнувшим от радости голосом.

Затем хлынули непрошеные слезы: это поднялись со дна души годы страха и боли.

Высоко над головой раздалась звонкая трель – то птица шетра скликала стаю: пора было взлететь в небеса, чтобы торжественно проводить солнце. Мара плакала, не пытаясь сдержать слезы, пока свет зажженных фонарей не пробился сквозь живую изгородь и до поляны не долетели звуки начавшегося празднества. Что ж, ее усилия увенчались успехом. Впервые с того времени, как Кейок забрал из храма юную послушницу, в сердце Мары воцарился мир, и где-то на Великом Колесе тени ее отца и брата обрели покой, зная, что честь и достоинство Акомы восстановлены.

Мара поднялась с колен. Дом полон гостей, о которых нужно позаботиться... и Игра Совета должна продолжаться.