Текст книги "Числа. Трилогия"

Автор книги: Рейчел Уорд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 47 страниц) [доступный отрывок для чтения: 17 страниц]

17

– Слышал? – спросила я. Идиотский вопрос.

– Угу.

– Думаешь, это просто вертолет?

Он прекрасно понял, что я имею в виду. Просто вертолет, который летит и везет кого-то из точки А в точку Б.

– Не знаю.

Жук отодвинулся, пополз куда-то сквозь подлесок. Было еще темно, но, оглянувшись туда, откуда вчера пришли, мы увидели в небе первую просинь. Именно оттуда и доносился гул.

– Он завис на одном месте, Джем. Светит вниз прожектором. И еще там другие огни. – Я слышала, как он на ощупь пробирается обратно, и вот он оказался рядом и принялся складывать одеяло. – Пошли, Джем. Нужно двигать отсюда. Похоже, нас настигли.

– Жук, темно же еще. А у нас нет фонарика, помнишь?

– Придется идти так. Да по темноте оно и лучше.

– Да, но…

Я хотела напомнить ему про лужи, про изгороди, колючую проволоку, но тут послышался другой звук. Собачий лай. Он тоже доносился сзади. Прожекторы, вертолеты, собаки. У меня скрутило желудок. Настоящая травля. Я заткнулась и начала собирать вещи.

Мы на ощупь вылезли из рощицы и побрели вниз по склону холма. Ногу приходилось ставить наугад, а земля была такой неровной, что мы оба то и дело спотыкались и поскальзывались. Я попала правой ногой в какую-то яму, взмахнула руками, пытаясь поймать равновесие. Что-то попало под правую руку, я уцепилась, но опора подалась, одновременно что-то впилось мне в ладонь, и я, не удержавшись, полетела лицом вперед. Расцарапав щеки, рухнула на землю и выдала полный набор подходящих слов.

– Ты где? – долетел из темноты голос Жука.

– Здесь! Откуда мне, блин, знать, где я?

– Не двигайся. Я иду.

Он начал пробираться ко мне. Сначала на темном фоне замаячила какая-то черная масса. Когда он подошел ближе, я увидела, что лицо его пошло морщинами от тревоги:

– Господи, Джем, ты вляпалась прямо в колючую проволоку. Давай. – Он протянул руки и помог мне подняться.

Я вскрикнула и снова выругалась, когда он сжал мою расцарапанную правую ладонь.

– У тебя есть платок или чего в таком роде? – спросил он.

Я пошарила в кармане и нашла мятую салфетку. Жук взял ее и аккуратно обтер мне лицо. Боль была жуткая. Ладонь тоже горела огнем. Жук порылся в пакете, вытащил одну из своих футболок, оторвал от нее лоскут. Обвязал мне руку, затянул узлом. Он снова взял руководство на себя и старался как мог, и тем не менее меня покидало последнее мужество.

– Нам конец, да, Жучила?

– Это ты о чем?

– Нас сейчас поймают. Теперь уж и подавно. Собаки учуют мою кровь, верно?

– Этого я не знаю. Мне казалось, кровь чуют только акулы. И вообще, у нас отрыв, да еще мы на другом берегу реки. Давай пошли дальше, найдем укрытие. Лучше какую-нибудь постройку, чтобы нас не заметили с вертолета. У них же там специальные камеры, да? Вычисляют человека по его теплу. Только вряд ли они видят сквозь стены. Так, – он поднял мои пакеты, – дальше я сам понесу. Сможешь пройти еще немного?

– Вроде да.

Жук двинул дальше, я теперь пыталась держаться с ним рядом. Свет прибывал по капле, потому что небо заволокли тучи. Я оглянулась, но вершина холма по-прежнему заслоняла вид. Хотя толку оглядываться? Чтобы увидеть преследователей? Я в очередной раз нагнала Жука, и мы побрели дальше через поле.

Вчера я тоже чувствовала, что мы на виду, а сегодня чувство это стало в десять раз сильнее. Если вертолет прилетит до того, как мы отыщем какое-нибудь укрытие, тут-то все и закончится. Кожу на загривке покалывало, я все ждала услышать рокот вертолетных лопастей, все ближе и ближе. Мы, не присаживаясь, прошагали все утро, обливаясь потом в теплых одежках, хотя дул пронизывающий ветер, не обменявшись ни словом – сказать нам было нечего. Нам попалась парочка ферм, но все постройки там стояли в одной куче: дом, сараи, амбары. Обыскать их займет пару минут. Нужно найти что-нибудь понадежнее.

Только через несколько часов нам попался какой-то коровник. Он стоял на краю поля и был построен из металла: высокие опоры, гремучая металлическая крыша, а стен вообще нет. Но он стоял сам по себе, рядом с еще одной рощицей, и поблизости не было никакого жилья. Собственно, вместо стен высились груды сена, такие лохматые желтые кирпичи, только стен было не четыре, а две. Когда мы подошли ближе, увидели кое-что еще: покосившийся металлический забор, а за ним – коров. Те, увидев нас, задрали головы, зафыркали, стали принюхиваться. Я в жизни не подходила близко к корове и вообще видела их только по телику. Так вот, они оказались здоровенными.

– Ни за что, – сказала я Жуку. – Не сюда. Не к этим зверюгам.

– Они же за забором, – сказал он без особой уверенности. Я видела – он боится их не меньше моего.

– Ты сам посмотри, он держится на одной веревке.

Коровы продолжали таращиться, как будто ждали от нас чего-то. А потом ни с того ни с сего одна вдруг взбрыкнула, пнула соседку – по всему стаду будто волна побежала, коровы разбрелись, снова собрались в кучу.

С меня этого хватило.

– Мы здесь не останемся. Нас затопчут.

– Да разве у нас есть выбор, Джем? Тут, по крайней мере, есть где спрятаться. Ну смотри, если они вылезут из-за забора, мы вскарабкаемся на сено. Коровы же не умеют лазать.

– Без понятия.

Мы уселись на сено и стали смотреть на коров. Парочка все еще таращилась на нас, остальные принялись снова жевать сено. Одна, не переставая жевать, задрала хвост, из-под него вылетела струя коричневатой жижи. В жизни не видела ничего противнее. Я инстинктивно зажала рот ладонью – пустой желудок выворачивался наизнанку. Я отвернулась, а Жук разинул рот и в ужасе таращился на корову, будто зачарованный.

– По-моему, у нее понос, – заключил он, не отводя взгляда. – Или ее сдуру накормили карри. Когда я последний раз ел карри, блиц…

– Заткнись! – успела выдавить я, и меня опять стало выворачивать. Я согнулась пополам, выбралась из коровника, встала в сторонке и, упершись руками в колени, попыталась успокоить желудок и вдохнуть свежего воздуха. Через некоторое время рядом раздались шаги Жука:

– Ты там в порядке?

– Нет.

Я почувствовала, как он положил ладонь мне на спину. Она чуть полежала, потом задвигалась вверх-вниз – он меня успокаивал. Я сосредоточилась на его прикосновении, и спазмы понемногу утихли. Но, несмотря на это, распрямилась я не сразу: мне не хотелось сбрасывать его руку. Я не большая охотница до чужих прикосновений, но от его руки шли тепло и покой. Когда я выпрямилась, оказалось, что Жук стоит рядом, не глядя на меня, взгляд его устремлен куда-то вдаль. Он уронил руку с моей спины. В поле свистел ветер, слегка завывая.

– Лучше? – спросил он, не поворачиваясь.

– Нет, то есть да. – Я хотела сказать ему «спасибо» за то, что он мне помог, успокоил и утешил, но это ведь было бы слюнтяйством. Вместо этого я посмотрела туда же, куда и он, – в ту сторону, откуда мы пришли. – Как ты думаешь, сколько у нас времени? Когда они нас нагонят?

– Не знаю. Вертолета больше не слыхать.

Мы постояли еще немного, пытаясь расслышать низкий раскатистый гул. Может, просто ветер разгулялся и погасил далекие звуки, но, похоже, гул затих. Меня затрясло, Жук обнял меня рукой за плечи.

– Пошли. Поищем, куда спрятаться. Полезли подальше, прямо в сено.

Перед Жуком опять стояла конкретная задача, и он рьяно взялся за ее исполнение. Энергия, блин, так и брызжет. Он раскидывал тюки сена, складывал в кучи, выкрикивал мне указания. Похоже, он сооружал какой-то туннель: то исчезал, уползал куда-то на четвереньках, то снова появлялся, волоча очередной тюк. Наконец вылез окончательно – на физиономии широкая дурацкая ухмылка.

– Давай залезай. – Я, видимо, скорчила рожу, потому что он добавил: – Да порядок. Лезь, а то я сам тебя затащу.

Я встала на четвереньки, пригляделась и полезла внутрь. Ставить больную руку на землю было больно, так что на правой я опиралась только на кончики пальцев, так понемногу и продвигалась. Внутри было темно, но не то чтобы полная темнота, да и сам туннель оказался не особо длинным. Пять-шесть метров – и я уже в комнатушке, а точнее говоря, в пещерке. Места было – только нам с Жуком усесться бок о бок. Видеть я его толком не видела, а носом чуяла. Он ведь потрудился, перетаскивая тюки, до того отшагал много часов, а кроме того, уже хрен знает сколько не мылся – если не считать падения в грязную речку, – словом, его обычная вонь превратилась в настоящую вонищу.

– Ну, как тебе? Класс, да? Осталось только заложить еще одним тюком вход, и порядок. Хочешь, я прямо сейчас заложу – увидишь, как это просто?

От мысли, что мы окажемся с ним заперты в тесном пространстве, мне снова поплохело, и я опять полезла в туннель.

– Пока не стоит. Потом заложим, если понадобится.

Я выбралась на воздух. Глубоко вдохнула. Даже коровье дерьмо пахло не так ужасно, как Жук.

Он тоже вылез из туннеля – прямо какой-то двухголовый пес. Не хотела я его обижать, но рука совсем разболелась, к этому добавились испуг и усталость. Я и выпалила то, что крутилось в голове, выпалила, не подумав:

– Жук, если нас тут найдут, это конец, да?

Выражение его лица тут же переменилось, будто внутри погасили свет. Мне стало стыдно своих слов.

– Да, Джем. Если нас найдут, мы окажемся в западне. Как крысы в бочке. – Он поднялся на ноги, подошел, уселся на сено. Нагнулся вперед, уперся локтями в ноги, свесил голову. Говорил тихо, напряженно: – Я так просто не сдамся, Джем. Я буду драться, Джем. Буду драться.

Я знала: у него при себе нож. Из его слов поняла – он пустит его в ход.

Кровь запульсировала в жилах.

– Оно того не стоит, Жучила. Если нас поймают, будем сдаваться. Что у них, в конце концов, против нас есть? По колесу обозрения мы чистенькие. Тут на нас ничего не повесишь. Да, ты свистнул чужие деньги, но вряд ли об этом заявили в полицию. Ну угнали пару тачек. Подумаешь. А вот если ты полезешь в драку и кого-нибудь поранишь – дело другое. Тут-то тебя и упекут.

– Джем, как бы оно там ни вышло, меня все равно посадят. Тебе, может, все и сойдет с рук, ты же машин не угоняла. Ну была эта история с ножиком, но ты же белая девчонка, Карен и социалка на твоей стороне, на учете не состоишь, к тебе вязаться не станут. А на меня только глянут – и готово дело: типичный несовершеннолетний правонарушитель, тяну по всем статьям. И думать не станут, сразу упекут на несколько месяцев или там на год. Против системы не попрешь. – Он провел пятерней по волосам. – А я не могу, Джем. Не хочу за решетку. Не хочу стать очередным парнем, сломанным этой гребаной системой. – Он жахнул кулаком по соломе. Я уже один раз видела, как его сносит с катушек, если он себя накрутит, но тут посмотрела ему в лицо и увидела: он сморщился, того и гляди заплачет. Злится – да, но, кроме того, ему очень страшно. – Не пойдет, Джем. Лучше драться и умереть.

– Не говори такого, дружище. Никогда не говори.

А сама я все время думала: «Неужели так оно и случится?» Положила руку ему на спину, поводила вверх-вниз, как он раньше. Какой тощий, сквозь одежду прощупываются все косточки на узловатой спине.

Жук шмыгнул носом, утерся рукавом. Потом выпрямился и посмотрел мне в лицо:

– Сегодня, да, Джем?

Я тупо уставилась на него, делая вид, что не врубаюсь.

– Что?

– Сегодня все должно для меня кончиться? Ты ведь знаешь, да? Нас поймают? Всадят в меня пулю, как в того чувака в подземке?

В глазах защипало от слез.

– Не спрашивай, Жук. Ты же знаешь – я не могу сказать.

– Господи, – прошептал он.

Приложил обе ладони к губам, будто молился. Дыхание отяжелело, взгляд прыгал туда-сюда, в глазах откровенная паника. Невыносимо было на это смотреть. Я не могла так это оставить и нарушила обычное правило.

– Не сегодня, – сказала я тихо. – Жук, ты меня слышишь? Не сегодня.

Он уронил руки, глянул на меня. Глаза были красными.

– Спасибо, – сказал он, потом кивнул. – Я не должен был спрашивать и больше не стану. Честное слово.

Он сказал это как маленький мальчик, серьезно, торжественно.

Мне хотелось обнять его и сказать, что все будет хорошо. Тут я вдруг подумала про Вэл, про ту, что вот так же утешала его, когда он был маленьким, и слова, которые она сказала мне – неужели всего два дня назад? – колоколом зазвенели в голове: «Ты уж последи за ним, Джем». Слишком глубоко я во всем этом увязла, мне такого не потянуть.

Мы доели то, что у нас оставалось, примостившись на тюках сена. Я повернулась спиной к коровам, чтобы они не портили мне аппетит. Поделили последний пакет чипсов, съели по шоколадке, допили кока-колу. Ели медленно, пытаясь сделать вид, что это не перекус, а настоящий обед. Проглотили последнюю крошку, и тут поняли. Всё. Еда кончилась. Выбора у нас больше нет. Завтра придется действовать. Это единственный путь.

Поели, и заняться опять стало нечем. Немного поболтали, но темы как-то иссякли. Мы понимали, что дело дрянь, и на нас это давило. Через некоторое время заползли в пещеру, которую соорудил Жук, расстелили одеяла и свернулись калачиком чуть поодаль друг от друга.

Стемнело, совсем стемнело, хотя времени было, наверное, около пяти. Мы лежали, иногда переговаривались, прислушивались к коровам. Если отогнать мысль о том, какие они здоровенные и отвратительные, слушать их становится довольно приятно: как они выдувают воздух сквозь большущие волосатые ноздри, ворочаются, непрерывно жуют. Каждый раз, как одна из них пукала, Жук прыскал от смеха. Некоторым только палец покажи.

Не знаю, сколько мы там провалялись. Я никак не могла устроиться поудобнее. Тюки были совсем жесткие, сухие травинки кололись даже сквозь одеяло. Кожа, покрытая двухдневным слоем грязи, страшно чесалась, голова тоже. Я была вся липкая, просто кошмар.

– Сейчас бы в ванну или хотя бы в душ, – сказала я, ерзая, пытаясь почесать спину о землю.

– А мне оно фиолетово, – высказался Жук.

– Понятное дело, – ответила я.

– В каком смысле?

– От тебя воняет, Жучила. Не обижайся, только так и есть. И от меня теперь тоже воняет, только мне это не нравится.

Пока мы вели этот разговор, снаружи набирал силу какой-то звук. Теперь, в наступившем молчании, я услышала, как что-то барабанит по жестяной крыше. Пошел дождь. Звук был оглушительный, вода грохотала по металлу. Я снова пролезла по туннелю, уселась на тюк, стянула через голову футболку, расстегнула джинсы.

– Ты чего? – Жук тоже вылез наружу.

Кроссовки застряли в джинсах; я принялась дергать за шнурки.

– Я хочу помыться. Пошли, пошли наружу.

Я осталась только в трусиках и в лифчике. Босиком.

Выскочила на улицу. Дождь так и хлестал. Капли ударялись о землю, на ноги летела мокрая земля и всякая дрянь. И плевать. Было так здорово. Ледяные уколы свежести на открытой коже. Я задрала лицо к небу, потерла руками щеки, потом ежик на голове. Зуд прекратился. Я втирала дождь в кожу, в каждый ее сантиметр, потом встала, подняв лицо, открыв рот, ловя языком капли.

Оглянулась на коровник. Различила в темноте силуэт Жука. Он привалился к металлической подпорке; улыбался, тряс головой.

– Ты окончательно спятила, чел! – проорал он. – Однозначно спятила!

– Не-а! – заорала я в ответ. – Тут здорово! Давай ко мне!

– Ну нет. Только не я. Мне вчерашнего купания хватило.

Я побежала к нему смеясь, поскользнулась в грязи, чуть не упала. Он отшатнулся, но я схватила его за рукав, потом за обе руки, вытащила под дождь. Он понял, что так и так промокнет, перестал сопротивляться, сбросил одежки, покидал их под крышу.

– Какого фига нам это нужно? Дурь какая-то!

Я снова выскочила наружу, закружилась, раскинув руки, растворилась в толще тьмы и дождя. Жук, в одних трусах, опасливо подобрался ко мне, согнувшись пополам, втянув живот, пытаясь собственным телом защитить себя от холода. Какой же он тощий! Все мышцы видны, не потому, что они такие уж прокачанные, а потому, что их не скрывает никакой жир. Он стоял, заслоняясь руками. В глаза мне не смотрел. Мне было уже не до стеснения – восторг не оставил для него места, – Жук же прямо остолбенел от стыда.

– Холодрыга, блин! – пискнул он.

Я расхохоталась:

– Освежает!

– Как иголки колются!

– А ты разотри кожу. Вотри в нее воду, и будет хорошо.

Он неловко потер предплечье, потом плечо.

– А и верно, ты права.

Он вошел во вкус, ерошил пятерней волосы, задирал голову, как и я, прикрывал глаза. Что-то радостно проорал, а я смотрела, как он вытирает лицо, плечи, грудь – и тут до меня вдруг доперло: он красив.

От этого озарения у меня будто огонь вспыхнул в теле. Можно подумать, я увидела его впервые, увидела не только то, что видят все: дерганого, невоспитанного, агрессивного, нескладного подростка.

Я поняла, что и он смотрит на меня.

– Чего? – спросил он.

– Ничего.

– Замерзла?

– Да не, порядок.

– Двигайся, а то окоченеешь! – Он внезапно сорвался с места, заскакал как ненормальный, издавая громкие вопли. Я не отставала – пританцовывала, подпрыгивала, смеялась до полного изнеможения. Он схватил меня за руку, закрутил, потом притянул к себе, обнял за талию, и мы пустились в вальс, как два полных идиота. А дождь лил не переставая. Все это было безумием, настоящим безумием.

– Кто-то там наверху тебя любит! – проорал он мне в ухо.

– Ты это о чем?

– Ну, ты захотела душ – и тебе его сразу устроили. Что, нет?

– Это просто дождь. Никого там нет наверху.

– Откуда ты знаешь?

– Ну, последние пятнадцать лет никто оттуда обо мне не заботился, с чего бы теперь?

Мы остановились, но руки с моей талии он не убрал.

– А я всегда буду о тебе заботиться, – сказал он.

Эти слова пронзили меня до самого нутра. Желудок скрутило. Защипало глаза. Для этого пацана не существует никакого «всегда». Я отвернулась, чтобы он не заметил моих слез.

– Я не вру, Джем.

– Я знаю, – ответила я, и голос сорвался.

Он поднял руку, взял меня за подбородок, мягко повернул, чтобы снова оказаться лицом к лицу. Ростом мы, мягко говоря, не совпадали, глаза мои оказались на уровне его груди. Он приподнял мое лицо, нагнулся ближе.

Я едва успела подумать: «Этого не может быть» – и тут же почувствовала, как его губы мягко коснулись моих. Я закрыла глаза. Он слегка шевельнул губами, ткнулся носом в мой нос. Я почувствовала, что он отстраняется, открыла глаза. Лицо его было совсем близко, даже искажено этой близостью, но число стояло там же, на своем месте. Когда он отодвинулся, лицо снова обрело знакомые черты, черты Жука, которого я так хорошо знала. Он нахмурился, выпустил меня, поднял обе руки.

– Прости, – сказал он. – Прости меня.

– Ничего, – сказала я быстро. – Ничего страшного.

Подняла руку, положила ему на затылок, притянула к себе, и мы поцеловались снова. Растворились друг в друге, в нежности, в чертах лица, которые, как нам раньше казалось, мы так хорошо знали. Стоя под дождем, в темноте, в каком-то совсем ином измерении.

18

Я откинулась на одеяло, инстинктивно прикрыла грудь руками. Он пытался туда добраться – потрогать, поцеловать. Я знала, что руками вроде как отталкиваю его, на самом деле я не хотела его отталкивать, но было себя не пересилить. Если мы сейчас это сделаем, твердила я себе, придется ему довериться, пустить его к себе в душу. Я заставила себя убрать руки, поднять их над головой, ладони легли на сено. Это был совершенно сознательный жест – я полностью раскрывалась перед ним. Он тут же накинулся на меня: целовал, покусывал, сосал. Замечательные ощущения. И ошеломительные. Слишком новые, слишком странные. Я чувствовала, как здравый смысл отступает в сторону. Я превратилась в стороннего наблюдателя, и абсурдность происходившего: мы вдвоем, голые, в вонючем коровнике, незнакомые ощущения на коже и внутри, общее напряжение – все это вылилось в приступ истерического смеха.

Жук оторвался от своего занятия и посмотрел на меня. Его лицо было абсолютно серьезным. Я еще не видела его таким серьезным.

– Ты смеешься.

– Нет.

Но мне никак было не унять нервного хихиканья.

– Я что-то сделал не так?

– Нет, что ты. Просто… я… пока не привыкла. Прости.

Смех затих, и я поняла, как сильно его обидела.

– Всё в порядке, – сказала я. – Понимаешь, я никогда раньше этого не делала. Вот и психую. Ничего страшного. Иди сюда.

Я уже готова была разрыдаться – все чувства взяли и вылезли на поверхность. Притянула его к себе, нежно поцеловала, заставляя губами вернуть мне поцелуй. Когда мы целовались, становилось лучше. Мягкая влажность губ как бы распускала внутреннее напряжение. Она вернула меня в мое тело. Я опять была рядом с Жуком.

Он ласкал меня, гладил, из кончиков пальцев так и била нервная энергия. Потом покопошился в темноте, и мы это сделали. По-настоящему – на колючем одеяле, среди сенной трухи и запаха навоза. Тюки сена, наверное, немного покачались, а земля не стронулась с места. Вышло все неловко, механически, да и длилось-то всего какую-нибудь минуту: было бы из-за чего переживать. Но после этого мы стали другими. И изменил нас не секс, а новая близость, интимность. Мы как могли укрылись двумя одеялами и старой зеленой курткой, прижались друг к другу. Дождь смыл кисловатый запах Жука, осталась лишь легкая, уютная терпкость. Я устроилась с ним рядом, положив ему голову на грудь.

– А ты раньше уже пробовал? – спросила я.

– А то. Миллион раз. – Ложь была слишком откровенной. – Ну, вернее, однажды. – Я ждала. – В общем, было один раз. С тобой.

Я улыбнулась, прижалась теснее.

И даже после всего этого энергия из него так и била, он не мог успокоить руки. Одной ерошил мои стриженые волосы, другой гладил мне плечо, живот, бок. Передвинулся так, что теперь мы лежали лицом к лицу, нежно водил пальцем по моей скуле.

– Вот интересно, а стриженая ты больше похожа на девочку. Лицо можно рассмотреть. – Он поцеловал меня в лоб, в нос, в подбородок – опускаясь сверху вниз. – И оно такое красивое.

Меня еще никто никогда не называл красивой. И я уверена – никто никогда так не думал.

– Я же просила не говорить про меня ничего хорошего.

– Ну конечно, и я тебе пообещал. Только это не считается.

– С какого перепуга? Обещание есть обещание.

– Да, только то было до того, как я в тебя влюбился.

Это было слишком. Слишком неожиданно. Я отреагировала как всегда. Сказала то, что всегда говорила:

– Да иди ты!

– Ладно, проехали.

Обида его была столь сильна, что ощущалась почти физически, будто черная луна нависла над нашим ложем.

Господи, что же я наделала?

– Прости, прости. Я просто не знала, что ответить.

– Да ладно, Джем.

Но руки он отнял, а сам отодвинулся.

– Ничего не ладно. Я просто дура.

Если бы я сказала в ответ, прямо тогда, если бы сказала, что люблю его. Если бы… если бы… если бы.

Без его тепла под одеялом сразу сделалось зябко, холод, до того таившийся в руках и ногах, расползся по всему телу, и меня затрясло. Я села и принялась нашаривать одежду, снова ругаясь по поводу отсутствия фонарика. Напялила все, что отыскала – ни лифчика, ни трусов, всего один носок, да и тот, кажется, был Жучилин, свитер, свои джинсы. Остальное подождет, пока не станет светлее. Примерно в метре от меня Жук проделывал то же самое. Похоже, что-то сломалось в наших отношениях. Я все убила своим длинным языком.

Я свернулась калачиком, но даже в одежде мгновенно окоченела. Впрочем, если подумать – потанцуйте-ка голышом под дождичком в середине декабря, а потом покатайтесь в коровнике по соломе с голым задом, – тут любой замерзнет, верно? Да еще и в животе было пусто. Я слышала, как Жук возится примерно в метре от меня, пытаясь устроиться поудобнее. Он вздохнул. Может, просто выдохнул, но я услышала в этом вздохе растерянность, гнев и печаль. Мне захотелось протянуть к нему руку, но стало страшно, что он ее оттолкнет.

Мы полежали в молчании. Даже коровы попритихли. Улеглись в сено и в собственное дерьмо, чуть слышно жевали и дышали. Холод не давал заснуть, да и не удалось бы, пока между нами стоит эта стена молчания. Я не могла без него.

– Ты не спишь? – прошептала я. Голос почти полностью затерялся во тьме огромного сарая.

– Не.

– Жутко холодно.

– Знаю. Мне тоже. – Пауза. Очень длинная пауза. – Давай иди сюда.

Я придвинулась ближе, он повернулся. Закинул длинную руку мне за плечо, я прижалась к нему.

– Прости, – сказала я. – За те слова.

– Да ладно, Джем, забей. Забыли.

– Да, но… я этого не имела в виду. Не хотела тебя обижать.

– Знаю. Порядок. Все хорошо. Милые бранятся – только тешатся. Так ведь?

Он поцеловал меня в кончик носа, нашел губами мои губы, и вдруг все опять сделалось хорошо.

Мы вдыхали дыхание друг друга, я запустила руки в его кучерявые волосы и подумала: «Милые. Да, мы теперь – милые». Мы всплыли, чтобы отдышаться, лежали, тесно прижавшись. Руки у меня так и не согрелись, он взял их и засунул себе под одежду, прямо к коже на груди и на животе, поделился своим теплом.

– Правда, было бы здорово, если бы можно было начать все сначала? – спросила я. – А то мне кажется, что жизнь еще и не начиналась, а уже пошла черт знает как.

– Кому ты рассказываешь? – Он снова повернулся ко мне лицом, я передвинула руки, обхватила его. – Только мы ведь и начинаем сначала, Джем. Потому что если бы я не встретил тебя, что бы меня ждало? Травка и колеса, косячки и игла. Тюрьма. Больница. Так вот все бы и было, но ты меня от этого спасла. И теперь все будет по-другому.

Я впилась ногтями ему в спину, чувствуя, как на глаза, наворачиваются слезы.

– Ай! Ты чего? Решила пометить меня своим клеймом?

– Нет, просто держу покрепче.

Он тоже прижал меня покрепче, и мы сделали это снова, только на сей раз это была не игра, а настоящая любовь, нежная и неспешная. И я не просто лежала, я принимала участие: двигалась, целовала, поглаживала, постанывала. Как будто это была не я, хотя – неправда. Это как раз была я, настоящая я, а Жук был единственным человеком, который сумел отыскать, увидеть меня настоящую. И я тоже его увидела. Увидела в нем красоту.

Потом я лежала на сгибе его локтя, опустив ладонь ему на грудь, и он был абсолютно неподвижен – не подпрыгивал, не дергался. Нам было тепло и спокойно вместе, и я заснула, чувствуя на лице его теплое дыхание, а рядом биение его сердца.