Текст книги "Душевные трубки"

Автор книги: Рэй Олдридж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Последовала вязкая тревожная тишина, когда каждый из нас по-своему обдумывал сложившуюся ситуацию. Глаза Дьюайн увлажнились и её пухлая нижная губа задрожала. Ху Мун поддерживала каменное выражение, хотя она, кажется, заработала небольшой тик под одним большим глазом, а Джэнг был, как всегда, спокоен и сдержан. Я почувствовал странное беспокойное облегчение. Подтвердилась моя правота. Было чего боятся на этом скучном маленьком мирке и я был первым, кто почувствовал это. Лисон заметил кое-что, что другие четверо непокалеченных людей упустили. Ну, хорошо, Джэнг что-то почуял. Может быть, другие тоже и они просто не почувствовали необходимость поговорить со мной об этом.

«Я не понимаю», – сказала Дьюайн. «Какое всё это имеет отношение к тому, как он умер? Как Вспышка умер?»

Ху Мун раздражённо заговорила со своей протеже. «Ты не видела существ? Ужасные дети, не так ли?»

Догадка расширила глаза Дьюайн. «Ох», – сказала она.

Джэнг кивнул. «Моё предположение такое, что мёртвый гигант и ужасные дети были сотворением их жертв. Они как-то вообразили их во плоти. Я не знаю, как это возможно, но мы все видели эти создания». Мягкий голос Джэнга слегка изменился, приобрёл едва заметную драматическую резкость – тон, который я никогда от него не слышал. «Мы, кажется, попали в сказку».

Мне в голову пришёл вопрос. «Как Вспышка вообразил такого монстра? У него мозги выжжены».

Джэнг посмотрел на меня. «Процедура мозговыжигания, применяемая к таким преступникам, как Вспышка, проста. Нужно только вычесть волю. О мелких деталях никто не беспокоится. Никто не замарачивается с тем, чтобы избавить сосулек-осуждённых от прежних маний – кому какая разница, о чём они думают, пока они не способны к действию? Любое сопутствующее страдание – заслужено, скажет большинство людей».

Я не думаю, что он говорил обо мне.

«Кроме того», – сказала Ху Мун – «Вспышка не был убит своим монстром. Или не прямо им».

«Точно», – сказал Джэнг. «Но он выбрался посмотреть на неё, по-видимому, и его возбуждение достигло фатального уровня. И ещё: Ирвэйн по своей воле пошёл со своими детьми – они не трогали его, пока он не покинул периметр». Он остановился. «Думаю, внутри периметра мы в безопасности... но я установлю больше орудийных гнёзд».

Последовало самое длинное молчание. Полагаю, все они раздумывали о том, что может родиться из их самых тёмных грёз. Раздумывали, способно ли это будет убить нас.

В конце концов Ху Мун покачала головой. «Ну, мы не преступники, я и Дьюайн. Мы будем в безопасности».

Я посмотрел в сторону. Я, конечно, почувствовал себя защищённым и каким-то одиноким.

В итоге мы обратили своё внимание на собранные за день расшифрованные записи. Модуль памяти компьютера колонии был более серьёзно повреждён на самых верхних уровнях и когда мы добирались до конце записи, качество изображения начинало ухудшаться. Улучшение видео было неудовлетворительным. Всякий раз, когда компьютер был вынужден преодолевать плохой участок, видео приобретало ту пластичную стерильность, которая неизбежно отмечает компьютерную реконструкцию. Некоторые участки были совсем недоступны, что вызывало странные прыжки в воспроизведении. Иногда компьютер добавлял информационные субтитры к наиболее неясным сценам.

Той ночью мы смотрели похороны. Один взрослый и ребёнок были положены рядом с ямой, достаточно большой для них обоих, тела были плотно завёрнуты в серую, корабельно-казённую ткань. Другие колонисты стояли вокруг места похорон, лица – мрачные, головы опущены, и слушали капеллана, который говорил рядом с ямой, его глаза широко раскрыты, жесты – драматичны, дреды[7]7
  Дред (dreadlocks) – причёска, состоящая из многочисленных отдельно скрученных прядей.


[Закрыть] – развеваются. Его аудитория, кажется, нервничает, глаза у них – вороватые. Те, кто стоял по краям толпы, кажутся особенно встревоженными, время от времени они поворачиваются, чтобы взглянуть на пустую дикую местность позади них.

Капеллан закончил свою надгробную речь и тела были осторожно опущены в яму. Двое мужчин вышли с лопатами вперёд и стали закапывать могилу. Некоторые их тех, кто стоял ближе всех, рыдали, но большинство колонистов заторопилось прочь, взгляд у них был обеспокоенный.

Компьютер перемотал запись к моменту, когда яма была закопана и у могилы осталось только трое.

Одной из них была Сухаили Трубочница, в чёрной траурной вуали, которая скрывала выражение её лица. На другой стороне могилы стоял высокий мужчина с суровыми чертами лица и держал за руку маленького ребёнка. Его лицо одеревенело от утраты; ребёнок был слишком мал для чего-либо, кроме смущения и страха.

Она заговорила с мужчиной; он, не отвечая, посмотрел в сторону. Она подняла руку в умоляющем жесте, но он повернулся и вышел из кадра камеры. Сухаили стояла одна над могилой, через минуту она закрыла лицо руками и плечи её затряслись. Кинооператор удалялся, пока она не стала крохотной фигуркой на сером ландшафте.

Джэнг подошёл к консоли и выключил холоконтур. «Хватит этого», – сказал он.

В своём убежище той же ночью я, когда лагерь был безмолвен, попробовал сделать рисунок великанши. Стилус летал над доской с удивительной лёгкостью, пока я делал её грубый набросок углём... кричащей, с широко открытым ртом, в момен шатания, с руками, поднятыми во внушающий ужас мольбе. Я не почувствовал ничего, кроме растущей боли в желудке. У меня не сформировалось никакой связи с изображением, которое я делал, только взвешивание света и тени, вычисление углов и линий, механическое добавление текстуры, все эти умышленно безжизненные, бессмысленные движения моей руки. Я почувствовал то, что, должно быть, было бледным эхом той печали, которую я однажды испытал, смотря холовид о милой утраченной возлюбленной. Зрители в моём мозгу, должно быть, были заняты.

За завтраком Ху Мун объявила, что она продолжит раскопки. Она была угрюма, но определённа. «Я не вижу причины тратить фонды Университета, возвращаясь на Дильвермун сейчас. В нашей группе произошёл смертельный случай.

Естественно, мы расстроены, то на диких мирах такие вещи иногда случаются. Я не оставлю свои обязанности из-за какой-то глупой теории».

Она мрачно посмотрела на Джэнга, но его лицо было безмятежно и он кивнул. «Ты руководитель экспедиции», – сказал он. «Это твоё решение».

«Да», – сказала она твёрдо. «Это будет означать больше работы, но я уверена, что мы со всем справимся. Лисон, ты сегодня будешь управлять вещественным анализатором. Дьюайн присмотрит за мехом-картографом».

Дьюайн надулась. «Но сегодня я собиралась обновить свои дневники. Столько всего случилось».

Ху Мун не стала терпеть свою протеже. «Обстоятельства изменились», – рявкнула она. Глаза Дьюайн, казалось, заслезились, но она покорно кивнула.

Позднее я отдал Джэнгу свой рисунок. Он взял его, прошептав благодарность, но никак не прокомментировал, за что я был благодарен.

В последовавшие дни мы нашли еще трубки, вырезанные из белого камня, хотя трубка, которая была у Ирвэйна, похоже, исчезла. Трубки часто представляли собой стилизованные небольшие фигурки, оборачивающиеся некой вызывающей беспокойство формой. Одна трубка была с чашей, вырезанной на подобие головы со спутанными волосами и ртом, окольцованным загнутыми во внутрь зубами-иглами – минога в человеческой форме. Мы нашли несколько хорошо сделанных трубок-черепах, каждая – с вырезанным на спине лицом и каждое лицо представляло отдельное чувство в резко стилизованной форме: ужас, радость, сексуальная развязность, печаль. Всякий раз, когда мы находили трубку, сделанную из белого камня, который я взял из осколков мёртвой великанши, Джэнг клал их в защищённый шкафчик, к которому имели доступ только он и Ху Мун.

Археолог, я думаю, мог бы написать хорошую монографию о трубках для каннабиса, произведённых культурой, одержимой наркотиком и его принадлежностями. Некоторые из самых мощных видов искусства, как я понял, родились из некоторого многообразия религиозных маний – кафедральные соборы Старой Земли, духовные пещеры Одана VII, вдовьи бассейны Ноктайла. На мой, когда-то тренированный, взгляд, оставленные мёртвой колонией трубки были хоть и менее нарочиты, чем эти хорошо известные примеры, но, по-своему, настолько же основательны. Любой объект, самый обычный, если использовался в каждодневных религиозных ритуалах, должен был неизбежно приобрести огромную важность для пользователя. А эти объекты, прежде всего, были необычайны.

Моя любимая находка – трубка, вырезанная в виде женского торса, изгибающегося вверх из черенка в виде кобры. Её лицо было скрыто вуалью изящных волос, которые волной взымались вокруг её спины и окружали чашу. Камень, который образовывал волосы, был вырезан настолько тонко, что через него проблескивал свет, показывая тусклое внутреннее рассеивание света.

Это была одна из самых прекрасных работ Сухаили, как я увидел однажды вечером из восстановленной компьютерной записи.

Корабль показал нам сцену в мастерской Сухаили Трубочницы, крытой аркаде в задней части её дома. На краю плиточного пола она вырастила живую изгородь из высоких папоротниковых растений и они отбрасывали на неё мягкий пятнистый свет, пока она сидела у гранильного станка. Я представил визг камня о вращающееся шлифовальное колесо, запах горячей минеральной пыли, аромат женщины..., что-то пряное и необычное. Ху Мун нещадно гоняла нас на раскопках и этой ночью я был настолько вымотан, что опасался в любую минуту заснуть. Я хотел увидеть сон о Сухаили. За несколько прошедших дней мой интерес к ней усилился и стал чем-то близок к одержимости. Я смотрел ежевечерние архивы в надежде мельком увидеть её, хотя в последнее время её стало редко видно. Возможно роман между ней и оператором пошёл на спад – мысль, которую я нашёл по-детски приятной. Очевидно, страсть смогла каким-то образом перекрыть столетия, которые разделяли нас.

Она повернулась к камере с чем-то маленьким и белым в руках. И словно глаза кинооператора расширились и застыли на объекте, который она держала, точка съемки камеры дала крупный план и холоконтур заполнился трубкой, блестящей белым на фоне её тёмно-розовой ладони.

«Мы нашли это вчера», – сказал я, удивлённый этой внезапной связью с настоящим. Трубка, которую она держала там, две тысячи лет назад, была той же самой, которую я нашёл под подмороженным пучком мха на дальнем конце раскопок.

«Откуда это?» – спросила Ху Мун, хмурясь на свою инфопластину. «А. Я вижу аркаду, а здесь – остатки строения. Лисон! Завтра передвинешь экскаватор на это место. Эта трубочница кажется центральной в том, что происходит; ненадолго мы сосредоточимся на её доме».

«Да», – сказал я, всё ещё смотря на контур. Камера отпрыгнула от трубки и взяла крупным планом лицо Сухаили. И снова я поразился ясности и совершенству её черт. Скулы её были высокие и плавно выступали над безупречной чёрной бархатной кожей. Губы были полные. Глаза – большие, с тяжёлыми веками, внешние углы скошены к верху. Они вдруг расширились от испуга и камера быстро отвернулась от неё, чтобы проследить трубку, как она попрыгала по кафельному полу, очевидно выбитая из её руки кинооператором. Точка съемки скользнула вверх и бесцельно запрыгала по соломенному потолку аркады.

«Они ссорятся», – сказал Джэнг.

Думаю, нам всем было понятно, что этот разлад касался трубки. Мне, по крайней мере, было очевидно, что трубки были опасны. Вспышка нашёл трубку и умер. Ирвэйн взял трубку и умер. Меня вдруг осенило, что если Ирвэйн не брал трубку с собой, когда вышел наружу, чтобы встретится с ужасными детьми, то она всё ещё находится у кого-то.

Этой ночью мы впервые увидели металлических воинов.

Тревоги не было, когда они пришли, потому что Джэнг ждал их. На месте раскопок он установил дополнительные сенсоры безопасности, чтобы получать предупреждение, если среди руин будет двигаться что-то большее, чем насекомое. Он пробудил меня от волнующего сна о трубочнице, в котором она предлагала мне чёрную трубку, с вырезанным на ней моим лицом. По пробуждении я был сбит с толку и возмущён, так как это был самый интересный сон, который я видел со времени моего лечения.

«Лисон», – прошептал Джэнг по интеркому. «Приходи на корабль».

Я нашёл его на наблюдательном уровне, сидящем у широкого обзорного иллюминатора, выходящего на степь. Он был в броне, но его шлем лежал рядом с ним на столе.

«Что это?» – спросил я.

«Не знаю», – сказал он мягко. «Но я думаю, что кое-что происходит. Может быть, камень приближается». Рядом с иллюминатором светился зеленоватым псевдосветом телеэкран; видимым на экране было едва различимое ползущее движение, словно мох был потревожен проходом маленьких существ.

«Может быть», – сказал я. Я вспомнил, как фрагменты мёртвой великанши ввинтились в землю.

Джэнг со вздохом откинулся на спинку и взял со стола трубку, которую я вначале не заметил. Шокированный, я увидел, что это был тот артефакт, который сначала был у Вспышки, а потом – у Ирвэйна.

Джэнг зажёг огонь, затянулся от трубки и характерный каннабисный запах жжённой щётки наполнил воздух. Несмотря на своё состояние, этот запах пробудил приятные воспоминания – других и лучших времён.

Всё же вид трубки тревожил меня. «Это разумно?» – спросил я. «Кажется, эта трубка притягивает насилие».

«Как и я», – сказал Джэнг, улыбаясь. «Но, хотя ты прав, что беспокоишься, этот эксперимент, кажется, стоит того, чтобы его поставить. Я экипирован лучше, чем ты или Ху Мун, чтобы защититься от всего, чего бы я не вызывал».

Мне показалось это нелогичным и я с сомнением посмотрел на Джэнга. Он глянул на меня и коротко рассмеялся. «Я знаю», – сказал он. «Но это моя сущность – лучше атаковать, чем защищаться, чтобы начать конфликт на моих условиях. Я принял меры предосторожности – дополнительные установки с пулемётными орудиями по всем огневым направлениям, срезающая лодыжки гамма-лазерная сеть внутри периметра. Ху Мун и Дьюайн в рубке управления, готовые поднять корабль, если это станет благоразумно».

Я осознал, что чувствую низкую вибрацию – пульсацию холостого хода двигателей корабля, ощущение, которое я месяцы не испытывал. Я почувствовал укол возмущения, что меня не включили в подготовку плана на этот вечер, но я подумал, что Ху Мун не чувствовала обязанности информировать экспедиционного ремонтника. «Почему ты попросил меня прийти?» – спросил я довольно резко.

«Если что-нибудь произойдёт, мне нужно твоё подтверждение», – сказал Джэнг, откладывая трубку. «И я думаю, что сейчас что-то происходит».

На телеэкране из земли поднималась фигура, мужская, но выше, чем большинство мужчин. В пяти метрах собирала себя схожая фигура, нечёткая в зеленоватом псевдосвете.

Джэнг дотронулся до инфопластины на своём запястье и жёсткий белый свет залил руины.

На воинов было красиво смотреть; даже я так подумал.

«Бойцы скелты», – сказал Джэнг. Позднее он рассказал мне, что «скелты» были метровой длины лезвия, которые начинались у каждого из локтей воинов, прикреплённые шарнирными соединениями к предплечью так, что рукоятка, перпендикулярная замаху лезвия, могла контролировать угол атаки лезвия, когда оно встречало защиту или тело противника.

Один воин был мужчиной, другой – женщиной, их половая принадлежность была очевидна из-за лёгких доспехов на каждом из них. Доспехи мужчины казались стильными из-за бледно-жёлтого металла; у брони женщины были глянец и глубина отполированного обсидиана. Их лица были скрыты за искусно сделанными церемониальными шлемами. Шлем мужского воина изображал в карикатурном стиле лицо обезьяны, искривлённое сумасшествием; женского – плотоядную рептилию с иглами-зубами и шипастым гребнем.

Лучи прожекторов их, кажется, не беспокоили. Они повернулись к кораблю и замысловато отсалютовали своим оружием. Джэнг стоял рядом со мной, его лицо было бледнее, чем обычно, и с оттенком выражения, которое я не смог разобрать. Было ясно, что салют предназначался ему.

Долгое мгновение обе фигуры оставались совершенно неподвижны; затем они бросились друг на друга, вихрь блеска, их скелты двигались с такой скоростью, что человеческий глаз улавливал только видимые следы движений, прозрачный цветок света вокруг сражающихся, утончённый и переменчивый. Джэнг прикоснулся к кнопке и из динамиков послышалась нечёткое металлическое пение, звук скользящих друг по другу лезвий. Было похоже на отдалённую музыку, и в ритмичном звуке я почти смог распознать мелодию.

«Они очень убедительны», – сказал Джэнг. Сноп горячих искр вырвался от правого плеча мужчины; очевидно его противник пробил его защиту. Он запнулся и цветом света изменился, стал тоньше и меньше с правой стороны.

«Он проиграл», – сказал Джэнг и отвернулся, но я смотрел. Мгновением позже он зашатался, когда её скелт глубоко погрузился в его доспехи у основания шеи. Другое лезвие вонзилось с другой стороны его шеи, и когда она резко дернула, освобождая, свои лезвия, его голова свалилась с плеч.

Секунду он оставался на ногах, его собственные лезвия падали, пока их острия не коснулись земли. Обезглавленное тело, почти грациозно, опустилось на колени, потом – упало вперёд и разбилось на тысячи извивающихся осколков.

Позже Джэнг рассказал мне о ритуале своего родного мира, используя такие термины, как честь, отвага и принцип... термины, которые, я подозревал, для него означали совершенно другое, чем для меня. По его лицу ничего нельзя было понять, но пока он говорил, я увидел, что руки у него слегка дрожат. «Скелт был нашей религией, Лисон». Он покачал своей гладкой головой. «Сталь возносила нас и сталь унижала нас. Скел решал для нас самые важные вопросы и в стали всегда была мудрость, или это так казалось. Но спустя столетия мы изменились и скел стал нашей политикой, так же, как нашей религией и оракулом».

«Звучит не так плохо», – сказал я. «Если я правильно тебя понял, политик на твоём мире иногда должен был сражаться за свою жизнь. Такой процесс долже был искоренить некоторых психопатов, которыми кишат правительства других миров».

«Да, верно. Но он был испорчен и стал дубинкой для укрепления класса и статуса. Скелты – дороги и в покупке, и в тренировке. Какой крестьянин или мелкий торговец сможет бросить вызов лорду, когда этот лорд с детства тренировался во владении оружием? Так мы стали обществом низко-рождённых наёмных убийц, которые бьют из укрытия, и кровожадных придворных, которые аккумулировали власть, собирая головы своих врагов». Он покачал головой. «Стало очень плохо». А потом он рассказа мне о своём мире, академиях войны, весёлых праздниках, отмеченных соревнованиями между великими чемпионами, радостных годах, которые он провёл на службе у разных хозяев. Какое-то глубокое уважение наполняло его жёсткие черты, пока он говорил, но этот свет в итоге потускнел и он умолк.

Я тоже помолчал немного, пока моё любопытство не побороло осторожность. «Я никогда не слышал, почему ты покинул свой родной мир», – сказал я.

Джэнг улыбнулся своим обычным едва заметным вздёргиванием губ. «Это старая история, как твоя. Но другая. Я был вызван на дуэль таким способом, что не мог её избежать, человеком, смерть которого от моих рук была бы ужасным бесчестьем. Я мог бы без усилий его убить, но после я был бы уничтожен как человек моего мира».

«Поэтому ты ушёл?»

«Да. Это был, до некоторой степени, менее позорный поступок. Я добрался до Дильвермуна и там предложил свои умения вербовщику наёмников, и вот спустя несколько лет я здесь, и я больше не узнаю себя».

Я попытался услышать горечь в его словах, но, кажется, её там не было.

Джэнг посмотрел на руины и выключил свет. «На сегодняшнюю ночь шоу, похоже, закончилось».

«Похоже», – сказал я. С внезапной силой мне вдруг пришло в голову, что Джэнг восторгался бойцами скелтами с энергией, которую такому человеку, как я, невозможно понять. «Джэнг», – сказал я осторожно. «А у тебя всё ещё есть набор скелтов?»

«О, да», – скзал он. «Они висят в моём отсеке, смазанные и заточенные, рядом с моей бронёй».

Он взял щедрую щепотку каннабиса из кисета и забил её в трубку, которая, казалось, смотрела на него снизу вверх алчными каменными глазками. Он прикурил трубку от горелки на кончике пальца и вдохнул дым.

«Лисон, знаешь, почему мне так сильно нравится эта дрянь?» – спросил он.

«Нет», – ответил я. Я никогда не чувствовал особой тяги к наркотикам, которые казались старомодными, даже замысловатыми, по сравнению со всеми яростно отвлекающими и восхитительно причудливыми препаратами для удовольствия, доступными состоятельным гражданам Дильвермуна.

«Это наркотик памяти, знаешь ли». Джэнг качнул трубкой. «Но не старой памяти. Он прореживает новые воспоминания, скапливающиеся в голове от каждого ощущения, каждой мысли, каждого импульса. Он позволяет видеть то, что ты хочешь видеть, с безоблачной чёткостью, без отвлечения внимания. Полезно в моей профессии».

«Думаю, это так», – сказал я неуверенно. «А что, если ты сконцентрируешься на неправильных мыслях?» Я подумал о Вспышке, Ирвэйне и их чудовищах.

Джэнг кивнул. «Всегда есть вероятность», – сказал он. «Сверхактивное воображение может быть помехой для человека в моём деле». Он покачал головой. «С другой стороны, моё дело, вкратце, это убийство. Не хочу употреблять клише, но разве не правда, что смерть – это последняя тайна? Умерли триллионы; никто не прислал от туда сообщений. Мы всё ещё размышляем, что такое смерть, даже теперь, когда для большинства граждан пангалактики смерть – это заключительный выбор, а не мрачная необходимость. Удивительно, не так ли... даже, когда для большинства из нас смерть стала отдалённой абстракцией, религии, обещающие жизнь после смерти, цветут, распространяются и метастазируют в более новые, более витиеватые и даже более иррациональные формы». Он отрывисто, вынуждено рассмеялся, такого я от него прежде никогда не слышал.

«В любом случае, мы, которые так близки к смерти, которые трогают её своими руками... мы часто находим отвлечение в поэзии и мистицизме. Отсюда монах-убийца, созерцательный убийца, грандиозно сумасшедший убийца из литературы и истории.

Но обычно моё воображение ограничено чем-то вроде... театральной паранойи. Я представляю, как армии идут за мной, блистательно жестокие воины, алчущие моей крови». Он покачал своей гладкой головой. «Сегодня ночью я видел, как они восстают из камней, как солдаты, рождённые из драконьих зубов».

«Кадм», – пробормотал я. «Сам засеял зубы».

«Ты хорошо образован», – сказал Джэнг.

Он вытряс пепел из трубки и ушёл, оставив меня завидовать его воображению, несмотря на его ограничения.

Воительница в обсидиановых доспехах каждую ночь на протяжении недели приходила к руинам и каждый раз побеждала различных противников, пока её наконец не разрушил воин в блестящих малиновых доспехах. Его шлем изображал какое-то насекомоподобное божество с крупными фасеточными глазами и пилообразными ротовыми органами. После своей победы он поднял голову и издал триумфальный рёв, обращённый к лунам, крик со странным жужжащим нечеловеческим полутоном.

На следующую ночь Джэнг отправился на встречу с малиновым воином, не сказав нам ни слова, кроме того, что, зачем-то, прежде, чем уйти, он включил корабельную тревогу.

Звук привёл уцелевших к иллюминаторам в корабельной комнате отдыха и мы видели, как всё было.

Джэнг одел комплект брони в старинном стиле, коричневую железную пластину с тусклой сине-лазурной инкрустацией зубчатого узора внутри железа.

Он вращал лезвия, казалось бы, с большим умением, но прожил всего лишь несколько секунд. Малиновый воин легко разделался с его защитой, почти небрежно, и мгновением позже голова Джэнга упала за спину с его плеч. Когда я увидел это, я почувствовал удивительно сильное чувство потери, смешанное со страхом. Кто нас теперь защитит?

Ху Мун, которая смотрела на этот короткий бой из иллюминатора рядом со мной, треснула кулаками по толстому кристаллу стекла. «Что за дурак», – сказала она.

Утром мы похоронили его на приличном расстоянии от места раскопок, чтобы не загрязнить раскопки. Ху Мун вначале говорила о продолжении раскопок, но прошло несколько дней, а она оставалась в своём помещении с Дьюайн.

Воины скелты продолжали свои дуэли, но что-то ушло из этого действия. Всё больше было утомительного в ритуале, почти осязаемое нежелание, видимое в языке тела бойцов.

У меня было впечатление, что скоро они остановятся и вернутся к другим делам.

Я занял себя просмотром заключительных дней колонии, так как корабль расшифровал последний повреждённый блок данных. Там было ещё больше похорон, запечатлённых историком колонии, хотя его работа с камерой становилась неустойчивой и небрежной. Я больше не видел Сухаили Трубочницу; возможно, она уже погибла в том насилии, которое опустошило колонию.

Я застал лишь мелькание существ, которые разрушали колонию – они казались кошмарами инопланетной культуры, которыми, я полагаю, они и были.

Многие колонисты умерли от рук существ, которые выглядели как недельной давности трупы, вырытые из мокрых могил, раздутые лица блестели лоскутами сине-белого разложения. Одна семья в полном составе была разорвана на куски стаей трех-ногих карликов с покрытой перьями кожей и свирепыми когтями, пока смотрящая на них камера тряслась так сильно, что было трудно понять, что происходит. Были там и прекрасные суккубы с длинными зубами, каменные великаны с белыми глазами и поразительное разнообразие других чудовищ, которые все, как я понял, были из богатого мифического предания Джа-мира. Некоторых я узнал по моим путешествиям туда – даппи[8]8
  Duppy – даппи, слово из ямайского креольского языка, карибского происхождения, означающее «привидение», «дух».


[Закрыть], зомби и чикчарни[9]9
  Chickcharnie – чикчарни, мифическое и криптозоологическое существо, напоминающее сову, которая живет в лесах острова Андрос, Багамы.


[Закрыть]. Смотреть было трудно, даже на быстрое мелькание убийств, захваченное видеооператором до того, как он убегал, и иногда я был вынужден отворачиваться от холоконтура. Колонисты, забредшие так далеко от Джа-мира, и даже отделённые столетиями от этого дома, всё ещё были уязвимы для выросших там ужасов. У них, видимо, было несколько ружей для самообороны; большинство же были вооружены только сельскохозяйственным инструментом вроде топоров, мотыг и тростниковых ножей. Это была бойня.

Вечером, после того, как я вышел из корабля, я лежал в своей постели и размышлял, сколько времени нужно людям, чтобы найти новые страхи на новом мире.

Когда Ху Мун наконец вышла из своих покоев, она обнаружила, что Джэнг, в соответствии со своими инструкциями от страховщика, на время вывел из строя главный двигатель корабля. У нас болше не было возможности немедленно улететь.

Этим вечером она созвала собрание для объяснения. «Это карантинная блокировка», – сказала она, хода взад и вперёд по комнате отдыха корабля. «Идея, полагаю, в том, что через четыре стандартных месяца мы либо разрешим эту ситуацию, либо будем все мертвы и не сможет поднять корабль». Она фыркнула. «Хорошо с точки зрения ответственности, но не удобно. Я бы улетела сегодня, если бы могла. Мы установили все важные детали относительно неудачи колонии, у нас есть приемлемое разнообразие артефактов и база данных колонии. Никто бы не осудил нас за прекращение раскопок».

Дьюайн неуверенно подняла руку. «Но, Мун, я на самом деле так и не поняла, что убило колонистов. Или что убило Ирвэйна и Джэнга».

Ху Мун вздохнула и закатила глаза, и Дьюайн заметила. Тупая боль затуманила её обычно ясные молодые глаза. Я вступился. «Я уверен, что мы не знаем всего об убийцах. Но, по-видимому, мы привлекли внимание какой-то имитирующей хищной формы жизни». Ху Мун кивнула мне, поэтому, я продолжил. «Очевидно, что эти существа сами себя собирают из небольших компонентов и принимают форму наших грёз или, может быть, страхов. Колонисты курили много каннабиса, что, вероятно, усугубило это, вероятно, сделало их чудовищ даже более яркими».

«Мы умрём?» – спросила Дьюайн. «Я не хочу этого».

«Нет, нет», – сказал я быстро. «Я уверен, что внутри периметра мы будем в безопасности. Они знают о пулемётных пушках». Кроме того, подумал я, чего может такая молодая и несформировавшаяся личность бояться?

Ху Мун прислушивалась к этому обмену репликами с заметным нетерпением. «Здесь нет ничего такого странного. В пангалактических мирах существует много других хамелионных видов», – сказала она.

«Верно», – сказал я. «Но, я, кажется, припоминаю, что большинство из них ограничено в имитации действительных физических объектов».

Ху Мун отмахнулась. «Не имеет значения. Всё, что мы должны делать, – сидеть не высовываясь, пока не истечёт установленная Джэнгом блокировка двигателя, после чего мы улетим. Это даст Дьюайн и мне возможность привести в порядок записи и подготовить отчёты. Будет не так уж легко заставить всё это выглядеть как успех».

Она поспешно ушла, Дьюайн жалко плелась позади неё. Мне стало жаль девушку, которая явно стала служить точкой фокусирования раздражения Ху Мун от сложившейся ситуации.

Ху Мун и Дьюайн переехали обратно на корабль, очевидно полагая, что корабль был безопаснее. Вскоре я последовал за ними; прочность корабля и его внутренние системы безопасности как-то успокаивали. Весь день я проводил в своей каюте, слушая свою небольшую коллекцию музыки. Всё больше и больше мои мысли возвращались к Сухаили Трубочнице.

По ночам я пытался выполнять работы Джэнга, так как Ху Мун просто пряталась и надеялась на лучшее. Случалось, я не видел её или Дьюайн целыми днями. А потом мы встречались в коридоре или я видел, как она берёт бутылку в комнате отдыха. Она осунулась и потеряла немного своей красоты.

Я нашёл запасной комплект серво-брони и начал одевать её по ночам. Было странно, но я чувствовал себя безопаснее, когда обходил периметр. Каждую ночь я проверял пушки и сенсоры и пытался придумать способы, как сделать периметр ещё безопаснее. Я подумывал попросить Ху Мун разморозить нескольких сосулек-рабочих и заставить их определить их на караульную службу. Минута размышления убедила меня, что это была плохая идея. Сосульки не были достаточно умны, чтобы быть эффективными. Кроме того, нам совершенно не нужно выяснять, какие демоны привели их к их преступлениям.

Почти через две недели после смерти Джэнга появились мёртвые учёные. За те недели я видел Ху Мун не более пяти раз. Вечерних посиделок больше не было.

Эти монстры держали дистанцию, но я нашёл их странно очаровательными. Смотреть на них в их непостижимых стремлениях – было единственным доступным мне развлечением. Я был одинок и, в конечном счёте, понял, как много для меня значила сдержанная дружба Джэнга.

Ночью в руинах всегда что-то происходило. На место раскопок вернулись ужасные гоблины Ирвэйна, и каждый вечер они дрались, сражались друг с другом кулаками и зубами, необработанными дубинами, мечами в виде зазубренных каменных осколков, вделанных в гибкие палки. В основном эти сражения были короткими стычками. У меня было такое чувство, что они испытывают друг друга. Но однажды двое из низ разодрались до смерти и проигравший растворился в почве массой извивающихся каменных червей.