Текст книги "У нас всегда будет Париж"

Автор книги: Рэй Дуглас Брэдбери

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц) [доступный отрывок для чтения: 3 страниц]

У нас всегда будет Париж [2]2
  «У нас всегда будет Париж»– одна из самых цитируемых фраз из классического американского фильма «Касабланка» (1942).


[Закрыть]

Как-то в Париже, душной июльской ночью с субботы на воскресенье, около двенадцати, я собрался пройтись своим любимым маршрутом, который неизменно начинался от собора Парижской Богоматери, а заканчивался подчас у самой Эйфелевой башни.

Жена в тот вечер легла рано, часов в девять, но словно почувствовала, когда я был в дверях, и сказала:

– Можешь не спешить, но купи мне пиццу.

– Заказ принят: одна пицца, – сказал я и вышел в коридор.

Из отеля мой путь лежал на другой берег Сены, к собору Парижской Богоматери; я заглянул в Шекспировскую книжную лавку и повернул обратно по бульвару Сен-Мишель в сторону уличного кафе «Два маго», где Хемингуэй – поколение с лишним тому назад – угощал своих друзей граппой, перно и Африкой.

Наблюдая за толпами парижан, я немного посидел в кафе, заказал перно, потом пиво и двинулся в сторону набережной.

Улица, идущая от «Двух маго», больше напоминала узкий проезд между рядами антикварных магазинов и художественных салонов.

Здесь я оказался практически в одиночестве, и вдруг вблизи Сены произошло нечто из ряда вон выходящее – пожалуй, никогда в жизни со мной ничего подобного не бывало.

Я понял, что за мной следят. Но слежка велась довольно странно.

Оглянувшись, я не увидел ни одной живой души. Посмотрел вперед – и метрах в сорока заметил молодого человека в летнем костюме.

Вначале мне и в голову не пришло, что это не случайно. Но, задержавшись у одной из витрин, я поднял взгляд – и обнаружил, что он, теперь метров с тридцати, наблюдает за мной через плечо.

Стоило нам встретиться глазами, как он зашагал дальше, но через некоторое время, замедлив шаги, оглянулся.

Когда мы обменялись молчаливыми взглядами еще несколько раз, у меня уже не осталось никаких сомнений. Вместо того чтобы следовать за мной по пятам, незнакомец шел впереди и оглядывался, не теряя меня из виду.

Так мы прошли целый квартал и в конце концов на перекрестке поравнялись.

Это был рослый, стройный блондин, достаточно привлекательный, по всем признакам – француз; спортивная фигура выдавала в нем не то пловца, не то теннисиста.

Я даже не сумел разобраться в своих ощущениях. Приятно, лестно, неловко?

Столкнувшись с ним лицом к лицу, я помедлил и обратился к нему по-английски, но он лишь покачал головой.

И тут же заговорил со мной на французском; теперь уже я покачал головой, и мы оба посмеялись.

– Французский – нет? – уточнил незнакомец.

Я стал мотать головой.

– Английский – нет? – спросил я, и он снова качнул головой, и мы оба расхохотались, потому что стояли одни среди ночи на парижском перекрестке, не могли обменяться даже парой слов и плохо понимали, что нас туда привело.

Наконец он указал рукой в сторону бокового переулка.

При этом он произнес какое-то слово – мне послышалось имя Джим. В растерянности я покачал головой.

Незнакомец повторил, а вслед за тем пояснил:

– Жимназиум, спортзал, – сказал он, еще раз махнул рукой в ту же сторону, сошел с тротуара и оглянулся, чтобы меня не потерять.

Я стоял в нерешительности, пока он переходил через дорогу. На другой стороне он вновь обернулся в мою сторону.

Ступив на мостовую, я направился к нему, спрашивая себя, зачем искать приключений на свою голову. И молча повторил: «Какого дьявола меня туда несет?» Париж, глубокая ночь, духота, случайный прохожий меня поманил – и куда? Какой, к черту, спортзал? А вдруг я оттуда не вернусь? Нет, в самом деле, что за безумие – в чужом городе увязаться за чужим человеком?

Это меня не остановило.

Мы поравнялись в середине следующего квартала, где он меня поджидал.

Кивнув в сторону ближайшего здания, он повторил слово «жимназиум».

Увидев, что он спускается по ступенькам в подвал, я поспешил за ним. А он достал свой ключ и кивнул, приглашая меня в темноту.

Действительно, это был небольшой спортивный зал, оснащенный стандартным инвентарем: тренажеры, гимнастический конь, маты.

Любопытно, подумал я и шагнул вперед; мой провожатый запер за нами дверь.

Сверху доносились приглушенные звуки музыки и чьи-то голоса; не успел я и глазом моргнуть, как почувствовал, что на мне расстегивают рубашку.

Я стоял в темноте; меня прошибла испарина, по лицу стекали ручейки пота. Слышно было, как незнакомец, не двигаясь с места и не произнося ни слова, снимает с себя одежду – и это происходило в Париже, глухой ночью.

У меня в голове опять мелькнуло: «Какого черта?»

Парень шагнул вперед и почти коснулся меня, но в этот миг где-то рядом открыли дверь, кто-то разразился смехом, поблизости отворилась и захлопнулась еще одна дверь, сверху послышался топот, хор голосов.

От неожиданности я вздрогнул; меня затрясло.

Должно быть, незнакомец это почувствовал: вытянув руки, он положил их мне на плечи.

Казалось, нас охватила одинаковая растерянность, и той глухой парижской ночью мы приросли к месту, глядя друг на друга, словно незадачливые актеры, забывшие свой текст.

Сверху долетали раскаты смеха и звуки музыки; похоже, там откупоривали шампанское.

В полумраке я заметил, как с его носа сорвалась капля пота.

Сам я, до кончиков пальцев, тоже был весь в поту.

Так мы и стояли без движения, пока он на французский манер не повел плечами; я тоже пожал плечами ему в ответ, и мы опять негромко посмеялись.

Он подался вперед, взял меня за подбородок и молча поцеловал в лоб. Потом, отступив на шаг, потянулся куда-то в темноте и накинул мне на плечи рубашку.

–  Bonne chance, —прошептал он; а может, мне это только послышалось.

На цыпочках мы двинулись к выходу. Незнакомец приложил палец к губам, сказал «тсс» и выбрался вместе со мной на улицу.

А дальше мы шли бок о бок по узкому проезду, который тянулся от кафе «Два маго» в сторону набережной Сены, Лувра и моего отеля.

– Надо же, – выдохнул я. – Провели вместе полчаса – и даже не познакомились.

Он бросил на меня непонимающий взгляд, и что-то подсказало мне ткнуть его пальцем в грудь.

– Ты Джейн, я Тарзан, – сказал я.

Услышав это, незнакомец разразился смехом и стал вторить мне:

– Я Джейн, ты Тарзан.

Мы захохотали, впервые за все это время стряхнув напряжение.

Он приблизился, как в прошлый раз, молча поцеловал меня в лоб, а потом развернулся и зашагал в другую сторону.

Когда нас разделяло метра три-четыре, он выговорил на неуверенном английском, не глядя в мою сторону:

– Как жаль.

Я ответил:

– Да, очень жаль.

– В другой раз? – спросил он.

– В другой раз, – отозвался я.

И он скрылся из виду; больше некому было вести меня за собой.

Я вышел на набережную Сены и, минуя Лувр, вскоре добрался до отеля.

Было два часа ночи, но духота не отступала; уже в дверях нашего люкса я услышал шорох простыней и голос жены:

– Забыла спросить: ты билеты купил?

– Конечно, – ответил я. – Летим во вторник на «конкорде», дневным рейсом до Нью-Йорка.

Жена явно успокоилась, а потом со вздохом сказала:

– Господи, как я люблю Париж. Давай на будущий год сюда вернемся.

– «У нас всегда будет Париж», – подтвердил я.

Раздевшись, я присел на краешек кровати. Жена, лежа на своей половине, спросила:

– А пиццу принес?

– Пиццу? – рассеянно переспросил я.

– Как ты мог забыть? – расстроилась жена.

– Сам удивляюсь.

Я почувствовал легкое жжение над бровями и коснулся рукой середины лба, куда меня поцеловал на прощанье незнакомый парень, устроивший за мной слежку, чтобы указывать путь.

– Сам удивляюсь, – повторил я, – как меня угораздило. Черт его знает.

У нас в гостях маменька Перкинс

Джо Тиллер вошел к себе в квартиру и, снимая шляпу, поймал на себе взгляд дородной женщины средних лет, лущившей горох.

– Входи, – сказала она изумленному Джо. – Энни пошла готовить ужин. Да ты присаживайся.

– Но кто… – начал он, взглянув на нее.

– Я – маменька Перкинс, – засмеялась она, раскачиваясь.

Хотя она сидела на обычном стуле, а не в кресле-качалке, ей все же удавалось на нем раскачиваться. У Тиллера закружилась голова.

– Зови меня просто маменькой, – вкрадчиво сказала она.

– Мне знакомо ваше имя, но…

– Не беспокойся, сынок. Скоро мы с тобой сойдемся накоротке. Я к вам в гости – поживу, наверное, годик.

С этими словами она довольно рассмеялась и высвободила очередную горошину.

Тиллер бросился на кухню и столкнулся с женой.

– Откуда, черт возьми, взялась эта слащавая старушенция? – возмутился он.

– Из радиопередачи, – с улыбкой сказала жена. – Да ты ее знаешь: маменька Перкинс.

– И что она здесь забыла? – выкрикнул он.

– Тсс. Она пришла оказать нам помощь.

– Помощь в чем? – Он пристально посмотрел в направлении той комнаты, где сидела маменька Перкинс.

– В делах, – неопределенно ответила жена.

– А где мы ее поселим, черт возьми? Она ведь должна где-то спать или нет?

– Ну конечно, – ласково сказала Энни. – Кстати, радиостудия от нас в двух шагах; вроде бы на ночь она будет уходить туда.

– Зачем ее сюда принесло? Это ты ей написала? Ты мне не говорила, что вы с ней знакомы, – распалился он.

– Неужели не говорила? Я уже давно слушаю ее передачу, – сказала Энни.

– Это не имеет никакого значения.

– Ну как же? Мне всегда казалось, что маменьку я знаю едва ли не лучше, чем тебя, – возразила жена.

Ему стало не по себе. Десять лет, подумал он. Десять лет она провела в этой комнате, среди мебели, обитой ситцем, наедине с розово-серебристым приемником, слушая жужжание голосов в эфире. Десять тайных лет зрел этот монашеский сговор радио и женщин, пока он налаживал свои пошатнувшиеся дела. Однако он решил изобразить беззаботность и благоразумие.

– Я лишь хочу знать, – он взял жену за руку, – ты написала маменьке письмо или позвонила по телефону? Как она здесь оказалась?

– Она здесь уже десять лет.

– Черта с два!

– Ну ладно, сегодня особенный день, – признала его жена. – Сегодня маменька впервые решила остаться.

Он повел жену в гостиную, чтобы еще раз встретиться лицом к лицу со старушкой.

– Выметайтесь, – гаркнул он.

Маменька подняла взгляд от морковки, которую резала на кубики, и с металлом в голосе произнесла:

– Не могу. Это решает Энни. Тебе придется с нею посоветоваться.

Он повернулся к жене.

– Ну? – вопросительно посмотрел он на нее.

Выражение лица Энни стало холодным и отчужденным.

– Давайте-ка вместе поужинаем, – сказала она и вышла из комнаты.

Джо был ошеломлен.

– Хозяйка-то с характером, – заметила маменька.

Проснувшись в полночь, он решил проверить, что делается в гостиной. Там было пусто.

Радио приглушили, но не выключили. Из приемника комариным писком звучал едва различимый далекий голос:

– Надо же. Вот это да! Ну и ну!

В комнате было холодно. Его зазнобило. Приемник, источающий тепло, согревал лишь ухо, которым прижался к нему Джо.

– Надо же. Вот это да! Ну и ну!

Он выключил радио.

Жена услышала, как он скользнул в постель.

– Ушла, – сообщил он.

– Конечно, – ответила она. – И вернется завтра в десять.

Он не стал спорить.

– Спокойной ночи, дорогая, – только и сказал он.

За завтраком в гостиной присутствовал лишь яркий свет утреннего солнца. Джо громко засмеялся, увидев, что в комнате пусто. На него нахлынул душевный подъем, как будто после бокала хорошего вина. По дороге к себе в контору он то и дело насвистывал.

В десять часов у него был перерыв. Шагая по проспекту и напевая что-то себе под нос, он услышал, что у магазина электротоваров включено радио.

– Проходите же, – вещал голос. – Ох, боже мой, только не наследите мне в доме.

Он остановился и прямо на улице начал вертеться как заведенный вокруг своей оси.

До него снова донесся голос.

– Это маменька Перкинс, – прошептал он.

И прислушался.

– Точно, ее голос, – сказал он. – Голос женщины, которая вчера заявилась к нам домой. Сомнений нет.

И все же прошлой ночью гостиная была пуста…

А как насчет радио, которое тихо работало в комнате, и едва различимого голоса, звучащего как будто издалека и повторяющего снова и снова: «О боже. Вот это да! Ну и ну!»?

Он забежал в аптеку и опустил пять центов в телефон-автомат.

Три гудка. Короткое ожидание. Щелчок.

– Алло, Энни? – бодро спросил он.

– Нет, это маменька, – ответил голос.

– Ох, – выдохнул он и бросил трубку.

В тот день он гнал от себя эти мысли. Вся ситуация была невероятна, слишком затянута и просто ужасна. По дороге домой он купил Энни букет свежих роз. Держа его в правой руке, он открыл ключом дверь в квартиру. К тому времени он уже почти забыл о маменьке.

Цветы выпали у него из рук; он даже не нагнулся, чтобы их поднять. Пристально уставившись на маменьку, он наблюдал, как она, сидя на том самом стуле, который не раскачивался, качалась из стороны в сторону.

Ее приторный голос весело окликнул:

– Вечер добрый, Джо, сынок! Какой же ты внимательный, розы принес.

Не говоря ни слова, он набрал телефонный номер.

– Алло, Эд? Слушай, Эд, ты сегодня вечером свободен?

Ответ был отрицательным.

– Может, хотя бы завтра вечером заглянешь? Мне нужна твоя помощь, Эд.

На этот раз ответ был утвердительным.

В восемь часов они закончили ужинать, и маменька принялась убирать со стола.

– Завтра на десерт у нас будет пирог из скрещенной тыквы, – говорила она.

В дверь позвонили, и, открыв, Джо Тиллер буквально с порога втащил в гостиную Эда Лейбера.

– Полегче, Джо, – сказал Эд, потирая руку.

– Эд, – начал Джо, усаживая его и протягивая стаканчик шерри. – Мою жену ты знаешь, а это маменька Перкинс.

Эд засмеялся.

– Рад познакомиться! Я уже давно слушаю вашу передачу.

– Здесь нет ничего смешного, Эд, – возмутился Джо. – Прекрати.

– Не сочтите за дерзость, миссис Перкинс, – стал оправдываться Эд, – но дело в том, что ваше имя так похоже на имя этой вымышленной героини…

– Эд, – перебил Джо, – это на самом деле маменька Перкинс.

– Она самая, – приветливо добавила маменька, продолжая лущить горох.

– Вы меня разыгрываете, – удивился Эд, оглядываясь вокруг.

– Вовсе нет, – ответила маменька.

– Она собирается у нас погостить, и с ней никакого сладу. Эд, ты ведь психолог, посоветуй, как мне быть. Поговори с Энни, прошу тебя. Это ее затея.

Эд откашлялся.

– Ситуация зашла уже достаточно далеко.

Он подошел к маменьке и коснулся ее руки.

– Настоящая, это не галлюцинация.

Он дотронулся до Энни.

– Энни тоже настоящая.

Вслед за тем он потянулся к Джо.

– И ты настоящий. Мы все настоящие. Как дела на работе, Джо?

– Не переводи разговор. Я серьезно. Она у нас поселилась, а я хочу, чтобы ее здесь не было.

– Ну, я думаю, с такой проблемой надо обращаться в службу охраны общественного порядка или к шерифу, но никак не к психологу.

– Эд, послушай меня. Послушай, Эд. Я знаю, что все это кажется невероятным, но честное слово, она та самая маменька Перкинс.

– Ну-ка дыхни, Джо.

– А я хочу, чтобы она осталась здесь, со мной, – вмешалась Энни. – Иногда мне бывает одиноко. Я сижу дома, занимаюсь хозяйством, и мне нужна компания. Я не допущу, чтобы ее выгнали. Она у меня в гостях.

Эд хлопнул себя по ноге и выдохнул.

– Ну вот что, Джо. Похоже, тебе нужен адвокат по бракоразводным делам, а не психолог.

Джо выругался.

– Не могу же я сбежать и оставить ее в когтях этой старой ведьмы! Ты что, не понимаешь? Я слишком сильно ее люблю. Кто знает, что с ней может случиться, если бросить ее здесь на год одну, без связи с внешним миром!

– Тише, Джо. Не кричи. Хватит, успокойся.

Психолог обратился к старушке:

– А вы что скажете? Вы действительно маменька Перкинс?

– Да. Из радиопередачи.

Психолог поник духом. В ее ответе были какая-то прямолинейность и искренность. Он начал взглядом искать дверь, нервно подергивая руками.

– А пришла я потому, что Энни нуждается в моей помощи, – продолжила маменька. – Пожалуй, я знаю эту малышку лучше, да и она знает меня лучше, чем собственного мужа.

Психолог что-то понял.

– Ага. Подождите минутку. Джо, давай-ка выйдем.

Они вышли в коридор и шепотом продолжили разговор.

– Джо, мне неприятно тебе об этом говорить, но с ними что-то не так. Кто эта старушка? Твоя теща?

– Говорю же, это ма…

– Черт возьми! Может, хватит? Я тебе не враг, Джо. Их сейчас нет рядом. Да, мы все вместе пошутили, но со мной сейчас шутить не нужно! – Он пришел в раздражение.

Джо выдохнул:

– Ладно, думай, как знаешь. Но ты же видишь, что у меня неприятности?

– Вижу. Что происходит? Они обе слишком долго слушали радио? Если так, тогда это объясняет, почему они в один голос твердят одно и то же.

Джо собирался пуститься в объяснения, но передумал. Эд, чего доброго, решит, что он тоже свихнулся.

– Я могу на тебя рассчитывать? Что тут можно сделать?

– Предоставь это мне. Я попробую им доказать, что эта ситуация не поддается простой логике. Пошли.

Они вернулись в комнату и налили себе еще шерри. Почувствовав себя снова в своей стихии, Эд посмотрел на обеих женщин и произнес:

– Энни, эта дама никак не может быть маменькой Перкинс.

– Неправда! Это она и есть! – разозлилась Энни.

– Нет, это не она, потому что, будь она маменькой Перкинс, я не мог бы ее видеть. Ты одна ее видишь, понятно?

– Нет, не понятно.

– Если бы это была маменька Перкинс, я смог бы сделать так, чтобы она исчезла, просто убедив тебя в том, насколько нелогично считать ее настоящей. Я бы растолковал тебе, что она не более чем персонаж радиопередачи, выдуманный кем-то…

– Вот что, милок, – прервала его маменька. – Жизнь – это жизнь. И человек, и персонаж хороши по-своему. Может, я и была рождена чьим-то воображением, но все-таки я появилась на свет и с каждым прожитым годом становлюсь более настоящей. И ты сам, и ты, и вот ты каждый раз, слушая меня, делаете мое существование реальным. Умри я завтра – вся страна рыдать будет, разве не так?

– Ну…

– Разве не так? – гневно спросила она.

– Да, но люди будут оплакивать сам замысел, а не его воплощение.

– Им будет не хватать именно воплощения, которое они считают настоящим. И если они так считают, значит, так и есть, а ты, милок, глуп еще, – парировала маменька.

– Бесполезно, – сказал Эд и снова повернулся к Энни. – Послушай, Энни, это твоя свекровь, и ее не могут звать маменькой Перкинс. Она твоя свекровь.

Он медленно и весомо чеканил слова.

– Было бы неплохо, – подхватила его мысль Энни. – Мне это по душе.

– И я бы не отказалась, – сказала маменька. – Со мной и не такое бывало.

– Ну что, теперь мы договорились? – вмешался Эд, удивившись своему внезапному успеху. – Энни, она твоя свекровь?

– Да.

– И вы вовсе не маменька Перкинс, ведь так, мадам?

– Это что – какой-то сговор, игра или загадка? – спросила Энни, глядя на маменьку.

Маменька улыбнулась.

– Если тебе нравится так думать, то да.

– Но послушай… – возразил Джо.

– Заткнись, Джо. Ты все испортишь.

И Эд тут же обратился к Энни и маменьке:

– Так, повторим все сначала. Она твоя свекровь, и ее зовут маменька Тиллер.

– Маменька Тиллер, – повторили они.

– Давай-ка потолкуем с глазу на глаз, – сказал Джо и вытащил Эда в коридор.

Там он прижал его к стене и стал грозить ему кулаком.

– Ты что, совсем сдурел? Я не желаю, чтобы она здесь оставалась. Мне нужно от нее избавиться. Ты только подыграл Энни. Теперь она на стороне этой старой ведьмы!

– Подыграл? Ну ты и псих. Наоборот, я помог ей, им обеим. И вот благодарность!

Эд попытался вырваться.

– Утром пришлю тебе счет.

Он гордо зашагал по коридору.

Джо не сразу решился вернуться в комнату. «О боже, – молил он, – помоги мне».

– А, это опять ты, – сказала маменька, закатывая банку с солеными огурцами.

В полночь и за завтраком гостиная снова была пуста. Во взгляде Джо заиграло лукавство. Он посмотрел на радиоприемник и провел по нему дрожащей рукой.

– Не прикасайся! – закричала жена.

– Ого, – удивился он. – Так это здесь она прячется по ночам, а? Здесь! Вот ее гроб, здесь эта проклятая старая кровопийца будет спать до завтрашнего дня, пока ее не выпустят отсюда по расписанию!

– Не трогай радио, – истошно завопила жена.

– Сейчас я с ней разделаюсь.

Он схватил приемник.

– Как убить ведьму? Серебряной пулей в сердце? Распятием? Волчьей отравой? Или достаточно нацарапать крест на мыльнице? Как ты считаешь?

– Отдай!

Энни бросилась к нему, чтобы выхватить приемник. В беспощадной схватке они перетягивали из стороны в сторону электрическую коробку, вклинившуюся между ними.

– Вот так! – крикнул Джо.

Он швырнул радиоприемник на пол. А потом стал топтать и пинать, пока не раздробил на мелкие обломки. Набросившись на чудом уцелевшие лампы, он подхватил их с пола и расколошматил вдребезги. После этого он смел все осколки в мусорное ведро, а жена неистово металась по комнате, обливалась слезами и билась в истерике.

– Она мертва, – торжественно провозгласил он. – Мертва! Черт побери! Я ее прикончил.

Его жена заснула в слезах. Он пытался ее успокоить, но она была настолько взвинчена, что даже не позволила к себе прикоснуться. Она тяжело переживала смерть.

Утром она не сказала ему ни слова. В холодном отчуждении он съел свой завтрак, рассчитывая, что к вечеру все уладится.

На работу он опоздал. Пройдя между рядами машинисток, которые усердно стучали по клавишам, он заспешил по длинному коридору и наконец оказался в приемной своего офиса.

Бледная секретарша стояла у стола, прижав ладони к губам.

– Ох, мистер Тиллер, как хорошо, что вы пришли, – выдавила она. – Там, – указала она на дверь, ведущую к нему в кабинет, – ужасная назойливая старуха. Заявилась прямо сюда и… – Подбежав к порогу, она распахнула дверь настежь. – Вот, полюбуйтесь!

У Джо внутри все перевернулось. Он перешагнул порог кабинета и захлопнул дверь. Развернувшись, он столкнулся нос к носу со старухой, которая ожидала его появления.

– Как вы сюда попали? – возмутился он.

– Прежде всего, доброе утро, – рассмеялась маменька Перкинс, сидя в его вращающемся кресле и чистя картошку; ее аккуратные черные туфельки поблескивали в лучах солнца. – Заходи. Я решила, что твои служебные дела нужно привести в порядок. И уже начала работать в этом направлении. Теперь мы компаньоны. У меня богатый опыт в деловой сфере. Я спасла немало компаний, которым грозило банкротство, немало супружеских пар, оказавшихся на грани разрыва, немало человеческих жизней. Ты как раз мой клиент.

– Вон отсюда, – сказал он без всякого выражения, практически не раскрывая рта.

– Ну же, парень, выше нос. Мы в два счета поправим твои дела. Позволь старушке пофилософствовать, и она подскажет тебе, как…

– Вы слышали, что вам сказано? – резко перебил он. – Неужели недостаточно того, что вы доставили мне массу неприятностей дома?

– Кто? Я? – Она покачала головой. – Скажешь тоже! Я же никогда не бывала у тебя дома!

– Это ложь! Вы пытались разрушить наши отношения с Энни!

– В этой конторе я работаю уже полгода, – сообщила она.

– Раньше я вас здесь не видел.

– Да я на одном месте не сижу. Так, наблюдаю. Заметила, что дела у тебя идут неважно, и надумала дать тебе пару дельных советов. Как раз то, чего тебе не хватает.

И вдруг он понял, в чем дело. Маменек было две. Одна здесь, а другая дома. Две? Нет, их миллион. В каждом доме – своя. И ни одна из них не знает о существовании других. Все они разные, как будто созданы отдельным сознанием тех, кто далеко.

– Все ясно, – сказал он. – Значит, берешь на себя мои обязанности, преследуешь меня, ведь так, старая чертовка?

– Ну и выражения, – фыркнула она, раскатывая пухлыми руками желтоватое тесто для пирога на его зеленом гроссбухе.

– Кто? – зарычал он.

– Ты о чем?

– Кто этот предатель, который работает в нашей конторе? – завопил он. – Кто здесь тайком слушает вашу передачу?

– Много будешь знать – скоро состаришься, – ответила она, посыпая тесто корицей из его чернильницы.

– Момент!

Ринувшись из кабинета, он чуть не снес дверь, выскочил в приемную, пробежал мимо своей секретарши и оказался в просторном зале, где сидели машинистки.

– Внимание! – замахал он руками.

Стук прекратился. Десять машинисток, а с ними и другие конторские служащие подняли головы от блестящих черных пишущих машинок.

– Послушайте, – крикнул он. – Где здесь радио?

В конторе воцарилась тишина.

– Все слышали вопрос? – возмутился он, обводя их безумным взглядом. – Здесь есть радиоприемник?

Тишина наполнилась тревогой.

– Я отмечу денежной премией и никогда не уволю ту, которая скажет мне, где здесь радио, – объявил он.

Хрупкая светленькая машинистка подняла руку.

– В женском туалете, – всхлипнула она. – Когда у нас перекур, мы тихонько его включаем.

– Да хранит вас Бог.

Выбежав в коридор, он бросился к женскому туалету.

– Есть там кто-нибудь? – крикнул он.

Ответа не последовало. Тогда он отворил дверь.

Радио стояло на подоконнике. Он схватил его, вырывая провода. Ему казалось, будто это кишки какого-то кровожадного зверя. Распахнув окно, он швырнул туда приемник. Где-то послышался крик. Радио, как бомба, взорвалось множеством осколков, ударившись о крышу ближайшего здания.

Он захлопнул окно и вернулся в свой кабинет. Там никого не было. Схватив со стола чернильницу, он тряс ее до тех пор, пока чернила не потекли на пол.

По дороге домой он размышлял над тем, что сказал своим сотрудникам. Больше никаких радиопередач, предупредил он их. Кто посмеет принести радиоприемник, будет тут же уволен. Уволен! Похоже, они все поняли.

Он поднялся вверх по лестнице и остановился.

Из его квартиры доносился шум вечеринки. Он различил смех жены, звон бокалов и звуки музыки, на фоне которой слышалась болтовня гостей.

– О маменька, ты уникум!

– Пеппер, ты где?

– Папа, я здесь!

– Флаффи, давай сыграем в бутылочку!

– Генри, Генри Олдрич, поставь тарелку на место, пока не разбил!

– Джон, Джон!

– Хелен, шикарно выглядишь…

– А я и говорю доктору Тренту…

– Знакомьтесь. Это доктор Кристиан, а…

– Сэм, Сэм Спейд, это Филипп Марлоу…

– Привет, Марлоу.

– Здорово, Спейд.

Послышался громкий хохот, перезвон бокалов и какой-то сумбур, а потом опять болтовня.

Джо прислонился к стене. У него на лице выступила испарина. Он стиснул себе шею, чтобы не закричать. Все эти голоса. Такие знакомые. Очень знакомые. Где же он мог их слышать? Это друзья Энни? Но у нее нет друзей. Ни одного. Он не сумел вспомнить ни единого голоса. А эти имена, чужие, но до боли знакомые?

Он сглотнул пересохшим горлом и уперся рукой в дверь. Щелчок.

Голоса стихли, музыка умолкла, звон бокалов прекратился. Смех как ветром унесло.

В доме будто пронесся ураган. Бескрайняя пустота и тишина, прерываемая лишь тяжелыми вздохами стен. Энни сидела, не сводя глаз с вошедшего Джо.

– Куда все подевались? – спросил он.

– Кто? – Она неумело изобразила удивление.

– Твои друзья, – ответил он.

– Какие друзья? – Энни широко раскрыла глаза.

– Ты прекрасно понимаешь, о ком я говорю, – отрезал он.

– Нет, не понимаю. – Она твердо стояла на своем.

– Чем ты занималась? Сходила и купила себе новое радио?

– А что в этом такого?

Он сделал шаг вперед, цепляясь руками за воздух.

– Где оно?

– Не скажу.

– Тогда я сам найду, – пригрозил он.

– А я себе новое куплю, и если понадобится, буду покупать одно за другим, – не сдавалась она.

– Энни, Энни, – взмолился он, останавливаясь. – Сколько можно продолжать этот балаган? Разве ты не видишь, что происходит?

Она уставилась в стену.

– Вынуждена признать, что ты никогда не был хорошим мужем и не уделял мне должного внимания. Зато, пока тебя нет дома, ко мне приходят друзья, мы устраиваем посиделки, и мне нравится наблюдать, как гости то появляются, то исчезают, то просто ходят кругами, мы пьем вино, у нас случаются романы – да, милый мой Джозеф, ты не поверишь, но это правда, настоящие романы! Мы смешиваем себе мартини, дайкири и манхэттены, дорогой мой Джозеф, а иногда просто так сидим, болтаем, вяжем, стряпаем, а бывает, и путешествуем – то на Бермуды, то еще куда-нибудь, хоть в Рио, хоть на Мартинику, хоть в Париж! Вот и сегодня у нас была такая грандиозная вечеринка, пока ты нам не помешал!

– Я – вам помешал! – вскричал он, испепелив ее взглядом.

– Да, – прошептала она. – По-моему, ты совсем не настоящий. Ты как призрак из другого мира: прилетел, чтобы испортить нам вечер. Слушай, Джозеф, может, тебе лучше уйти?

Он с расстановкой произнес:

– Ты сумасшедшая. Храни тебя Господь, Энни, но ты определенно сошла с ума.

– Пусть так, – ответила она наконец. – Все равно решение принято. Сегодня я сама от тебя ухожу. Ухожу к маме!

Он бессильно ухмыльнулся.

– Но твоей мамы больше нет. Она ведь умерла.

– Все равно я ухожу к маме, – повторила она.

– Где это проклятое радио? – завопил он.

– Не скажу. Без него мне до мамы не добраться. Не трогай его!

– Черт побери!

Тут в дверь постучали. Джо пошел открывать. На пороге стоял домовладелец.

– Прекратите крик, – потребовал он. – Соседи жалуются.

– Извините нас, – ответил Джо, выходя на лестничную площадку и прикрывая за собой дверь. – Мы постараемся потише…

Вдруг до него донесся дробный стук шагов. Он и оглянуться не успел, как дверь с грохотом захлопнулась и Энни заперлась изнутри. Она издала ликующий вопль. Джо начал молотить кулаком.

– Энни, открой, что за глупости!

– Не шуметь, мистер Тиллер, – предупредил его домовладелец.

– Опять эти дурацкие шутки. Мне нужно попасть в квартиру…

Он снова услышал голоса, громкие, оживленные голоса, и завывание ветра, и развеселую музыку, и звон бокалов. Кто-то сказал:

– Давайте впустим его, пусть делает, что хочет. Разберемся сами. Он нам не помеха.

Джо пнул дверь ногой.

– Прекратите, – возмутился домовладелец. – Сейчас полицию вызову.

– Валяйте!

Домовладелец побежал искать телефон, а Джо вышиб дверь.

Энни сидела в дальнем углу комнаты. Там было темно и мрачно. Лишь маленький радиоприемник, купленный за десять долларов, излучал тусклый свет. В комнате было полно народу, а может, теней. В самом центре стоял стул, на котором раскачивалась старушка.

– Это кто ж к нам пожаловал? – ласково проворковала она.

Джо сделал несколько шагов вперед и начал ее душить.

Маменька Перкинс вырывалась, кричала, билась, но все тщетно.

Он ее задушил.

Когда дело было сделано, она повалилась на пол, выронив ножик и рассыпав горошины. Дыхания не было, сердце остановилось – конец.

– Мы хотели, чтобы ты сделал именно это, – монотонно проговорила Энни из темноты.

– Включи свет, – задыхаясь, выдавил он.

Пошатываясь, он прошелся по комнате.

Что это было? Сговор? Уж не собирались ли они появиться и в других домах по всему миру? Неужто маменька Перкинс и впрямь испустила дух или она испустила дух только у него дома? А в других местах – не осталась ли она в живых?

На пороге появились полицейские, а следом – домовладелец. Копы были вооружены.

– Не дури, приятель, руки за голову!

Они склонились над бездыханным телом маменьки.

Энни улыбалась.

– Я все видела, – торжествующе заявила она. – Он убил ее.

– И вправду мертва, – заключил один из полицейских.

– Да ведь она не настоящая, не настоящая, – всхлипывал Джо. – Не настоящая, поверьте.

– А по мне, так очень даже настоящая, – отрезал полицейский. – Только уже не подает признаков жизни.