Текст книги "Последний сёгун"

Автор книги: Рётаро Сиба

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Глава VII

В Киото у Ёсинобу не было других союзников, кроме его старинных товарищей, так называемых «трех мудрых князей» – Яманоути Ёдо из клана Тоса, Мацудайра Сюнгаку из Этидзэн и Датэ Мунэнари из Иё и Увадзима.

Недавно император даровал Ёдо и Мунэнари высокие должности Советников по государственным делам (с туманными, впрочем, полномочиями).

Однако вслед за тем по столице поползли слухи, что «мудрецы» оставили свою мудрость в прошлом, а сейчас стали самыми настоящими предателями: теперь они уже не выступают за безоговорочное изгнание варваров из страны, а готовы стать на колени перед военной мощью иноземных держав и открыть Японию для внешней торговли. Поэтому их приезд в Киото вызвал у «людей долга» (сторонников императора) бурю возмущения:

– Двурушникам, будь они даже и даймё, от наших мечей пощады не будет! – грозились «патриоты».

Вскоре на ворота храма Дзёгодзи, в котором остановился Датэ Мунэнари, пришпилили листок, густо испещренный черными иероглифами:

«Ты, старый бандит, мнимый правитель Иё (Мунэнари)! Твои речи возмутительны до крайности! Не покаешься – за нарушение августейшего указа ворвемся в твой дом и принесем кровавую жертву ради избавления от варваров!»

Эта записка появилась десятого числа первого лунного месяца. Ровно через три недели на второй ярус Барабанной башни[70]70
  Удары барабана возвещали время (см. примечание к главе IV).


[Закрыть] в храме Хигаси Хонгандзи, где остановился Ёсинобу, подбросили деревянную подставку сомпо[71]71
  Сомпо – небольшая четырехугольная подставка из некрашеного дерева, на которую во время буддийских церемоний кладут жертвоприношения.


[Закрыть]. На подставке лежала отрубленная голова; ее волосы были аккуратно уложены в прическу, которую обычно носили советники даймё. В размашисто намалеванной пояснительной записке значилось: «Преподносится господину Хитоцубаси».

Как показало расследование, предпринятое Ёсинобу, голова принадлежала участнику антисёгунского движения, царедворцу, советнику семейства Тигуса по имени Кагава Хадзимэ. Кагава раньше сотрудничал с Нагано Сюдзэн, помощником Ии Наосукэ, и был одним из зачинателей репрессий годов Ансэй. Несколько дней назад группа ронинов ночью ворвалась в дом Кагава, стоявший к востоку от перекрестка улиц Симодати и Юри Сэмбон[72]72
  В отличии от большинства других японских городов, Киото имеет строгую планировку: улицы идут с запада на восток и с севера на юг. Соответственно адрес и местоположение в Киото определяются относительно ближайшего перекрестка, а не так, как в остальных японских городах, где обычно действует схема «район» – «квартал» – «дом».


[Закрыть]. Связав служанку, они стали ее пытать, чтобы узнать, где находится хозяин, но та не сказала ни слова. Тогда один из ронинов схватил маленького сына Кагава, Бэнносукэ, и пригрозил его зарезать. Сам Кагава, который прятался в тайнике с двойными стенками за нишей токонома[73]73
  Токонома – декоративная ниша, «красный угол» японского дома. По традиции сюда ставят вазу с композицией из цветов и вешают картину или каллиграфический свиток.


[Закрыть], не выдержал и выскочил из своего укрытия, умоляя убить его, но сохранить жизнь мальчику. На глазах рыдавшего сына ронины отрубили Кагава голову. Отрезав у трупа левую руку, они подбросили ее в дом Ивакура Томоми, а голову «преподнесли» Ёсинобу. Смысл «подарков» был прост: будете выступать против августейшего указа об изгнании варваров – вас ждет такая же участь!

«Всюду этот „августейший указ“! Интересно, знает ли вообще Его Императорское Величество о том произволе, который чинят от его имени дворянские сынки вкупе с ронинами и всяким беглым сбродом?» – размышлял Ёсинобу.

На следующее утро Ёсинобу задал этот вопрос канцлеру Коноэ, типичному киотосскому царедворцу, который был известен как человек добросердечный, но болезненно осторожный.

– Нет, не знает! – честно ответил Коноэ и пояснил, что, напротив, Его Императорское Величество стремится по мере возможности отстраниться от дворян-экстремистов и стоящих за ними «людей долга» из клана Тёсю. Все эти «указы», «приказы» и так называемые «высочайшие повеления» – не более, чем фальшивки, которые фабрикуют Сандзё Санэтоми, Анэгакодзи Кинтомо и их подручные. А «патриоты» просто пользуются этими людьми как инструментами для достижения своих целей. Они даже дали им пренебрежительные клички «Белый боб» (Сандзё) и «Черный боб» (Анэгакодзи)…

Узнав об этом, Яманоути Ёдо из клана Тоса опоясался мечом, освежился рюмочкой сакэ и в таком боевом настроении отправился в усадьбу Сандзё Санэтоми, чтобы тут же, что называется, схватить его за рукав.

Семьи Яманоути и Сандзё были связаны родственными узами.

– Скажите мне честно, как родственнику! – начал Ёдо. – Ваши люди постоянно твердят о нарушениях императорских указов. А как узнать, действительно ли это подлинные слова его Императорского Величества? – с места в карьер взял Яманоути и вынудил-таки Сандзё признаться в том, что публикуемые документы – это не всегда «августейшие речения».

– А знает ли Его Императорское Величество, – продолжал атаку Ёдо, – что сейчас японское оружие разительно уступает западному?

– Нет, не знает.

– Так почему же Вы скрываете от императора правду? Разве это не Ваше упущение как советника Его Величества?

– Господин Ёдо! – Сандзё внезапно раскис и уже чуть не плакал. – Но ведь эти ронины могут и со мной расправиться!

Только теперь, услышав это жалкое хныканье, Ёдо понял, до какой степени люди Тёсю запугали Сандзё.

– Прошу Вас, – жалобно продолжал тот, – прежде, чем укорять меня, умоляю – войдите в мое положение!

Когда Ёсинобу узнал от Ёдо об этом разговоре, он понял, что его главная задача сейчас – взять под контроль ронинов, наводнивших столицу, и восстановить здесь порядок. Он вызвал к себе Мацудайра Катамори из семейства Аидзу, Генерал-губернатора Киото, и предложил ему в ответ на террор ронинов отдать приказ незамедлительно сформировать вооруженные отряды для ежедневного патрулирования центральных кварталов города.

– Но это же невозможно! – Мягкий по характеру Катамори долго противился силовым мерам, которые предлагал Ёсинобу, но, в конце концов, уступил его настояниям. Интересно, что позднее спокойный и тихий Катамори стал командующим Новой Гвардией и пролил за свою жизнь немало крови.

Между тем в Киото не прекращались бесчинства сторонников изгнания варваров. Своего пика они достигли четвертого числа третьего лунного месяца, когда в Киото въехал сёгун Иэмоти. У «патриотов» созрел план упросить Его Императорское Величество осчастливить своим посещением синтоистское святилище бога Хатимана в Ивасимидзу[74]74
  Синтоизм – исконно японская религия. Само слово синто значит «путь богов». Практическая цель и смысл синтоизма состоит в утверждении самобытности древней истории Японии и божественного происхождения японского народа: синто считает, что император тэнно – потомок духа неба, а каждый японец – потомок духов второго ряда ками. Для японца ками означает божество предков, героев, духов. Синтоизм учит, главным образом, культу предков и поклонению природе. В нем нет других заповедей, кроме общежитейских предписаний соблюдать чистоту и придерживаться естественного порядка вещей.
  Хатиман – синтоистское божество, покровитель японских воинов. Под этим именем почитается обожествленный император Один, который, согласно традиционной хронологии, был 15-ым императором Японии и правил с 270 по 310 годы.
  Святилище Хатимана в Ивасимидзу (Ивасимидзу Хатимангу) расположено на холме у города Явата в нынешней префектуре Киото. Основанный в 860 году храм очень почитался императорской фамилией и высшими представителями знати.


[Закрыть], к югу от Киото, где призвать к изгнанию варваров и совершить молебен об отвращении чужестранцев от земли японской.

Естественно, Иэмоти будет сопровождать императора. Церемония задумывалась таким образом, что сёгун должен будет подняться по длинной каменной лестнице к главному храму святилища, где император лично вручит ему церемониальный меч, коим надлежит выдворить варваров из пределов страны. Приняв из рук микадо такой меч, бакуфу более не сможет медлить с исполнением своего долга и будет вынуждено тотчас же начать изгнание иноземцев – в противном случае сёгуна объявят врагом трона, и он восстановит против себя всю страну…

Ёсинобу быстро сообразил, что здесь готовится ловушка, если не сказать западня.

– А там тоже умные люди сидят, – заметил по этому поводу верный вассал Ёсинобу Хираока Энсиро. Он уже оставил службу в Эдо и переехал на помощь к своему господину в Киото. По сведениям, добытым Хираока, этот хитроумный план был детищем Маки Идзуми, священника синтоистского святилища Суйтэнгу в Курумэ. Он же и предложил его самураям клана Тёсю.

По разработанным Маки планам действовали также Кусака Гэнсуй и другие находившиеся в Киото люди Тёсю. Маки писал и черновики тех самых фальшивых «императорских указов», которые затем обнародовали Сандзё Санэтоми и его подручные.

– Да, исключительно изобретательный человек, – подытожил невеселые новости Хираока.

– Изобретательный, говоришь? – Ёсинобу не выносил этого слова. Во время заседаний в эдосском замке ему часто приходилось выслушивать критику со стороны членов кабинета министров. Чаще всего нападки объяснялись просто общей неприязнью к дому Мито, поэтому Ёсинобу не придавал им особого значения. Его задевали высказывания только одного человека (как ни странно, единственного тогда сторонника Ёсинобу в бакуфу) – члена совета старейшин Кудзэяма Тоноками.

«В стране есть люди, которые считают, что господин Хитоцубаси Ёсинобу – чуть ли не заново родившийся Токугава Иэясу, – говорил Кудзэяма. – Но, по-моему, дело обстоит не совсем так. Все, что у него есть – это некоторая изобретательность и хитрость». Иными словами, Кудзэяма считал его человеком невысоких душевных качеств.

«Да что может знать обо мне какой-то там Кудзэ?» – раздраженно подумал Ёсинобу, когда ему передали слова Кудзэяма. Однако неприятный осадок на душе остался. А теперь вот Хираока Энсиро считает изобретательным какого-то поганца Маки Идзуми… «Ну уж этому бонзе из Курумэ я в изобретательности точно не уступлю!» – неожиданно для себя решил Ёсинобу.

Между тем самураи из Тёсю и поддерживавшие их царедворцы начали выполнять свой план и вскоре вплотную подошли к его главному пункту. Одновременно по городу поползли слухи о том, что на сёгуна Иэмоти в день торжественной церемонии будет совершено покушение. Поводом для этих слухов послужили, в свою очередь, толки радикальных сторонников императора и вассалов киотосского двора о том, что из столицы внезапно исчез бывший камергер Накаяма Тадамицу. Опять-таки по слухам, Тадамицу хотел собрать отряд ронинов из Тёсю и Тоса и во главе его буквально врубиться в императорский кортеж. Часть нападавших планировала захватить экипаж императора и «убедить» его тут же на месте подписать указ, объявляющий сёгуна вне закона; тотчас после этого другая часть налетчиков должна будет расправится с Иэмоти.

План выглядел вполне правдоподобным.

Когда эти слухи дошли до Ёсинобу, то он попытался уговорить двор отменить визит императора в Ивасимидзу. Безуспешно. Тогда он сам прибыл в замок Нидзёдзё[75]75
  Замок Нидзёдзё – киотосская резиденция сёгунов, в которой они останавливались во время визитов в императорскую столицу. Пышное сооружение было построено в 1603 году в центральной части города основателем сёгунской династии Токугава Иэясу.


[Закрыть], добился аудиенции у сёгуна и рассказал ему все, что знал.

– Ваше Высокопревосходительство, – понизив голос, обратился он к правителю, – во имя государственных интересов прошу Вас на этот раз не сопровождать в паломничестве Его Императорское Величество.

Однако молодому, только начинающему сознательную жизнь Иэмоти такие маневры Ёсинобу показались подозрительными:

– Но ведь это будет форменное предательство! – слегка покраснев, проговорил он.

Ёсинобу это не остановило, и он продолжал убеждать правителя отменить визит. В конце концов ему удалось внушить чиновникам бакуфу, что они должны сослаться на простуду и жар у правителя и ни в коем случае не выпускать его в этот день из замка.

Однако против этого контрплана неожиданно резко выступил Генерал-губернатор Киото Мацудайра Катамори. Прибыв в замок Нидзёдзё, он с порога заявил:

– Каковы бы не были слухи и домыслы, лично я, ничтожный, не пощажу живота своего для того, чтобы уберечь от любых напастей Его Императорское Величество и Его Высокопревосходительство сёгуна. Вы ведь, уважаемые, как-никак, опора воинского сословия. И что же? Верите всяким сплетням, собираетесь отсидеться в замке! Да вся страна позором и презрением должна покрыть такое правительство!

Наконец, наступил урочный день – одиннадцатое число четвертого месяца третьего года Бункю (28 мая 1863 года). В шесть часов утра «колесница феникса» – императорская карета – выехала из Сакаимати Гомон, южных ворот дворца.

Во главе процессии верхом на коне двигался Ёкояма Тикара, главный вассал клана Аидзу, замыкал ее главный вассал клана Сэндай по имени Катакура Сёдзюро. В шествии участвовало более десяти тысяч человек: императорская семья, канцлер, двор, аристократы, сановники… Воинское сословие олицетворяли многие знатные даймё. Сам сёгун и глава ветви Овари сёгунской фамилии Токугава Ёсикацу по причине простуды и жара в паломничестве участия не принимали; их на церемонии представлял Ёсинобу. Пройдя по тракту Тоба и мосту Ёдо Охаси, процессия вскоре после восьми вечера достигла, наконец, Ивасимидзу.

Здесь император остановился на ночлег в доме настоятеля местного монастыря, который стоял у подножия горы. Неподалеку, в доме другого священника, нашел пристанище и Ёсинобу, который наконец смог позволить себе, как говорится, «расслабить пояс на парадном платье». Планировалось отдохнуть два-три часа, а затем в половине первого ночи при свете факелов начать подъем на священную гору. Там, на вершине, император и передаст Ёсинобу церемониальный меч.

Еще несколько часов – и это свершится! Это был тот самый меч, который военачальники принимали из рук Сына Неба, отправляясь на сечу, и возвращали ему, когда с победой въезжали обратно в столицу. Так исстари поступали в Древнем Китае, и японские императоры с самого начала своей династии тоже следовали этому обычаю. Приняв сейчас священный меч, бакуфу неизбежно придется применить военную силу против европейцев и американцев, проживающих в открытых портах. И нет сомнения в том, что в ответ западные державы объединенными силами вторгнутся на территорию Японии.

Это – война!

Ёсинобу вскочил с постели.

– Тёдзюро! – позвал он одного из лидеров клана и по совместительству своего телохранителя; Наканэ Тёдзюро служил еще предыдущему главе дома Хитоцубаси. – Тёдзюро! У меня жар! Сильно болит голова!

Вызвали лекаря. Больного тошнило. Нельзя было и думать о том, чтобы в таком состоянии подниматься в главный храм, на вершину священной горы. Ёсинобу приказал Тёдзюро немедля сообщить о своей болезни всем высокопоставленным царедворцам. Внимательно выслушав господина, тот без лишних слов склонил голову – слушаюсь, Ваша милость! – и бросился выполнять указания.

Известие о болезни Ёсинобу вызвало у всех сановных паломников, заночевавших у подножия горы, небывалую панику. Как можно заболеть в такой ответственный момент! Это было выше их понимания. Ведь независимо от того, реальная это болезнь или мнимая, она будет рассматриваться как политический акт.

Радикалы из числа придворных аристократов немедля отправили к Ёсинобу посланника, который передал, что «получено распоряжение срочно прибыть к Его Императорскому Величеству». Переданный через Наканэ ответ Ёсинобу гласил: «Я сейчас настолько слаб, что не могу двинуться с места даже в ответ на Ваше высокочтимое приглашение». Однако буквально вслед за первым прибыл второй гонец с тем же указанием – и отправился назад с тем же ответом.

– Господин, давайте отсюда уходить! – предложил Наканэ Тёдзюро. – Если промедлить, то они силой заставят Вас подняться на гору!

Быстро приготовили паланкин, но внезапно оказалось, что Ёсинобу некому должным образом сопровождать и охранять. В конце концов решили выходить как есть, с небольшим числом домашних слуг. Скоро группа людей вынесла паланкин из дома священника и мгновенно скрылась с ним в придорожном мраке…

По мере продвижения к столице свита Ёсинобу понемногу пополнялась его сторонниками, и когда регент добрался до святилища Дзёнангу[76]76
  Дзёнангу (букв. «Синтоистское святилище к югу от замка») находится к югу от императорского дворца в Киото, примерно на полпути между ним и Ивасимидзу, в киотосском пригороде Фусими.


[Закрыть], с ним было уже около двухсот воинов. В Дзёнангу и провели остаток ночи…

Бегство Ёсинобу из Ивасимидзу вызвало взрыв ярости у киотосских сторонников изгнания варваров. Спустя шесть дней после описываемых событий, 17 числа (4 июня), у въезда на мост Сандзё Охаси[77]77
  Сандзё Охаси, букв. «Большой мост на Третьем проспекте» – мост через реку Камогава в самом центре Киото.


[Закрыть] кто-то приклеил листовку, в которой говорилось:

«Во время августейшего паломничества в святилище Хатимана в Ивасимидзу сёгун сказался больным, а Средний советник Хитоцубаси трусливо сбежал. И тот, и другой – беспримерные наглецы! Однако настанет день, когда их обоих настигнет справедливое возмездие!»

Жители центра Киото не верили своим глазам. В последнее время в столице появилось неисчислимое множество обличительных прокламаций, но впервые в листовке открыто поносили сёгуна и Ёсинобу. Кто вывесил листовку – осталось неизвестным, однако сразу после ее появления из Киото отбыл к себе на родину глава Тёсю, так что вполне вероятно, что это было делом рук самураев его клана.

Ёсинобу был взбешен. Листовка пестрела такими словами, которых ему до сих пор о себе слышать не доводилось: «стезя порока», «шантаж», «нерешительность», «нагло лжет Его Императорскому Величеству»…

– Ну что же, раз господа царедворцы так сильно жаждут изгнания варваров – сделаем по их слову! – отчетливо, словно отрезая, прошептал Ёсинобу. – Пусть безответственные вельможи своими глазами увидят, что это будет значить для Японии. Никакого самолюбия не хватит, чтобы терпеть такие унижения дальше! Вот когда страна окажется на грани войны, тогда увидим, кто здесь шантажист!

Через несколько дней из императорского дворца пришло сухое требование сообщить, когда наконец будут изгоняться из страны варвары и определить точную дату начала этой операции.

«С очевидностью, это произойдет на десятый день пятой луны», – быстро написал в ответ Ёсинобу, а сам задумался о том, что сейчас двадцать девятый день четвертого лунного месяца, и, значит, всего лишь через три недели – война…

Императорский посланник повез ответ во дворец, а находившиеся тогда в Киото видные деятели бакуфу собрались у Ёсинобу.

– И что же нам теперь делать? – все, затаив дыхание, глядели на господина.

– Изгонять сейчас варваров – пустое дело! – усмехнулся Ёсинобу. – И чтобы до этого не дошло, нужно назначить срок, за который никто ничего не успеет подготовить.

– Но при дворе его воспримут всерьез!

– Ну и пусть!

Вскоре снова прибыл императорский гонец:

– Прекрасно, что срок, наконец, определен. А кто отдаст приказ всем даймё – правительство или непосредственно Его Императорское Величество?

– Будет лучше, если они получат приказ прямо от императора, – ответил Ёсинобу. На изгнании варваров настаивал именно императорский двор, так что пусть уж лучше приказ исходит оттуда. Тогда, естественно, на придворных ляжет и ответственность за поражение и распад страны.

– А раз так, – продолжал Ёсинобу, – то я тоже со всей поспешностью возвращаюсь в Канто[78]78
  Канто – общее название восточной части центральной области главного японского острова Хонсю, где находится Токио (Эдо). Киото расположен в районе Кансай – западной части этой области.


[Закрыть] для того, чтобы провести необходимые приготовления.

Посланцу было велено передать канцлеру и всем придворным, что Ёсинобу немедля покидает императорскую столицу.

Итак, Ёсинобу выезжает в Эдо, оставляя сёгуна в Киото. Это известие вызвало среди обитателей замка Нидзёдзё ропот недовольства. Почему опекун бросает восемнадцатилетнего Иэмоти? В конце концов, разве правильно возлагать на юношу такую ответственность?

На это Ёсинобу открыто заявил:

– Да, сёгун остается в столице, а я возвращаюсь в Эдо. Но возвращаюсь-то именно для того, чтобы руководить изгнанием варваров!

Ведь если дело дойдет до вооруженных столкновений, то именно Ёсинобу будет возглавлять японскую армию. А место главнокомандующего – в замке Эдо, военном и политическом сердце Японии, где и нужно как можно быстрее начинать подготовку к войне.

– Так, значит, Ваше Превосходительство действительно собирается воевать с иностранцами? – допытывался у Ёсинобу Верховный старейшина бакуфу (премьер-министр) Итакура Кацукиё (он сам, кстати говоря, постоянно проживал в Киото).

Многие в свете утвердились в мнении, что на этот раз Ёсинобу, похоже, всерьез взялся за выдворение иноземцев. Ведь не случайно, возвращаясь на Восток, он взял с собой правителя Ига и одного из главных вассалов Мито господина Такэда[79]79
  Имеется в виду Такэда Коунсай


[Закрыть]. В Мито Такэда возглавлял самых ярых сторонников изгнания варваров, самонадеянно полагая, что только он, единственный, остался верен заветам покойного Нариаки. Кто может сомневаться в искренности намерений Ёсинобу, если в походе его сопровождает столь известный ненавистник иностранцев?

Начало пути в Эдо шли посуху. Двадцать второго числа (6 июня) покинули Киото, двадцать третьего остановились на ночлег в Оми, в гостинице «Цутияма», которая стояла у тракта Токайдо[80]80
  Токайдо – главный тракт страны, соединял Киото с Эдо.


[Закрыть]. Эта гостиница специально предназначалась для постоя даймё, поэтому сопровождавший Ёсинобу Главный правительственный инспектор Окабэ, правитель провинции Суруга, заночевал на другом, обычном постоялом дворе.

Той же ночью на этот постоялый двор проник десяток хорошо вооруженных людей, которые выбили камни из-под опор здания, порушили ставни, ворвались внутрь дома и с криками «Где этот бандит Окабэ из Суруга?» перевернули все вверх дном. Пока его слуги насмерть рубились с нападавшими, правитель Суруга ускользнул через черный ход и тем только и спас свою жизнь.

Позднее прошел слух, что покушавшихся подослал Анэгакодзи Кинтомо…

От Кувана шли морем; двадцать шестого числа (10 июня) заночевали в Ацута, в провинции Овари.

В ту ночь Ёсинобу совершил странный и на первый взгляд необъяснимый поступок. Запершись в дальнем кабинете гостиницы для даймё, он вынул свою тушечницу и написал два письма – одно длинное, другое короткое. Первое было адресовано в Эдо, министрам бакуфу. Оно начиналось с обычного для японских писем приветствия, в котором следовало обязательно упомянуть нынешнее время года. «Дни проходят за днями, становится все теплее, – писал Ёсинобу. – Прежде всего позвольте выразить глубочайшую радость в связи с тем, что Вы все находитесь в добром здравии»… – Далее в письме Ёсинобу во всех подробностях рассказывал о том, как был получен указ императора об изгнании варваров и сообщал, какие именно приготовления должно провести в связи с этим военное правительство.

Второе, короткое, письмо было адресовано в Киото канцлеру Такацукаса. Это было заявление об отставке, в котором Ёсинобу сухо сообщал, что не может выполнять обязанности сёгунского опекуна и уходит со своего поста.

Таким образом, направив в Эдо приказ об изгнании иностранцев, он фактически сам себя за это уволил.

«Да, иного выхода нет», – размышлял хитроумный Ёсинобу. Он задумал этот план еще тогда, когда с императорским указом на руках выезжал из Киото, и с тех пор неукоснительно ему следовал.

Отправив письма, Ёсинобу начал двигаться по тракту Токайдо нарочито медленно. Это тоже было частью его плана: потратить на переход из Киото в Эдо (а это 120 ри[81]81
  Ри – старинная японская мера расстояний. 1 ри = 3,9 км.


[Закрыть]) дней так шестнадцать-семнадцать. В результате он прибыл в Эдо вечером восьмого дня пятой луны (23 июня), и только на следующий день вернулся в сёгунский замок. Начало решительных мер по выдворению иностранцев – то есть фактическое объявление войны западным державам – было намечено на десятое число пятого лунного месяца (25 июня), то есть на следующий день.

Иными словами, ни о какой подготовке к войне не могло идти и речи. Тем не менее Ёсинобу вызвал к себе всех министров бакуфу, советников, казначеев, самураев Посольского приказа и прочих и передал им содержание императорского указа. В заключении он сказал:

– Такова воля Его Императорского Величества. Пусть же каждый со всей ответственностью сделает все от него зависящее для изгнания варваров!

Ёсинобу говорил отчетливо, словно отдавая приказания, но не вдавался ни в какие подробности. Закончив свою речь, он тотчас же поднялся и уехал в особняк клана Мито, где проживала его супруга.

Члены правительства остались в полнейшем недоумении. Лишь спустя некоторое время они начали смутно осознавать, что Ёсинобу мастерски разыграл перед ними целый спектакль. И чем больше они раздумывали над смыслом этого представления под названием «Ёсинобу уклоняется от изгнания варваров», тем больше понимали, что пока в нем сыгран только первый акт.

И продолжение последовало. Через четыре дня Ёсинобу возвратился в сёгунский замок и снова собрал главных лиц правительства:

– Тщательно все взвесив, я принял решение уйти в отставку с поста опекуна сёгуна. Прошу Вас выполнить необходимые формальности.

Такая отставка в разгар кампании по изгнанию варваров оказалась совершенно неожиданной. Все растерянно молчали.

«Так вот что он задумал!» – Часть зрителей, кажется, начинала понимать, в чем состояла цель этого спектакля одного актера, и они уже мысленно одобрительно закивали. А спектакль-то весьма рискованный! В ответ на поступивший из Киото указ Ёсинобу издает собственное распоряжение об изгнании варваров, однако ни слова не говорит о том, как именно их следует изгонять. Поэтому даже те лидеры бакуфу, которые всерьез собираются начать войну с иностранцами, лишены возможности это сделать. Пока все остальные персонажи замерли от неожиданности, автор распоряжения под одобрительный гул зрительного зала эффектно удаляется со сцены по ханамити[82]82
  Ханамити (букв. «дорога цветов») – участок сцены традиционного японского театра Кабуки в виде длинного узкого помоста. Ханамити отходит перпендикулярно основной сценической площадке прямо в зрительный зал, что дает возможность переносить действие в гущу публики, и, в частности, эффектно покидать главную сцену. Часто проход по ханамити символизирует путешествие героя.


[Закрыть].

«Блестяще сыграно!» – думали, наверное, министры бакуфу и женщины из окружения сёгуна, оценивая игру исполнителя по имени Ёсинобу. Они-то полагали, что уж теперь вот-вот дадут занавес.

Но задуманный Ёсинобу спектакль на этом не заканчивался. Написав формальное прошение об отставке, он уединился в небольшой комнате и вызвал к себе замкового «монаха», велев тому подготовить тушь и кисти для письма. Однако когда «монах» начал медленно растирать тушь[83]83
  В традиционном японском чернильном приборе тушь хранится в виде брикета. Перед тем, как начать писать, ее нужно растереть с небольшим количеством воды.


[Закрыть], Ёсинобу не выдержал и со словами «Дай-ка я!» отобрал у слуги тушечницу и принялся растирать тушь сам. Это было типично для Ёсинобу – он чувствовал себя совершенно не в своей тарелке, если что-то за него делали другие, и даже собственноручно растертая тушь казалась ему намного гуще!

Наконец, он взял в руки кисть. Письмо было адресовано в Киото, канцлеру Такацукаса. В нем излагалась причина внезапной отставки. Одно такое письмо Ёсинобу уже послал канцлеру из Ацута, провинция Овари, однако теперь для большей ясности он решил подробнее изложить причины, по которым он решил разыграть свой спектакль.

«Ваш покорнейший слуга, осчастливленный августейшим указом об изгнании варваров, немедля направился в Эдо, однако оказалось, что здесь нет никакой возможности рассчитывать на победу в этом деле, – начал свое письмо Ёсинобу. – Но, как говорится, „слово государя подобно поту“[84]84
  Цитата из «Истории Ранней династии Хань» (кит. «Хань шу») китайского историографа Бань Гу (32–92). В главе «Жизнеописание Лю Сяна» говорится: «Приказ государя подобен поту – однажды пролившись, вспять не течет».


[Закрыть], и посему Ваш покорнейший слуга был исполнен самых искренних помыслов не щадя живота своего сражаться здесь с варварами рука об руку со всеми другими сановниками из Канто. Однако никто из министров или советников правительства, ни старших, ни младших, не разделил моих мыслей об изгнании иноземцев. Напротив, они полностью извратили мои чистые помыслы и побуждения своими подозрениями, посчитав, что я воспользуюсь смятением, которое возникнет при изгнании варваров, для того, чтобы овладеть страной. По этой причине я полностью лишен возможности исполнить августейшую волю и посему, принося мои самые искренние извинения Его Императорскому Величеству, не имею иного выхода, кроме как оставить указанную мне стезю. Нижайше Вас прошу передать мою просьбу государю».

Всё!

Вернувшись в свой особняк в Коисикава, Ёсинобу вызвал к себе Наканэ Тёдзюро, Хираока Энсиро, Курокава Кибэй и обратился к ним за помощью и поддержкой.