Текст книги "Мельница"

Автор книги: Решад Гюнтекин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)

XII. В КОМИССИИ ЧЕТЫРЕХ

Когда на следующий день, около полудня, каймакам появился в комиссии четырех, председатель городской управы, всплеснув руками, радостно воскликнул:

– Вот уж как нельзя кстати! А мы собирались посылать служителя просить вашу милость оказать нам честь. Входите, бей-эфенди, входите! У нас тут возникли некоторые разногласия. Никак не можем договориться.

Дели Кязым стоял около разбитого мраморного бюста, – полгода назад крестьяне нашли его среди руин и приволокли сюда, – и пытался приделать ему бумажный нос на место отколотого. Он оставил свое занятие и приветствовал каймакама:

– В самом деле, милости просим, бей-эфенди! Четырем умникам как раз не хватает еще одного… более умного.

Вид у членов комиссии был мрачнее мрачного, они не глядели друг на друга. Халилю Хильми-эфенди сразу стало ясно, что дела идут очень плохо, – уж передрались бы они окончательно, что ли!..

Председатель городской управы, да и все прочие члены комиссии были достаточно зубасты и языкасты, чтобы осадить, когда надо, Дели Кязыма, могли бы они достойно ответить и на его последний выпад. Но если прежде они надеялись воспользоваться появлением каймакама, чтобы с его помощью преподать дерзкому инженеру хороший урок, то теперь, после выходки Дели Кязыма, стало ясно, что осадить его не удастся, и лишние разговоры только запутают все еще больше. Поэтому гнев членов комиссии выразился лишь в том, что казначей, по-паучьи шевеля тонкими ручками и ножками, приподнялся и снова плюхнулся на свое место, а попечитель побагровел и с удвоенной силой защелкал четками.

Чтобы разрядить обстановку, каймакам заговорил о своем здоровье:

– Сегодня чувствую себя, благодарение богу, лучше. Пришел пешком, и, представьте, ничего…

Ожидаемого впечатления эта новость не произвела, но… по крайней мере, нарушила чреватую опасностью тишину.

– Ох-ох-ох! – только и смог выдавить из себя попечитель вакуфных заведений.

– Уж лучше бы вы в экипаже приехали, – заметил уездный казначей.

– Ну, наш каймакам – лев! – сказал Дели Кязым и даже осмелился погладить бороду начальника уезда.

Страсти в комиссии четырех забурлили чуть ли не в первый час ее работы, однако совместными стараниями председателя, казначея и попечителя пожар удавалось потушить каждый раз в самом начале.

Но долго ли могло так продолжаться? Попробуйте втолковать, что такое официальная комиссия и каковы ее задачи, человеку, который бредит реформами и призывает к смелым революционным преобразованиям, который все, что относится к государству, называет «прогнившими догмами», «старой рухлядью»! Позавчера он настаивал на том, чтобы выделить Деньги на ремонт городской школы Мешрудиет. Требование абсурдное, не заслуживающее даже обсуждения. А он знать ничего не желал и все кричал на попечителя:

– На прогнившие медресе у вас деньги есть, а на школу – нет!..

А потом долго распространялся о значении новой школы и в конце концов заявил:

– Разве эти деньги не ассигнованы на пострадавших от землетрясения? Так вот школа частично разрушена в результате землетрясения, и я, как инженер, написал соответствующую докладную. Что вы можете на это возразить?..

И дальше – все в том же роде.

Когда выдали деньги бедняку, живущему в нижнем квартале, на похороны матери, которая померла во время землетрясения, то соседи показали, что женщина скончалась во время вечернего эзана, то есть по меньшей мере часа за три до землетрясения. Исходя из этого, деньги следовало отобрать.

Однако Дели Кязым раскричался:

– Неужто вы считаете, что наступит конец света, если мы похороним бедного человека как положено? Что ж, теперь старуху за ноги прикажете тащить из могилы? Вы вот твердите: мы отвечаем, мы несем ответственность! Ну и что? Да если придется отвечать, разве мы не в состоянии выложить эти деньги из собственного кармана? Право, господа, пора взяться за ум! Неужели нас ничему не научили наши поражения на Балканах?..

Или, например, по другому вопросу: комиссия большинством голосов отклонила прошение о выдаче денег на похороны старика беженца из Косова [25]25
  Косов́а – район на территории современной Югославии, входивший в состав Османской империи до Балканской войны 1912–1913 гг.
  Примечание корректора от http://lib.rus.ec: Момент издания этой книги – 1986 год. На рубеже XX-XXI веков Югославия перестала существовать, разделившись на несколько самостоятельных независимых государств.


[Закрыть], поскольку заключение, что причиной смерти этого человека было землетрясение, оказалось ложным. Никто не отрицает – старик действительно упал во время землетрясения, однако умер он от гангрены. Дней десять назад старик мастерил из жестяных бидонов кровать и поранил топориком себе пальцы. Несколько раз к нему приходил доктор, но пальцы стали чернеть, и постепенно заражение распространилось по всей руке…

– Что ж, вы правы, – соглашался Дели Кязым. – Допустим, гангрена. Человек поранился, пошел к врачу за советом, а заплатить-то не смог – ни гроша у него не было!.. Наверно, помазали ему рану лекарством, которое подвернулось под руку, да и выпроводили. Значит, мало того что мы человека угробили, так теперь еще жалеем денег ему на похороны…

– Кязым-бей, погодите, ну что вы развоевались? – вынужден был наконец вмешаться каймакам. – Мы тут не совсем разумно ведем разговор, как я посмотрю. Правда, в этой комиссии я не имею права голоса… но сказать все-таки вынужден, что ведем разговор мы неразумно…

– Что это значит?! – в ярости сверкнув глазами, непочтительно спросил Дели Кязым.

– А то значит, что не по-государственному мы рассуждаем, не заботимся об экономии и рачительности. Вот, кстати, вы только что обвиняли доктора. По-вашему выходит, доктор только и делает, что мажет пациентов любым лекарством, которое ему под руку подвернется! С таким утверждением согласиться, конечно, нельзя. У главного врача нашего города, не считая беготни по больным и раненым, существуют и другие важные обязанности. Ну, а пациенты – это же дикари, темные люди. Доводят себя бог знает до чего, лечатся всякой гадостью, которую им бабка-знахарка подсунет, а потом, когда с ними что-то случается, валят все на доктора. Вы человек образованный, лучше меня это знаете. Так как же мы можем давать деньги на похороны старика, который умер от гангрены, если они предназначены для оказания помощи людям, пострадавшим от землетрясения?! Нет, ваши коллеги правы. И не забудьте, что за правильность распределения средств вы несете такую же ответственность, как и они.

– Деньги, если не ошибаюсь, государственные. А нести ответственность я готов, эфенди. Ей-богу, готов, чтоб мне провалиться на этом месте! И если потребуется, я на виселицу пойду ради такого благородного и справедливого дела. С радостью пойду, да еще танец живота по дороге станцую!..

В эту минуту, прямо как нарочно, в комнату вошел доктор. Комиссия застыла в замешательстве.

Только Дели Кязым весело вскочил с места.

– Вот уж действительно сам господь бог вас послал. Сейчас мы все выясним. Скажите, доктор, что стало причиной смерти старика из Косова – землетрясение или гангрена?

– Да бросьте вы этого старика, Кязым-бей. Подумали бы лучше о своем старом каймакаме.

От волнения Халиль Хильми-эфенди даже покрылся багровыми пятнами. Он поспешно обратился к Ариф-бею:

– Если бы вы знали, доктор, как я сегодня сглупил. Попробовал утром немного пройтись, и, видимо, зря. Опять заболела коленная чашечка. Раньше позвоночник только чуть-чуть побаливал, а сейчас стало хуже. Вот и затылок тоже… – И он принялся перечислять свои хвори и болячки, настоящие и только что придуманные.

Жалобы эти были вызваны тем, что он не знал, как бы лучше отвлечь Дели Кязыма и направить разговор по другому руслу.

– Что же я могу сказать, бей-эфенди? – ответил доктор, разводя руками. – Я вам твержу: «Вы больны», – а вы упрямитесь и отвечаете мне: «Я здоров!» – будто понимаете больше доктора. Если бы вы знали, до чего я ненавижу свою работу, свою специальность, свое ремесло, дорогой мой! Но что я могу поделать – другого у меня нет. Я вам говорю: «Вы должны лежать!» – а вы часами трясетесь в экипаже со сломанной осью, не жалея своего несчастного тела. Или же, взяв палку, отправляетесь гулять по улицам. Поймите, вы не мальчик, и я не могу выдрать вас за уши. Из деликатности я не сказал вам, что о себе в первую очередь вы должны заботиться сами. Оказывается, зря не сказал: давайте-ка пройдем в соседнюю комнату и подумаем, что нам делать.

У Халиля Хильми-эфенди перехватило в горле: да, у них, у двух стариков, всегда было что сказать друг другу, вот только случая не представлялось…

Каймакам заметил, что страсти вокруг улеглись, и с грустью произнес:

– Одному богу известно, как меня ваши разногласия беспокоят, – куда больше, чем все мои раны! «Пощадите!» – говорю я вам, друзья мои. «Пощадите!» – и ничего к этому не добавлю. Так-то!..

Но утихомирить Дели Кязыма было совсем не просто.

– Раз каймакам просит, значит, молчок!.. – сказал инженер. – Но, исключительно ради установления истины, пусть господин доктор все-таки объяснит нам: отчего умер старик из Косова?

Старенький, одолеваемый болезнями доктор, несмотря на свою рассеянность и забывчивость, отнюдь не утратил сообразительности. Он обратил внимание на странное поведение присутствующих и почуял в вопросе Дели Кязыма ловушку. Доктор и раньше слышал об этом споре и, сказать правду, сам не очень был уверен, все ли возможное сделал, чтобы облегчить участь старика беженца, который не раз обращался к нему за помощью. Поэтому Ариф-бей ответил с самым наивным видом:

– Вполне точно и определенно ответить на этот вопрос нельзя. Человеку внутрь не заглянешь… Возможно, виновата во всем гангрена… Но старик от рождения был хром, – значит, он мог упасть и разбиться, оттого и помереть, а может быть, просто от сильного волнения… А отчего на самом деле он помер, одному богу известно.

«Если так, желательно было бы составить объяснительную записку, содержащую ваше высокое мнение по сему поводу, а уж мы как-нибудь, сообразуясь с ней…» – хотел было сказать попечитель вакуфных заведений, но из страха перед Дели Кязымом промолчал.

XIII. БЕЖЕНЦЫ

После Балканской войны в Сарыпынар нескончаемым потоком хлынули беженцы. Они оседали в заречных кварталах Газилер и Чайбашы, и там в конце концов набилось столько народу, живущего в ужасной нищете, что эти кварталы стали похожи на Македонию в миниатюре. Слава богу, пришельцы и их неразрешимые проблемы были отделены от города рекой. Несчастные беженцы, брошенные на произвол судьбы, жили, мучились, рождались, умирали и, несмотря ни на что, продолжали существовать на белом свете.

Как только стало известно, что в городской управе заседает комиссия, которая раздает деньги нуждающимся, в Сарыпынар из-за реки устремились толпы людей. Это были все те же беженцы. Большинство из них по-турецки не говорили и потому не могли знать, кому именно и по какому случаю оказывают помощь. Наиболее смышленые твердили: «Кто нуждается больше, чем мы? Где еще богатырь-землетряс разрушил больше домов, чем на нашей земле?!»

Но самым удивительным во всей этой истории было то, что даже комиссия, заседавшая в городской управе, не могла определить, кому же все-таки надо оказывать помощь.

На похороны старухи, матери мясника, умершей за три часа до землетрясения, на похороны старика из Косова, умершего от гангрены, денег выдали изрядную сумму. Одной женщине, у которой во время землетрясения якобы случился выкидыш, на лечение отвалили целых двенадцать меджидие, хотя каждому было известно, что выкидыш произошел вовсе не от испуга, а от снадобья бабки-повитухи, приготовленного из спичечных головок. Почему же тогда отказывать другим беднякам? Чем хуже весь этот сброд, обреченный ютиться среди развалин, тесниться в бараках без крыш, валяться в грязи, страдать от вшей, корчиться от голода, болезней? И правда, чем эти люди хуже?

Председатель приказал закрыть двери городской управы и просителей не впускать. Иногда на балкон для увещевания собравшихся выходил Дели Кязым. Порой он говорил разумно и рассудительно, но потом, войдя в раж, произносил столь поджигательные речи, что еще больше будоражил толпу и сбивал ее с толку. Но самое неприятное – в комиссию стали поступать прошения вполне обоснованные. Один писал, что у него старуха мать упала во время землетрясения и ее разбил паралич; другой, глава многочисленного семейства, требовал денег на ремонт, потому что стена его дома дала трещину и грозила обвалом, а большая группа беженцев, размещенная в прежней жандармской казарме, жаловалась в своем заявлении на то, что в здании провалилась крыша, обрушилась лестница, и требовала проведения обследования городским врачом, инженером, квартирным надзирателем и жандармом…

Однако попробуйте установить связь между землетрясением и параличом старухи. И попробуйте дознаться теперь, когда именно появились трещины в стене дома. Что же касается жандармской Казармы, то члены комиссии превосходно помнили, что ее отдали в распоряжение беженцев в совершенно непригодном для жилья виде: стекла и рамы все были вытащены, перила повалены, лестницы сломаны.

Куда проще обстояло дело с просителями, которые заявляли, что остались без пищи и крова, и умоляли выдать денег, – им указывали на двери государственных учреждений, специально уполномоченных заниматься такими вопросами. Но на какие двери укажешь соотечественникам, у которых имеются обоснованные претензии и которые требуют обследования? Особенно если количество подписей на жалобе исчисляется десятками?..

– Я думаю, господа, один ум хорошо, а два лучше, и, если вы сочтете это удобным, я готов еще раз поговорить с каймакамом, – сказал председатель городской управы. – А пока, с вашего разрешения, я закрываю заседание – время уже позднее.

Изнывая с самого утра от скуки, бедняга так усердно ковырял бородавку на носу, что теперь она налилась кровью и распухла.

Против предложения разойтись возражал, конечно, один Дели Кязым. Он считал обсуждаемый вопрос столь важным и в то же время запутанным, что для решения его предлагал посидеть не только до вечера, но и до самого утра – достаточно лишь зажечь лампы.

– Объявляется перерыв! – категорическим тоном заявил председатель городской управы и, уложив в портфель часть прошений, вышел.

* * *

Регулярно получая донесения от Хуршида и многих других, каймакам хорошо знал, что происходит перед зданием городской управы, и понимал, что рано или поздно решением всех этих дел придется заняться ему. Поэтому, увидев председателя городской управы, он рассмеялся и церемонно провозгласил:

– Прошу вас, входите, бей-эфенди. Так и хочется сказать: «С легким паром!» У вас такой вид, будто вы только что из бани.

– Вам смешно, бей-эфенди! – Решит-бей в сердцах бросил портфель на стол. – Ваше дело – сторона, свалили все на мою голову – и еще издеваетесь.

– Да не над вами, над нашим общим положением смеюсь, – сказал Халиль Хильми-эфенди. – Не обижайтесь, ради бога… Только прошу запомнить, не я свалил это на вас, а господин мутасарриф, начальник округа…

– Вы мне про комиссию, я вам про Дели Кязыма, – раздраженно ответил председатель. – Да если бы не этот сумасшедший, разве я допустил бы такую волокиту?

– Но и его не я к вам приставил… Просто высказал свое мнение, а вы могли и не соглашаться.

– Конечно! И за Рыфата я в ответе, и за Дели Кязыма, и за все… Каюсь, виноват! Кругом виноват! И прежде всего в том, что не понадеялся на свой бедный умишко, вздумал советоваться с теми, кого считал умнее себя…

Стараясь успокоить разошедшегося председателя, Халиль Хильми-эфенди поглаживал его по плечу и вкрадчиво говорил:

– Дорогой брат! Мы же с вами люди серьезные, взрослые, уважающие друг друга. Ну что будет, если еще мы начнем ссориться – нам тогда и вовсе не вылезти из этой проклятой трясины. Давайте-ка лучше посоветуемся и попробуем найти выход… Кому-кому, а вам отлично известно положение беженцев. Из Македонии и Фракии пригнали сюда толпу несчастных, которым едва удалось спастись. Где их всех разместить? Как прокормить? Об этом никто не подумал… Вот существует каймакам, жалованье ему положено двенадцать лир в месяц, так пусть он, скотина, и думает и заботится, – все равно ему делать больше нечего!.. Просишь денег, в ответ тебе: «Иншаллах, машаллах, положитесь на волю божью!..» Просишь прислать чиновника – даже не отвечают. Пишешь вторично – молчат. Ладно, думаешь, пусть тебя отругают, пусть ответят: «Это ты кого уму-разуму учить вздумал?!» – но все же напишешь в третий раз… Или… махнешь на все рукой… Вот и с беженцами так – пошумели, пошумели, а потом видят, никто на них внимания не обращает, и замолчали – другого-то выхода нет. Упрятали этих горемык в заречные кварталы, точно прокаженных в святую обитель Караджа Ахмеда, – волосы дыбом встают, как представишь их положение… Чтобы не видеть да не знать, как они, бедняги, маются, чтобы зря не расстраиваться, лучше всего не ходить туда, закрыть на все глаза – и дело с концом! Именно в таком положении были до вчерашнего дня эти самые беженцы. Надежду всякую потеряли, затаились, притихли, но лишь только пошли разговоры, что в управе деньги нуждающимся раздают, они все, как один, поднялись. Попробуй-ка объяснить этим людям: «Вас совсем другого рода землетрясение тряхнуло…» Вот как я понимаю дело… Видите, говорю с вами откровенно… А теперь, брат мой, давайте вместе подумаем, что нам предпринять?!

В этот момент, хоть Хуршиду и было строго-насгрого приказано никого не впускать, дверь отворилась настежь, и в комнату собственной персоной пожаловал начальник жандармерии.

Ниязи-эфенди был болен с того самого злополучного дня. Еще наутро после землетрясения он хвастал каждому встречному: «Ну разве скажешь, что я целые сутки не спал, всю ночь город патрулировал? Вот мы кадие крепкие! Через все войны прошли! Нас ничем не прощибешь!..» Потом он лег поспать часика на три-четыре, однако вылез из-под перины только сегодня. Одна щека у него распухла и была подвязана полотенцем. Два дня назад, как потом выяснилось, ему вытащили коренной зуб. Однако Ниязи-эфенди не желал в этом признаваться и всем говорил, что проклятая лихорадка, которую он когда-то вывез из Македонии, опять накинулась на него. Кроме того, когда он совершал в ту памятную ночь обход городских кварталов и проходил под аркой ворот, поврежденных землетрясением, на него, по его словам, свалился камень, разбил в кровь затылок и ушиб правое плечо. Другой на его месте после такой катастрофы, отдал бы богу душу или же всех врачей на ноги поднял, жалобами замучил, а он – даже внимания не обратил. Для него это – плевое дело! Ерунда!.. Господин каймакам и председатель городской управы помнят, наверное, что он даже не заикался о своем ранении в то утро…

Так вот, узнав о бесчинствах, творящихся перед зданием городской управы, начальник жандармерии понял, что больше сидеть дома нельзя, Разве имеет он право отдыхать целых четыре дня, когда в городе происходят беспорядки?!

Ниязи-эфенди поднял руку, как бы желая успокоить в подбодрить председателя управы и каймакама. Надо было еще с ночи поставить возле большого моста двух жандармов, тогда не то что беженцы, птица не перелетела бы на этот берег.

Он язвительно усмехнулся, отчего опухшая щека его стала еще больше, и добавил:

– Да если бы я был там, разве допустил бы все эти безобразия!.. Вы же сами понимаете, господа, что в данном случае беженцы нарушили закон о запрещении собраний и разных сборищ. Я бы только издали показал им плетку, и они мигом убрались бы по своим крысиным норам… Нет, господа, не цените вы меня…

Председатель управы, который стоял у окна и смотрел на улицу, запыхтел, раздувая щеки. А каймакам, встретившись глазами с начальником жандармерии, натянуто улыбнулся и пробормотал:

– Ну что вы, разве так можно…

Лишь когда удалось наконец выпроводить Ниязи– эфенди, два уездных деятеля смогли продолжить свой разговор.

Каймакам высказал предположение, что беженцев мог подучить не только Дели Кязым, но и учитель Ахмед Масум и что, очень может быть, прошения для беженцев, которые теперь волей-неволей придется разбирать, писал именно этот лицемер. Отметили они и то, что отнюдь не беженцы являются причиной трудного, можно сказать даже опасного, положения, создавшегося в городе… Суть дела совсем в другом…

Хоть председатель управы и не отличался большой сообразительностью, он все же смекнул, в чем она – эта суть.

– Да, все дело в перекосе, – многозначительно произнес он. – Из-за ложного сообщения, неизвестно зачем переданного в округ, оттуда прибыли деньги для раздачи пострадавшим от землетрясения. Но пострадавших-то не оказалось! А так как мы не решились честно сообщить об этом мутасаррифу, то и начали их чуть ли не с лупой выискивать. Все неприятности отсюда и пошли.

– Мне не совсем ясен ход ваших мыслей, друг мой, – в сильнейшем раздражении сказал каймакам.

Тут председатель управы почувствовал, что бородавка его сильно кровоточит, он вытащил платок и прижал его к носу. Это, однако, не помешало ему рассыпаться перед каймакамом в заверениях:

– Право же, мои слова не имеют решительно никакого отношения к вашей милости. Ведь вы же человек в конце концов!.. Вы получили травму и по настоянию врача вынуждены были день или два провести в постели. Все эти события произошли во время вашей болезни.

– Да, это верно… – шепотом подтвердил Халиль Хильми-эфенди.

А сам подумал: «Нет, так просто мы от своей болезни отказываться не будем. И если нам придется туго, мы за нее, как за спасательный круг, ухватимся. Что поделаешь, судьба!..»