Текст книги "Различные работы (сборник)"

Автор книги: Рене Генон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

Рождение Аватара

Заметки об инициации, гл. 48

Перевод Александра Дугина

Отмеченная нами связь между символизмом сердца и символизмом «Яйца Мира» подводит нас в вопросе «второго рождения» к новому аспекту. Этот аспект рассматривает «второе рождение» как рождение духовного принципа в центре человеческой индивидуальности, а эта индивидуальность в целом и символизируется, как известно, сердцем. На самом деле, духовный принцип всегда пребывает в центре всякого существа, но в случае обычного человека, он наличествует в скрытом состоянии, а когда речь идет о «рождении», то под этим понимают отправную точку явственного и действенного развития. Вот эта отправная точка и предопределяется или, по меньшей мере, становится возможной благодаря инициации. С одной стороны, духовное влияние, передаваемое в ходе инициации отождествляется с самим этим наличествующим духовным принципом. С другой стороны, если учитывать, что этот духовный принцип уже заведомо наличествует в существе, инициация «оживляет» его («оживляет» не для него самого, но в отношении существа, в центре которого он пребывает). Иными словами, инициация делает «действительным» присутствие этого принципа, который без этого оставался бы только «возможным». Символизм рождения может применяться и в первом и во втором значении.

Теперь следует уяснить, что в силу аналогии, существующей между «макрокосмом» и «микрокосмом», то, что называют "Яйцом Мира" (едва ли надо специально указывать на то, что яйцо естественным образом связано с рождением, с началом жизни нового существа), на самом деле, строго тождественно символическому содержанию сердца:[28]28
  Другой символ, который столь же синонимичен сердцу, как и яйцо, – это плод, в центре которого семя и есть та реальность, о которой здесь идет речь. В каббале это семя обозначается буквой «йод», которая в еврейском алфавите рассматривается как принцип всех остальных букв. – Р.Г.


[Закрыть] речь идет о духовном «зародыше», который на макрокосмическом уровне соответствует реальности, называемой индуистской традицией «хираньягарбха».[29]29
  «Золотой зародыш» санскр. – А.Д.


[Закрыть] Этот «зародыш», в отношении мира, в центре которого он находится, и есть собственно примордиальный Аватара.[30]30
  Здесь речь идет не об особенных Аватарах, проявляющих себя в ходе различных циклических периодов, но о том, что в действительности изначально является началом всех Аватар, подобно тому, как в исламской традиции Er-Ruh el-muhammadiyah («Дух Мухаммада») является началом всех пророческих манифестаций, и этот же принцип лежит в основе всего творения. – Напомним, что слово «аватара» обозначает как раз «спуск» принципа в область манифестации, а с другой стороны, выражение «зародыш» во многих библейских текстах применяется к Мессии. – Р.Г.


[Закрыть] Однако место рождения Аватара, как и той реальности, которая соответствует ему на макрокосмическом уровне, изображается в виде сердца, отождествляемого в данном случае с «пещерой», а инициатический символизм «пещеры»[31]31
  В высшей степени интересное развитие символизм пещеры получил в исследованиях Германа Вирта. Он возводит его к графическому начертанию примордиальной руны UR, которая изначально была образом дугообразного движения солнца над точкой Юга перед зимним солнцестоянием (началом арктической ночи) и после него (концом арктическою ночи), как эти сезонные события видятся на крайнем севере, где согласно Вирту (равно как и Генону) находился изначальный континент Гиперборея. Эти две дуги два символа UR обозначали изначально точку самого зимнего солнцестояния, Юла, который рассматривался как главный сакральный и инициатический праздник, давший начало всему существующему символизму, всем ритуалам, мифам и доктринам Традиции. Юл и его символизм имел самое прямое отношение и к теме Аватара, так как именно в этот миг, в сердце, середине зимы и тьмы рождался Новый Свет, как циклическое откровение Вечности. Пещера – UR есть вместе с тем графическое изображение горы, и у Генона, в «Царе Мира» также исследуется связь «горы» и «пещеры» в связи с местопребыванием Шакраварти и подземной страны. Эта подземная страна также имеет прямое отношение к зимнему солнцестоянию, так как календарная модель года в гиперборейском комплексе связывалась с тремя регионами пространства, где зима относилась к «подземному миру». Интересно заметить, что в русском языке слово «пещера» происходит от глагола «печь», «жарить», а значит и здесь на лицо связь с огненным началом. Поразительным образом, шумерское название «огня» – UR. Этот же корень мы встречаем в названии древних божеств греков – Уран и индусов Варуна. В графическом смысле «дуга» UR может быть понята как «небесный свод», отсюда связь иероглифа UR с богами неба. Будучи перевернутой, руна UR дает иероглиф Чаши, которая также имеет отношение к сердечному символизму (см. Рене Генон «Царь Мира»), примордиальному Центру и т. д. Индийский Варуна, часто выступающий в паре с Агни, является богом Воды, что тесно связано, в свою очередь с символизмом чаши. Агни (бог Огня) и Варуна могут быть рассмотрены как мифологическое развитие двух солнечных полярных дуг. Варуна – дуга перед Юлом, Агни – после Юла. Иногда в древнейших пещерных рисунках и символах, а также в протоиероглифах, посленовогодняя дуга изображается с лучами – это Агни. Герман Вирт считает, что древние рисунки в пещерах были помещены там не случайно, но в соответствие с самим символизмом пещеры.
  В ином значении «пещера» есть знак утробы, земли, ночи, матери. Это снова, на сей раз с иной стороны, соответствует символизму "рождения".
  Важно отметить также библейский сюжет о пещере Макпела, где Авраам похоронил Сару. Название «Макпела» на иврите означает «двойная», т. е. – два UR, "две горы" или "две пещеры", две дуги перед зимнем солнцестоянием и после него. В этой пещере по преданию Авраам увидел Адама и Еву, т. е. первых людей, так как зимнее солнцестояние – точка Истока. Здесь же находится "вход в рай", что точно соответствует «центральности» этого пространственно-временного символа. Эти же два UR ("две горы") изображаются традиционно в иконописных сюжетах. См. А. Дугин "Метафизика Благой Вести", М., 1996. К этой же парадигме восходит и две масонские колонны – Иакин и Боаз.
  Инициация, "рождение Аватара", происходит между "двух гор", в «пещере» ("в двойной пещере" и т. д. Подробнее см. А. Дугин "Гиперборейская теория", М. 1994 – А.Д.


[Закрыть] слишком объемен для того, чтобы развить его здесь. Все это ясно выражено в текстах, подобно этому: «Знай, что Агни, который является основой вечного (принципиального) мира, и посредством которого, этого мира можно достичь, скрывается в пещере (сердца)».[32]32
  Katha Upanishad, 1 Valli, shruti 14. – Р.Г.


[Закрыть] Могут возразить, что в данном случае, как и во многих других, Аватарой назван Агни, но в «Мировое Яйцо» был помещен не Агни, а Брахма, чтобы родится из него как Хираньягарбха, по этой причине само «Мировой Яйцо» и названо «брахманда». На это можно ответить следующее: помимо того, различные имена на самом деле описывают лишь различные божественные аспекты или атрибуты, которые, естественно, неразрывно связаны друг с другом, и отнюдь не являются раздельными «сущностями», в более узком смысле хираньягарбха считается принципом световой, а следовательно, огненной природы,[33]33
  Огонь (теджас) содержит в себе два взаимодополняющих аспекта – тепло и свет. – Р.Г.


[Закрыть] а значит «золотой зародыш» тождественен самому Агни.[34]34
  По этой причине, равно как и из-за центрального положения хираньягарбха, есть все основания отождествить его с солнцем. – Р.Г.


[Закрыть]

Переходя теперь к макрокосмическому уровню напомним об аналогии между пинда, тонким семенем индивидуального существа, и Брахмандой ("Яйцом Мира").[35]35
  Yatha pinda tatha Brahmanda. – Р.Г.


[Закрыть] Но пинда, будучи постоянным и неразрушимым «семенем» существа, отождествляется в свою очередь с «ядром бессмертия», называемым в еврейской традиции «luz».[36]36
  См. «Царь Мира». Можно заметить также, что отождествление «второго рождения» с посадкой семени luz напоминает описание инициатического процесса в даосизме, где он назван «прививкой бессмертия». – Р.Г.


[Закрыть] Конечно, в большинстве случаев нахождение luz в человеческом организме указывается в иных местах, нежели сердце, или иными словами, хотя такую «локализацию» в человеческом теле и нельзя исключить вовсе, она не является, безусловно, самой распространенной. Но что касается «второго рождения», то именно luz неизменно упоминается в этом контексте. Что же касается этих «локализаций», связанных с индуистской доктриной чакр или тонких центром человеческого существа, то они могут меняться в зависимости от состояний или фаз духовного развития этого существа, которые соответствуют действительным фазам реализованной инициации: в основании позвоночника luz пребывает в состоянии «сна», т. е. у обычных существ; в сердце он расположен в начальной стадии развития, т. е. в стадии «второго рождения» или «произрастания»; на месте «третьего глаза» он находится в состоянии совершенствования человеческого существа, т. е. в после его реинтеграции в «примордиальное состояние»; и наконец, на макушке головы – в период перехода в сверхиндивидуальным состояниям, который должен в конечном счете привести к «Высшему Тождеству».

Мы не можем более настаивать на исследовании этих символов, которые связаны в свою очередь с цепочкой других символов и т. д., так как это лучше сделать в отдельной книге. Здесь же мы хотели высказать лишь самые общие соображения, а разбор символов был привлечен лишь в качестве «иллюстраций». В заключение скажем лишь, что инициация, как "второе рождение" на самом деле, является «актуализацией» в человеческом существе того принципа, который в рамках универсального проявления проявляется как "Вечный Аватара".

Et-Tawhid

Перевод с франц. Ю. Темникова

Доктрина Единства, то есть утверждение того, что Принцип всякого существования[37]37
  Напомним, что фр. existence, которое здесь и далее переводится нами как «существование», согласно со своим этимологическим значением (от лат. ex-stare) несет идею проявления некоторой вещи (не имеющей в себе своего достаточного основания), и именно в таком смысле употребляется в оригинальном тексте (прим. перев.).


[Закрыть] сущностно Един, является фундаментальной характеристикой всех ортодоксальных традиций; более того, мы можем сказать, что именно здесь, в этом утверждении, и даже в том, какое выражение оно находит, наиболее четко проявляется их глубинная тождественность. В самом деле, когда речь заходит о Единстве, изглаживается всякое разнообразие, и только когда нисходят до множественности, обнаруживаются формальные различия: тогда самих способов выражения сущностно Един, является фундаментальной характеристикой всех ортодоксальных традиций; более того, мы можем сказать, что именно здесь, в этом утверждении, и даже в том, какое выражение оно находит, наиболее четко проявляется их глубинная тождественность. В самом деле, когда речь заходит о Единстве, изглаживается всякое разнообразие, и только когда нисходят до множественности, обнаруживаются формальные различия: тогда самих способов выражения – не меньше, чем соотносящихся с ними вещей, и эти способы могут претерпевать бесчисленные изменения в зависимости от обстоятельств места и времени. Однако «доктрина Единства единственна» (согласно арабской формуле: Et-Tawhîduwâhidun[38]38
  Термин wahda можно перевести и как «уникальность», «своеобразие», «уединение», «одиночество» (прим. перев.).


[Закрыть]), то есть она одна и та же всегда и везде, неизменна, как и сам Принцип, независима от множественности и преобразований, которые способны затронуть лишь приложения случайного порядка.

И можем ли мы также сказать, что, вопреки расхожему мнению, реально «политеистическая» доктрина, то есть такая, которая допускала бы абсолютную и несводимую множественность принципов, не существовала никогда и нигде. Такой «плюрализм» возможен только как отклонение, следующее из непонимания и невежества масс, из их стремления приобщиться исключительно к множественности очевидного: отсюда, во всех его проявлениях, «идолопоклонство», рождающееся вследствие смешения символа самого по себе – с тем, что он призван выразить, и персонификация божественных атрибутов, которые начинают рассматриваться как независимые существа; и таково единственно возможное происхождение всякого фактического «политеизма». Кроме того, эта тенденция усиливается по мере развертывания некоторого цикла проявления, поскольку само развертывание является нисхождением в множественность, а также вследствие духовного помрачения, которым оно неизбежно сопровождается. Вот, почему новейшие традиционные формы суть те, в которых утверждение Единства должно было проявиться самым очевидным образом, дабы иметь наибольший резонанс; и действительно, это утверждение еще нигде не было выражено столь эксплицитно и с такой настойчивостью, как в Исламизме, где оно, кажется, вобрало в себя всякое другое утверждение.

В этом отношении, единственным различием между традиционными доктринами является обозначенное выше: несмотря на то, что утверждение Единства имеет место всюду, в начале не было нужды в том, чтобы оно было сформулировано столь откровенно, дабы предстать как наиболее явная из всех истин: люди тогда еще не были удалены от Принципа в такой степени, чтобы потерять это из виду. Теперь же, напротив, можно сказать, что большинству из них, с головой ушедших в множественность и утративших интуитивное знание истин высшего порядка, понимание Единства дается с немалым трудом; и именно поэтому, по мере развития истории земного человечества, становится необходимым формулировать это утверждение все чаще и все более отчетливо, и даже можно сказать все более энергично.

Обратившись к актуальному положению вещей, мы увидим, что утверждение Единства в некоторых традиционных формах является, так сказать, более завуалированным. Порой оно даже составляет как бы их эзотерическую сторону (если брать слово «эзотерический» в самом широком его смысле), тогда как в других формах оно бросается в глаза, так что порой затмевает собой все остальное, хотя и в этих формах также, безусловно, имеется множество других утверждений, однако же, меркнущих по сравнению с этим. Таково, как раз, положение дел в Исламизме, даже если брать одну только экзотерическую его сторону; эзотеризм в данном случае лишь объясняет и развивает все то, что содержится в этом утверждении и что из него следует; и если это нередко делается при помощи терминов идентичных тем, что встречаются в других традициях, таких, как Веданта и Даосизм, то этому ничуть не стоит удивляться, как не стоит видеть здесь результат заимствований, весьма сомнительных с исторической точки зрения; так происходит просто потому, что истина одна и потому, что в этом принципиальном порядке Единство, как было сказано в начале, неизбежно проявляется даже в самих средствах выражения.

С другой стороны следует заметить, по-прежнему рассматривая настоящее положение вещей, что западным, а еще точнее, северным, народам, кажется, наиболее трудно понять доктрину Единства, тем паче, что они более чем все остальные, озабочены изменением и множественностью. Эти вещи, очевидно, связаны между собой, и нет ли здесь чего-то, что, по крайней мере, отчасти, зависит от условий существования этих народов: мы имеем в виду вопрос темперамента, но также и вопрос климата (первый из них, по крайней мере, в определенной степени, находится в зависимости от второго). В самом деле: в северных краях, где солнечный свет слаб, где часто пасмурно, вещи представляются, так сказать, имеющими одинаковое значение, – и в этом свете попросту утверждается их индивидуальное существование, за которым как будто ничего нет; так, даже в повседневной жизни, люди, поистине, видят только множественность. Но все обстоит совершенно иначе в тех странах, где сияющее солнце, если так можно выразиться, вбирает в себя все вещи, так что те исчезают, как исчезает множественность перед лицом Единства; исчезает не потому, что перестает существовать в согласии с собственным способом, но потому, что это существование, строго говоря, – ничто по сравнению с Принципом. Таким образом, Единство становится, в некотором роде, ощутимым: этот солнечный блеск – образ пламенеющего ока Шивы, обращающего в пепел всякое проявление. Здесь солнце не может не утверждаться как характернейший символ Единого Принципа (AllahuAhad), который есть необходимое Бытие, единственный Самодостаточный в Своей абсолютной полноте (AllahuEs-Samad), и от которого целиком зависит существование и содержание всего на свете, всех вещей, которые вне Его были бы ничем.

"Монотеизм", если можно употребить это слово для перевода Et-Tawhid, несмотря на то, что оно несколько сужает значение данного термина, практически с неизбежностью наводя на мысль об исключительно религиозной точке зрения, – итак, «монотеизм», скажем мы, имеет сущностно «солярный» характер. Нигде он не является столь «ощутимым», как в пустыне, где разнообразие вещей сведено к минимуму и где миражи, в то же время, выказывают все, что есть иллюзорного в проявленном мире. Там солнечное излучение производит вещи и разрушает их в свой черед; или, точнее, поскольку «разрушает» не совсем то слово, – трансформирует и вновь вбирает их в себя после того, как проявит. Вряд ли найдется более верный образ Единства, распространяющегося в множественность, не переставая при этом быть самим собой, не затронутым ею, – и затем приводящего к себе эту множественность, в реальности, никогда из него и не выходившую, так как ничто не может оказаться вне Принципа, к которому нельзя ничего прибавить и у которого невозможно ничего отнять, поскольку Он есть неделимая тотальность единственного Существования. При свете дня в странах Востока достаточно просто видеть, чтобы понять природу этих вещей, чтобы немедленно схватить их глубокую истинность; и в особенности, кажется, невозможно не постичь их таким образом в пустыне, где солнце выводит на небесах божественные Имена огненными буквами.

Gebel Seyidna Mousa, 23 shawal 1348 H.

Mesr, Seyidna El-Hussein, 10 moharram 1349 H.

(годовщина битвы при Кербеле).

Le Voile d'Isis, juillet 1930. – P. 512–516.

Влияние исламской цивилизации на Европу

Перевод Ю.Н. Стефанова

Большинство европейцев неспособно ни в должной мере оценить всю важность вклада, полученного ими от исламской цивилизации, ни осмыслить суть этих заимствований, а кое-кто не имеет обо всем этом даже приблизительного понятия. Подобное положение дел объясняется тем, что исторические дисциплины, в том виде, в каком они преподаются, привыкли не только произвольно истолковывать факты, но и намеренно искажать их. Эта система образования кичится своим пренебрежительным отношением к исламской цивилизации и старается при каждом удобном случае умалить ее заслуги. Курсы истории, читаемые в европейских университетах, ни в коей мере не отражают влияния, о котором идет речь. То, что следовало бы всячески распространять как в устной, так и в письменной форме, систематически замалчивается, особенно когда речь идет о наиболее важных исторических проблемах.

Общеизвестно, например, что Испания в течение нескольких веков жила по законам Ислама, однако никогда не говорится, что так обстояло дело и в других областях Европы, скажем, в Сицилии и южной части теперешней Франции. В прошлом это умолчание еще можно было как-то объяснить наличием определенных религиозных предрассудков. Но что сказать о современных историках, в большинстве своем людях без религиозных, а то и противниках любой религии, когда они спешат подхватить лживые домыслы своих предшественников?

Причины всего этого следует искать в гордыне и самомнении европейцев, мешающих им осознать всю важность вклада, полученного с Востока.

Поразительнее всего в этом отношении то, что они мнят себя прямыми наследниками эллинской цивилизации, хотя факты полностью опровергают подобные притязания. История со всей очевидностью установила, что греческая наука и философия дошли до европейцев через мусульманских посредников. Иначе говоря, духовное наследие эллинов было воспринято Европой лишь после того, как его серьезнейшим образом изучили и усвоили на Ближнем Востоке; не будь исламских ученых и философов, европейцы еще долго пребывали бы в полном незнании этого наследия, а может быть так никогда и не познакомились бы с ним.

Следует заметить, что речь здесь идет о влиянии исламской цивилизации в целом, а не только ее арабской ветви, как это нередко понапрасну утверждается. Ведь большинство из тех, кто служил проводником этого влияния на Западе, не принадлежало к арабской расе и пользовалось арабским языком лишь вследствие того, что приняло религию Ислама.

Поскольку мы упомянули об арабском языке, приведем еще одно доказательство распространения мусульманского влияния на Западе: оно заключается в куда более широком, чем принято считать, заимствовании арабских терминов и корней, которые вошли почти во все европейские языки и используются вплоть до теперешнего дня, хотя большинство европейцев и не подозревают об их истинном происхождении. А поскольку слова являются не чем иным, как переносчиками идей и средством передачи мыслей, нетрудно понять, что этот факт свидетельствует о передаче самих исламских идей и понятий.

Обширное влияние исламской цивилизации явственно ощущалось во всех областях жизни, в науке, в искусствах, философии и т. д. В свое время важнейшим оплотом и основным центром распространения этой цивилизации была Испания. В наши намерения не входит ни разбор каждой из данных проблем, ни определение размаха исламской цивилизации, мы хотели бы только указать на некоторые факты, представляющиеся нам особенно важными, хотя важность эту способны осознать лишь немногие из наших современников.

Возьмем проблему наук – как естественных, так и математических. Можно с уверенностью сказать, что некоторые из естественных отраслей знания были в полном объеме заимствованы Европой у исламской цивилизации. Химия, например, до сих пор сохранила свое арабское наименование, восходящее, как известно, к древнему Египту, несмотря на то, что первоначальный и углубленный смысл этой науки стал совершенно недоступен нашим современникам и, можно сказать, навсегда утрачен для них.

Или астрономия. Соответствующие ей технические термины во всех европейских языках по большей части свидетельствуют об их арабском происхождении; названия большинства небесных тел тоже звучат по-арабски в устах астрологов всего мира. Это объясняется тем, что труды античных астрономов, таких как Птолемей Александрийский, стали известны в Европе только благодаря арабским переводам и сочинениям их мусульманских последователей. Столь же легко можно было доказать, что большинство географических знаний, касающихся наиболее отдаленных краев Азии или Африки, долгое время добывалось исключительно арабскими путешественниками, посещавшими эти края; подобные факты можно умножать до бесконечности.

Относительно многих изобретений, являющихся всего-навсего прикладной стороной естественных наук, можно сказать, что и они попадали в Европу через мусульманских посредников; достаточно вспомнить хотя бы о знаменитых водяных часах, подаренных Карлу Великому халифом Харуном эль-Рашидом.

Что же касается математических наук, то им в этой связи следует уделить особое внимание. Дело в том, что данные, относящиеся к этой обширной области знания, полученные на Западе от арабской цивилизации, происходили не только из древнегреческих, но и из индийских источников. Греки, как известно, особенно преуспели в развитии геометрии, так что даже арифметика у них была прежде всего связана с рассмотрением соответствующих геометрических фигур. Предпочтение, отдаваемое геометрии, особенно ясно видно на примере Платона. Существует, однако, раздел математики, родственный арифметике, который, в противоположность остальным се разделам, неизвестен в европейских языках под греческим названием по той причине, что сами древние греки не имели о нем понятия. Раздел этот именуется алгеброй и берет свое начало в Индии, а его арабское название ясно показывает, каким образом он попал на Запад.

Еще один факт, который, несмотря на его меньшее значение, будет уместно здесь привести, послужит лишним подтверждением всего вышесказанного: употребляемые европейцами цифры повсюду известны под именем арабских, на самом же деле они индийского происхождения, поскольку знаки нумерации, использовавшиеся арабами, были не чем иным, как буквами их алфавита.

Перейдя от наук к искусствам, заметим, что многие из идей, порожденных мусульманскими писателями и поэтами, развивались в свое время и в европейской литературе, причем иные из западных авторов не гнушались простым подражанием. Следы исламского влияния можно проследить и в архитектуре, причем особенно отчетливо они проявляются в Средние века; так стрельчатый, или готический свод, давший название целому архитектурному стилю, несомненно берет свое начало из арабской архитектуры, хотя многочисленные надуманные теории стараются всячески опровергнуть эти истины. Теории эти противоречат традиции самих европейских строителей, утверждающей, что их знания были получены ими с Ближнего Востока.

Эти знания, носившие тайный характер, облекали их искусство символическим смыслом; они были тесно связаны с наукой чисел и неизменно возводились к тем зодчим, которые строили храм царя Соломона.

Каково бы, впрочем, ни было происхождение этих знаний, они не могли попасть в Европу иначе, чем через посредство мусульманского мира. По этому поводу уместно заметить, что члены зодческих корпораций, придерживавшихся специальных обрядов, ощущали и именовали себя «чужаками», даже находясь в своей родной стране, и это само их название сохранилось до наших дней, хотя происхождение его покрыто мраком и понятно лишь узкому кругу людей.

В этом беглом изложении следовало бы особо упомянуть еще одну область – область философии, в которой исламское влияние было в Средние века столь значительным, что ни один из ярых противников Востока не смог бы отрицать его силу. Можно со всей уверенностью сказать, что в ту пору в Европе не существовало иных путей знакомства с греческой философией: бывшие тогда в ходу латинские переводы Платона и Аристотеля делались не непосредственно с греческих оригиналов, а с арабских переводов, к которым прилагались комментарии тогдашних мусульманских философов, таких как Аверроэс, Авиценна и т. д.

Средневековая философия, известная под именем схоластики, делилась на мусульманскую, иудейскую и христианскую. Но именно мусульманская ее отрасль являлась истоком двух остальных, и в особенности иудейской, которая процветала тогда в Европе на основе арабского языка, как о том можно судить, например, по важнейшим трудам Мусы ибн-Маймуна, вдохновившим последующую иудейскую философию на целые столетия, вплоть до Спинозы, у которого еще прослеживаются некоторые идеи ибн-Маймуна.

Вряд ли необходимо продолжать перечисление подобных фактов, известных каждому, кто хоть сколько-нибудь знаком с историей философии. Предпочтительней напоследок обратить внимание на вещи совершенно иного порядка, абсолютно неизвестные современникам, особенно европейцам, тогда как с нашей точки зрения они представляют куда больший интерес, нежели все внешние познания в области науки и философии. Мы имеем в виду эзотеризм вкупе со всем, что к нему относится и из него проистекает, образуя совокупность наук, не имеющих ничего общего с теми, что известны людям современности.

В сущности, в теперешней Европе не сохранялось ничего, что могло бы напомнить об этих науках; более того. Запад и понятия не имеет об истинных знаниях, каковыми являются эзотеризм и его аналогии, тогда как в Средние века все обстояло совершенно иначе; в данной области, как и в других, исламское влияние сказывалось в ту пору самым ясным и очевидным образом. Следы этого влияния легко прослеживаются в тех многозначных произведениях, чья истинная цель не сводится к чисто литературным упражнениям.

Некоторые из европейских исследователей, занимающиеся, в частности, изучением Данте, начинают догадываться о подлинной природе его творчества, не поднимаясь, однако, до полного его осмысления. Несколько лет назад испанский ориенталист Мигель Асин Паласиос опубликовал исследование о мусульманских влияниях на творчество Данте, в котором показал, что многие из символов и выражений, использованных поэтом, уже употреблялись до него такими мусульманскими эзотеристами, как Мухиддин ибн-Араби; к сожалению, в этом исследовании не выявлена вся важность подобной символики. Недавно скончавшийся итальянский писатель Луиджи Валли, попытавшийся чуть глубже вникнуть в творчество Данте, пришел к заключению, что символическими средствами, заимствованными из персидской и арабской эзотерической поэзии, пользовался отнюдь не только этот поэт: многие из его литературных современников и соотечественников были членами тайной организации, носившей название "Fidei dAmoze", а сам он являлся одним из ее руководителей. Но когда Луиджи Валли сделал попытку прояснить смысл их "тайного языка", ему оказалось не под силу раскрыть подлинный характер этой организации, равно как и прочих объединений такого рода в Средневековой Европе. Истина заключается в том, что за этими организациями стояли, вдохновляя их, некие неизвестные лица, скрывавшиеся под различными именами, главное из которых было «братья-розенкрейцеры». Не обладая никаким писаным уставом и не составляя, в сущности, никакого сообщества, они, разумеется, не проводили и регламентированных собраний, и все, что можно о них сказать, сводится к тому, что они достигли той степени духовного совершенства, которая позволяет нам назвать их "европейскими суфиями" или, по меньшей мере, «мугасаввуфинами», обладателями высших чинов в своей иерархии. Кроме того, о «розенкрейцерах» известно, что, пользуясь в качестве прикрытия теми корпорациями зодчих, речь о которых шла выше, они занимались распространением алхимии и прочих наук, идентичных тем, которые процветали тогда в мире Ислама. Они поистине служили связующим звеном между Востоком и Западом, поддерживая постоянный контакт с мусульманскими суфиями, – контакт, символическим напоминанием о котором служат путешествия, приписываемые легендарному основателю их братства.

Грустно сознавать, что подобные факты находятся вне поля зрения теперешней исторической науки, чьи исследования ограничиваются внешней стороной вещей, тогда как именно эти факты могли бы послужить ключом к разрешению стольких загадок, остающихся до сих пор таинственными и неразрешенными.