Текст книги "Лето"

Автор книги: Рене Френи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

Если бы на свете не было этой женщины, я бы перешел улицу и сел на первый же освещенный светом солнца корабль. Из-за нее я только что убил человека.

VII

За последующие часы и дни я понял, что успокоение мне приносит только алкоголь. Как только я открывал глаза после нескольких мгновений беспокойного сна, мои ноги начинали дрожать. Я выходил на улицу, и, пока не выпивал семь или восемь порций анисового ликера, у меня разламывалась голова. Я больше не узнавал знакомых улиц. Столько лет я любил их, в любое время дня и ночи, они всегда удивляли меня, в любое время года вывески сверкали разными цветами, они зазывали, манили. Теперь я ходил по городу цвета пепла, в котором каждую секунду я надеялся увидеть Сильвию. По мертвому городу. Где найти силы, чтобы сбежать? Сбежать из этого проклятого города, уехать туда, где покой и забвение. Снова очутиться в забытых местах моего детства, в беззаботных голубых горах. В какой-нибудь заросшей крапивой и дикой ежевикой деревеньке. Деревеньке, где лишь тишина и старики. Там дни напролет я буду бродить под солнцем и ветром. По тропинкам из красной глины я буду бродить до изнеможения. По бескрайним равнинам, где на каждые пять километров мне встретится лишь одно черное миндальное дерево, истерзанное жарой и ветром. Грустные края, ослепляющие одиночеством, в которых не задерживается даже любовь.

Как-то вечером перед своей дверью я обнаружил сидящую Сильвию. Ее лоб больше не был синим, теперь он был желто-зеленым.

– Я звоню тебе со вчерашнего дня, тебя все нет и нет! У тебя такой вид… Да ты пьян!

– Я не пьян, просто я ждал тебя. Мужчины, которые ждут, всегда пьют, Сильвия, пора бы тебе это понять.

У нее вырвался нервный, а может быть, саркастический смешок.

– Я только что потеряла работу.

– Украшение пиццы оливками?

– Даже на это я не способна. Нельзя покидать конвейер, не предупредив.

– Это первая хорошая новость за много дней, я приглашаю тебя съесть настоящую пиццу, в настоящей пиццерии.

Мы пошли туда пешком. Я опирался на нее. Я снова дрожал, только теперь от счастья.

Пока она изучала меню, я заказал две рюмки анисового ликера и красного вина.

Вдруг она посмотрела мне в глаза.

– Он приходил к тебе?

– Кто?

– Альтона.

– А в чем дело?

– Он сбежал. Я вернулась два дня назад, и его не было. Он исчез вместе со всеми своими вещами.

– Скатертью дорога!

– Он не взял свои кисти, а это для него самое ценное.

В ее глазах нарастала тревога.

– Ты должна быть довольна… Ты же этого хотела?

– Я была уверена, что вы встретились. На него это не похоже.

Я опрокинул рюмку.

– Зачем, по-твоему, ему нужно было приходить ко мне? Я для него самый ненавистный человек на свете.

Мы съели две пиццы, я заказал еще вина. Ресторан был совсем крошечным. Было очень жарко, особенно там, где мы сидели, рядом с печью.

– Пойдем отсюда, – сказала она мне, – мне нужен воздух, мне нехорошо.

– Мне тоже плохо. Это из-за жары.

– Из-за жары и спиртного.

Я расплатился, и мы пошли гулять по улицам. Теперь уже она опиралась на меня, а я благодарил спиртное и жару.

– Ты далеко уезжала? – спросил я ее. – Ты могла бы мне позвонить.

– Мне все хуже и хуже.

Она выпустила мою руку и бросилась в какой-то двор. Я пошел за ней следом. Она была в самом темном углу, согнувшись пополам, ее рвало, прямо выворачивало. Я поддержал ее за голову.

– Оставь меня, мне стыдно, – буркнула она.

Я отвернулся и выплеснул наружу все, что было у меня в желудке.

Несколько бесконечных минут мы по очереди выблевывали пиццу. Запах был такой мерзкий и нам было так плохо, что мы даже рассмеялись. Какой-то человек хлопнул ставнями и заорал: «Вы, ублюдки, убирайтесь блевать в другое место!»

Мы вышли из двора, вытирая рот листьями, которые я вырывал из живой изгороди. Под первым же фонарем мы поняли, что наша обувь вся в вине и помидорах. Я вернулся во двор и нарвал еще пучок листьев.

Даже пьяный и грязный, я бы принял вечные муки из-за нее. Я укусил ее за ногу, когда чистил ее ботинки. Я был обречен.

Она отскочила назад. Я попытался прижать ее к дереву, мне так нужна была ее грудь. Коленом и руками она оттолкнула меня.

– Ты не видишь, что я сгораю от стыда? – закричала она. – Ты не захочешь целовать меня, я отвратительна, от меня плохо пахнет!

– От меня тоже плохо пахнет. Пойдем примем душ.

– Проводи меня до машины, в таком состоянии, как я, женщине нужно побыть одной. Мне нужен не один душ, а десять! Целый тюбик зубной пасты и целый флакон туалетной воды! Я тебе позвоню, когда на меня можно будет смотреть.

Двадцать четыре часа я сидел у телефона, с бутылкой анисового ликера в руке. Я был обречен.

Чем сильнее ждешь кого-то, тем позже дожидаешься. Я спустился в кафе напротив и решил ждать ее там. Я высматривал ее в окно. Между платанами и фонтаном я мог видеть, как приходят и уходят посетители нашего ресторана. Но это меня не интересовало.

Каждые пятнадцать минут я заходил в телефонную будку и набирал ее номер. Никого.

Люди появляются тогда, когда их больше не ждешь. Особенно Сильвия. Я заснул прямо на столе, за стеклом кафе. Она тряхнула меня.

– Я звонила тебе в дверь, а сюда зашла случайно, купить сигарет.

Она вся светилась.

– Выпьем что-нибудь?

– Нет, я зареклась. У меня нет столько денег, чтобы выкидывать каждый день по паре туфель. Пойдем к тебе, заодно ты побреешься.

Я дотронулся до своей щеки. Это была далеко не щека младенца. Мы вышли из кафе. Хозяин, наверное, удивлялся, что такая красивая и утонченная девушка могла делать рядом с таким типом, как я. Я также удивлялся несколькими неделями раньше, когда разглядывал физиономию Альтона. Наверное, ей нравились бродяги. Поднимаясь за ней по лестнице и глядя на ее слишком стройные, слишком красивые ноги, я вдруг понял, что, наверное, ей должно нравиться, когда мужчины превращаются в бродяг из-за нее. Из-за ее ног, из-за ее хитрых уловок, из-за ее прекрасных и жестоких глаз.

Побриться я не успел. Я только закрыл дверь, как она тут же встала передо мной. Ее лицо вдруг стало натянутым, сухим. Она бросила мне:

– Я не понимаю, почему он уехал. Я уверена, что ты что-то от меня скрываешь.

– Послушай, ты пришла сюда все-таки не для того, чтобы говорить о нем… Две недели назад он был чудовищем, сегодня ты без него жить не можешь! Если тебе нравится, когда тебя бьют, если это для тебя часть жизни, давай, беги за ним и прекрати меня мучить!

– Я просто хочу знать, встретились ли вы.

– Ты уверена в том, что знаешь, чего хочешь? Это ты велела ему убираться из твоей квартиры вместе со всеми вещами! Разве не из-за него ты разбила себе лоб? Разве ты уехала не потому, что боялась?

В эту секунду ее глаза были словно стальные. Она ответила мне, чеканя каждое слово:

– Это не из-за него у меня синяк на лбу, и я никогда не просила его уехать. Ни разу в жизни он не поднял на меня руку, я бы этого не стерпела.

У меня подкосились ноги. Я не понимал, что она говорит. Я снова увидел ее волчью улыбку.

– Послушай, Сильвия, ведь он тебя ударил не в первый раз… В ту ночь, когда мы занимались здесь любовью, он искромсал все твои платья, выкинул в окно твоего кота и чуть не перерезал тебе горло! Разве не ты мне все это рассказала?

– Да, рассказала, но это все неправда! Я все это придумала. Моего кота никогда не выкидывали в окно. На лбу у меня был синяк, потому что я не заметила стеклянную дверь в супермаркете, и он никогда бы не осмелился приставить мне нож к горлу. Ты в это поверил, именно этого я и добивалась.

Даже удар бейсбольной битой по голове не мог бы так оглушить меня.

– Сильвия… я не понимаю… Зачем ты выдумала все эти истории?

– Понятия не имею. Может, потому, что мне нужны доказательства любви. Любви не существует, существуют только ее доказательства. Это не я сказала.

– Ты, наверное, хочешь сказать – доказательства страданий? Ты знаешь, какую боль причинила мне и продолжаешь причинять каждый день? И ему, конечно, тоже. Ты хочешь нас уничтожить?

– Без страданий нет и любви! Всю свою жизнь я искала любовь, а нашла лишь страдания. Когда я видела, что вы страдаете, я верила, что вы меня любите.

Она произнесла эти слова резким ледяным тоном.

– Поэтому ты ищешь Альтона? Ты не видишь, как он страдает, потому сходишь с ума? Тебе не достаточно, что дни напролет я только и делаю, что пью и жду тебя?

– Ты быстро все понял. Мне надо видеть, как вы пьете, как вы ищете меня, как вы страдаете. Видеть, как вы ненавидите друг друга, как готовы разорвать друг друга на части. Мне нужна ваша дикая ревность, она мне жизненно необходима. Мужчины говорят, что я красива, я им не верю, они говорят это всем женщинам. Я хочу видеть, как они страдают, как они блюют от горя! Я хотела бы, чтобы они переубивали друг друга из-за меня!

Эта женщина была чудовищно жестока. Ангел исчез. Передо мной был сам дьявол. Эгоистка, черная душа. Такая же черная, как ее глаза. Впервые она казалась мне уродливой.

Вдруг я услышал, как хрустнула голова Альтона. Этот звук становился все сильнее, он разрывал мне виски.

– Ведьма! – закричал я.

Со всей силы я отвесил ей пощечину.

Она вскрикнула от бешенства и вцепилась мне в лицо, точно тигрица. Мне не хватало рук, чтобы защитить глаза. Ее когти впивались в меня со всех сторон.

Со всей силы я ударил кулаком наугад и попал ей прямо в лицо. Она ударилась о стену гостиной и рухнула на пол среди стопок книг.

– Убирайся! – крикнул я ей. – Чтобы ноги твоей здесь больше не было! Тони был прав, ты – чудовище! Чудовище! Иди скажи своим любовникам, что я разбил тебе морду, потому что я слишком ревнив! Ты, наверное, кончаешь от этого! На этот раз тебе даже не придется врать! Тебя нужно ударить, чтобы ты почувствовала себя любимой? Сегодня я тебя ненавижу! Я вырву тебя из своего сердца! Не звони мне больше! Не смей пересекать порог моего дома! Не смей даже площадь переходить! Я вырву тебя из своей жизни!

Ее лицо исказилось от боли и ненависти. Рот кровил. Она взяла свою сумку и бросилась вниз по лестнице. Мое тело тряслось как в лихорадке. Слезы потоком лились из моих глаз.

Я убил человека просто так, ни за что, такого же беднягу, как и я, невинную жертву. Я стал убийцей, и из-за этого я не мог остановить слезы. Я убийца!

Я рухнул за кухонный стол. Мне было еще хуже, чем в тот день, когда я убил его. С самого начала она мне лгала, играла мной. Она наслаждалась, видя, как я задыхаюсь от слез. С дьявольской невинностью она последовательно стравливала нас, медленно убивала.

А ведь Тони меня предупреждал. Не зная ее, он все почувствовал, все понял. И сейчас, когда я сидел, обхватив голову руками и глотая слезы, мне вспоминались его слова: «Эта женщина – убийца… Ты околдован, одержим…» Как точно он все понял. А я оскорбил его, обидел, унизил. Обманул его доверие, предал нашу дружбу. Бросил его. Бросил друга ради этой чертовой ведьмы. И еще я бросил человека в колодец.

Теперь я был один на один со своей совестью. Один на один со своей жизнью. Я был так же одинок, как этот человек, который, наверное, уже начал разлагаться в колодце.

В три часа утра телефон зазвонил.

– Поль, это я…

От ее голоса, возникшего во мраке ночи, у меня застыла кровь. Я бросил трубку.

Через несколько секунд снова раздался звонок.

– Мне нужно поговорить с тобой! Выслушай меня!

– Чтоб ты сгорела в аду! – заорал я и швырнул трубку.

Я знал, что она будет звонить еще. Я отключил телефон и выбежал из дома на улицу. Я боялся даже отключенного телефона. Она способна на все. Возможно, она и не уезжала никуда. И прекрасно знала, где Альтона.

Я мог только идти и идти вперед, ничего не видя, не слыша, не понимая, не замечая даже первых признаков осени. Вечера перестали быть вечерами, солнце солнцем, облака облаками, море морем. Мое лицо моим лицом.

VIII

На следующий день я нашел под своей дверью письмо. Просто листки бумаги без конверта. Я открыл их. От почерка Сильвии у меня заколотилось сердце.

Поль,

Ты не хочешь меня видеть, не хочешь ответить мне, выслушать меня. Я тебя понимаю. Прошу тебя только об одном: дочитай это письмо до конца.

Когда я встретила тебя, я сразу же поняла, что ты человек искренний, что ты – тот, кому я смогу наконец довериться. Я поняла, что мы оба одинаково уязвимые и ранимые и одинаково воспринимаем жизнь, чувствуем ее прямо кожей. Мы вместе пережили очень тяжелые и горькие минуты. Я знала, что ты сможешь понять мои метания и мою боль, мои слезы и мои надежды. И это было прекрасно. Прекрасно и даже жестоко. Впервые со мной обращались как с человеком. Я чувствовала себя нежной, спокойной. Меня больше не обрисовывали тремя отвратительными штрихами, искалечившими мое детство: жестокость, неспособность любить, эгоизм.

Я хотела иметь друга, настоящего друга, которого жизнь дарит тебе, словно подарок, который освещает твое существование и придает ему смысл. Но ты захотел большего, и я тебе это позволила. Я позволила себя полюбить, просто потому, что меня это возбуждало. Мы с Альтона переживали ужасный период. Я чувствовала себя потерянной, разбитой. Мне нужно было на кого-то опереться. Ты меня успокаивал. Все слова, за которыми я приходила к тебе, были как маленькие лучики, они успокаивали мое сердце. Мне не нужна кровать, чтобы выразить свою любовь. С первой же минуты мы уже занимались любовью, с первых же слов. С того самого момента, как ты подошел ко мне там, на скалах, откуда видны острова.

У нас с тобой у обоих слишком сложный и страстный характер, и потому вряд ли мы могли бы быть счастливы вместе. Мы бы довели друг друга до полного изнеможения, до сумасшествия…

Я чувствую себя оскорбленной, израненной и виноватой. Виноватой в том, что потеряла человека, как упавшую звезду. Я в трауре. То чувство, что испытываю я, не заглушить ничем. Со временем мне будет намного хуже, чем тебе. Ты мучаешь меня, отказывая мне в своей дружбе. Да, я лгала тебе, обманула тебя, ты жестоко страдал. Что меня толкнуло на это, я сама себе не могу объяснить. Какая-то странная, темная сила. Я это сделала, чтобы привязать тебя к себе, чтобы ты защищал меня, чтобы ты следил за каждым моим шагом. Чтобы ты любил меня как самого хрупкого на свете ребенка.

Ну вот, я подхожу к концу этого письма. Ты можешь думать, что я чудовище, бесчувственная, жестокая женщина. Ведьма, как ты меня назвал. Но только с тобой, Поль, – а я люблю тебя – я бы смогла понять, что спрятано у меня внутри, какой дьявол бушует там, какие страдания он приносит, и сделала бы это совершенно искренне.

Альтона не вернулся. Так даже лучше. Единственный мужчина, которого я люблю, это ты.

Первое письмо Сильвии я читал и перечитывал десятки раз, я даже и сегодня смог бы рассказать его наизусть. Я ощупывал каждое слово, как камешек, в поисках любовного самородка, на сердце у меня было светло. Это же письмо было страшным. Оно пугало своей искренностью. Может, ее постоянно преследовал страх, и потому она говорила совсем не то, что чувствовала? Что значили для нее слова «дружба», «эгоизм», «искренность», «страсть», «жестокость»? Ничего. Страдание и еще раз страдание. Все, к чему прикасалась эта женщина, превращалось в страдание. Прекрасная машина, производящая страдание.

Каждое ее слово, каждая ее улыбка были ядовиты. Письмо, которое я держал сейчас в руках, она написала своей рукой, и ее рука была так же холодна, как кожа змеи. Я вышвырнул его, как вышвыривают чудовищ из ночных кошмаров.

На следующий день я пошел к первому попавшемуся врачу и сказал ему: «Я измучен. Я перестал спать. Я не могу проглотить ни куска. Я бросил работу. Я в таком отчаянии, что плачу по пустякам».

Он задал мне несколько вопросов. Я не стал рассказывать ему о существовании Сильвии.

– Переутомление, – сказал он. – Вы на пределе. Вам нужны отдых и сон. Я пропишу вам лексомил. Как только вы почувствуете тревогу, выпейте целую таблетку или половинку, это лекарство очень помогает. Оно действует и как снотворное, и как транквилизатор. Главное, принимайте сразу, как только вам станет не по себе. Но не горстями, конечно, будьте осторожны, это все-таки лекарство, два-три раза в день, не больше.

Я выпил две таблетки, как только вышел из аптеки, и проспал семь или восемь часов, не шелохнувшись. Такого со мной не было уже несколько месяцев.

То, что происходило в течение следующих дней, я объяснить не в состоянии, в такой прострации я был. Одурманенный лексомилом, а иногда и алкоголем, я только видел повсюду неотвязную тень Сильвии, ее дикое желание подчинить меня себе.

Стоило мне включить телефон, он звонил безостановочно. Письма дождем посыпались в мой почтовый ящик.

Я не читал их, даже не вскрывал. Как только я видел ее почерк, я закидывал их как можно дальше. Я обрезал провода от дверного звонка. А ведь раньше я неделями сидел у телефона, готовый в любую минуту схватить трубку ради того, чтобы на несколько секунд услышать ее голос…

Как-то утром я пошел выпить кофе в бар напротив. Не успел я переступить порог, как ко мне сразу бросился хозяин.

– К нам десять раз на дню приходит какая-то психопатка и все интересуется тобой. Это твоя подружка? Она сумасшедшая! Вчера она заказала салат, устроила скандал из-за того, что ей его долго не несли, еще через пятнадцать минут набросилась на тех, кто сидел за соседним столом, потом осыпала ругательствами всех, кто был в зале, и ушла, не заплатив по счету! Я видел ее пару раз с тобой, она поразила меня своей красотой, но вчера… Чокнутая, совсем чокнутая! Ты хорошо ее знаешь?

– Думал, что знаю ее хорошо.

– Если увидишь ее, передай, чтоб ноги ее здесь больше не было! Ты представляешь, я и вправду испугался, что она выцарапает глаза всем нашим клиентам! Она настоящая фурия! Невероятно, но это женщина, которая казалась такой шикарной. Такой изящной. Вот уже тридцать лет я работаю барменом и все-таки не перестаю удивляться. Она разогнала нам последних туристов.

Когда я все же отваживался включить телефон, мне приходилось тут же жалеть об этом. Как-то вечером раздался звонок. В трубке был мужской голос:

– Вас беспокоят из комиссариата полиции города Ниццы. Вам известна некая Сильвия Белуччи?.. Она назвала ваше имя и дала ваш номер телефона. Она не может найти свою машину. Не знает, что ей делать. Толком ничего объяснить не может. Вы хорошо ее знаете? Вы не могли бы за ней приехать?

Не надо мне было подходить к телефону. Она ни перед чем не остановится. Полиция… Она способна привезти их прямо сюда. К колодцу.

– Я знаю Сильвию Белуччи. Но я не могу приехать за ней, я на работе. Вы не могли бы купить ей билет на поезд?

– Она совершенно растеряна. Хорошо, посмотрим, что можно сделать, спасибо.

После этого я окончательно выключил телефон. Она решила устроить на меня настоящую облаву, не дать мне покоя ни днем, ни ночью, со всей изощренностью своего безумия.

Теперь я постоянно чувствовал горький привкус во рту. Из-за лексомила или из-за Сильвии?

Она придумала полицию… Заманить меня в комиссариат… Она как граната, которая катится по улицам и никто не знает, где и когда она взорвется.

Теперь я выходил из дома только по ночам. Крадучись, я пробирался в ближайший магазин. Однажды вечером меня заметил хозяин бара, он перебежал через площадь, изо всех сил махая мне.

– Она вернулась, эта психопатка! Уже два дня подряд она торчит у меня вместе с каким-то бродягой. Еще десять минут назад они были здесь. В таком виде! Обзывали друг друга последними словами! Я хотел их выставить! Еще начнет вопить, опять разгонит всех клиентов. Она все приставала ко мне, где ты. До чего же жалкий вид у них обоих… Я даже представить себе не мог, что человек может так быстро опуститься! Одета непонятно во что, неряшливо, грязно. А от того, другого, просто воняет! Скажи, ты никак не можешь избавить меня от них? Она приходит из-за тебя. Она не сводит глаз с твоей двери. Не удивлюсь, если она где-нибудь СПИД подхватит. Как подумаю, какой она была красивой…

– Скажи ей, что я уехал. Мне нужно бежать, а то магазин закроется.

Я накупил продуктов на много дней вперед. Даже красться вдоль стен было опасно. Фурия… Ведьма… Во что превратилась за три недели самая сумасшедшая любовь в моей жизни…

Я закрылся на два оборота и проглотил лексомил. Спать… спать… спать… Человек на дне колодца. Дьявол, кружащий по улицам. Сплошные призраки.

Я спал весь октябрь. Только спал и смотрел сквозь окно на осень, пришедшую в город.

Иногда я просыпался в полдень. Солнце нежным золотым светом согревало крыши домов, лишь изредка по ним скользила тень пролетающих мимо голубей. Иногда я просыпался только вечером, в уже синеватой от сумерек комнате. С улицы доносились звонкие, радостные крики детей. Где же мое детство?.. Те прекрасные летние вечера?..

За несколько месяцев я пережил мгновенья самого настоящего, самого дерзкого счастья, следом за ним были ожидание, сомнения, кошмарные муки ревности, чудовищное злодеяние и теперь ужас… И все это за одно лето…

Я просыпался один, в полной тишине, в полном одиночестве. За стеной никто не двигал стулья, не мыл посуду, ни единого звука, который мог бы напомнить беспечность семейной жизни. Ни единого звука, несущего покой. Я мечтал произнести одно только слово: «Мама…» Как в шесть лет после приснившегося кошмара. «Мама!» – и ночь сразу же принесла бы успокоение.

Я ходил по квартире. С моря поднимался туман. Из кухни я смотрел, как пламенеют холмы, возвышавшиеся за построенными в геометрическом порядке белыми пригородными домами. В тени под деревьями становилось все прохладнее, прохожих становилось все меньше. Каждый день я видел улетающих на юг птиц.

Как-то днем перед моими окнами разыгралась странная сцена. Какой-то человек ловил рыбу в фонтане. Оттуда, где я был, я мог видеть только черную шапку, резиновые ботинки и удочку. Изумленные дети смотрели, как человек насаживает на крючок приманку, затем закидывает ее в воду. Потом они все вместе не сводили глаз с поплавка. В этом фонтане никогда не было ни одной рыбки, ни серебристой, ни красной, осенью в нем плавают лишь облетевшие листья, похожие на огромные золотые кисти. Наверное, какой-нибудь подросток решил развлечь детей.

И вдруг рыбак поднял голову и посмотрел в мою сторону. Я узнал ее глаза, такие темные, такие разные. Я отскочил назад. Сильвия!

Заметила ли она меня? Что она делала в этом наряде? Она смеялась надо мной, дразнила меня. Она давала мне понять, что знает тайну колодца, что настала пора выловить труп. Трясущимися руками я достал лексомил. Дьявол плясал прямо перед моей дверью.

Я больше не подходил к окну. Я спал и ждал, когда придут меня арестовывать. Однажды я понял, что жду этого как избавления.

В конце ноября я включил телефон. Мое одиночество в одурманенном сне было хуже любой самой темной тюрьмы.

Однажды зимним утром он зазвонил. Снимая трубку, я заметил, что у платанов на площади опали все листья, я прожил целую вечность, окруженный тишиной.

Чей-то спокойный голос сказал мне, что уже несколько недель Сильвия находится в психиатрической клинике, что она смогла дать только мой номер телефона и что главный врач хочет со мной встретиться. Несколько дней назад Сильвии стало лучше, и встреча со мной пошла бы ей на пользу. Я записал адрес больницы.

Когда я положил трубку, я был так же спокоен, как и этот голос. Так же спокоен, как кошка, сидящая на подоконнике. Что-то все равно должно было случиться. Она уже пыталась заманить меня в комиссариат, теперь на очереди психиатрическая больница. Бороться с этим бесполезно, на это у меня больше не было сил. Да, я был спокоен, потому что у меня больше не было сил бояться. Может быть, она и не была сумасшедшей, но ей до безумия необходимо было видеть страдания мужчины. Она была готова на все, лишь бы чувствовать себя любимой.

На следующий день после полудня я сел в машину. Я не сидел за рулем два месяца. Мои ноги были слишком слабы. Я еле-еле смог проехать через город.

В больнице дежурная назвала мне номер корпуса. Меня встретила медсестра, которая сказала: «Вы вовремя, врач еще не ушел». Она проводила меня в застекленный кабинет, из которого был виден просторный холл, где курили, кривлялись или делали и то, и другое сразу какие-то мужчины и женщины. Некоторые были в пижамах и халатах.

Меня совершенно не волновала мысль, что скоро я снова увижу Сильвию. Уже давно мои чувства были похожи на это место, где не существовало время.

Врач предложил мне сесть. Он был гораздо моложе меня, элегантный, загорелый, со светлыми глазами. Он, конечно, рос не в спальных районах. Две медсестры, стоявшие за его спиной, были явно от него без ума.

– Спасибо вам, что приехали так быстро, – сказал он мне, – это я звонил вам вчера вечером. Сильвия нам много рассказывала о вас. Значит, вы не знали, что она здесь?

– Нет.

– Она сказала нам, что ей очень дорога ваша дружба. Вы очень много значите для нее. Какое впечатление она производила на вас в последнее время?

– У меня не было возможности часто ее видеть. Все лето я работал в своем ресторане. Я не так уж давно знаком с ней. Я даже не знаю, почему она здесь.

– Ее привезла скорая помощь. Ее покусали собаки. Там оказался врач, и он отправил ее в больницу. Все это произошло на улице, и те, кто видел, говорят, что она сама виновата, дразнила собак и спровоцировала их. Мы думаем, что она была пьяна. Это измученная, хрупкая женщина. Я полагаю, вы это почувствовали… Мы позвонили хозяйке квартиры, которую она снимала, она сказала нам, что квартира Сильвии полностью залита водой и что она нашла сумки с продуктами, брошенные у двери. Кажется, от воды даже рухнул потолок.

В эту минуту я уже был уверен, что этот молоденький доктор тоже влюблен в нее. Он вызвал меня, только чтобы на меня посмотреть. Он позвал не друга Сильвии, а своего соперника.

– Вы заметили, что она очень красива, – ответил я ему, – и столь же умна. Вы с ней много разговаривали. Никто не может перед ней устоять. Она не похожа ни на какую другую женщину. Это вы должны мне сказать, что с ней. Это ваша профессия.

Он смотрел на меня и улыбался. Никак не обнаруживая своей ревности. Психиатры очень хорошо умеют скрывать свои чувства.

– Никто не может сказать, что с ней. Я очень опасаюсь всяких ярлыков, особенно здесь. Если бы я вам и сказал, что она представляет собой такую-то психотическую структуру, что нам это даст? Возможно, через месяц она выйдет от нас и больше никогда в своей жизни не вернется в такое учреждение. А может, вернется, и очень скоро. Умная и красивая, как вы говорите. И такое несчастье… Когда я увидел ее в первый раз, я подумал о страдающем солнце. Она вам рассказывала о своей семье? О себе?

– Мне кажется, она разорвала отношения со своей семьей. Она одержима желанием найти любовь, которой у нее не было. Страдающее солнце. Красивый образ. Точный.

Он кивнул в знак согласия. Две медсестры пожирали его глазами. Молодой, образованный, со здоровыми зубами.

– Я видел ее недавно в саду, пойдите поздоровайтесь с ней, это будет самое лучшее, что можно для нее сделать. Не удивляйтесь, она немного заторможенная, мы вынуждены были в первое время давать ей транквилизаторы, ее тревогу нужно было чем-то заглушить.

Она сидела на лавочке, стоявшей в стороне, одна под тремя сосновыми деревьями. На ней были красные брюки, которые ей совершенно не шли, ее ноги казались в них слишком худыми. Я сел рядом.

Она посмотрела на меня, и на лице ее не отразилось никакого волнения. Я спросил ее, как дела. Она ответила: «Как на каникулах».

– Что ты делаешь целыми днями?

– Загораю и сосу леденцы. Я хотела позвонить тебе, но в автомат всегда большая очередь. Я не знаю, кому они там все звонят.

– По-моему, тебя покусали собаки?

– Покусали?.. Да они меня чуть не разорвали на части. Огромная черная собака. Не знаю, откуда она взялась. Прыгнула на меня, словно упало дерево. Разорвала мне запястье, ногу и спину. – Она расхохоталась. – Ты думаешь, что я здесь просто так? Они меня вылечат, как ты думаешь?

– Ты скоро выйдешь отсюда?

– Это зависит не от меня… Возможно, от того, сколько времени префект разрешит меня здесь держать. Я не знаю, что он думает обо мне, префект… Кормят три раза в день, мне не на что жаловаться.

В ее голосе не было никакой злости, никакой нежности. Обезоруживающая, неподдельная искренность. Это так действуют транквилизаторы?

Она была не накрашена и не причесана. Но мне она казалась такой же красивой, как и тогда, в первый раз, на скалах. Безоружная. Нежнее, чем жасмин.

Какие-то фигуры ходили по парку, не замечая нас, одна уродливее другой. Я смотрел на лицо Сильвии и думал, что ее душа похожа на эти скрюченные, кривляющиеся фигуры. Уродливые фигуры.

Она послюнила свой палец, сняла кольцо и протянула мне.

– Что это?

– Бриллиант, который подарил мне мой отец. Я хотела бы, чтобы ты сохранил его.

– Почему я?

– Это все, что у меня есть. Ты приедешь ко мне еще? Я никогда тебя не покину.

Я поднялся и поцеловал ее в лоб. Мне пора было уходить из этого сада страданий. Садясь в машину, я заметил двух белок, которые носились друг за другом по веткам со скоростью счастья.

Я пошел в порт немного выпить. Парусные лодки покачивались на медном зеркале моря. Глядя на море, лучше думается. Мы по сравнению с ним так малы, что ошибки кажутся менее серьезными.

Около одиннадцати вечера я оттуда ушел. Переходя площадь, я вдруг поразился красивому свету оранжевой вывески нашего ресторана, голубым стульям и столам, стеклянной стойке. В зале никого не было. С конца лета я не открывал эту дверь.

Здесь, в этом зале, я чувствовал себя счастливым, даже с распухшими ногами. Я перешагнул порог.

Из кухни доносился звон посуды. Кто-то занимался уборкой. Я поставил Gipsy Kings и вошел за стойку. В раковинах было полно грязных чашек и стаканов, под Gitano Soy я начал мыть их и складывать в сушилку.

Подняв голову, я заметил Тони, стоящего рядом с кассой. Скрестив руки, он улыбался.

– Я так и не успел поесть, – сказал он мне.

– Если хочешь, я приготовлю спагетти.

– Я не ел уже два месяца.

– В таком случае я сделаю целый таз спагетти. С томатным соусом?

– Только не это!

Он ушел, смеясь.

Мы сели за круглый стол, около стойки. По старой привычке. За тот стол, на который я обычно ставил свежие цветы в те дни, когда мы ездили на рынок.

– Я обнаружил прекрасное розовое вино, – сказал мне он, – «Шато-де-Пибарнон». Оно, конечно, не дешевое, но клиенты его обожают. Я теперь подаю только его. Я хотел, чтобы ты тоже его попробовал… Я заходил к тебе раз двадцать, звонил тебе… Ты был в кругосветном путешествии?

– Я путешествовал только в своей кровати.

– Однако ты похож на семгу.

– Почему на семгу?

– Потому что эти рыбы выбираются на берег только для того, чтобы совокупиться и умереть.