Текст книги "Терминатор II: Судный день"

Автор книги: Рэндел Фрейкс

Соавторы: Вильям Вишер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)

ПОИСКИ

РЕЗЕДА, КАЛИФОРНИЯ, 12:08 ДНЯ

На дисплее в полицейской машине был файл отделения малолетних преступников. Субъект: Джон Коннор. Под сведениями о его арестах шла биографическая статистика. Мать: Сара Коннор. Официальные опекуны: Тодд и Дженелл Войт. Их адрес: 19828 Сент-Алмонд, Резеда, Калифорния. Полицейская машина остановилась.

Офицер Остин тщательно изучал местность. Причем не только глазами. Все его тело оценивало обстановку множеством самых разнообразных способов – незаметных для внешнего наблюдателя, но, тем не менее, важных. Данные этих наблюдений будут долго храниться в его памяти для возможного в будущем стратегического использования.

Остин осмотрел подъездную дорожку к обшарпанному дому с тремя спальнями. Отметил все окна и двери, после этого решился войти.

Шагая к дому, он все еще продолжал изучать улицу, запоминая каждую мелочь. Непосредственной опасности не ощущалось. Разве что…

Из заднего двора послышался злобный собачий лай. Остин заключил, что это, судя по всему, порода среднего размера и добавил эту деталь к своим сведениям.

В дверь три раза громко постучали. Тодд Войт слез с дивана, не отрывая затуманенного взгляда от телевизора. Шел третий тайм. Во время второго он, должно быть, вздремнул. И какого черта собака беснуется? Можно подумать, к ним во двор проникла целая банда.

Еще три размеренных удара. Кто-то стоит у двери. Тодд вполголоса чертыхнулся. Почему бы его не могли оставить в покое хотя бы по субботам? Сегодня дергают все, кому не лень. Он сердито протопал по коридору, рывком открыл входную дверь…

Перед ним возникло неулыбчивое, лишенное всякого выражения лицо полицейского. Тодд унял свой гнев и голосом, осипшим от сна, буркнул:

– Слушаю вас.

– Вы официальный опекун Джона Коннора?

Тодд помрачнел и вздохнул.

– Все верно. Что он еще выкинул?

Остин ответил не сразу, сначала беглым взглядом окинул комнату. Увидел сквозь стеклянную дверь собаку – помесь овчарки с кем-то – которая с яростным лаем металась в огороженном заднем дворике.

Из дверей вышла Дженелл с номером «Пипл» в руках. Остановилась за спиной у Тодда.

Полицейский внимательно посмотрел на нее, потом спросил:

– Могу я с ним поговорить?

Тодд пожал плечами.

– Ничего не имею против, но его нет дома. Утром он укатил куда-то на мотоцикле.

– У вас есть его фото?

– Принеси альбом, Дженелл.

Дженелл в раздумье потопталась на месте, потом сказала:

– Сейчас.

Она отошла к камину, а Тодд повернулся к полицейскому:

– Вы хоть скажите мне, в чем дело.

– Я должен задать ему несколько вопросов.

Подошла Дженелл с альбомом фотографий в руках. Вытащила несколько фотографий Джона – обычные школьные снимки, на которых мальчишка недовольно смотрит в объектив. Фотографироваться ему нравилось не больше, чем давиться шпинатом.

Полицейский взял фото, быстро взглянул на него. На долю секунды взгляд его глаз зловеще впился в лицо мальчишки. Тодд и Дженелл этого не заметили.

– Симпатичный парень, – бросил полицейский. – Не возражаете, если я возьму фотографию с собой?

Дженелл рассеянно кивнула, силясь что-то вспомнить, и добавила:

– Сегодня утром один парень тоже расспрашивал о нем.

Тодд раздраженно хмыкнул: он хорошо запомнил этого типа. Еще бы! Тот помешал досмотреть классную подачу Гудена.

– Да, здоровый такой. На мотоцикле. Он из ваших?

Тодд уловил сомнение, промелькнувшее в глазах полицейского. Но Остин тут же изобразил улыбку.

– Пусть это вас не волнует.

Терминатор ехал на «Харли», механически выстраивая маршрут движения из чередующихся улиц и поворотов, наблюдая, анализируя, изучая все подозрительное на своем пути. Тщательно и не спеша, киборг, эта акула-хищник, обследовал улицы в поисках Джона Коннора. За последние полчаса Терминатор основательно изучил город в радиусе семи километров, он вел машину уверенно и осторожно, точно профессиональный водитель, сходу приноровившись к потоку уличного транспорта, его приливам и отливам.

Киборг понимал: все эти подробности могут оказаться стратегически важными. Он видел, где живет парень, знал, как он проводит время, так что рано или поздно их дорожки сойдутся. Проехав несколько кварталов, он свернул к сточному каналу.

Если бы киборг постоял у обочины дороги еще полминуты, он бы заметил, как Джон и Тим пронеслись на мотоцикле в квартале отсюда.

Случается, что и терминаторы подвластны капризам судьбы.

ЧАСЫ ПОСЕЩЕНИЙ

ПЕСКАДЕРО, ГОСУДАРСТВЕННАЯ КЛИНИКА, 3:06 ДНЯ

Косые лучи солнца упали на опухшее, все в кровоподтеках лицо Сары. Она сидела на кровати, прислонившись к стене, и пребывала в полусне. Ее щека подрагивала, взгляд метался по камере. Она прерывисто дышала, измученная борьбой с отупляющей дремотой за ускользающее сознание. Она уже начала сдаваться, медленно погружаясь в забытье, в холодную, скорбную пустоту забвенья, когда чья-то рука дотронулась до ее щеки. Легкое поглаживающее прикосновенье пальцев, и оцепенения как не бывало. Знакомый голос негромко произнес:

– Проснись, Сара.

Сара открыла глаза и посмотрела на человека, присевшего на край постели. Растрепанные светлые волосы, длинный, заляпанный грязью плащ. Взгляд его был ласковым, совсем юным и нежным, хотя черты лица огрубели от суровой жизни. Дрожь пробежала у нее по спине, перехватила дыхание.

Это был Кайл Риз.

Глаза ее наполнились горячими слезами, видение стало расплываться. Она так хотела разглядеть его получше, но боялась сморгнуть слезы, – вдруг он исчезнет?

– Кайл? – прошептала она.

Он не отвечал, но она поняла, что это не призрак. Она ощущала тепло его руки на своей щеке. А в его взгляде, устремленном на нее, светилась любовь.

Любовь к ней…

Эта любовь заставила его отдать за нее жизнь.

И тут ее точно обухом по голове ударили: нет, этого не может быть!

– Ты не можешь быть здесь. Ты умер, Кайл.

Она вздохнула.

Он кивнул и ответил высоким звонким голосом, еще раз напомнившим ей, как в сущности юн этот прошедший войну солдат.

– Я знаю, Сара. Это сон.

– Да, я так и думала. Все из-за торазина, который меня заставили принимать.

Они жадно всматривались в лица друг друга. В это мгновение ужас, боль и предчувствие гибели, никогда не покидавшие Сару с того дня, как она потеряла его, куда-то отступили. Все страдания забылись, душу переполнила любовь к нему – чистая, всепоглощающая любовь, которую она испытывала в его объятиях. Ей хотелось протянуть руку и дотронуться до него, но руки ее налились свинцовой тяжестью.

– Обними меня, – прошептала она.

Кайл обнял ее и принялся ласково укачивать. Она больше не могла сдерживать слезы: они катились по щекам, по его теплой руке, к которой прижималось ее лицо. Он снова заговорил, медленно, нежно:

– Я люблю тебя. И никогда не перестану любить.

– О Господи, Кайл! Мне так не хватало тебя!

Он взял ее за подбородок и поцеловал, сначала чуть касаясь ее губ, потом страстно в них впиваясь.

«Господи! – думала она. – Я чувствую его».

Боль в животе утихла, вместо нее возникло желание. Она ощущала его каждой клеткой, и его прикосновения возвращали ее к жизни.

Она уткнулась ему в плечо и, потеряв над собой контроль, зарыдала. Десять лет она держала себя в руках, не позволяла распускаться, и вот все ее старания пошли прахом, не выдержав напора теплившейся в ней любви к этому давно умершему человеку. Когда он снова заговорил, голос его звучал холодно и отчужденно.

– Где Джон, Сара!

Она с удивлением отметила, что на том месте, где только что был Кайл, никого нет. Вздрогнула и открыла глаза.

Кайл стоял у стены, сверля ее укоризненным взглядом. Она никогда не видела на его лице подобного выражения. Чувство вины охватило ее.

– Его у меня отобрали.

– Отныне удар нацелен на него. Ты должна его защитить – он в опасности.

– Знаю!

Расстроенная, она попыталась встать, подойти к нему, но ноги ее не слушались.

– Сара, ты должна держаться. Ты нужна нашему сыну.

Она изо всех сил старалась не расплакаться, но тщетно. Это все равно, что сдерживать набегающий прибой. И потом – она столько лет не плакала. Здесь, рядом с ним, ее буквально прорвало.

– Я знаю, что нужна ему, но у меня уже не хватает сил. Мне никто не верит, даже он сам. Я потеряла его. Я провалила задание!

– Держись, боец, – сказал Кайл, помогая ей подняться. – Помни, что тебе передали: будущее еще не определено, мы сами творим свою судьбу.

Он повторил те самые слова, какие приказал ему передать Саре постаревший Джон Коннор, когда впервые послал сюда Кайла. Эти слова подняли в ней бурю чувств, пробудили сознание ответственности за свою судьбу – именно для этого их ей и передали. Годами она размышляла над смыслом этих слов, но в последнее время они стали забываться. Сосредоточив все свои мысли на том, как бы вырваться отсюда, она многое забыла. Слишком многое.

Кайл направился к двери.

Сердце ее готово было выпрыгнуть из груди.

– Кайл, не уходи!

Он медленно обернулся к ней и сказал с упреком:

– Сара, этому миру отпущено не так уж и много.

Он открыл дверь и вышел. Сара собрала все силы, чтобы встать, но ноги не слушались ее. Она смотрела на дверь безумным взглядом. Кровь ударила ей в голову, она напряглась и буквально доползла до двери. Выскользнула в коридор. Посмотрела в одну сторону. Никого.

– Кайл! – в панике крикнула она.

Посмотрела в другую сторону. Невероятно, но он уже успел отойти на сотню ярдов. Она увидела силуэт человека в плаще, который быстро прошел по темному коридору и исчез за углом.

Сара побежала за ним, шлепая босыми ногами по холодному полу, больничный халат развевался за ней. Ей казалось, что коридор представляет собой нескончаемую дорогу, почему-то поднимающуюся вверх. Угол, за которым скрылся Кайл, был от нее все так же далек. Собрав все силы, она добежала до угла и завернула за него.

Риз мелькнул впереди, сворачивая за другой угол. Она побежала туда, остановилась в сомнении на повороте. Кайл стоял перед двойной дверью в конце коридора. Он распахнул ее и шагнул наружу, в прекрасное, залитое солнечным светом утро. Сара устремилась вперед и выскочила на зеленую лужайку. Осмотрелась.

Перед ней была детская площадка, вокруг звенел детский смех, дети катались с горок, взбирались по стенкам и лестницам, высоко взлетали на качелях. Риз исчез.

Внезапно из глубин ее существа поднялось предчувствие страшной катастрофы. Она знала, что сию минуту увидит самое страшное из того, что суждено пережито человечеству.

Она открыла рот, но вопль-предупреждение замер у нее на губах. Слишком поздно. Теперь она уже ничего не может сделать. Она увидела, как на горизонте взошла второе солнце, небо внезапно поблекло, землю потряс мощный взрыв. Затем все живое опалила волна нестерпимого жара. На ее глазах пожар охватил весь горизонт и стал неумолимо приближаться, сжигая все на своем пути, превращая дома, деревья, цветы в обугленные, дымящиеся руины. Пожар добрался до детской площадки…

В страшном пламени, которое жгло сильнее тысячи солнц, фигурки детей вспыхнули, точно спички. Пламя перекинулось на Сару, она закричала, но не от боли, которая пронзила ее, а от того, что она увидела: дети сгорали заживо, из обгоревших тел торчали обугленные кости.

Все, все кончено – некуда бежать, невозможно спастись.

Ослепительное сияние залило все вокруг. Сара никогда не думала, что свет может оказаться таким безжалостным. Он высвечивал страшные картины агонии детей, корчившихся в смертных муках на раскаленной земле. Ей удалось сделать шаг к дымящейся ограде, схватиться за нее, но ее руки охватило пламя.

Взрывная волна прокатилась по дымящемуся горизонту, образуя высокую стену сжатого воздуха. Вслед за ней на волю вырвался чудовищной силы ураган, несущийся со скоростью двести пятьдесят миль в час.

Дети, игравшие на площадке, превратились в обугленные статуи, которые рассыпались на ее глазах. Обломки разметало взрывной волной.

Взрывная волна ударила в нее, вырвав куски обуглившейся плоти. Ее засосало в крутящийся вихрь радиоактивного облака, в самую сердцевину ядовитого гриба, где искрилось и плавилось сияющее вещество, разверзая ад перед ее измученной душой.

Сара отвернула лицо, укрываясь от жаркого солнца, лившегося в окно, смахнула слезы. Все тело ее дрожало, мускулы напряглись. Больничный халат пропитался насквозь потом.

Открыла глаза и осмотрелась. Она лежала на полу возле перевернутой кровати.

Торазин вновь поверг ее в давнишний кошмар, которому скоро суждено сбыться.

Всем своим существом Сара чувствовала – война приближается. Она уже тысячи раз умирала в этой войне. Казалось бы, со временем ее сны должны стать спокойными и приятными, какими и должны быть нормальные человеческие сновидения. Но ведь это не просто сон, это видение, зримая картина того, что ожидает мир, раз от разу все более зловещая, будто черные силы, которые уже выступили в поход, с каждым ударом ее сердца подступают ближе и ближе.

Но Кайл до сих пор никогда не появлялся в этих кошмарах. Тогда почему он пришел сейчас? Случайность? А может она сходит с ума и в отчаянии пытается спрятаться от страшной реальности в объятиях мертвеца? Нет, нет… Он ведь сказал что-то важное. Но что? Она мучительно старалась вспомнить его слова…

Что-то о Джоне. Главное теперь – он. И еще: миру осталось не так уж много времени. Правда, это ее собственная тревога, исходившая из глубин подсознания. Ее, а не Кайла.

Сара почувствовала, как зашевелились волосы у нее на затылке. Волна холодного страха захлестнула ее.

Что-то должно случиться.

А она, находясь в заточении, не сможет этому помешать.

Отбросив назад спутанные волосы, Сара заставила себя встать. Нужно во что бы то ни стало выбраться отсюда.

Сегодня вечером.

ПРОСМОТР ВИДЕОЗАПИСИ

ПЕСКАДЕРО, ГОСУДАРСТВЕННАЯ КЛИНИКА, 3:58 ДНЯ

Сара стояла в маленькой пустой комнате, похожей на раздевалку. Затягиваясь сигаретой «Мальборо» – она выпросила ее у санитара – и скрестив руки на груди, вслушивалась в звуки собственного голоса, безжизненного и далекого. Повернувшись к видеомонитору на каталке, увидела себя: сонные глаза, которые она пытается свести в одну точку – ее тогда напичкали снотворным – язык едва ворочается. Запись была сделана вскоре после того, как Сару упекли в сумасшедший дом. «Как же яростно я тогда сражалась!» – поразилась она.

Сара – та, что на пленке – говорила:

– Это… как… как огромная мигающая лампа… Она светит мне прямо в глаза, но почему-то я все равно вижу, что происходит вокруг… Послушайте, но ведь мне это снится каждую ночь! С какой стати я должна…

Раздался покровительственный голос Силбермана. Самого его видно не было – он не попал в объектив.

– Продолжай, пожалуйста…

Живой Силберман сидел сейчас рядом и наблюдал за Сарой, которая смотрела на свое изображение на экране. У двери застыли наготове два санитара – на случай, если Сара вдруг потеряет самообладание. От нечего делать они тоже пялились в монитор.

Происходящее там их мало интересовало.

Сара – та, что на экране – нехотя рассказывала дальше. Она хмурилась и бросала негодующие взгляды на невидимого Силбермана.

– Дети, похожие на кучку сгоревшей бумаги… черные, неподвижные… А потом удар взрывной волны, и они разлетаются, словно листья, в разные стороны…

Та Сара больше не могла говорить. Она затрясла головой и разрыдалась.

Эта, живая Сара, глядела на ту холодно и бесстрастно, глаза ее покраснели, но остались сухими:

Снова послышался раздражающе спокойный голос Силбермана:

– Людям очень часто снятся легкие катаклизмы и конец света, Сара…

– Но это был не сон! Это было на самом деле. Слышишь, дебил?! Я точно знаю, когда случится катастрофа!

– Я и не сомневался, что считаешь это реальным…

– Двадцать девятого августа 1997 года это станет жуткой реальностью и для тебя! Все вы тут попляшете, понял?

– Успокойся, Сара.

Конечно же, Сара – та, что на экране – не могла успокоиться. Она корчилась в ужасных судорогах и, пылая праведным гневом, вопила, как безумная пророчица:

– Думаете, вы живы и здоровы?! Да вас давно уже нет! Вы все… Все подохли!

Она вскочила. Действия это, правда, не возымело, разве что Сара закричала еще громче:

– Это ты живешь, как во сне, Силберман! Ты, а не я! Я-то знаю, что случится. Обязательно случится!

Живой Силберман взял пульт управления и остановил видеопленку. На экране застыло безумное, перекошенное от ужаса лицо Сары.

Пациентка из восемьдесят второй палаты отвернулась с непроницаемым выражением лица. Сара знала: Силберман ждет, что она скажет. И, собрав остатки разума, с трудом подавляя тошноту, заставила себя улыбнуться этому надменному ублюдку.

– Я была напугана и… у меня в голове помутилось, – наконец выдавила она. – Теперь мне гораздо лучше. Туман рассеивается.

Силберман кивнул. Поигрывая авторучкой и снисходительно улыбаясь, он обдумывал ее слова.

– Да, в последнее время ты пошла на поправку.

Сара с легким удовлетворением отметила, что Силберман рассеянно сунул ручку в карман пиджака.

Теперь ей предстояло, пожалуй, самое трудное. «Надо полюбезничать с Силберманом, – подумала она. – Это поможет добиться цели».

– В чем дело? – удивился Силберман.

Сара замялась и покосилась на зеркало, через которое, как ей казалось, на нее смотрели. Она интуитивно чувствовала, что за зеркалом расположена наблюдательная комната, где начинающие врачи и пара штатных психологов курят и с довольным видом что-то записывают.

Если б она могла схватить стул и, разбив стекло, расквасить их наглые рожи!

Но Сара совладала с собой. Сегодня самый важный день, от которого зависит ее дальнейшая жизнь. Чтобы отсюда выбраться, необходимо действовать. Ползать на брюхе перед этими кретинами. Играть с ними в их дурацкие игры. Они из своего укрытия следят за каждым ее движением, за выражением лица и решают, сумасшедшая она или нет. Если удастся подобрать правильные слова, она вмиг может оказаться на свободе…

Сара повернулась к Силберману и, как ни в чем не бывало, улыбнулась.

– Вы говорили, что если за шесть месяцев я пойду на поправку, меня переведут в отделение с менее строгим режимом и разрешат принимать посетителей. Шесть месяцев прошло, и, мне хотелось бы повидаться с сыном.

Сидевший в кресле Силберман качнулся вперед и, поразмыслив, произнес:

– Так-так… А вот давайте-ка вспомним, что ты говорила про этих… роботов-терминаторов… Как тебе теперь кажется, они существуют?

Усилием воли Сара попыталась сдержать улыбку.

– Нет, не существуют. Теперь я это понимаю.

Сара постаралась, чтобы ее слова прозвучали как можно убедительней.

Силберман снова кивнул и что-то нацарапал в ее истории болезни. И устремил на Сару испытующий взгляд.

– Но ты же столько раз рассказывала, как раздавили одного из них гидравлическим прессом!

– Если это так, то наверняка сохранились бы какие-то вещественные доказательства. Полиция нашла бы что-нибудь на той фабрике.

– Понятно. Значит, ты больше не считаешь, что компании попросту удалось замести следы?

Наступил решающий момент. Силберман легонько постукивал ручкой по бумаге, как бы отсчитывая секунды молчания.

– Нет. Зачем ей было заметать следы? – наконец произнесла Сара.

РОЗЕТТСКИЙ КАМЕНЬ

ИРВИН, КАЛИФОРНИЯ, 4:01 ДНЯ

Стоя у окна на верхнем этаже «Монолита» – трехэтажного здания из черного базальта и стекла, в котором размещались административные службы и лаборатории «Кибердайн Системз», – Майлс Дайсон смотрел на блестевшие на солнце крыши автомобилей на стоянке. Ему не терпелось вернуться в лабораторию и вновь приняться за работу. Третий этаж занимала администрация, здесь находился отдел маркетинга и акционерное общество. Дайсон плохо представлял себе, чем они занимаются, и совсем этим не интересовался. Человек он был практичный, прагматик, которого волновали только научные изыскания и деньги, выделявшиеся ежеквартально на эти цели. Сейчас в совете директоров как раз решался вопрос об очередном субсидировании исследований Дайсона, из-за чего он страшно нервничал. Дайсон с трудом находил общий язык с людьми, несведущими в его профессии, однако за последнее время ему несколько раз приходилось покидать лабораторию, эту святую обитель, и общаться с бюрократами. Он возмущался по этому поводу, но понимал, что иначе нельзя.

Майлс Дайсон, наверно, был самым главным человеком в мире. Возможно, даже во всей истории человечества, хотя никто, в том числе сам Дайсон, об этом не подозревал. Он был прекрасным микробиологом, первоклассным химиком и руководил отделом Особых Проектов. Но когда-то он мечтал о карьере баскетболиста.

Окончив школу, юный Дайсон, тощий, как жердь, и вымахавший на шесть футов и два дюйма надеялся получить за свои спортивные заслуги стипендию в одном из университетов на западе страны. Но оказалось, что играл он не так уж и мастерски. Дайсон не знал, куда податься и обратился за советом к психологу. Та угадала его скрытые таланты, посоветовав серьезно заняться наукой.

Дайсон настолько преуспел в математике, что получил федеральную стипендию в Калтехе. В то время в США был огромный спрос на выдающихся математиков: Америка состязалась в этой области с Японией. Власти из кожи вон лезли, стараясь затащить в университет всех, у кого имелись хоть какие-то математические способности.

На первых порах Дайсон отнесся к своей будущей профессии весьма критически. Нет, алгебра ему, конечно, нравилась, не меньше, чем хороший матч. Однако, проучившись в Калтехе год, он вдруг страстно полюбил формулы и уравнения.

Преподаватели тоже поначалу смотрели на него скептически. Из-за своего социального происхождения, посредственных оценок в аттестате по английскому и биологии и жаргона, усвоенного в годы жизни в негритянском гетто, Дайсон казался им каким-то полудурком. Вполне вероятно, тут не обошлось и без расизма – в то время Дайсон всем своим видом нисколько не отличался от других чернокожих детройтских пареньков.

Однако потом, когда парня заворожила наука, раскрылись его недюжинные способности, он получил доступ в узкий круг юных университетских гениев. Затем выпускника взяли на работу в «Кибердайн Системз». Должность он занимал самую низкую, но зато участвовал в разработке одного, строго засекреченного, выдающегося проекта. Всего через два года Дайсон обошел своих соперников и был назначен координатором проекта. Теперь «Кибердайн» превратилась из маленькой предприимчивой фирмы по производству микросхем в корпорацию, которая ворочала миллиардами и со дня на день должна была овладеть секретами создания искусственного интеллекта.

В данный момент Дайсон мечтал лишь о том, чтобы снова вернуться к работе.

В большой кабинет – сплошь стекло и сталь – размашистым шагом вошел владелец корпорации. За десять лет, что минули со дня основания «Кибердайн», Грег Симмонс сильно сдал. Победа над конкурентами и борьба за возможность контролировать остальных членов совета директоров, которые были простыми вкладчиками, стоила ему многих лет жизни. Симмонсу стукнул пятьдесят один, но выглядел он на десять лет старше. Его некогда густые, черные волосы поредели и поседели. На бледной коже выступили коричневые пятна. К тому же Симмонс страдал от артрита бедра. Он, вероятно, мог прожить еще много лет и разбогатеть еще больше, но по его виду сказать этого было нельзя. Больные раком – и те выглядят лучше.

Самый серьезный удар по душевному спокойствию Симмонса был нанесен пять лет назад, когда от опухоли мозга скончался его компаньон, – суматошный, но очень толковый молодой человек по имени Джек Кролл. Это благодаря ему компания так быстро шла в гору. К тому же Джек Кролл вот-вот должен был создать совершенно новый тип микросхемы – ультратонкую. Его открытие произвело бы революцию в компьютерном мире и сделало бы Симмонса миллиардером. Но несчастный мальчик умер, так и не завершив своих исследований. На то, чтобы подыскать ему подходящую замену, ушли годы. Наконец такой человек нашелся. Дайсону исполнилось тридцать три, но он по-прежнему выглядел на двадцать с небольшим. С виду типичный «голубой воротничок», Дайсон, однако, умудрился расшифровать сложные записи Кролла, сделанные им незадолго до смерти, и продвинуться дальше, причем собственным путем. Вместо того, чтобы изучать работу отдельных элементов микросхем, Дайсон развивал общие принципы функционирования подобных устройств.

Плохо только то, что деньги в его руках так и таяли. Ему требовались все новые и новые сотрудники, и, чтобы переманить их из других компаний, «Кибердайн» приходилось платить им гораздо больше. А поскольку штат сотрудников увеличивался, сохранять в тайне исследования с каждым днем становилось все труднее. Было общеизвестно, что Дайсон относится к соблюдению секретности крайне легкомысленно. Симмонс частенько вызывал его на ковер и отчитывал за нарушения. Это напоминало выволочку, которую устраивают ребенку-вундеркинду. Дайсон знал, что Симмонс в науке не силен, не то, что в вопросах купли-продажи и накопления капиталов. Он, конечно, мог понять конечные цели, маячившие перед его компанией, но каким образом они достигаются, не ведал. Симмонс не был ученым. Разумеется, какое-то время он работал чертежником и инженером-оформителем в мелких фирмах, производивших электронику, но успех же его зиждился на том, что ему улыбнулась фортуна.

Десять лет назад Симмонс работал в фирме «Клейнхауз Электроникс», на окраине Лос-Анджелеса – занимался предварительными расчетами на компьютере. И вот однажды утром он не смог попасть на фабрику вовремя: пришлось ждать, пока полиция буквально соберет по кусочкам с пола растерзанный труп. Очевидно, ночью произошел взрыв. Зачем-то на фабрику проникли двое, мужчина и женщина, и вывели из строя какое-то оборудование. Мужчина погиб, а женщина, похоже, лишилась рассудка.

Когда, наконец, Симмонсу разрешили войти, Джек – он был тогда его помощником – показал ему странный обломок электронной платы. Сгорая от любопытства, Джек прокрался сквозь полицейские кордоны и подобрал один из самых, по его мнению, интересных обломков, оставшихся после взрыва.

С подобной технологией ни Симмонс, ни Кролл никогда не сталкивались. Вместо того, чтобы сообщить об этом Клейнхаузу, они уволились с работы, по уши влезли в долги и открыли собственную компанию, которую назвали «Кибердайн».

Первые два года они чуть ли не голодали и все пытались понять, что же такое им удалось тогда обнаружить. Мало-помалу Джек Кролл расшифровал работу одного участка микросхемы, и это, подобно розеттскому камню, указало ему путь к другим, пусть небольшим, но весьма прибыльным открытиям. Компания развернула бойкую торговлю новой быстродействующей микросхемой. На третий и четвертый год Симмонс и Кролл оказались в солидном выигрыше. И тут у Кролла обнаружили опухоль. Он лихорадочно работал, делал записи искаженным наркотиками, корявым почерком, но умер, так и не успев совершить еще одно открытие.

Теперь на пути к открытию был Дайсон.

Симмонс откашлялся. Дайсон вздрогнул и взглянул на него.

– Извини, что я так задержался, – сказал Симмонс, – но членов совета смутили некоторые пункты твоей финансовой сметы.

Дайсон собрался вспылить, но Симмонс схватил его за руку.

– Не волнуйся. Я сумел рассеять тучи.

«Трепач», – подумал Дайсон. Наверняка старику неизвестно, на пороге каких открытий находятся филиалы его собственной фирмы. Но, судя по всему, Симмонс учуял опасность, и Дайсон осторожно выжидал, пока старикан разоткровенничается.

Симмонс предложил ему шотландского виски. Дайсон вежливо отказался.

Симмонс залпом осушил стакан и, наконец, ухмыльнулся.

– Ладно, успокойся. Бюджет на следующий квартал тебе утвердили. Я охрип, уговаривая всех остальных. Они желают к концу года иметь на руках готовую продукцию, которой можно будет торговать. Я их уверил, что ты меня не подведешь. Так что сделай одолжение – не трать все деньги сразу.

Оба притворились, что им весело. Они не были друзьями. Для дружбы необходимо взаимопонимание по каким-то ключевым вопросам. А эти двое почти во всем придерживались противоположных точек зрения. Во всем, кроме того, что касалось Отдела Особых Проектов. Но даже тут они преследовали различные цели. Дайсон, конечно, радовался высокой зарплате, но работал не ради денег. Его привлекал сам процесс познания. Если же в результате его работы удастся чуточку улучшить мир, чтобы его детям жилось хотя бы немного полегче – то и чудесно!

Симмонс хотел приумножить свои богатства.

В каком-то смысле оба были одержимыми.

Но Дайсон считал себя счастливее.

Он пожал Симмонсу руку и обещал лично информировать об успехах отдела.

И со всех ног кинулся к лифту. Ступив на застланный паласом пол и убедившись, что в кабинете один, Дайсон подпрыгнул от радости. А он-то был уверен, что совет директоров зарубит большинство пунктов финансовой сметы! Да, он явно недооценил любовь Симмонса к отделу и к разрабатываемому проекту. Теперь у него есть все необходимое, чтобы завершить работу. Очень скоро падет последняя преграда, и они узнают об Объекте №_2 все, что только можно!

Двери, прошелестев, отворились – лифт приехал на второй этаж. Дайсон прошел через пустой вестибюль и замер перед мощной дверью. Хромированная надпись наверху гласила:

«Отдел Особых Проектов. Вход по специальным пропускам».

Дайсон сунул в щель свой электронный пропуск. Дверь щелкнула и распахнулась.

Он вошел в ЛИР – Лабораторию Искусственного Разума. Все здесь было заставлено полками с процессорами, дисководами, контрольным оборудованием и опытными образцами. По полу змеились толстые провода. Попав в это помещение, где, несмотря на чистоту, царил беспорядок, посторонний человек решил бы, что оказался на телефонной станции, работники которой не отличаются особой аккуратностью.

Дайсон вышел на середину комнаты и сказал обратившимся во внимание сотрудникам:

– Ребята, я вас поздравляю. Вы получите прибавку к жалованью.

Коллеги приветствовали Дайсона шутливыми возгласами. Никаких лабораторных халатов тут не носили. Все ходили в джинсах и кроссовках. Ребята были такие же молодые и способные, как и сам Дайсон. Они сидели за столами, пили пепси-колу, жевали сэндвичи и производили революционный переворот в технологии. Теперь же они наперебой кинулись хлопать Дайсона по спине и пожимать ему руку. Дайсон попросил всех сесть и сказал, что сегодня надо будет пораньше разойтись по домам. Раздался общий стон. Никто из коллег Дайсона не имел привычки уходить домой до конца рабочего дня. Инженерно-технический персонал и научные сотрудники упорно состязались, кто кого пересидит. Тот, кто первым вставал из-за стола, становился чем-то вроде отверженного. Товарищи Дайсона трудились по шесть дней в неделю, да и по субботам нередко засиживались на работе допоздна. Отдыхать, водить семейство в кино – это было не для них. Им хотелось того же, что и Дайсону: найти ответы на интригующие вопросы. И обрести силу, которая помогла бы им изменить мир.