Текст книги "Пикник с кровью"

Автор книги: Ренато Оливьери

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 10 страниц)

– Я не покажусь слишком любопытным, если спрошу, как вы через сегодняшнее письмо добрались до меня?

"Джорнале» лежала сложенной на столе, наполовину прикрытая железнодорожным расписанием. Значит, Рената Орландо не обратила внимания на то, о чем они говорили в конце вчерашней встречи.

– Следим за газетами, – сказал комиссар, многозначительно взглянув на Надю. – Именно она читает их с особым вниманием.

– Поздравляю.

– Единственный пожилой человек, убитый на Центральном вокзале в рождественские дни, был Этторе Ринальди, шестидесяти семи лет. Капитан. Как раз вашего возраста.

Он медленно покачал головой.

– Его убили. Самым подлым образом. За горсть монет и две сорочки.

– Две сорочки?

– Вы не слышали? В чемодане, который был при нем, обнаружили книгу и немного грязного белья. Анжела говорила, он взял в дорогу две сорочки, а в чемодане их не оказалось.

– Кто такая Анжела?

– Синьора Бьенкарди – добрая приятельница Этторе.

– Я читал в деле, что он был вдовцом.

– Уже несколько лет.

– Вы знали его жену?

– А как же. Невероятная была зануда, постоянно на что-то жаловалась. Мечтала жить в провинции, в Павии – она родом из Брони, – а жить и умереть пришлось в Милане.

– А что представляет из себя Анжела?

– Ей еще нет пятидесяти. Думаю, лет сорок семь, сорок восемь. Впрочем, точно не знаю. Живет на улице Поджи.

– Чем она занимается? Домашняя хозяйка?

– Преподает французский в церковной школе.

– А друг ваш где жил?

– На улице Баццини. Мы все жили в тех краях.

– Я тоже, – сказал Амброзио, – в детстве жил на улице Баццини. Интересно, не правда ли?

– Этторе жил в двухэтажном домике, перед которым растет пальма, знаете? Он называл это место оазисом улицы Баццини.

– Где вы познакомились? – спросила Надя, и оба повернулись к ней, потому что она до сих пор сидела молча.

Впервые за весь этот долгий разговор Капитан прищурил глаза, и тень улыбки пробежала по его обычно хмурому лицу.

– На борту одного катера. Он курсировал по маршруту Триполи – Крит – Триполи. Тогда мы впервые шли этим маршрутом, чтобы миновать Сицилийский канал, где англичане топили наши корабли один за другим. Этторе был парень веселый, мы чувствовали себя как в отпуске, стояла жара, был конец июля, многие страдали от морской болезни. Этторе носил при себе, в бумажнике, фотографию девушки в купальнике, говорил, что обручен, звали ее Леда, и мы стали называть его Лебедем, Леда без Лебедя. Никто не думал о том, что случится потом, месяца через четыре.

– Этторе не попал в плен, как вы?

– Он вернулся на родину в сорок втором и потом провоевал всю войну, вплоть до апреля сорок пятого.

– Офицером?

– Кто, Этторе? Он мог быть кем угодно, только не офицером. Не смог бы командовать даже детьми в младшем классе. У него была только храбрость, он не знал чувства страха. Еще в детстве в своей деревне залез на крышу дома и спрыгнул оттуда с зонтиком, сломав себе ногу. Кстати, его двоюродный брат погиб в Кении в схватке с носорогом, много лет назад. Это у них семейная черта. Его отец имел медаль за храбрость.

– Не знал чувства страха? Как это возможно? – недоверчиво переспросила Надя.

– Есть люди, которые боятся перейти дорогу за городом, оглядываются сначала направо, потом налево. Другие, наоборот, не думают о том, что может случиться. Полагаю, что все дело, – Де Пальма поднес указательный палец к виску, – в складе мозгов. Я, например, испытывал жуткий страх, когда надвигались, гремя гусеницами, танки. Нужно было делать огромное усилие, чтобы остаться в окопе, не вскочить, не побежать. Я даже молился.

– Как вы думаете, Этторе Ринальди в ту ночь защищался?

– Если только на него не напали внезапно, исподтишка.

– Он ходил с оружием?

– Нет. Он хорошо стрелял, мы даже иногда ходили вместе в тир, но оружия с собой не носил.

– А вы?

– У меня всегда «беретта» в бардачке машины.

– Вы заходили к нему домой, на улицу Баццини?

– Раз в неделю, по четвергам. Мы играли в карты. Правда, в последнее время как-то потеряли друг друга из виду. А были периоды, когда мы почти не разлучались, как… как настоящие братья. Когда я жил с Антонией, Этторе был для меня как громоотвод. Ходили ужинать в ресторанчик на Ламбрате, рядом с вокзалом, или в тратторию на улице Феста дель Пердоно, в двух шагах от университета. Он приходил в ярость, когда видел всякие надписи на стенах и листовки со всевозможными протестами.

– А вы?

– Меньше, чем он. Я никогда не был таким экспансивным.

– Держали злость внутри, в нафталине, – прокомментировал Амброзио. Потом он часто спрашивал себя, нарочно произнес эту фразу или она вырвалась нечаянно?

Капитан вдруг покраснел, он старался изо всех сил сохранить спокойствие.

– Вы считаете меня дураком? Знаю, куда клоните, комиссар. Вы меня подозреваете. Да, вы думаете, что я брожу ночами по улицам, отправляя в ад мерзавцев, сделавших город непригодным для жизни, превративших его в дикие джунгли.

– Уверяю, у меня нет подозрений в отношении вас. По крайней мере в этот момент. В конце концов вы хорошо знаете, я вам говорил и повторяю, что живу между предположениями и сомнениями. Это не моя вина, Капитан.

Де Пальма расслабил пальцы, сжатые в кулак, и провел рукой по лбу, покрытому испариной.

– Ну, а после того, как погиб синьор Этторио Ринальди, вы бывали в доме на улице Баццини?

Надя задала как раз тот вопрос, который готовил Амброзио. «Молодец»«, – подумал он.

– Нет, ни разу.

– Квартира принадлежала ему?

– Он купил ее лет двадцать назад.

– Наверное, оставил завещание?

– Послушайте, почему вы не зададите этот вопрос Анжеле? Она знает про Этторе все.

– Тогда представьте нас, хотите?

– Сегодня вечером?

– Позвоните, мы поедем сейчас же.

– А нельзя ли отложить до завтра?

– У вас дела? Обещаю, мы управимся быстро. Достаточно, если вы побудете при разговоре несколько минут, потом можете уйти. Будет лучше, если синьора увидит нас вместе с вами.

– Вы правы. Анжела еще не в себе. Она видела Этторе в морге. Я сам ее провожал.

– А как полиция ее нашла?

– В чемоданчике у Этторе, в боковом кармане, была рамочка с разбитым стеклом, а в ней фото Анжелы. На обратной стороне был адрес и имя фотографа.

– Он всегда брал фотоснимок с собой в дорогу? – спросила Надя.

– Он был влюблен в нее.

Капитан сказал это, как будто завидовал старому другу.

– Анжела, во всяком случае, заслуживала такой любви. Влюбленные всегда немножко смешны. Может, именно поэтому я… – он посмотрел на Амброзио, потом на Надю, светлые глаза закрылись на мгновение, потом снова открылись, – " я старался никогда не выглядеть сентиментальным и проявлял осторожность, может, даже излишнюю.

– А ваш друг Этторе, наоборот, был смелым. Де Пальма выдвинул ящик в письменном столе и склонился над ним, словно хотел, чтобы они не увидели на его лице проявления нежности, а может, даже горечи оттого, что сам он никогда не был таким, как Этторе Ринальди.

– И все же, несмотря на его мужество на войне, – заметил он, достав из ящика какие-то бумаги, – у Этторе было много причуд. Вообще, между нами говоря, он всегда впадал в крайности. Вы не поверите, его дом битком набит барометрами и термометрами. На балконе, в спальне, даже в автомобиле. Выгнал домработницу, которую потом взял я, и знаете за что? Только за то, что, вытирая с мебели пыль, она, случалось, не ставила их на свои, раз и навсегда определенные места.

– С Анжелой они были знакомы давно?

– Это я их познакомил. Анжела приходила к Антонии, моей бывшей жене. Я никогда не понимал, как они могли подружиться.

– Отчего же. Противоположности часто сходятся, а сходство, наоборот, разделяет. Надоедает смотреться в зеркало.

– Может, вы и правы. Знакомы они давно, лет двенадцать. Этторе тогда был в депрессии, жена тяжело болела. Стала капризной, невыносимой. Особенно если вспомнить его веселый нрав. Казалось, у него всегда праздник. Он был из тех людей, с кем приятно встретиться в воскресенье, когда ты один.

– Анжела знала жену Этторе? – Надя оторвалась от блокнота, куда что-то торопливо записывала.

– Нет, не думаю. Она никогда не хотела ее видеть. И это естественно, не так ли?

– А вам она нравилась?

– Мне нравилось, как она умела слушать. Как будто ей действительно интересно то, что ты говоришь.

– Капитан, скажите мне, пожалуйста, но только откровенно, во время нашей прошлой встречи вы упомянули о своем друге, убитом уже на второй день после окончания войны на повороте дороги. Все уже кончилось, вы шли сдаваться и тут – очередь из автомата…

– Его звали Джанфранко.

– У Джанфранко, насколько я помню, был товарищ, который после этого случая стал стрелять в любого, кто делал ему знак остановиться. Он не сдал оружие и долго вел как бы собственную войну. Не Этторе ли был этот бесшабашный стрелок?

Капитан открыл коробку, стоявшую у него на столе, взял оттуда сигару, обрезал и сунул в рот. Прикурил, подмигнул Наде:

– А знаете, ваш комиссар интересный тип. Однако он ошибся, это был не Этторе.

– Вот мне и хочется узнать, кто же это был?

– Охотно удовлетворю ваше любопытство. Его зовут Прандини, он стал подрядчиком по строительству. Купается в деньгах, живет в большом селе под Кремоной, на реке По. Мы часто видимся. Когда бывает в Милане, всегда звонит. Правда, ездил в Саудовскую Аравию строить виллы для эмиров, так что какое-то время мы виделись редко, но теперь он стал домоседом.

– Он знает о смерти Этторе?

– Наверняка. Что за вопрос?! Об этом узнали все друзья, когда его убили.

– На улице туман, – сказала Надя, поглядев в окно.

– Не позвоните ли вы Анжеле? Мы будем у нее минут через сорок.

Амброзио поднялся, подошел к карте на стене. Капитан, склонившись над телефоном, набрал номер.

– Поедем за его машиной? – Надя надела пальто, подняла воротник; в комнате было прохладно, и она озябла.

– Он сядет в нашу. Хочу поговорить с ним еще. Посмотри, какая интересная карта. Война, передвижение войск в песках Бир-эль-Гоби…

От ледяной воды причала поднялся туман, окутав улицы и дома мягким рыхлым облаком. Огни машин с трудом пробивались сквозь него, похожие на расплывшиеся желтки глазуньи. Туман поглощал даже звуки: рев моторов таял в нем.

– Поведу я, – сказал Амброзио, – Капитан сядет рядом со мной.

Он медленно вел машину, до ломоты в глазах вглядываясь в серое месиво, которое их окружало. Ехали молча. По встречной полосе один за другим двигались снабженные мощными противотуманными фарами огромные автопоезда, они возникали перед глазами комиссара как будто ниоткуда. Напряжение, почти осязаемое, требовало разрядки. Свернув с магистрали на более тихую улицу, Амброзио с облегчением вздохнул. И тут Капитан, глухо кашлянув, произнес:

– Так это она, выходит, рассказала вам про Этторе? Комиссар почувствовал себя неловко. М-да, не самое это благородное занятие на свете – выпытывать у людей то, что они изо всех сил стремятся скрыть. Но что ж ты сделаешь, если главное для тебя – истина; ведь не ты виноват, что пути к ней так сложны и запутанны.

– Рената только сказала мне, что на Рождество погиб ваш друг. Больше ничего. А утром я прочитал ваше письмо и соединил вместе оба случая.

Надя наклонилась к Капитану.

– Знаете, что меня поразило больше всего, когда я увидела снимки преступления? То, что Этторе Ринальди был в пальто с каракулевым воротником.

– Что в этом странного? Представьте себе, у него даже была шапка-ушанка. Мы все время подсмеивались над ним, называли переодетым русским лазутчиком.

– Думаю, Ринальди умел одеваться элегантно. – Амброзио почувствовал, что Де Пальма принял его объяснение.

– Он любил лайковые перчатки, носки для игры в гольф, шерстяные галстуки ручной вязки. Самое интересное, что таким он был и в армии. Украшал солдатскую форму различными разноцветными шарфами, носил большие немецкие очки и английские ботинки для пустыни. Это был ужас с точки зрения армейских порядков… Капрал каждый день гонял его, как зайца, но ничего не мог с ним поделать.

– У него были дети?

– Я бы предпочел, чтобы об этих вещах рассказала Анжела, она лучше меня знает. Могу сказать вам, капитан, что у Этторе в жизни были темные места. Кое о чем с друзьями, даже со старыми товарищами по оружию, как я, он предпочитал не говорить. – Капитан глухо закашлялся и полез в карман за носовым платком. – Думаете, что все-таки сможете найти, кто его убил?

В его голосе Амброзио уловил тщательно скрываемую тревогу, едва заметное волнение.

Когда они пересекали бульвар Аргонне, туман немного рассеялся. Стали заметны черные силуэты платанов вдоль тротуара, неоновые вывески магазинов подчеркивали печальную неподвижность вечера.

«Бог мой, – подумал Амброзио, – как все это напоминает рождественские праздники детства, старых женщин в промокших ботинках с корзинами скромных покупок: сто граммов печенья, сто граммов мармелада, бутылка молока…»

– Я не верю, что вам удастся найти того, кто нанес ему смертельный удар. Абсолютно не верю, – твердо произнес Де Пальма, но твердость эта уже не могла обмануть комиссара.

– Где вы были, когда погиб Этторе? – Амброзио выехал на улицу Поджи и затормозил возле дома, в котором жила Анжела Бьянкарди. Капитан сделал вид, что не расслышал вопроса. Щелкнув дверцей, он вылез из машины.

Глава 7

С портрета на комиссара задумчиво смотрел писатель Марсель Пруст с камелией в лацкане пиджака. Стены в комнате были оклеены темно-красными обоями. Квартира находилась на втором этаже дома, построенного в начале века, с решетками на окнах. Внизу у подоконников решетки изгибались, оставляя место для горшков с геранью. Вскоре она должна была распуститься.

Хозяйка, Анжела Бьянкарди, носила короткую стрижку, волосы красила в черный цвет, пожалуй, слишком интенсивный. Невысокая, фигура стройная и пропорциональная. Темные глаза смотрели на собеседника внимательно, но не назойливо: чувствовалась профессиональная привычка учителя; этот деликатный интерес, как отметил про себя Амброзио, был даже приятным.

– Присаживайтесь, – пригласила она, показав на диван в стиле Людовика Филиппа и два кресла, накрытые тканью соломенного цвета. Сама осталась стоять, положив тонкие руки на крышку пианино. Люстра с хрустальными подвесками рассыпала блики и тени на восточные ковры и секретер из мореного дуба, который украшала изящная рамочка с фотографией мужчины. Галстук-бабочка, цветок в лацкане пиджака, веселые улыбающиеся глаза… Как непохож был он на того, распростертого на грязном асфальте, с проломленной головой. И все-таки Амброзио тут же его узнал.

Заметив, что комиссара заинтересовал снимок, Анжела подошла к секретеру. Двигалась она легко, грациозно, как ученица балетной школы.

– Я специально заказала эту рамочку года три назад. Этторе смеялся, говорил, что я влюблена в Пруста. – Тень улыбки оживила ее глаза. – «Я стараюсь не отставать от твоего Марселя, видишь? – сказал он, когда дарил мне этот снимок. Даже надел бабочку и воткнул в петлицу цветок».

Де Пальма остался у двери. Он не разделся и нетерпеливо переминался с ноги на ногу, дожидаясь, когда можно будет уйти. Амброзио, верный обещанию, сделал знак, что он свободен, и кивком поблагодарил его. Де Пальма тут же вышел, Анжела поспешила за ним.

Надя подошла к пианино, тронула пальцем клавиши. Красивый сиамский кот соскочил с кушетки, настороженно посмотрел на нее – кто, мол, тут еще хозяйничает? – затем уютно устроился возле калорифера, между гнутыми ножками застекленного шкафчика.

– Я должен искать виновника той проклятой истории, которой, к сожалению, не смог заняться в декабре, – сказал комиссар, когда Анжела вернулась и присела на край дивана, сложив руки на коленях. Надя беззвучно закрыла крышку пианино и села рядом с нею. – Я не знаю никаких подробностей, кроме того, что Этторе Ринальди был убит ударом в затылок на стоянке, между двумя автомобилями, в нескольких десятках метров от вокзала. Где он был той ночью?

– Возвращался из Турина. Уехал туда накануне.

– На следующий день после Рождества? У него в Турине были знакомые?

– Да. Он делал так каждый год. Это был обычай: проводить день Сан Стефано со своими знакомыми в Турине.

– Извините меня за нескромный вопрос. Поверьте, это не праздное любопытство. Вы знали жену Этторе? Она покачала головой.

– У Этторе с нею были трудные отношения, разрыв произошел еще до того, как мы познакомились. О любви и говорить не приходилось, только… Она была очень больна, он не мог ее бросить. Если бы вы знали, как терпеливо, даже самоотверженно сносил он маленькие гадости, которые она ему устраивала, капризы. Впрочем, и ее трудно винить, что возьмешь с больного человека…

– Давно вы живете в этом доме?

– Я прожила здесь лучшие годы моей жизни. Этот район особенный, в двух шагах от нашего дома факультеты университета. Как здесь весело было когда-то, столько молодежи гуляло по бульварам, в тени платанов и тополей. И лавочки перед Политехническим… Все вроде осталось и все – не то. Как вы думаете, комиссар, почему?

– Наверно, потому, что мы сами стали иными?

– Может быть, – вздохнула Анжела. – Моя мама давно умерла, отец живет в Сестри, он вдовец, скучает, целыми днями разгадывает кроссворды. Бедняга, он прожил не очень удачную жизнь. Был школьным учителем со скромной зарплатой, это ужасно унижало его…

– Мать была из богатой семьи?

– Скажем так: из состоятельной. Дедушка занимался торговлей, жил хорошо. Он и подарил мне эту квартиру, когда я окончила университет.

– Вы преподаете французский язык? Она потрогала золотое кольцо на среднем пальце левой руки.

– Да, в одном частном институте, здесь поблизости.

– Диплом, конечно, по Прусту?

– Нет, – засмеялась она. – Как ни странно – «Когда с закрытыми глазами вхожу в осенний теплый вечер…» – Надя запнулась. Хозяйка ласково улыбнулась ей и продолжила, но уже по-французски: «…вдыхая аромат неповторимый…» Затем подошла к застекленной книжной полке, взяла томик и, вернувшись, показала Амброзио фразу, подчеркнутую карандашом: «Мы тем сильнее любим женщин, чем больше они нам кажутся странными».

– Вот это Этторе никак не мог понять. И не хотел. Мы ведь тоже были непохожими. Он придерживался представлений, которые сохранил с детства. Я всегда говорила ему: живи сегодняшним днем. С его точки зрения, это была ересь, глупость. «Разве можно так жить? – спрашивал он. – Я никогда ничего не боялся, поверь мне, но меня приводит в ужас одна мысль о том, что можно оказаться без прошлого, без памяти, без старых друзей…» Но он меня любила любил всей душой.

– Наверно, как и вы его. – Надя осторожно сжала ее тонкую руку.

– Я теперь замечаю, что его больше нет. Вы знаете, где он похоронен? На кладбище Музокко, там, где лежит столько его друзей. Раз в году, в апреле, он ходил навещать их, даже меня водил. И плакал. Они все были мальчишки, говорил он, Боже мой, все они были мальчишки, как и я…

– Вам непонятен был этот мир?

– Абсолютно. Но я видела, что Этторе не может стать иным. Как с другой планеты. Я говорила ему о Прусте, он пробовал читать его, но не смог, скучал, читал только книги о сражениях, биографии, военные дневники. Вечерами он любил сидеть на этом диване. Смотрели телевизор, ему нравились вестерны, он часто держал мою руку в своей, она была сухая, горячая. Я подвигалась, клала ему голову на плечо, он обнимал меня. В Этторе было что-то нежное, надежное. Я с ним чувствовала себя как за каменной стеной, в полной безопасности. Чувство, которое, кажется, я испытывала только в детстве, когда с отцом ходила в лес. Я постоянно боялась заблудиться, а он говорил: «Не бойся, Анжела, ты крикни меня, и я тут же появлюсь».

– Синьор Де Пальма считает, что Этторе сопротивлялся, когда на него напали.

– Не знаю, полагаю, что да. Но, может, их было двое? Один попытался вырвать чемодан, а другой, сзади, ударил железным ломиком. Могло быть и так, правда?

– Вполне. Квартира на улице Баццини принадлежала ему?

– Она досталась ему от жены.

– Хотелось бы посмотреть ее. Когда-то я жил совсем рядом, в доме на углу. С детства любовался пальмой. Она еще стоит?

– Да.

– Его оазис.

– Откуда вам это известно? – удивилась Анжела.

– Мне сказал Капитан. Они ведь были друзья?

– Я хотела, чтобы они встречались пореже, не перемалывали одни и те же истории, меньше копались в своем военном прошлом. Этторе иногда злился. Джорджио – мрачный пессимист, боюсь, что он страдает депрессией. Это ведь он, Де Пальма, познакомил меня с Этторе. Я дружила с Антонией, женой Джорджио. Она была милой и жизнерадостной девушкой, потом они поженились, и ее жизнь превратилась в сумасшедший дом. Слава Богу, в конце концов они разошлись. Она познакомилась с одним иллюстратором книг и детских журналов – добрый и веселый человек, прямая противоположность Джорджио. Антония все время говорит мне: «Как хорошо, что он даже не служил в армии! Все время рассказывает только про джаз и живопись».

– Теперь квартира перейдет к наследникам. Кто они?

– Одна девушка в Турине.

– Это он к ней ездил на Рождество?

– Как и каждый год, я вам говорила.

– Кто она, эта девушка?

Анжела встала, прошла к калориферу, наклонилась. Сиамский кот ловко прыгнул ей на руки.

– Его дочь.

– У него была дочь?

– Это длинная история.

Она снова села, уютно устроив кота на коленях. Лицо у нее было бледное.

– Жена знала об этой девушке?

– Да. Этторе хотел, кажется, ее удочерить.

– Сколько ей лет?

– Девятнадцать. Он познакомился с женой одного моряка. Их отношения длились недолго, всего несколько месяцев – банк, в котором Этторе служил, послал его в Турин проводить ревизию. С женой он уже жил плохо, они часто ссорились. Ему казалось, что жизнь уходит, как вода в песок, что он стареет среди жалоб и дрязг. Вот тут ему и встретилась эта женщина. Случайная, никого и ни к чему не обязывающая связь. Но она забеременела, а моряк вскоре погиб. В Марселе, в порту. Они там грузили какие-то огромные ящики, и его задавило. Вот так…

Джулия всегда знала, что Этторе ее настоящий отец, хоть она и носит другую фамилию. Кстати, они похожи друг на друга, как две капли воды. Странно, правда, – юная девушка и седой старик… И все-таки удивительно похожи. Глаза, губы, овал лица… Этторе постоянно посылал ее матери деньги, каждый месяц. По правде говоря, он чувствовал себя виноватым перед ними – все-таки эта женщина потеряла мужа… Говорил, что должен был развестись, несмотря на болезнь жены. Он очень любил Джулию, ведь других детей у него не было. Но ее мать не любил, вот в чем дело, если бы любил, наверное, все было бы иначе.

– Джулия приезжала в Милан?

– Только на его похороны. Но вскоре она должна приехать надолго. Мы переписываемся, звоним друг другу. Очень славная девушка. – Анжела заметила, что комиссар достал сигареты, но закурить не решается. – Курите, пожалуйста. – И поставила перед ним пепельницу.

Амброзио с наслаждением закурил.

– В чемодане у Этторе было две сорочки, их украли. Почему две, если он уезжал всего на один день?

– Он был очень осмотрительным. Всегда говорил: всякое может случиться. Может, придется остаться еще на день, и у меня не будет чистой сорочки. Чистота была его манией, как температура и атмосферное давление. Я покажу вам его термометры и барометры, вы ахнете.

– Кто были его друзья, кроме Капитана?

– Некоторые коллеги из банка, хозяин одного магазинчика, тоже ветеран, врач, который его лечил много лет. К сожалению, он уехал в Аргентину. Его жена родилась в Резарио, унаследовала там, как она говорила, гасиенду. Этторе очень любил доктора Прандини и болезненно переживал его отъезд.

– Прандини? Я уже слышал эту фамилию. Если не ошибаюсь, Прандини есть еще инженер.

– Это его старший брат, он строит дома. Анжела погладила кота. Чувствовалось, что говорить об инженере Прандини ей неприятно. Амброзио терпеливо ждал.

– Он из тех людей, с которыми встречался Этторе, – наконец неохотно произнесла Анжела. – В сущности, это они его уводили от реальности в мир воспоминаний, в мир призраков.

– Этот Прандини, как рассказывал Капитан, был человек одержимый, на войне стрелял без разбора.

– Этторе восхищался им. Говорил, что всегда нужно выбирать: убивать или быть убитым. У Прандини на этот счет не было сомнений.

Она открыла фрамугу. Комната наполнилась холодом.

– Зачем вы ко мне пришли? Чего вы хотите от меня? Я понимаю, вы тут не только из-за смерти Этторе. – Анжела пристально посмотрела на Амброзио. – Не рассказывайте мне сказки, комиссар.

– Я не собираюсь вас обманывать, синьора, это не в моих правилах. Мы расследуем целую серию убийств, которые, на первый взгляд, никак не связаны с гибелью Этторе Ринальди. Но я почти уверен, что именно смерть двух давних приятелей – Ринальди и Датури – вызвала, скажем так, цепную реакцию других преступлений. Преступлений, которые без этой связи просто нельзя объяснить.

– Джорджио говорил, что эти подонки всегда плохо кончают. Стреляют друг друга за наркотики, за деньги, из мести.

– Часто так и бывает. Мы тоже думали об этом. Однако на этот раз оружие, убившее четверых, – одно и то же. Боевое оружие.

– Значит, вы подозреваете, что Джорджио Де Пальма…

– Нет. В настоящий момент нет.

– Понятно. И что же – я должна помочь вам найти того, кто расправился с убийцами Этторе?

– Нет. Того или тех, кто убил Этторе.

– Вы их не найдете.

– Вы уверены?

– Я читаю газеты. Кое в чем Джорджио прав. Например, утверждая, что полиция работает хорошо только тогда, когда нужно сопровождать больших чинов. Извините.

– Вы часто ходите в дом на улицу Баццини?

– Несколько раз была. Вместе с Джулией; Я плохо себя чувствую там, комиссар. Вещи, к которым он прикасался, зубная щетка, кофеварка, мыльница, крем для бритья, записная книжка с телефонами, исписанная его красивым прчерком, подголовник кресла… Нет, я не могу там быть. Посижу несколько минут и бегу домой. Я просила Джулию пожить там во время каникул.

– У Этторе был автомобиль?

– Был, но в ноябре он продал его. Собирался купить новый, да так и не собрался.

– Я хотел бы надеть наручники на того, кто его убил и ограбил. Клянусь вам. У него украли бумажник. Сколько там могло быть денег?

– У меня уже спрашивали. Точно не знаю. Знаю только, что он пользовался чеками банкомата, которые у него нашли в кармане пиджака. Значит, ему не нужно было носить с собой много наличных. В бумажнике могло быть сто, двести тысяч лир, не больше.

– А ценности? Золотые часы, перстень?

– Нет. Единственные золотые часы, которые у него были, он хранил в сейфе, их подарил ему отец, когда Этторе вернулся с войны. Он очень дорожил ими, но только как памятью об отце. На руке носил обыкновенные пластмассовые.

– Золотые часы могли бы навести на след. Обычно от них стараются спешно избавиться. Вам удалось открыть сейф?

– Я знала комбинацию. У нас не было друг от друга секретов. Мой год рождения. Номера комбинации сейфа – год моего рождения.

– Я не хочу знать его.

– Спасибо.

– Хотите посмотреть его квартиру?

– Охотно.

Амброзио и Надя в сопровождении хозяйки подошли к вешалке в прихожей. Возле вешалки стояла большая медная ваза с двумя цветными зонтами и одним черным, мужским.

– Этторе держал свой зонт здесь, – сказала Анжела, трогая ручку из темного дерева. – Он был убежден – если любишь женщину, должен почувствовать желание оставить у нее свой зонт.

Она надела волчью шубу.

Туман опал, огни фонарей стали ярче. Покрытая мелкими каплями влаги машина комиссара дремала на стоянке у дома. Он предложил Анжеле доехать до дома Ринальди, но она отказалась.

– Давайте пройдемся пешком. Я еще сегодня не выходила на улицу.

Пройдя какую-то сотню метров, она остановилась перед небольшим домиком, возле которого росла пальма. Пальма не представляла ничего особенного: сухой веник на войлочной ручке. Однако, когда он был мальчишкой, она казалась ему чудом из чудес – высокой стройной красавицей. Господи, куда же девалась ее высота! Забавная это штука – память.

Амброзио взглянул на соседний дом. В окнах первого этажа горел свет. В молодости комиссар жил там с родителями. Он взял под руку Надю Широ, чувствуя, как поднимается внутри какое-то бессильное отчаяние.

В двери было два замка, и Анжела Бьянкарди при тусклом освещении подъезда заставила их наконец открыться.

На дверях висела овальная бронзовая табличка с одной фамилией – Ринальди.

Квартира имела странный вид, как будто в ней никогда никто не жил. Мебель, посуда в горках, книги на стеллажах – все было расставлено, как в музее, с маниакальной тщательностью. Барометры, термометры, часы с маятником, пожелтевший план Милана прошлого века в рамочке, стол, покрытый тканью цвета лаванды, с блюдом фруктов из майолики в центре, диванчик и два кресла, обитых кармазиновым бархатом, казалось, простояли на своих местах лет двести. На стенах висели две картины: крестьянин, ведущий волов с плугом, и гора с заснеженной вершиной: на переднем плане был нарисован мостик, под которым бежала речка.

– Сколько раз говорила ему, что они ужасны, эти картины, а он объяснял: их купил на аукционе его отец, пусть висят.

Спальня была почти пустая: столик, комод, встроенный шкаф. На одной дверке шкафа – зеркало.

– Это единственная комната, в которой Этторе все поменял, не мог спать в кровати, на которой умерла жена.

Резная книжная полка с цветными стеклами в дверцах, кресло, обитое темной кожей, низкая тумбочка под окном, покрытая бежевым лаком. На полу новый, амарантового цвета ковер.

– Этторе купил его перед Рождеством, – пояснила Анжела. Это был его кабинет, тут он хранил все свои вещи, книги о войнах, письма, альбомы. За этой картиной – сейф, о котором я говорила. Собственно, это не картина, а увеличенная и вставленная под стекло фотография, но Этторе ее любил.

На фотографии маршал Бастико вручал отличившемуся солдату награду.

– Где он держал пистолет?

– В нижнем ящичке столика, у кровати.

– Хотелось бы взглянуть.

Они вернулись в спальню. Амброзио открыл ящичек и достал пистолет. «Беретта» девятого калибра с семью патронами в обойме.

– Могу я взять его на несколько дней?

– Конечно.

Он передал пистолет Наде, она обернула его носовым платком и положила в сумочку.

Анжела ничего не спросила, ее как "будто не удивило, что полиция проверяет оружие, принадлежащее жертве.

– Капитан говорил, что он ходил стрелять в тир.

– Не знаю. Я не люблю оружия. Я даже немного боюсь его. Мы об этом почти никогда не разговаривали. У каждого из нас была своя зона, куда мы старались не вторгаться. У меня были свои друзья, я ходила на концерты, в театры. Он редко сопровождал меня. Только если я настаивала, раз или два в году.

– Дом содержится в большом порядке.

– Видели барометры? Он их вечно проверял. Помню один случай, мы только недавно познакомились, я увидела их и удивилась. Ты похож на морского капитана, сказала я. Именно тогда он рассказал мне о своем приключении в Турине.