Текст книги "Обладать и принадлежать"

Автор книги: Рената Литвинова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

ГЛАВА: САМО СОБОЙ

Яя любила гулять. Гулять она приучала Риту. Был дождь, но Яя сказала:

– Давай гулять. – Она помахала рукой и потянула воздух, показывая тем самым, что вдыхать свежий дождливый воздух полезно.

– Теперь понятно, почему ты такая худая, – сказала Рита.

– Гулять-гулять-гулять, – весело повторяла та.

Рита же не привыкла просто так, бесцельно идти куда-то по холодной забрызганной улице на каблуках.

– Я должна ждать… Как? Куда гулять? – сморщилась она на подувший холодный ветер и нарочито завернулась в теплую кофту.

– Давай пойдем туда, – потянула ее Яя. У них не было зонта.

– Не люблю зонтов, – сказала Рита.

– Какая ты всегда грустная, – начала Яя, идя вихляющей походкой рядом. – Взгляд как у собачки. – И она потянула кожу между глазами, имитируя взгляд Пьеро.

– Да?!! – испугалась Рита. – Я не буду, я не буду больше! – Такой взгляд ей показался уродским.

– Это из-за Алеши, да? Любовь! – хитро спросила Яя. Она уже все знала и ревновала Риту. – О!.. Мужчины! – воскликнула она театрально и презрительно. – Все подлые. Думай о себе! Думай о себе! – навязчиво стала повторять, осматривая холодными глазами прохожих.

Мужчины оглядывались на них. Они остановились под фонарем.

– Мне кажется, вот как я умру. Меня убьют ножом в спину, – сообщила романтическая Рита.

– О! Красиво! И ты знаешь, кто?

– Да, я не выдам его. Это будет на вокзале.

– В спину?

– Но он аккуратно положит на перрон, из жалости, и чтоб я увидела его лицо.

– О! – Одобрительный жест.

– Одна из лучших смертей, когда засыпаешь на морозе, а Снежная Королева, пока единственная, кто занимается падшими, поет и ласкает – все только плачут и улыбаются, и нельзя разбудить такого человека, хоть сердце его и постукивает!

– Ты будешь богатой?

– Буду. Буду приглашать тебя на завтраки в самые лучшие отели мира. Буду приглашать на завтраки и обеды самых интересных людей, но только по одному разу, поболтать за едой. У меня будет свой остров. Такая сухая, чопорная дама в перчатках.

Яя обиделась:

– О-о-о! – Она взметнула свою руку и несколько раз восторженно потрясла ею перед лицом подруги. Рита отшатнулась от нее – была большая вероятность, что Яя заденет ее своими острыми заточенными ногтями.

Они помолчали.

– Пошли к мужчинам, – сказала Яя, приставляя сложенные в щепоть пальцы – обозначение по-глухонемому слова «мужчина».

Какой-то пьяный им встретился в переулке. Он, шутя, загородил им дорогу.

– Куда это вы? – спросил он весело.

Яя обеспокоилась, шарахнувшись от него.

– Что? Что он говорит? – спросила она Риту.

– Спра-ши-ва-ет, ку-да это мы? – перевела ей Рита.

– А, – воскликнула Яя и ответила, оббегая его: – На работу!

«Добыча» была найдена около киоска с горячими бутербродами. «Добыча» была легкой. Мужчина – толстый молодой иностранец, белобрысый, простой. Они вели его под ручки в Яино общежитие. По его молчанию, напряженному, чувствовалось, что попался жадный и недоверчивый. Он шел, но каждую секунду казалось, что готов остановиться, – так он сомневался, тратить ему свои деньги или не тратить. Нужно ли, стоит ли, хочется ли…

Яя, отвлекая, рассказывала ему про свою жизнь:

– Вот юбка! – высоким голосом пропевала она, щепотью худых пальцев задирая ее повыше, прямо к его белобрысым глазам и показывая поношенное качество материи. – Бабушкина! Стоила семь рублей!

Рита кивала. Как бы переводила:

– Бедная жизнь! (Шумно вздыхала.) Где вам еще так повезет? (Добавляла она, оглядывая его некрасивую внешность, хотя он плохо понимал по-русски.)

Тот отчужденно пожимал плечами. Опять думал, похоже, о денежных проблемах.

Прошли мимо церкви. Яя нарочито-показно перекрестилась. Сгримасничала кротость.

Рита же в этот момент увидела, как бездомная черная собака нюхает дохлую крысу; тогда Рита, отстраняясь от иностранца, закомандовала:

– Фу-фу!.. – Повернулась к Яе: – Она, наверно, очень голодная!

Потом Рита посмотрела на иностранца со свертком горячих бутербродов, тот только пожал плечами.

Как раз возле церкви за забором находилось общежитие. Это было одноэтажное здание с решетками на окнах и с табличкой, что в нем выступал Ленин. Яя объявила:

– Это моя тюрьма!

У крыльца надпись: «Общежитие общества глухонемых».

Поднялись по бедной деревянной лесенке.

Яя их пока оставила в темном коридоре, сама первая зашла в комнату. Перед дверью она сняла туфли, как в деревне, и вошла босиком.

Вообще здесь перед каждой дверью стояли горки истрепанных шлепанцев и тапок. Пахло едой. Иностранец абсолютно ничем не интересовался и стоял смирно, с вежливой улыбкой рассматривая Риту.

Тут Яя выглянула. Они затянулись к ней в комнатку с двухэтажной кроватью-«нарами».

– Это – моя! – Яя с улыбкой похлопала по «второму этажу». Иностранец сел на «первый этаж», пригнув голову и уперевшись взглядом в круглое зеркало на стене. Здесь было так тесно, что все близко. Прямо под носом у клиента висела его прозаическая физиономия в отражении, как гиперреалистический портрет. На полке с одной-единственной книгой стоял лакированный, на керамическом овале портрет мужчины, как на могилку – с серьезным и бдительным лицом.

– Это – муж моей соседки из другого города! – сказала Яя, жестикулируя, плюхаясь рядом с иностранцем на «первый этаж», в полумрак. – Но у нее есть любовник из соседней комнаты! – успокоила она.

Иностранец достал кошелек, когда наступила томительная пауза.

– Стой! – вскричала Яя и бросилась зашторивать окно, а потом хлопотливо подбежала к двери и задвинула засов. Теперь все было готово.

– Я тебя, – иностранец вдруг заговорил по-русски, ткнул в Риту пальцем в дверях, когда уходил, – жду у церкви. Да?

– Да-да, – сказала Рита поспешно, чтобы Яя не увидела – та отслаивала деньги, вмятые в простыни.

Он зачесал ладонью редкие волосы, перебросив их на затылок, крякнул и пошел, громко стуча ботинками по деревянному полу.

Гоняясь за выгодой, они всегда соблюдали верность друг другу, и Рита, конечно, не пошла за ним. Она расшторила окно и молча смотрела, как уходят самоуверенные мужчины с мясистыми спинами, пока Яя хрустела деньгами и делила их пополам, сидя в одних чулках в полумраке ниши «первого этажа».

В комнатке за такой короткий отрезок времени сразу воцарился беспорядок, бордельный и грязный. Хотелось поскорее убраться отсюда.

Яя протянула свернутые бумажки, как выдают бухгалтера зарплату в окошке.

– Жа-а-дный, фу! – коротко определила она его, и больше о нем не вспоминали.

Одеваясь, Яя подошла к зеркалу, посмотрелась.

– Ма-а-а-ленькая у меня грудь! – грустно протянула она, вздыхая. Вернулась, села рядом с Ритой, провела рукой по ее груди. Улыбнулась. – Нра-а-а-вится мне! – пояснила она.

ГЛАВА: ЖАЛОБЫ

Рита опускает указательный палец в чай и смазывает виски, щеки… и слышит, как звонит телефон.

– Алеша!!! – говорит она.

– Это говорят от Яи. – По телефону чужой голос. Пауза. Шептание: – Она передает вам, что у нее все плохо!.. – Тут, видно, Яя вырывает трубку и кричит отчаянно, оглушая Риту: – Горе!!! О, горе у меня!!!

– Что случилось? – тоже кричит Рита.

Опять меняется трубка на чужой, старающийся быть «нейтральным» голос и объясняет:

– Она говорит: «Меня уволили с работы!»

– Да вы что? Почему?

– Она говорит: «Девушка, на место которой ее взяли работать, ушла в декретный отпуск. И вот недавно, три дня назад, у нее украли ребенка, так что она опять досрочно возвращается на работу, а вашу подругу увольняют».

Пауза. Голос кхекает:

– Что передать? Говорите! – как телеграфист повторяет он.

– Ну и что она теперь говорит? – отзывается Рита. – Пускай едет ко мне.

– Сейчас. – Голос опять обсуждает что-то с Яей. – Она спрашивает вас: «Когда вы пойдете на работу?»

– Какую работу?

– Она говорит, – продолжает «переводчик», – она знает, какую работу, вечером, сегодня! – Она вырывает трубку…

– Я еду к тебе! – Это уже Яин голос.

– Чай? – спросила Рита, уже зная и умея изъясняться по-глухонемому жестами. (Красивый взмах руки – как будто два сомкнутых пальца отлетают от губ.)

– Да, да, – трясла Яя кудрявой головой, по общежитской привычке снимая на пороге обувь.

– Ужас, – стала она рассказывать прямо из коридора. – Я ехала в метро и видела, как глухие разговаривали между собой про меня и сказали, что я – проститутка!!!

– Откуда они узнали?

– Просто обсуждали меня, не поняли, что я тоже глухонемая и все понимаю! Ужас! Вот я обратно ни с чем? Как я буду жить?

Сели за стол.

Рита: Я думаю, где Алеша, как давно его нет… – Она посмотрела на его пиджак на спинке стула. Яя ревниво скривила лицо.

Яя: Зачем он тебе? – Тут же придумала причину. – Пьет где-нибудь. Уже целую неделю ты страдаешь на моих глазах! Мне больно на тебя смотреть! – восклицает Яя, пытаясь поймать Ритин взгляд. – Он не ценит тебя. Твою любовь. Я знаю!!! – Она говорила простыми фразами, но они убеждали сильнее, чем сложные умные речи слышащих людей. – Ты – красивая. Я тебя люблю. У нас много будет денег. Зачем тебе Алеша?

Рита запоздало горестно соглашалась с некоторыми мыслями подруги: Да…

Яя: Ох ты наивная! Я! Я все знаю. Слушайся меня! – И она острым пальцем с пикообразным ногтем затыкала себе в кружева на груди. Она налила себе заварки в чашку. Посмотрела на Риту наигранно добрыми-добрыми глазами и даже охнула – так ей хотелось быть убедительной. – Ох! Ты моя наивная! Сегодня пойдем к одному глухонемому сутэрнеру…

Рита: Да… Деньги… Если будут деньги я смогу откупить его от долгов…

Яя: Что??? (Закричала презрительно.) Ты будешь их так зарабатывать и… отдавать Алеш-ке? – Ужас и негодование проступили у нее на лице.

Рита: И тогда я уйду…

Опытная Яя сказала: Себе! Себе деньги! Он думает о тебе? Нужна красивая одежда. Будешь красивая. Это еще больше денег. Из денег можно сделать себе счастье!

Пауза.

Яя опять ожила: Наивная, наивная. – Навязчиво повторяла она. – Ты не видела жизни.

Рита: Есть одно платье – он подарил, но я не могу в нем выйти, оно с расцветкой американского флага.

В молчании они попили свой чай.

Яя вдруг спросила:

– А если придет Алеша ночевать, то с кем ты спать ляжешь? С ним, да? – И она стала обличительно прищуриваться, не отрывая взгляда. Рита удивилась. Она тягостно вздохнула:

– Я не верю, что он еще вернется скоро…

– Ты! – сказала Яя, тыкая отточенным ногтем в грудь. – Со мной! Ты ляжешь спать со мной. Да?

– Хорошо, так я его накажу, если он придет.

– Надо сдвинуть нашу кровать покрепче, чтобы не расползалась! – радостно проговорила Яя и поцеловала Риту в щеку ближе к губам, схватив узкой «ящерицыной» рукой за плечо. – Люблю тебя!

ГЛАВА: ВЫСЕЛЕНИЕ ИЗ ОБЩЕЖИТИЯ

Поехали на троллейбусе. Яя всегда экономила деньги. Здесь было так тесно от народа, что девушек сначала сжало, а потом разъединило толпою. Рита определяла, где Яя, только по ее периодически громкому восклицанию-взвыванию на весь троллейбус:

– Помоги мне Бог только вырваться с этой Земли!!! – Видимо, Яю еще раз крепко сжали, и она опять не выдержала, и прямо из самой души у нее сама выкрикнулась просьба-вопль. Весь троллейбус глянул на встрепанную Яю, проталкивающуюся к дверям. Но просила она не смерти, как подумал весь народ, а просьба ее была политическая – Яя уже давно мечтала покинуть Родину и жить в другой стране, где «не так сохнут мои руки, хороший климат и к глухонемым хорошее отношение!!!».

– Всех перехороню, – сказала она Рите, сойдя на остановке, – чтобы уехать с чистой совестью из этой земли!

Они долго стучались в двери общежития, потом посильнее толкнули, и те сами открылись. Прошли по узкому коридору с блестящими от коричневой масляной краски полами. Рита хотела обсудить с Яей, какой это противный цвет, но каждый раз путалась и думала, что Яя – не глухонемая, а дальтоник, а когда вспоминала наоборот, то уже происходили другие события.

Кто-то выглянул из своей комнаты, как зверек. Яя приветливо кивнула, но голова, только полюбопытствовав, быстро исчезла. Лицо у Яи посерело. Рита тут же не преминула понимающе сочувственно поддержать ее:

– Как ты могла здесь жить, бедная?

В комнате на этот раз находилась глухонемая Яина соседка. Зная об увольнении Яи и ее выселении, она уже распорядилась – Яины платья, чашки, туфли она свалила в распахнутый чемодан на полу.

Увидев пришедших, соседка Марина тут же замахала руками, деловито показывая, что очень торопится и ей надо все закрыть на ключ. Оглядывая Риту, тут же распознав в ней слышащую, она добавила ненатуральным фальшивым в интонациях голосом:

– Быстрее! Быстрее собирайте свои вещи! – Слова у нее получались более разборчивые, но голос был лишен той прелести и обаяния, которыми обладала Яя.

Соседка тут же отвернулась и стала причесываться, смотрясь в настенное зеркало, а заодно подглядывая за девушками в него.

Рита села на нижнюю полку кровати.

«Немая» хозяйка тут же закричала, обращаясь не к сидящей Рите, а к Яе:

– Скажи ей, пусть сядет на стул!!!

Рита пересела на стул, оскорбленная, ведь она подогнула край белья.

Яя по локоть, как размешивая, порылась в своих запыленных вещах и тут же обнаружила пропажу.

– У меня украли туфли! Боже мой!!! – пожаловалась она Рите и блеснула слезой.

Рита поднялась со стула, чтобы начать защищать.

«Немая» соседка тут же оторвалась от зеркала, словно ожидая скандала, закричала так громко, как и некоторые слышащие не смогут закричать:

– Что вы так на меня смотрите?!! У нее всегда все пропадает!!! Ты думаешь, я воровка?

– А куда пропало? – стараясь медленно проговаривать губами, встряла Рита, неприязненно глядя на соседку, заступаясь за Яю.

Ага, ну ладно, – нейтрально сообщила «немая» Марина и выскочила из «купе». Через мгновение появилась с молодым рыжим мужчиной с уже совсем назревшим ячменем на глазу. Он, как бычок, наклонил набок голову со спутанными тонкими волосами – сразу же обнаружилась посередине головы нежного цвета лысина. Однако лицо его постепенно стало искажаться злобой, такой предельной, патологической, вихревой, какая бывает у злодеев в фильмах или у выстрадавших ее маньяков. Его прозрачное лицо с лирическими веснушками покраснело, и засунутые руки в карманы он сжал в кулаки.

Соседка почувствовала себя уверенней, опять удивляя Риту, что неслышащая умеет производить такой сильный гортанный звук.

– Как ты смеешь? – кричала она протяжно и размахивала перед лицом Риты руками с шевелящимися пальцами, и даже пытаясь в маленьком помещении наступать на нее с угрожающим лицом. Но в такой тесноте отступать было некуда, и Рита удивленно и брезгливо рассматривала ее. Та продолжала:

– Кто ты такая? Пришла, развалилась на моей кровати!

Мужчина нахмурился. Тут Яя встала грудью перед Ритой, и они перешли на свой язык. Сразу стало тихо, только остался некий физический звук: когда они «разговаривали», то во ртах у них щелкало, чмокало, выскакивали звуки из непроизнесенных слов.

Нагруженные вещами, они вышли на воздух. Яя сказала:

– Любовник мог тебя ударить!

Они молча с испорченным настроением завернули за сарай рядом с общежитием.

– В этом дворике на меня напал один мужик, но его нашли, и судили, и дали несколько лет, я сидела на суде. Не спрашивай об этом, – сказала Яя, вздохнув. Потом вдруг: – Правда, она красивая?

–Кто?

– Марина, соседка, она красивая?

– Да ты что!!! – Рита так возмутилась, уже перенимая обычное Яино гримасничанье лицом, выражая преувеличенно свои эмоции…

– Нет! – упрямо сказала Яя. – Я совсем глухая. А она – только на пятьдесят процентов! Ты слышала, как она хорошо разговаривает, и ты ее понимаешь! Она умеет жить! Я не умею. Я не умею так кричать. У нее есть муж и есть любовник.

И все ее любят, защищают. Муж приезжает, так ее любит, защищает, я ее ни разу не выдала никогда! А я всегда одна, одна, одна…

Яя никак не могла успокоиться таким «проводам», где столько лет прожила:

– О! Марина, она такая хитрая. Она никогда не раздевалась передо мной голая за пять лет! Я думаю, у нее фальшивая грудь. – Яя задумалась, вспоминая. – Все ее боятся. Если она улыбается, то все через силу ей тоже улыбаются. Хотя все ее ненавидят. Она сильная. Никогда не стоит в очередях, говорит, я глухонемая, пропустите меня!

– Ну и что хорошего, – не понимала Рита. – Она такая злющая, у нее такой • урод-любовник с ячменем. Она сидит в этом номере с нарами. Как хорошо, что ты ушла оттуда!

– А куда я ушла? Куда мне идти? Что будет со мной? – Яя даже приостановилась, чтобы поплакать. Отчаяние так захлестнуло ее, что она даже не имела сил нести дальше сундучок с одеждою и посудою. Она поставила его на землю. Они как раз остановились рядом с церковью. На ступеньках сидела безумная, из городских сумасшедших, попрошайка-нищенка.

– Вот, погляди на нее, – вдруг сказала Рита, сбив Яин настрой, – я такая же, как она! Мне хочется остаться рядом с ней, я так похожа на нее, мне нравится, как она живет, или не то… – изводя и растравляя себя, говорила Рита, но осеклась.

Когда поднялись снова в путь, Рита говорила:

– Начнем новую жизнь. Будем жить вместе. Будут всегда цветы на столе. Будем помогать друг другу. Ты хочешь?

Яе стало лучше – она повеселела.

– Да, я тоже хочу. Идти в церковь в платочке. Молиться. – Она изобразила, с каким лицом будет ходить в церковь и молиться.

– Во всем черном, – вставила романтичная Рита.

– Да, в узком черном платье, скромные и красивые, – так мечтала Яя.

Разговор их иногда мог быть неслышным, так как Рита произносила отдельные слова одними только губами и помогала себе выученными жестами или просто гримасой.

Когда они вернулись, вдруг дверь им открыл бледный, как принц, Алеша, которого сегодня никто не ждал. Он курил. Весь окутанный дымом, отстраненный и нейтрально-доброжелательный буквально ко всем, с безупречными манерами, он пропустил их со слегка тревожным выражением на лице. Невидяще уставился на сундучок Яи, но думал о своем, непроницаемом. Держался он помертвело, так что даже Яя, не говоря о Рите, испугалась его чрезвычайно прямой осанке с откинутым гордым аристократическим профилем. Он так держал себя, скрывая трагедию, что его и невозможно было по-влюбленому поцеловать или обнять после долгой разлуки. Рита «имела право» только ласково смотреть. Потоптавшись отчужденно, он тут же ушел в гостиную, где его ждала компания незнакомых опасных мужчин, похожих на стаю воронов – в черных пиджаках… Все стояли у круглого стола с темно-зеленым сукном и низким абажуром. Алексей затянулся к ним в комнату, закрыв створки двойных дверей, скрестив за спиной руки.

Не разбирая сундука, девушки прошли в другую комнату. Алеша заглянул к ним, уже одетый в габардиновое светлое пальто и опять курящий. В глазах был страх.

– Ложитесь спать? – спросил он, доброжелательно кивнув Яе. – Отлично. Ты не одна. Я ухожу. Я позвоню, – холодно добавил он и, не дожидаясь ответа, только «схватив» ужасный Ритин взгляд, поспешно удалился, загадочный, трагический, безнадежный, растерянный, уязвленный.

Внизу, у подъезда, спустившись в темноту, Алешу ударили в живот у стены, но не сильно, и он устоял на ногах. Вытер губу. Тот, кто его ударил, был пьян и стар.

– Алеша, купи еще выпить, – сказал он ему. Все расселись по нескольким машинам.

А он вспоминал, как Рита его учила:

– Если ты переживешь эти свои двадцать четыре года, будешь жить долго-долго. Я знаю, молодые любят умирать в двадцать четыре! Я и сама иногда вскрикиваю внутри самой себя: «Мне двадцать четыре года, и мне невыносимо!». Нашла тут у себя картину, на ней черной тушью нарисовано только одно слово много-много раз: «ненавижу-ненавижу-ненавижу». (Он тогда пожал ей руку, мол, не ненавидь, не ненавидь и успокойся.) Но если мы переживем двадцать четыре года и перейдем в двадцать пять, нужно будет потом бояться только: двадцать девять, но немного, тридцать три, тридцать семь, потом сорок два… Сорок восемь. Пятьдесят четыре. Вонючие восемьдесят!.. – Алеше было двадцать четыре года.

ГЛАВА: ЗА ЗАВТРАКОМ

Общие несчастья и общий грех соединил их чувством большим, чем дружба. Это был особый род человеческой привязанности, как родство, будто в них текла одна кровь. И чем дольше они общались, тем делались похожей друг на друга и лицами, и даже черты лица обострялись или утолщались у той и другой, гримасы, интонации голоса, вибрирующего, как при заклинаниях, и некоторыми выражениями, перенимая одна у другой, уродуясь в одном случае и украшаясь в другом. Риту уже принимали за глухонемую, а Яю – за слышащую или за сестру. И чем дальше они общались и страдали вместе, тем больше утверждались в мысли, что им нельзя расставаться, так они замечательно нашли и подходили друг другу. Яя успешно боролась за Ритину душу, за обладание этой душой, но знала, как силен и любим Ритой ее противник, Алеша. А без него они зорко уже следили друг за другом, не предает ли одна дружбу другой в столь предательском мире, и, ревнуя, внушали друг другу свои какие-то принципы.

За чаем Яя говорила: Тебе нельзя идти замуж.

Рита: Я оскорблена и унижена. Алеша так странно любит.

Яя: Я говорррила! Я говорррила! Все мужчины такие! Я! Я люблю тебя!!! – Она опять прокалывала себя острым пальцем в грудь. – Как я рада! Я мечтаю поехать на море! Теперь мы поедем на море!

Рита {мечтательно): Да? Да?

Яя: Поедем поправлять здоровье, наши нервы. Кожа загорит. – Она стала стучать себя по горлу. – Вот сколько там мужчин! Мы с тобой скучать не будем! Деньги будут! – Она сделала нахальное лицо. – Слушайся меня. – И вдруг. – Ты меня любишь???

Рита: Конечно! Ты самая красивая, – тут же с легкостью, научившись у Яи, объявляла она, зная, что такие слова для подруги самые приятные.

Яя: Да? Да? Это правда? А ты – не-о-бык-новенная!!! Первую такую вижу. Смотришь все время на небо. Задумчивая. Я придумала тебе такое имя, смотри, тебе нравится? – Она показала сочиненный ею жест, как будто подводя черную линию у века. – Мар-га-ри-та!– Говорила она по слогам, параллельно проводя по веку острым указательным пальцем. – Красиво? Я сама это придумала только для тебя одной!!!

Рита ушла и принесла Яе в подарок старинный черный веер.

Они радостно смотрели друг другу в глаза, не зная, как еще себя похвалить, обнадежить, в чем еще признаться, и кивали, сияя взглядами, наклоняя головы, любуясь друг другом и поворачиваясь профилями и затылками. Все так совершенно было в них обеих.

– Короче, едем! – подвела итог Мар-га-ри-та с «подведенным черным веком».