Текст книги "Отважные мореплаватели"

Автор книги: Редьярд Джозеф Киплинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц)

Киплинг Редьярд
Отважные мореплаватели

Редьярд Киплинг

Отважные мореплаватели

Приключенческая повесть

Книгу избранных произведений известного английского писателя Редьярда Киплинга (1865-1936) составили его ранний и наиболее талантливый роман "Свет погас", рассказывающий о трагической судьбе одаренного художника, потерпевшего крушение в личной жизни, приключенческая морская повесть "Отважные мореплаватели" и рассказы, повествующие о тяготах и буднях людей, создающих империю вдали от Старой Англии, овеянные в то же время загадочностью и экзотикой жизни колониального мира.

Глава I

Большой пассажирский пароход качался на волнах Северной Атлантики, свистом предупреждая рыбачьи суда о своем приближении. В распахнутую дверь курительного салона ворвался холодный морской туман.

– Ну и противный мальчишка этот Чейн, – сказал человек в мохнатом пальто, со стуком захлопывая дверь. – Зелен еще среди взрослых толкаться.

Седоволосый немец потянулся за бутербродом и проворчал с набитым ртом:

– Знаем мы их. Ф Америка полно такой мальчишка. Фам надо верефка дешефый, чтобы их стегайть.

– Куда хватили! Не так уж он плох. Жалеть его надо, а не бранить, отозвался пассажир из Нью-Йорка, растянувшийся на диване под забрызганным иллюминатором. – Его с малых лет таскают по гостиницам. Сегодня утром я говорил с его матерью. Очень милая дама, но сладить с ним ей не по силам. Теперь он едет в Европу, чтобы закончить образование.

– Учиться он и не начинал. – Это сказал пассажир из Филадельфии, примостившийся в углу. – Этот парнишка получает по две сотни в месяц на расходы. Сам мне сказал. А ему и шестнадцати не стукнуло.

– Его отец имеет шелезный дорога, да? – спросил немец.

– Точно. И еще шахты, и лес, и перевозки. Старик выстроил один дворец в Сан-Диего, другой – в Лос-Анджелесе. У него полдюжины железных дорог, половина всего леса на Тихоокеанском побережье, и он позволяет жене тратить денег, сколько та захочет, – лениво продолжал филадельфиец. – На Западе ей скучно. Вот она и ездит повсюду с мальчишкой да со своими нервами и все ищет, чем бы его подразвлечь. Сейчас-то у него знаний не больше, чем у клерка из второразрядной гостиницы. А вот закончит учение в Европе, тогда задаст всем жару.

– Что же отец сам за него не возьмется? – раздался голос из мохнатого пальто.

– Недосуг ему, наверно. Деньги делает. Через несколько лет спохватится... А жаль, в парнишке что-то есть, только надо найти к нему подход.

– Стегайть его надо, стегайть, – проворчал немец.

Дверь хлопнула еще раз, и за высоким порогом показался худощавый стройный мальчик лет пятнадцати. Недокуренная сигарета свисала у него из уголка рта. Одутловатое, с желтизной лицо как-то не вязалось с его возрастом; держался он развязно и в то же время нерешительно. На нем был вишневого цвета пиджак, бриджи, красные чулки и спортивные туфли. Красное фланелевое кепи он лихо сдвинул на затылок. Посвистывая сквозь зубы, мальчик осмотрел всю компанию и сказал громким и тонким голосом:

– Ну и темнотища на море! А кругом кудахчут эти рыбацкие шхуны. Вот бы наскочить на одну, а?

– Закройте дверь, Гарви, – сказал пассажир из Нью-Йорка. – Да с той стороны. Вам здесь не место.

– А вам-то что? – ответил мальчик развязно. – Уж не вы ли оплатили мой билет, мистер Мартин? У меня такое же право сидеть здесь, как у любого из вас.

Он взял с доски несколько пешек и стал перебрасывать их с руки на руку.

– Тоска здесь смертная. Послушайте, джентльмены, а не сыграть ли нам в покер?

Все промолчали, а мальчик, небрежно попыхивая сигаретой, стал барабанить по столу довольно грязными пальцами. Потом он вытащил пачку долларов, будто намереваясь их пересчитать.

– Как ваша мама? – спросил кто-то. – Я что-то не видел ее за завтраком.

– Наверно, у себя в каюте. На море ее всегда укачивает. Надо дать стюардессе долларов пятнадцать, чтобы присмотрела за ней. Сам-то я стараюсь как можно реже спускаться вниз. Не по себе становится, когда мимо буфета прохожу. Знаете, я ведь первый раз в океане.

– Ну, ну, Гарви, не оправдывайтесь.

– Я и не оправдываюсь. Это, джентльмены, мое первое плавание по океану, но меня ничуть не укачало, разве что в первый день. Вот так-то!

Он торжествующе стукнул кулаком по столу, послюнявил палец и принялся пересчитывать деньги.

– Да, вы из особого теста слеплены, это сразу видно, – зевнул пассажир из Филадельфии. – Глядишь, гордостью Америки станете.

– Еще бы! Я американец с головы до ног. Вот доберусь до Европы, я им всем там покажу... Тьфу, сигарета погасла! Ну и дрянь продается на пароходе! Нет ли у кого-нибудь настоящей турецкой сигареты?

В салон заглянул старший механик, раскрасневшийся, мокрый и улыбающийся.

– Эй, парень, – крикнул Гарви бодрым голосом, – как наша посудина?

– Как ей положено, – ответил механик сдержанно. – Молодежь, как всегда, вежлива со стариками, и старшие это ценят.

В углу кто-то хихикнул. Немец открыл портсигар и протянул Гарви тонкую черную сигару.

– Это тот, што фам надо, мой молодой друг, – сказал он. – Попробуйте, да? Будете ошень довольны.

Гарви с важным видом принялся раскуривать сигару – он чувствовал себя взрослым.

– Видали мы и не такие, – сказал он, не подозревая, что немец подсунул ему одну из самых крепких сигар.

– Ну, это мы сейшас увидим, – сказал немец. – Где мы находимся, мистер Мактонал?

– Там, где надо, или недалеко оттуда, мистер Шефер, – ответил механик. – Вечером подойдем к Большой Отмели; а вообще-то пробираемся сейчас через рыбачью флотилию. Едва не потопили три лодки, а у француза чуть не сорвали рей. Что ни говори, плавание рискованное.

– Хороша сигара? – спросил немец у Гарви, глаза которого наполнились слезами.

– Прелесть! Какой аромат! – ответил он, стиснув зубы. – Похоже, что мы замедлили ход? Пойду наверх, посмотрю.

– И правильно сделаете, – сказал немец.

Гарви вышел, пошатываясь, на мокрую палубу и ухватился за ближайший поручень. Ему было очень плохо. На палубе стюард связывал стулья, а так как Гарви раньше похвалялся перед ним, что никакая качка ему не страшна, он собрал все свои силы и стал пробираться на корму. Здесь не было никого. Он почти ползком пробрался в дальний ее конец, к самому флагштоку, и скорчился в три погибели. От крепкой сигары, качки и дрожавшей от винта палубы его стало выворачивать наизнанку. В голове гудело, искры плясали перед глазами, тело, казалось, стало невесомым, и тут корабль накренился. Гарви перелетел через поручни и оказался на самом краю скользкой кормы... Затем из тумана поднялась серая, мрачная волна, подхватила его будто под руки и унесла прочь с парохода. Зеленая пучина поглотила его, и он потерял сознание.

Он очнулся от звука рожка, каким в Адмирондэкской школе созывают учеников к обеду. Он понемногу приходил в себя и стал припоминать, что его зовут Гарви Чейн и что он утонул в открытом море; но он был еще слишком слаб, чтобы связать свои мысли.

Какой-то незнакомый запах наполнил его ноздри, его слегка знобило, и весь он словно был пропитан соленой морской водой. Открыв глаза, он понял, что находится на поверхности, а не под водой, потому что вокруг него ходуном ходили серебристые холмы волн. Он лежал на груде полуживой рыбы, а перед ним маячила чья-то широкая спина в синей шерстяной куртке.

"Плохи дела, – подумал мальчик. – Ведь я умер, а этот, как видно, за мной присматривает".

Он застонал. Человек обернулся, и в его курчавых черных волосах блеснули маленькие золотые серьги.

– Ага! Тебе малость получше? – сказал он. – Лежи спокойно, а то накренишь лодку.

Резким движением он направил дрожащий нос лодки прямо на высокую, в двадцать футов, волну, лодка взобралась на нее, а потом скатилась с другой ее стороны прямо в блестящую яму.

Совершая этот опасный маневр, человек в синем продолжал говорить:

– Здорово, что я наскочил на тебя, а не на пароход, верно? Как это ты свалился?

– Мне было плохо, – сказал Гарви, – вот и свалился.

– Не дунь я в рожок, пароход подмял бы меня. Тут, вижу, летишь ты. А? Что? Я думал, винт разнесет тебя на кусочки. Но тебя вынесло наверх, прямо к лодке, и я тебя выудил, как большую рыбу. Видно, тебе еще не суждено умереть.

– Где я? – спросил Гарви, который вовсе не чувствовал себя здесь в безопасности.

– Ты в рыбачьей лодке. Зовут меня Мануэль. Я со шхуны "Мы здесь" из Глостера. В Глостере я и живу. Скоро мы будем на шхуне... Что?

Казалось, у него две пары рук, а голова отлита из чугуна: с трудом сохраняя равновесие, он то дул изо всех сил в большую раковину, заменявшую ему рожок, то посылал в туман громкий и пронзительный вопль. Гарви не помнит, сколько длился этот концерт. Он лежал на спине, с ужасом глядя на дымящиеся волны. Но вот послышался выстрел, и звук рожка, и чьи-то крики. Над лодкой навис борт какого-то судна, которое, несмотря на свои размеры, прыгало на волнах, как лодка. Несколько человек говорили одновременно.

Его подхватили и опустили в какой-то люк, где люди в дождевиках напоили его чем-то горячим, сняли с него одежду, и он уснул.

Когда мальчик проснулся, он ожидал услышать колокол, зовущий пассажиров парохода к завтраку, и не мог понять, почему его каюта стала такой маленькой. Повернувшись, он оглядел узкую треугольную каморку, освещенную фонарем, подвешенным к массивной квадратной балке. Совсем рядом стоял треугольный стол, а в дальнем конце кубрика за старой чугунной печкой сидел мальчик по виду одних с ним лет, с плоским, румяным лицом и блестящими серыми глазами. На нем была синяя куртка и высокие резиновые сапоги. На полу валялось несколько пар такой же обуви, старая кепка и несколько потертых шерстяных носков; черные и желтые дождевики раскачивались над койками. Каюта была битком набита разными запахами. Своеобразный густой запах дождевиков служил как бы фоном для запаха жареной рыбы, подгорелого машинного масла, краски, перца и табака. Но все это перекрывал и сливал воедино особый аромат корабля и соленой воды. Гарви с отвращением заметил, что на его койке не было простыни. Он лежал на каком-то грязном, очень неудобном матрасе. Да и ход судна был совсем не такой, как у пассажирского парохода. Оно не скользило, не катилось по волнам, а бессмысленно дергалось во все стороны, словно жеребенок на привязи. У самого уха слышался шум воды, а бимсы скрипели и стонали. От всего этого Гарви всхлипнул в отчаянии и вспомнил о матери.

– Тебе лучше? – спросил мальчик, улыбаясь. – Хочешь кофе?

Он налил кофе в оловянную кружку и подсластил его патокой.

– А молока разве нет? – спросил Гарви, оглядывая каюту, словно надеялся увидеть здесь корову.

– Нету, – сказал мальчик. – И, наверно, не будет до середины сентября. Кофе неплохой. Сам заваривал.

Гарви молча принялся пить кофе, а мальчик протянул ему миску со свиными шкварками. Гарви с жадностью набросился на них.

– Я высушил твою одежду. Она, наверно, немного села, – сказал мальчик. – Мы такую не носим, у нас одежда совсем другая. Ну-ка повертись немного, посмотрим, не ушибся ли ты.

Гарви потянулся во все стороны, но никакой боли не почувствовал.

– Вот и хорошо, – сказал мальчик с чувством. – Собирайся, пойдем на палубу. Отец потолковать с тобой хочет. Меня зовут Дэн. Я помогаю коку да делаю всякую черную работу за взрослых. У нас был еще один юнга, Отто, да за борт упал. Отто был голландец, и ему двадцать стукнуло. А как тебя угораздило свалиться в такой штиль?

– Хорош штиль, – надулся Гарви. – Был настоящий шторм, и меня укачало. Наверно, через поручни свалился.

– Вчера днем и ночью волны-то не было, – сказал Дэн. – И если ты это называешь штормом... – он присвистнул, – посмотрим, что ты скажешь потом. Пошевеливайся! Отец ждет.

Как и многие балованные дети, Гарви не привык выслушивать приказания: ведь дома его всегда только просили или уговаривали что-нибудь сделать для его же пользы. Миссис Чейн жила в вечном страхе, как бы ее сын не вырос слишком покорным, и потому, наверное, довела себя до настоящего нервного истощения. Вот Гарви и не мог понять, почему он должен куда-то спешить, если кто-то хочет его видеть. Он прямо так и сказал:

– Если твой отец хочет со мной поговорить, пусть сам сюда идет. Он должен немедленно доставить меня в Нью-Йорк. Я за это уплачу.

Глаза Дэна широко раскрылись, когда до него дошел смысл этой отличной шутки.

– Эй, пап, – крикнул он через люк, – он говорит, что если ты хочешь его повидать, спускайся сюда сам! Слышишь, отец?

В ответ раздался такой бас, какого Гарви в жизни не доводилось слышать:

– Не валяй дурака, Дэн. Пришли его ко мне.

Дэн хихикнул и бросил Гарви его покоробившиеся спортивные туфли. В голосе с палубы было нечто такое, что заставило Гарви унять свою ярость. Он утешался тем, что по пути в Нью-Йорк еще успеет рассказать и о себе самом, и о богатстве своего отца. Это приключение навсегда сделает его героем в глазах приятелей. А пока он взобрался по отвесному трапу на палубу и, спотыкаясь о разные предметы, стал пробираться на корму. На лестнице, ведущей на шканцы, сидел небольшой человек с гладко выбритым лицом и седыми бровями. За ночь волнение прекратилось, и море стало маслянисто-гладким. По всей его глади, до самого горизонта, были разбросаны белые пятна парусов рыбачьих шхун. Между ними виднелись черные точки – плоскодонки рыбаков. Шхуна с треугольным парусом, на которой находился Гарви, слегка покачивалась на якоре. Кроме этого человека, сидевшего возле рубки "дома", как ее здесь называли, на судне никого не было.

– Доброе утро, вернее, добрый день. Вы почти сутки проспали, юноша, поздоровался он с Гарви.

– Здравствуйте, – ответил Гарви. Ему не понравилось, что его назвали "юноша", и как человек, едва избежавший смерти, он рассчитывал на большее сочувствие. Его мать сходила с ума, если ему случалось промочить ноги, а этому моряку, похоже, все безразлично.

– Что ж, послушаем, как все случилось. Главное, что всем нам повезло. Так как вас зовут? Откуда вы – полагаем, из Нью-Йорка? Куда путь держите полагаем, в Европу?

Гарви назвал себя, дал название парохода и вкратце рассказал о случившемся, закончив требованием немедленно доставить его в Нью-Йорк, где его отец выложит за эту услугу любую сумму.

– Гм, – отозвался бритый моряк, пропустив мимо ушей требование Гарви. – Хорош, нечего сказать, тот мужчина или даже юноша, которого угораздило упасть за борт такого судна, да еще при таком штиле. Если он к тому же сваливает все на морскую болезнь.

– "Сваливает"! – воскликнул Гарви. – Уж не кажется ли вам, что я ради забавы прыгнул за борт, чтобы попасть на эту вашу грязную посудину?

– Не могу сказать, юноша, потому что не знаю, что вы считаете забавой. Но на вашем месте я бы не стал обзывать лодку, которая благодаря провидению спасла вам жизнь. Во-первых, это неприлично; во-вторых, это обижает лично меня... А я – Диско Троп со шхуны "Мы здесь" из Глостера, что вам, видимо, невдомек.

– Я этого не знаю и знать не хочу, – ответил Гарви. – Я благодарен за спасение и все такое прочее, но я хочу, чтобы вы поняли: чем скорее вы доставите меня в Нью-Йорк, тем больше получите.

– Это как же так? – Лохматая бровь Тропа взлетела кверху, а в его светло-голубых глазах появилась настороженность.

– Получите доллары и центы! – с восторгом ответил Гарви, полагая, что произвел наконец на него впечатление. – Настоящие доллары и центы. – Он сунул руку в карман и немного выпятил живот: он думал, что так выглядит солиднее. – Вы никогда в жизни не заработаете больше, чем в тот день, когда вытащили меня из воды. Я ведь единственный сын Гарви Чейна.

– Ему здорово повезло, – сухо заметил Диско.

– А если вы не знаете, кто такой Гарви Чейн, то вы невежда, вот и все. А теперь разворачивайте шхуну – и полный вперед.

Гарви полагал, что большинство американцев только и говорят о деньгах его отца да завидуют ему.

– Может, развернусь, а может, и нет. А пока распустите пояс, молодой человек. Не я ли набил вам живот?

До Гарви донесся смешок Дэна, притворявшегося, будто он занимается чем-то возле фок-мачты. Гарви густо покраснел.

– За это вам тоже заплатят, – сказал он. – Когда, по-вашему, мы прибудем в Нью-Йорк?

– Мне в Нью-Йорк ни к чему. Как и в Бостон. А в Истерн-Пойнт мы придем где-нибудь в сентябре, а ваш папа – мне очень жаль, но я никогда о нем не слышал, – так он, может, и впрямь раскошелится долларов на десять. Правда, я в этом не уверен.

– Десять долларов! Да поглядите сюда, я... – Гарви стал шарить по карманам в поисках денег. Но вынул лишь измятую пачку сигарет.

– Странные у вас деньги, да к тому же они вредны для легких. За борт их, юноша, и поищите другие.

– Меня обокрали! – закричал Гарви возбужденно.

– Значит, вам придется подождать, пока ваш папочка не заплатит.

– Сто тридцать четыре доллара... и все украли! – повторял Гарви, беспорядочно шаря по карманам. – Отдайте мои деньги!

Суровое лицо старого Тропа приняло странное выражение.

– На что вам, в ваши годы, сто тридцать долларов, юноша?

– Это часть моих карманных денег... на месяц. – Гарви думал, что теперь-то он по-настоящему поразит старика, и поразил – только по-другому.

– О, сто тридцать четыре доллара – это его деньги на расходы. И всего на один месяц! Вы, часом, не стукнулись головой о что-нибудь, когда свалились, а? Может, о пиллерс, а? А то старина Хескен с "Восточного ветра", – Троп, казалось, разговаривал сам с собой, – споткнулся у люка и здорово приложился головой о мачту. Через три недели старина Хескен стал твердить, что "Восточный ветер" – военный корабль, и он объявил войну острову Сейбл-Айленд, принадлежавшему Англии. Рыба, мол, слишком далеко выходит в море... Его упаковали в подматрасник, так что снаружи торчали только голова да ноги. Сейчас у себя дома он забавляется тряпичными куклами.

Гарви задохнулся от ярости, а Троп продолжал успокаивающе:

– Нам очень вас жаль... Очень жаль... Вы так молоды... Давайте не будем больше говорить о деньгах.

– Вы-то не будете, конечно. Вы ведь их и украли.

– Ну и ладно. Украли, если вам так угодно. А теперь о возвращении. Если бы мы могли вернуться, а мы вернуться не можем, вам в таком состоянии нельзя показываться дома. К тому же мы пришли сюда, чтобы заработать себе на хлеб. Что до денег, так у нас в месяц и полсотни долларов не бывает. Если нам повезет, то где-нибудь в середине сентября мы пришвартуемся к берегу.

– Но... сейчас же только май! И я не могу бездельничать только потому, что вам хочется наловить рыбы. Слышите?

– Вполне справедливо, вполне. А вас и не просят бездельничать. Здесь полно работы, особенно с тех пор, как Отто упал за борт. Это случилось во время шторма, и он не удержался на ногах. Во всяком случае, мы его больше не видели. А вы появились прямо с неба, будто вас само провидение направило. Здесь, скажу я вам, найдется, чем заняться. Ну так как?

– Ну и достанется вам и вашей банде, как только мы причалим, отозвался Гарви, бормоча какие-то угрозы о "пиратстве". А Троп в ответ на это лишь криво усмехнулся.

– Только не надо болтать. Я б этого не делал. На борту "Мы здесь" много болтать не положено. Будьте внимательны и делайте все, что скажет вам Дэн, и тому подобное. Я кладу вам – хоть вы этого не стоите – десять с половиной в месяц; значит, тридцать долларов в конце плавания. От работы у вас немного в голове прояснится, а потом вы расскажете нам и о папе, и о маме, и о своих деньгах.

– Она на пароходе, – сказал Гарви, и его глаза наполнились слезами. Немедленно отвезите меня в Нью-Йорк!

– Несчастная женщина, несчастная женщина! Но когда вы вернетесь, она все это забудет. Нас на борту восемь человек, и если б нам пришлось вернуться – значит, пройти больше тысячи миль, – мы бы потеряли весь сезон. Команда будет против, даже если бы я и согласился.

– Но отец возместит вам убытки!

– Может быть. Даже не сомневаюсь в этом, – ответил Троп, – но наш летний улов прокормит восемь человек. Да и вам работа на судне пойдет на пользу. Так что идите-ка и помогите Дэну. Значит, десять с половиной долларов в месяц и, конечно, доля от улова наравне с остальными.

– Это значит, я должен мыть за всеми посуду и убирать?

– И не только. Да не повышайте голос, юноша.

– Не хочу! Мой отец заплатит вам в десять раз больше, чем стоит эта грязная посудина, – Гарви топнул ногой по палубе, – только отвезите меня в Нью-Йорк... И... и... вы у меня и так взяли сто тридцать монет.

– Что-о? – Железное лицо Тропа потемнело.

– А то, что вам отлично известно. И вы еще хотите, чтобы я до самой осени гнул на вас спину? – Гарви был очень горд своим красноречием. – Нет вот мое слово! Слышите?

Троп некоторое время с пристальным вниманием рассматривал кончик грот-мачты, а Гарви в ярости вертелся вокруг него.

– Цыц, – произнес он наконец. – Я соображаю, что беру на себя. Надо принять решение.

Дэн подкрался к Гарви и тронул его за локоть.

– Не надоедай больше отцу, – тихо попросил он. – Ты уже два или три раза обозвал его вором, а он такого никому не простит.

– Отстань! – Взвизгнул Гарви, не обращая внимания на совет.

Троп все размышлял.

– Не по-соседски получается, – сказал он наконец, переводя взгляд на Гарви. – Я вас не виню нисколечко, юноша. И вы не будете на меня в обиде, когда из вас выйдет злость. Поймите, что я вам сказал. Десять с половиной долларов второму юнге на шхуне и часть улова – за науку и за укрепление здоровья. Да или нет?

– Нет! – ответил Гарви. – Отправьте меня в Нью-Йорк, или я сделаю так...

Он не совсем хорошо помнит, как он растянулся на палубе и почему у него из носа шла кровь. Троп спокойно смотрел на него сверху вниз.

– Дэн, – обратился он к сыну, – сначала я плохо подумал об этом юноше, потому что сделал поспешные выводы. Никогда не делай поспешные выводы, Дэн, иначе ошибешься. Сейчас мне его жаль. У него голова явно не в порядке. Не его вина, что он обзывал меня и всякую другую чушь нес и что за борт прыгнул, в чем я почти уверен. Будь с ним помягче, Дэн, иначе получишь больше, чем он. Эти кровопускания прочищают мозги.

Троп с важным видом спустился в каюту, где находилась его койка и койки других членов экипажа. А Дэн остался утешать незадачливого наследника тридцати миллионов.

Глава II

– Я предупреждал тебя, – сказал Дэн. На потемневшую, промасленную обшивку палубы дождем падали тяжелые брызги. – Отец ничего не делает сгоряча, и ты получил по заслугам. Тьфу, да не расстраивайся ты так...

Плечи Гарви сотрясались от рыданий.

– Я тебя понимаю. Меня отец тоже однажды так уложил. Это случилось, когда я в первый раз вышел на промысел. Сейчас тебе больно и грустно, я-то знаю.

– Правда, – простонал Гарви. – Он или спятил, или напился, а я... я ничего не могу поделать.

– Не говори так об отце, – прошептал Дэн. – Он в рот не берет спиртного и... ну, в общем, он сказал, что спятил ты. С какой стати ты обозвал его вором? Он мой отец.

Гарви сел, утер нос и рассказал о пропавшей пачке денег.

– Я не сумасшедший, – закончил он свой рассказ. – Только... Твой отец в жизни не видел долларовой бумажки больше пяти долларов, а мой папа может раз в неделю покупать по такой шхуне, как ваша, и не поморщится.

– А знаешь, сколько стоит "Мы здесь"? У твоего папаши, наверно, куча денег. Где он их взял?

– В шахтах, где добывают золото, и в других местах на Западе.

– Я об этом читал. Значит, на Западе? У него тоже есть пистоль и он ездит верхом, как в цирке? Это называется Дикий Запад, и я слышал, будто у них шпоры и уздечка из сплошного серебра.

– Вот дурак! – невольно рассмеялся Гарви. – Моему отцу лошади не нужны. Он ездит в вагоне.

– В чем?

– В вагоне. Собственном, конечно. Ты хоть раз видел салон-вагон?

– Да, у Слэтина Бимена, – сказал он осторожно. – Я видел его в Бостоне, когда три негра начищали его до блеска. – Но Слэтин Бимен, он же владелец почти всех железных дорог в Лонг-Айленде. Говорят, он скупил почти половину Нью-Гэмпшира и огородил его и напустил туда львов, и тигров, и медведей, и буйволов, и крокодилов, и всякого другого зверья. Но Слэтин Бимен – миллионер. Его вагон я видел. Ну?

– Ну, а моего папу называют мультимиллионером, и у него два собственных вагона. Один назвали, как меня – "Гарви", а другой, как маму "Констанс".

– Постой, – сказал Дэн. – Отец не разрешает мне давать клятвы, но тебе, наверно, можно. Поклянись: "Умереть мне на месте, если я вру".

– Конечно, – сказал Гарви.

– Так не пойдет. Скажи: "Умереть мне на месте, если я вру".

– Умереть мне на месте, – сказал Гарви, – если хоть одно слово из того, что я сказал, – неправда.

– И сто тридцать четыре доллара тоже? – спросил Дэн. – Я слышал, что ты говорил отцу.

Гарви густо покраснел. Дэн был по-своему толковым парнем, и за эти десять минут он убедился, что Гарви ему не лгал, почти не лгал. К тому же он произнес самую страшную для мальчика клятву, и вот сидит перед ним живой и невредимый с покрасневшим носом и рассказывает о всяких чудесах.

– Ух ты! – воскликнул изумленный Дэн, когда Гарви закончил перечислять всякие штучки, которыми набит вагон, названный в его честь. На его скуластом лице расплылась озорная, восторженная улыбка. – Я верю тебе, Гарви. А отец на сей раз ошибся.

– Это уж точно, – заметил Гарви, подумывая о том, как бы ему отомстить.

– Ну и взбесится же он! Страсть как не любит ошибаться. – Он лег на спину и хлопнул себя по бедрам. – Только смотри, Гарви, не выдай меня.

– Я не хочу, чтобы меня снова поколотили, но я с ним рассчитаюсь.

– Еще никому не удавалось рассчитаться с отцом. А тебе он еще задаст трепку. Чем больше он ошибся, тем хуже для тебя. Но эти золотые шахты и пистоли...

– Я ничего не говорил о пистолетах, – прервал его Гарви: ведь он дал клятву.

– Верно, не говорил. Значит, два собственных вагона, один назван, как ты, а другой – как она; двести долларов в месяц на расходы – и ты получил по носу за то, что не хочешь работать за десять с половиной долларов в месяц! Ну и улов у нас нынче! – И он залился беззвучным смехом.

– Значит, я прав? – спросил Гарви, так как ему показалось, что Дэн на его стороне.

– Ты неправ. Ты совсем по-настоящему неправ! Ты лучше держись ко мне поближе и не отставай, не то снова получишь, да и мне перепадет за то, что я – за тебя. Отец всегда выдает мне двойную порцию, потому что я его сын, и он терпеть не может поблажек. Ты, наверно, страсть как злишься на него. На меня тоже, бывало, находило такое. Но отец – самый справедливый человек на свете. Все рыбаки это знают.

– И это, по-твоему, справедливо? Да? – указал Гарви на свой распухший нос.

– Это ерунда. Из тебя выйдет сухопутная кровь. Это для твоей же пользы. Только послушай, я не хочу иметь дела с человеком, который считает меня, или отца, или кого другого на борту "Мы здесь" вором. Мы не из таких, кто бьет баклуши на пристани, ничего с ними общего. Мы – рыбаки и ходим вместе в море больше шести лет. Крепко-накрепко запомни это! Я говорил, что отец не разрешает мне божиться. Он говорит, что это богохульство, и лупцует меня. Но если бы я мог поклясться, как ты про своего папашу, я бы поклялся насчет твоих пропавших долларов. Не знаю, что у тебя было в карманах, я в них не рылся, когда сушил твою одежду. Но, поверь, ни я, ни мой отец – а с тех пор как тебя вытащили, только мы с ним и толковали с тобой ничегошеньки не знаем о твоих деньгах. Вот и все, что я хотел сказать. Ну как?

Кровопускание определенно прочистило Гарви мозги. А может, это пустынное море так подействовало на него. Во всяком случае, он смущенно сказал:

– Ну ладно. Похоже, что я оказался не слишком благодарным за спасение, Дэн.

– Ты был расстроен и вел себя глупо, – ответил Дэн. – Но, кроме нас с отцом, никто этого не видел. Кок не в счет.

– Как это я не подумал, что деньги могли потеряться, – пробормотал Гарви как бы про себя, – а стал называть всех подряд ворами... Где твой отец?

– В рубке. Что тебе теперь от него надо?

– Увидишь, – сказал Гарви, встал и пошел, пошатываясь, к ступеням рубки, окрашенной изнутри в желто-шоколадный цвет.

Недалеко от штурвала, над которым висели судовые часы, сидел Троп, держа в руках блокнот и огромный черный карандаш, который он время от времени усердно слюнявил.

– Я не совсем хорошо себя вел, – сказал Гарви, удивляясь собственной робости.

– Что еще стряслось? – спросил шкипер. – Стакнулся с Дэном?

– Нет, я насчет вас.

– Ну, слушаю.

– Так вот, я... я хочу взять свои слова обратно, – быстро проговорил Гарви. – Тех, кто спасает тебя от смерти... – Он проглотил слюну.

– А? Если так пойдет дальше, из вас получится человек.

– ...нельзя обзывать по-всякому, – закончил Гарви.

– Правильно говорите, правильно. – Троп сдержанно улыбнулся.

– Вот я и пришел извиниться.

Троп медленно и тяжело поднялся с рундука, на котором сидел, и протянул ему ладонь в одиннадцать дюймов шириной.

– Я полагал, что вам это очень пойдет на пользу, и вижу, что не ошибся. – С палубы донесся приглушенный смешок. – Я очень редко ошибаюсь в людях. – Огромная ладонь поглотила руку Гарви почти до локтя. – Мы малость поработаем над вами, прежде чем расстанемся, юноша. И я не держу против вас зла – что было, то прошло. Не ваша в том вина. Ну, а сейчас – за дело, и не обижайся.

– Отец тебя признал, – сказал Дэн, когда Гарви выбрался на палубу.

– Как это так? – удивился Гарви, щеки которого горели от возбуждения.

– Ну, значит, он тебя оправдал. Но раз отец говорит, что не держит зла, значит, он попался. Страсть как не любит ошибаться. Хо, хо! Стоит отцу принять решение, и он скорее спустит флаг перед британцами, чем изменит решение. Я рад, что все уладилось. Отец прав, когда говорит, что не может отвезти тебя. Ведь мы одной рыбой и живем. Через полчаса весь экипаж будет мчаться сюда, как акулы к дохлому киту.

– Почему? – спросил Гарви.

– Чтобы поесть, конечно. Разве твой желудок не говорит, что пора ужинать? Тебе еще многому надо поучиться.

– Это уж точно, – печально произнес Гарви, глядя на переплетение снастей над головой.

– Шхуна у нас первый сорт, – с энтузиазмом отозвался Дэн, неправильно истолковав его взгляд. – Посмотришь, как она понесется с поднятым гротом, когда наполнится трюм. Правда, сначала нам придется изрядно потрудиться. И он указал на люк, черневший между двумя мачтами.

– А это для чего? Там же пусто, – отозвался Гарви.

– Нам с тобой да еще кое-кому надо его наполнить, – ответил Дэн. Туда сваливается рыба.

– Живая? – удивился Гарви.

– Ну, не совсем. Она к тому времени будет уже довольно мертвая, без внутренностей и соленая. У нас сто бочек соли, а мы еще и дна не покрыли.

– А где же рыба?

– Пока в воде, а лучше бы в лодке на дне, – ответил Дэн рыбацкой поговоркой. – Вместе с тобой вчера вечером выловили штук сорок. – Он указал на деревянный ларь на корме. – Когда рыбу разделают, нам с тобой придется его продраить. Сегодня лари, наверно, будут полные! Бывало, что шхуна оседала от рыбы на полфута! Мы с ног валились – так много ее привозили. А вот и они возвращаются. – Дэн поглядел поверх невысокого фальшборта туда, где по сверкающей глади океана к шхуне подгребали полдюжины лодок.